Monteskye_Sh_L_-_Persidskie_pisma_Razmyshleni

10 H. Саркитов

состоянии и лишь с течением времени пришли к необходимо­ сти организации государственной власти*. Монтескье примы­ кал к тем сторонникам естественного права, которые рассмат­ ривали в отличие от Гоббса первобытную жизнь не как всеоб­ щую вражду и взаимное истребление людей, а как состояние дружбы и мира.

Вторым естественным законом Монтескье считает необхо­ димое стремление человека добывать себе пищу. Производ­ ство — один из многих факторов, влияющих на жизнь обще­ ства, но хозяйственная деятельность людей является про­ изводной от физиологии человеческого организма. На этом основании Монтескье биологизирует социальные процессы, утверждая, что одной из причин возникновения общества яв­ ляется чисто биологическое чувство влечения каждого жи­ вотного организма к животным своей породы. Он называет это влечение третьим естественным законом человека.

На основании трех естественных законов Монтескье в духе теории общественного договора выводит четвертый закон — закон осознания человеком необходимости создания общества и государства. Он устанавливает три основные формы госу­ дарственной власти, которые, по его мнению, могут в той или иной мере выполнять полезные социальные функции: респуб­ лику, монархию и деспотию. Под республикой Монтескье по­ нимает правление, в котором верховная власть полностью или частично находится в руках народа, монархию характеризу­ ет как власть одного человека, осуществляемую посредством неизменных законов, что же касается деспотии, то она опре­ деляется им как государственный строй, целиком подчиняю­ щийся произволу одного лица, игнорирующего всякие зако­ ны. Феодально-деспотическому режиму Монтескье противопо­ ставляет конституционно-монархический или республикан­ ский режим и, подобно Локку, идеализировавшему англий­ ский монархически-конституционный режим, развивает ком­ промиссную теорию разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную.

Николай Саркитов

* Большой интерес представляет убеждение Монтескье в том, что в пер­ вобытном обществе не было частной собственности. Он рассматривает по­ следнюю как сравнительно поздний продукт исторического развития, след­ ствие общественного договора, т. е. ставит частную собственность в зависи­ мость от юридических норм и превращает ее как бы в высшее достижение и проявление цивилизации. Монтескье старается доказать, что даже при признании примата общественного блага над частным никто не имеет пра­ ва лишить человека хотя бы самой ничтожной части его имущества.

ПЕРСИДСКИЕ

ПИСЬМА

LETTRES PERSANES

1721

ПРЕДИСЛОВИЕ

Яне предпосылаю этой книге посвящения и не прошу для нее покровительства: если она хороша, ее будут чи­ тать, а если плоха, то мне мало дела до того, что у нее не найдется читателей.

Яотобрал эти письма, чтобы испытать вкус публи­ ки: у меня в портфеле есть много и других, которые я мог бы предложить ей впоследствии.

Однако я это сделаю только при условии, что оста­ нусь неизвестным, а с той минуты, как мое имя откро­ ется, я умолкну. Мне знакома одна женщина, которая отличается довольно твердой походкой, но хромает, как только на нее посмотрят. У самого произведения доста­ точно изъянов; зачем же предоставлять критике еще и недостатки собственной моей особы? Если узнают, кто я, станут говорить: «Книга не соответствует его ха­ рактеру; ему следовало бы употреблять время на чтонибудь лучшее; это недостойно серьезного человека». Кри­ тики никогда не упускают случая высказать подобные соображения, потому что их можно высказывать, не на­ прягая ума.

Персияне, которыми написаны эти письма, жили в одном со мной доме; мы вместе проводили время. Они счи­ тали меня человеком другого мира и поэтому ничего от меня не скрывали. Действительно, люди, занесенные из такого далека, не могли уже иметь тайн. Они сообщали мне большую часть своих писем; я их списывал. Мне попа­ лось даже несколько таких, с которыми персияне осте­ реглись бы познакомить меня: до такой степени эти пись­ ма убийственны для персидского тщеславия и ревности.

