Тема 3. Влияние христианства на образ современной науки

При рассмотрении этой проблемы закономерно возникает вопрос: рационально ли религиозное мировоззрение, в частности – христианская вера? Если да, то каковы особенности того типа рациональности, который выработался в христианстве? Как это сказалось и сказывается на современном научно-техническом развитии?

Характер обсуждения этой темы предполагает обращение не только к философии Средних веков, но и к теологии, к собственно религиозным трактатам. Мы разделяем взгляды тех авторов, которые убеждены, что Средние века знаменуют собой переход к новому рациональному мировоззрению, хотя и основанному на ином, чем в античности, культурно-историческом типе рациональности. В центре мироздания находится непостижимый для человеческого разума и интеллектуального познания teos, божественная сущность бытия, откуда и название более чем тысячелетнего периода европейской истории – теоцентризм. В этом контексте меняется и статус философии: ее задачей становится рациональное обоснование христианской картины мира. Впрочем, эта же задача стоит и перед теологией. Только теология привлекает разумные основания для усиления аргументации от веры, а философия опирается на такие основания, т. е. на разум в его отношении к вере, будучи, как принято утверждать, «служанкой» теологии. Важно подчеркнуть, что во всех случаях задача разума состоит не в критике и отрицании религии, которые характеризуют атеизм, а в оправдании веры. После бесчисленных дискуссий культура Средневековья приходит к признанию указанных соотношений в следующем понимании: религия посредством веры и откровения постигает тайны творца, а философия (и наука) посредством

разума - свойства и законы сотворенного мира. Тем самым сфере разума человека на многие столетия был задан круг вопросов о сотворенном мире, и лишь косвенным образом (например, при логических доказательствах бытия бога, свободы воли и бессмертия души в схоластике Ф. Аквинского) допускалось вторжение разума в мир творца. При этом сформировался и второй тип рационального знания – условно говоря, «ради назидания». Это оправдывающее веру изнутри знание культивировалось для целенаправленного изменения установок людей, совершенствования внутреннего мира, формирования определенного эмоционально-психологического отношения к сущему. Светские аналоги этому виду рационализации можно обнаружить лишь в последние два столетия (в философии жизни, феноменологии, экзистенциализме). Рациональность этого вида носит в Средние века символический, мистический характер, и именно за ее обоснование

Ф. Аквинского называют иногда отцом европейского рационализма. Логика последнего является оправдательной по отношению к разуму: интеллектуально объективируя бытие, человек возвышает разум над чувствами и волей, а возвысив – становится в состоянии глубже постичь божественную мудрость, по-иному (религиозно) обосновать собственное существование. При этом интеллект предшествует свободе воли (он первенствует над волей, ибо мышление как акт предшествует действию; действие актуализирует потенцию желания, желаемое же предполагает познание). Вместе с тем рефлексия разума не приводит к отрыву от чувств и воли. Такой антропологический подход к разуму является исключительно ценным для современности, для поиска новых возможностей развития научной рациональности.

Полагаем, что было бы некорректным считать, будто рациональность проникла в религию в результате внешнего воздействия (Афин на Иерусалим). В значительной степени это воздействие инициировало само возникновение христианства, его распространение и превращение в одну из мировых религий. Принесением в жертву своего сына Бог христиан потенциально освобождает человека от первородного греха. Христос провозглашает отмену действия закона и вменяет людям дар свободной воли: любовь человека к Богу и Бога к человеку снимает отчуждение и превращает жизненный путь человека в совместный с Богом, сознательный путь искупления. Свобода воли означает вменяемость и ответственность новозаветного человека, для которого вера из состояния, в котором человек находится, превращается в отношение, к которому человек стремится или которого достигает в результате самостоятельных усилий. А последнее требует разумного обоснования или хотя бы истолкования.

В силу исторических условий ХХ в. в отечественной философской (в том числе учебной) литературе преобладает анализ христианства с атеистических позиций. Обычно религию рассматривают при этом как результат и проявление отчуждения, т. е. зависимости человека от природных и социальных обстоятельств его жизни. Не будучи в силах решить свои земные проблемы, люди, по мнению, например, Л. Фейербаха, искусственно раздваивают мир на земной и небесный, относя возможности решения вопросов достижения счастья на небе, в трансцендентном загробном мире. В работе «Сущность христианства» он не только подробно обосновывает эту точку зрения, но и раскрывает наиболее действенный, по его мнению, путь преодоления религиозности: превращения последней в ее земную форму любви человека к человеку. Придерживавшийся более радикальных взглядов К. Маркс подверг Фейербаха резкой критике, полагая, что «вернуть» человека с неба на землю может лишь революционная практика, реальное преобразование (гуманизация) земной истории человека. Эти и другие атеистические выводы можно принять к сведению. Но они недостаточны, чтобы понять внутреннюю природу религиозной рационализации и то значение, которое христианство оказало на жизнь и мышление нашего времени.