Я исполняю, следовательно, только обязанности пере­ водчика: все мои старания были направлены на то, что­ бы приспособить это произведение к нашим нравам. Я по

14 Шарль Луи Монтескье

возможности облегчил читателям азиатский язык и из­ бавил их от бесчисленных высокопарных выражений, ко­ торые до крайности наскучили бы им.

'Но это еще не все, что я для них сделал. Я сократил пространные приветствия, на которые восточные люди тароваты не меньше нашего, и опустил бесконечное чис­ ло мелочей, которым так трудно выдержать дневной свет и которым всегда следует оставаться личным де­ лом двух друзей.

Если бы большинство тех, кто опубликовал собрания своих писем, поступило так же, то люди эти увидели бы, что от их произведения не осталось ничего.

Меня очень удивляло то обстоятельство, что эти персияне иной раз бывали осведомлены не меньше меня в нравах и обычаях нашего народа, вплоть до самых тон­ ких обстоятельств; они подмечали такие вещи, кото­ рые — я уверен — ускользнули от многих немцев, путе­ шествовавших по Франции. Я приписываю это их долго­ му пребыванию у нас, не считая уж того, что азиату легче в один год усвоить нравы французов, чем французу в четыре года усвоить нравы азиатов, ибо одни настоль­ ко же откровенны, насколько другие замкнуты.

Обычай позволяет всякому переводчику и даже само­ му варварскому комментатору украшать начало своего перевода или толкования панегириком оригиналу: отме­ тить его полезность, достоинства и превосходные каче­ ства. Я этого не сделал: о причинах легко догадаться. А самая уважительная из них та, что это было бы чем-то весьма скучным, помещенным в месте, уже самом по себе очень скучном: я хочу сказать — в предисловии.

п и с ь м о ι УЗБЕК К СВОЕМУ ДРУГУ РУСТАНУ

В ИСПАГАНЬ

Мы пробыли в Коме только один день. Помолившись у гробницы девы, давшей миру двенадцать пророков1, мы вновь пустились в путь и вчера, на двадцать пятый день после нашего отъезда из Испагани, прибыли в Тавриз.

Мы с Рикой, пожалуй, первые из персиян, которые лю­ бознательности ради покинули отечество и, предавшись прилежным поискам мудрости, отказались от радостей без­ мятежной жизни.

Мы родились в цветущем царстве, но мы не верили, что его пределы в то же время пределы наших знаний и что свет Востока один только и должен нам светить.

Сообщи мне, что говорят о нашем путешествии; не льсти мне: я и не рассчитываю на общее одобрение. Посылай письма в Эрзерум, где я пробуду некоторое время.

Прощай, любезный Рустан; будь уверен, что, в каком бы уголке света я ни очутился, я останусь твоим верным другом.

Из Тавриза, месяца Сафара2 18-го дня, 1711 года

п и с ь м о π

УЗБЕК К ГЛАВНОМУ ЧЕРНОМУ ЕВНУХУ В СВОЙ СЕРАЛЬ3 В ИСПАГАНИ

Ты верный страж прекраснейших женщин Персии; тебе я доверил то, что у меня есть самого дорогого на свете; в твоих руках ключи от заветных дверей, которые отворя­ ются только для меня. В то время как ты стережешь это бесконечно любезное моему сердцу сокровище, оно поко­ ится и наслаждается полной безопасностью. Ты охраня­ ешь его в ночной тиши и в дневной сутолоке; твои неустан­ ные заботы поддерживают добродетель, когда она колеб-

16 Шарль Луи Монтескье

лется. Если бы женщины, которых ты стережешь, вздума­ ли нарушить свои обязанности, ты бы отнял у них всякую надежду на это; ты бич порока и столп верности.

Ты повелеваешь ими и им'повинуешься; ты слепо ис­ полняешь все их желания и столь же беспрекословно под­ чиняешь их самих законам сераля. Ты гордишься воз­ можностью оказывать им самые унизительные услуги; ты с почтением и страхом подчиняешься их законным распо­ ряжениям; ты служишь им, как раб их рабов. Но когда возникают опасения, что могут пошатнуться законы сты­ да и скромности, власть возвращается к тебе и ты пове­ леваешь ими, словно я сам.