Подчеркнем при этом позитивное значение средневековой культуры. В структуре религиозного мировоззрения, в религиозной картине мира мы наблюдаем близость к структуре философского знания: здесь есть своя онтология, гносеология, антропология; своя трактовка этики, политики. Это также особый культурно-исторический тип рациональности. Термин «мрачное Средневековье» не совсем корректен. Именно в этот период получила тонкое и глубокое развитие логика, монахи содействовали становлению образования. Известно, что первые университеты в Европе возникали при монастырях, а учили в них теологи. Даже нарицательно-ругательный термин «схоластика» в характеристике позднего Средневековья имеет корнем не «пустословие», а школу (scolia– школа).

Подобно тому, как в античности интегральным символом разума был логос, в Средние века таким символом для теоцентризма становится божественный свет. На этом понятии зиждется учение о познании. Это свет божественного разума, во многом сходный с логосом. Как и логос, он выражает и божественное слово, конституирующее мир, и законы божьи для природы и людей, и даже часто именуется в священных текстах как свет истины. Тема света истины, совпадающей с бытием, появляется уже в первой книге Торы, или Моисеева Пятикнижия как символ первого дня творения: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет... И отделил Бог свет от тьмы» (Быт.1:3 - 4). Свет и противоположная ему тьма в Ветхом Завете – понятия онтологические, выражающие соотношение фундаментальных начал бытия (упорядочивающего и хаотического).

Земным средоточием света истины становится не ум (разум, интеллект), а сердце человека; подлинность бытия постигается сердечным чувством при посредстве разума и ощущений, а не ощущением и не разумом самими по себе, т. е. целостным человеком. Это интуиция, но интуиция мистическая, правда, предельно очищенная разумом, молитвенно сконцентрированная на вечном в его временных проявлениях, на внеземном, как оно проявляется в земном и преходящем.

Тем самым разум человека был временно, до периода становления современной науки, смещен с пьедестала, во всяком случае, при постижении высших истин (таких, как символы и таинства веры – троичность бога, крещение, причастие и др.). Это касается как теоретического (логического), так и практического разума. Например, в политике постулируется известное разграничение полномочий религиозной и светской власти: богу богово, а кесарю – кесарево.

При внимательном изучении христианской антропологии следует отметить, что здесь земное положение человека представляется исключительным благодаря двум богодухновенным качествам: разуму в теоретической сфере и свободе воли в практической. Истины сердца даны человеку таким образом, что ими не нужно овладевать. Они сами, силой божественного откровения, открываются человеку, стремятся овладеть человеком, но не как принуждение, а как дар. Предполагается, что человек рожден в истине, которая и есть бог.

Другое дело, что человек злоупотребил этими дарами, совершив первородный грех, вкусив запретный плод от древа познания, захотев «стать как бог», но это уже иная история. Главное же состоит в том, что разум и свобода воли выделяют человека как раз в смысле исключительности, богодухновенности, ибо указанные качества делают его «неестественным», противоположным природе, внеприродным, что и выражается в понятии духа. Духовность выделяет человека из природы. Это и способность созерцать сущности в мышлении, и нравственная заполненность эмоций в чувствах добра и зла, любви, почитания, раскаяния. Это и контролируемость, неспонтанность волевых актов. Тема света получает в христианстве глубокое развитие именно как выражение духовно-упорядочивающего начала, противоположного разрушительному хаотическому началу природного мира в его разнообразии и множественности. Заметим, что в этом религиозная рациональность и современная наука понимают свои задачи аналогичным образом: и там, и здесь видно стремление упорядочить множественность бытия, удержать единство, выразить его в онтологическом представлении сущности, закона, целого. Но человек Средних веков трагичен в этом разделении телесного и духовного: одной ипостасью (как внутренний, духовный) он повернут к творцу, другой (как внешний, природный) – к тварному (т. е. сотворенному) миру. Поэтому апостол Павел говорит: «Но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (11 Кор.4 - 6).

Теперь мы рассмотрим ряд особенностей христианства с точки зрения разделения европейского научного идеала рациональности и современного научно-технического развития. Вопрос этот исследован недостаточно.

Первая особенность заключается в понимании бога как личности, и означает отказ от всякой самопроизвольности, случайности бытия. Иудаизм, христианство, а впоследствии ислам – это монотеистические религии. Бог – это бессмертная личность, следовательно, всегда самотождествен, следовательно, вечен. Это одновременно и логос (отец), и бытие (сын, Христос), и дух (синтез первого со вторым). Позднее догмат триединства был утвержден в качестве официального символа веры: тройственная божественная сущность предстает как три ипостаси единого бога-личности. Трансцендентный бог-личность появляется в Ветхом Завете (Элохим, Эль, Элоах) как символ силы («Эль» означает «сила»), осуществляющей себя особым предзаданным для сотворенного мира способом, при котором божественный произвол творца связан, ограничен клятвой верности избранному народу («Элоах» означает «связывать себя клятвой»). Уже в Ветхом Завете (книга Иова) значение приобретает вопрос не только о судьбе народа, но и о личной судьбе человека (праведника Иова, несправедливо наказуемого). Но особенно эта тема обнажается в Новом Завете, а в последовательном развитии христианства – в протестантизме. Рациональное самосознание античного человека («Я» есть разумный) развивается здесь до духовного самосознания христианского человека («Я» есть богодухновенный, уникальный, «Я» есть духовная личность перед лицом творца). Великолепным примером этой религиозной рефлексии является «Исповедь» Августина.

Для того чтобы прояснить отличие Нового Завета от Ветхого, рассмотрим вопрос о вменяемости. Невменяемый человек не может быть личностью, он не отвечает за свои поступки. В этом отношении важно, что с переходом к Новому Завету существенно меняется понимание разума и свободы воли в человеческой жизни. Ветхозаветный человек находится во власти закона, которая иррациональна, не требует осмысления: законы божьи требуется просто исполнять. Но поскольку эти законы устанавливаются богом, они произвольны в своем возникновении, являются результатом божественного произвола. Новый Завет открывает человеку высшее напряжение самопознания. Вместе с искупительной жертвой И. Христа (принесением богом в жертву собственного сына во искупление первородного греха) жизнь людей, принимающих христианство (прошедших таинство крещения), изменяется кардинальным образом. Бог христиан – личность, которая воплотилась в богочеловеке из любви к людям. 2 тыс. лет тому спасение уже свершилось во Христе, принявшем муки и смерть во избавление от первородного греха всего человечества. Подобно переходу от мифа к логосу в осевое время, здесь заметно, как из пребывания в вере (в законе) человек переходит к отношению к вере (осознанной любви к богу). Это осмысленное, разумное отношение человека к богу! Человек уже избавлен от греха, прощен и сам несет ответственность за земную жизнь. По крайней мере, первый шаг сделан. Избавление от первородного греха актуально только для человеческой ипостаси бога – сына, оставаясь для остальных людей потенциальным: а именно, каждый получает теперь возможность сознательно пройти свой жизненный путь к спасению как путь любви, как совместное с богом дело!

Таким образом, христианский человек вменяем и ответственен, разумен и свободен в определениях своей воли. Он – индивидуальность, личность, и в этом проявляется сверхъестественность судьбы человека, ибо путь спасения – это путь свободы, а не произвола, осознанной ответственности, а не подвластности иррациональной, слепой силе. Полагаем, в этом заключается сущность и смысл христианства и христианской заповеди любви. Любовь богодухновенна, пока она свободна. Смысл любви – в дарении, а не в присвоении. «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви», – призывает ап. Павел (Рим. 13-8). Осознавая, что мудрость любви – трудное для людей испытание, в другом месте он говорит: «Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих» (1 Кор. 2-6). Комментируя слова Иисуса о законе и о заповедях любви, Павел посвящает последней чудесные строки. «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая... Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание..., а не имею любви, – то я ничто... Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13-1,2.8).

Что же касается нашей задачи – увидеть, как это сказалось на будущем развитии культуры и науки, сделаем вывод: вне зависимости от намерений Христа и апостолов продуктом стал индивидуализм, который в XV в. привел к возрожденческим идеалам прекрасной индивидуальности, а в ХХ перерос в разрушительную форму присваивающего эгоизма. Кроме того, в идее единобожия скрыт принцип неограниченных полномочий власти как возможности.

Теперь более кратко о еще двух особенностях христианства в их влиянии на современный мир и научное мышление.

Во-первых, это понимание мира как творения. Креационизм (творение) составляет своего рода онтологический базис средневекового мышления: все существующее есть творение, в отличие от вечности. Бытие мира ограничено в существовании от сотворения до конца света. Тем самым на смену традиции приходит идея истории, направленной от прошлого к будущему. Это, в свою очередь, придает жизни человека напряженный внутренний смысл: жизнь должна быть прожита в постоянном напряжении духа, стремящегося к актуальному преодолению греховности жизни. Почему? Вспомним христианскую версию истории. Она начинается сотворением мира и продолжается грехопадением. Затем происходит всемирно-исторический поворот – воплощение бога в И. Христе, жизнь и искупительная смерть последнего. И, наконец, будущее истории – в спасении праведных в контексте идеи эсхатологической гибели греховного мира и последующем миллениуме (тысячелетнем царстве праведников). «Эсхатология» означает «последнее слово» и заставляет человека искать смысл и раскрывать логику истории, жить напряженной жизнью духа. Последнее означает, что истории придается священный, сакральный смысл. Время истории – это не космологическое, а сакральное время божественной истории.

Какой можно сделать вывод? Наряду с безусловно позитивными антропологическими выводами (о вменяемости, ответственности человека за поступки и чистоту мыслей) из идеи творения следует также, что идея самодвижения бытия отодвинута в сторону, из природы изымается активное начало. Источник возникновения мира и происходящих в нем изменений находится не в нем самом, а вне его. С утверждением антропоцентризма эта роль как бы естественно переходит к человеку и его разуму. Естественность мирового порядка древних заменяется искусственно созданным миром! Поэтому под влиянием христианства в европейском мышлении утвердилась идеология человека – демиурга, прометеевское мышление, вера в то, что в природе человеку все подвластно. Это делает возможным идеал неограниченного произвольного преобразования природы человеком. Такая идеология – один из главных источников кризиса современного мира. Заметим также, что первоначально влияние науки выразилось в деизме И. Ньютона и ряда других ученых, оставляющем за религией вопросы происхождения Вселенной, но с условием, что после акта творения Вселенная «оставлена на вечное движение». В термодинамике Максвелла и Больцмана идея самодвижения возрождается, но это последнее согласно естественному ходу событий обречено на рост энтропии и тепловую смерть.

Здесь имеется тесная связь с еще одной, второй особенностью христианства. Речь идет о своеобразном квазиантропоцентризме, ставшем предшественником европейского антропоцентризма после заката Средневековья. При «трехслойности» бытия (бог – человек – природа) христианский человек занимает безусловно центральное и главенствующее место в пределах сотворенного, тварного мира. Он – его господин и венец. В первой из книг пятикнижия, книге бытия, читаем: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему, и да владычествует он над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле» (Быт. 1:26). Таким образом, теологическая концепция творения дополняется здесь концепцией деятельности, смысл которой – в господстве человека над силами природы, в овладении и обладании природой. «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею...» (Быт. 1:28). Процесс покорения природы не осознается как насилие, а только как благо. Христианское понимание человека отличается от античного тем, что человек не чувствует себя органической частью космической жизни, а находится за ее пределами. По замыслу Бога, человек находится выше космоса и должен быть господином над всей природой. Следствием этого является вывод о том, что разум человека обладает неограниченной мощью в земной жизни, если подчинен вере, – ибо сущностные определения сотворенного бытия выражены в понятиях вещей, т. е. постижимы разумом человека.

Таким образом, мы видим, что многие ценностные установки и ориентиры европейского научно-рационального мышления, которые привели к невиданным технологическим достижениям и которые с конца ХХ в. стали причинами военного, экологического и антропологического кризисов нашей планеты, сформировались не в самой науке, а были определены развитием средневековой культуры и религиозного мышления. Иначе говоря, второй культурно-исторический тип рациональности задал третьему, научному типу, ряд возможных измерений, разрушительный характер которых обнаружился лишь в конце ХХ в. Недальновидность людей проявилась в том, что практически все возможные негативные последствия теоцентризма были реализованы!

Перейдем к рассмотрению следующей проблемы – о соотношении разума и веры. Особенностью христианства является новое по сравнению с античностью понимание веры в её связи с откровением. В светских версиях понятие веры ассоциируется обычно с недостаточностью знания. Это выражается во мнении, ценностной ориентации, в науке – в гипотезе до ее обоснования и превращения в часть теории и т. п. В религии вера – это сверхочевидное, логически беспредпосылочное знание. В русском языке оба этих смысла понятия «вера» выражены одним словом, поэтому для дальнейших пояснений обратимся к английскому языку. Вера в первом смысле (как личное, индивидуальное знание, мнение) выражена в слове belief, тогда как религиозная вера, выражающая прямую связь человека с богом, переводится словомfaith. Это знание, получаемое в откровении, а условием его получения может стать молитва, религиозный экстаз или просто божественная благодать. Этим и объясняется своеобразие в понимании познания как просветления, озарения, уподобления (причастности), т.е. в конечном счете, освещения человеческого сердца божественным светом истины.

Первоначально дискуссия о соотношении разума и веры была поставлена в рамках принципиальной оппозиции: истины веры невыразимы в формах знания. Эту мысль последовательно проводит Тертуллиан (160 - 230): «Верую, ибо нелепо» (в иной версии: «Верую, ибо абсурдно»). Наука, по его мнению, излишня, когда есть Евангелие, т.е. благовест, благая весть, божественное откровение. Но такая точка зрения не могла быть принята на пересечении путей Афин и Иерусалима: вера нуждалась в доказательстве, в соединении с доводами разума. Постепенно монастыри и церковные школы (схолии) стали центрами культуры. Схоластический метод накладывал на разум лишь одно ограничение: исключение критики догматов. В остальном ставились задачи придать теологии логическую форму и приблизить веру к мыслящему духу, как ключу к истинам веры. Теологии стремились придать аксиоматико-дедуктивную форму. Обсуждались, например, такого рода парадоксы: может ли бог создать камень, который сам не сможет поднять? Разрабатывались онтологические доказательства бытия бога (от движения, от причины, от необходимости, по степеням совершенств, от телеологии). Правда, это больше относится к католикам, к катафатической традиции. Православная церковь в основном акцент делала на мистический, апофатический аспект веры.

В западном христианстве после дискуссий по проблеме двойственности истины утвердилась концепция Ф. Аквинского, который предложил различать два уровня знаний (истин). Первый уровень или первые истины – это истины-таинства (о триединстве, воскресении, благой вести, откровении. Это сверхъестественное и высшее знание). Второй уровень или вторые истины – это объективные истины, выражающие степень причастности, участия человека в божественном, относящиеся к сотворенному миру.

Интересна в связи с этим дискуссия между номиналистами и реалистами. Первые рассматривали понятия языка как имена вещей, как то, что существует после вещей (post res). Эту традицию связывают обычно с философским материализмом. Реалисты же, к которым относил себя и Аквинский, утверждали, что понятия как сущности могут существовать в трех версиях:post res, in res и ante res,т. е. также в вещи и до вещи. Этот вопрос остается значимым и для современной науки. Действительно, если закон трактуется как общая и необходимая связь, то относится ли это к реальному миру или верно только в логическом смысле?

Литература

Введение в философию: учеб. пособие для вузов / авт. кол.: И.Т. Фролов и др. –4-е изд., перераб. и доп. – М. : Республика, 2007. – Разд. 1. Гл. 3. –

С. 58 - 71.

Зеленов, Л. А. История и философия науки : учеб. пособие /

Л. А. Зеленов, А.А. Владимиров, В.А. Щуров. – М. : Флинта : Наука, 2008.

История и философия науки : учеб. пособие / под общ. ред. С. А. Лебедева. – М. : Академический Проект : Альма Матер, 2007.

Кашперский, В. И. Проблемы философии науки : учеб. пособие /

В. И. Кашперский. – Екатеринбург : УГТУ-УПИ, 2007.

Хрусталев, Ю. М. История и философия науки : учеб. пособие / Ю. М. Хрусталев. – Ростов-н/Д: Феникс, 2009.

Философия науки : учеб. пособие / под общ. ред. А. М. Старостина,

В. И. Стрюковского. – М. : Дашков и К° : Академцентр, 2010.