Помни всегда, из какого ничтожества — когда ты был последним из моих рабов — вывел я тебя, чтобы возвести на эту должность и доверить тебе усладу моего сердца. Со­ блюдай глубокое смирение перед теми, кто разделяет мою любовь, но в то же время давай им чувствовать их край­ нюю зависимость. Доставляй им всевозможные невинные удовольствия; усыпляй их тревогу; забавляй их музыкой, плясками, восхитительными напитками; увещевай их по­ чаще собираться вместе. Если они захотят поехать на дачу, можешь повезти их туда, но прикажи хватать всех муж­ чин, которые предстанут перед ними по пути. Призывай их к чистоплотности — этому образу душевной чистоты. Говори с ними иногда обо мне. Мне хотелось бы снова увидеть их в том очаровательном месте, которое они укра­ шают собою. Прощай.

Из Тавриза, месяца Сафара 18-го дня, 1711 года

п и с ь м о ш ЗАШИ К УЗБЕКУ В ТАВРИГ

Мы приказали начальнику евнухов отвезти нас на дачу; он подтвердит тебе что с нами не случилось никаких про­ исшествий. Когда нам пришлось переправляться через ре­ ку и выйти из носилок, мы по обычаю, пересели в ящики; двое рабов перенесли нас на плечах, и мы избегли чьих бы то ни было взоров.

Персидские письма

17

Как могла бы я жить, дорогой Узбек, в твоем испаганском серале, в тех местах, которые, непрестанно вызывая в моей памяти прошедшие наслаждения, каждый день с новой силой возбуждали мои желания? Я бродила из по­ коя в покой, всюду ища тебя и нигде не находя, но всюду встречая жестокое воспоминание о прошлом счастье. То оказывалась я в горнице, где в первый раз в жизни приня­ ла тебя в свои объятия, то в той, где ты решил жаркий спор, загоревшийся между твоими женами: каждая из нас притязала быть красивее других. Мы предстали пред то­ бой, надев все украшения и драгоценности, какие только могло придумать воображение. Ты с удовольствием взи­ рал на чудеса нашего искусства; ты радовался, видя, как увлекает нас неуемное желание понравиться тебе. Но вско­ ре ты пожелал, чтобы эти заимствованные чары уступили место прелестям более естественным; ты разрушил всё наше творение. Нам пришлось снять украшения, уже до­ кучавшие тебе; пришлось предстать перед тобою в при­ родной простоте. Я откинула всякую стыдливость: я дума­ ла только о своем торжестве. Счастливец Узбек! Сколько прелестей представилось твоим очам! Мы видели, как дол­ го переходил ты от восторга к восторгу: твоя душа колеба­ лась и долго ни на чем не могла остановиться; каждая новая прелесть требовала от тебя дани: в один миг мы все были покрыты твоими поцелуями; ты бросал любопытные взгляды на места самые сокровенные; ты заставлял нас принимать одно за другим тысячу различных положений; ты без конца отдавал новые распоряжения, и мы без кон­ ца повиновались. Признаюсь, Узбек: желание понравиться тебе подсказывалось мне страстью еще более живой, чем честолюбие. Я понимала, что незаметно становлюсь вла­ дычицей твоего сердца; ты завладел мною; ты меня поки­ нул; ты вернулся ко мне, и я сумела тебя удержать: пол­ ное торжество выпало на мою долю, а уделом моих сопер­ ниц стало отчаяние. Нам с тобою показалось, что мы одни на свете; окружающее было недостойно занимать нас. О! Зачем небу не угодно было, чтобы мои соперницы нашли в себе мужество быть простыми свидетельницами пылких выражений любви, которые я получила от тебя! Бели бы они видели изъявления моей страсти, они почувствовали

18 Шарль Луи Монтескье

бы разницу между их любовью и моей: они бы убедились, что если и могли соперничать со мною в прелестях, то ни­ как не могли бы состязаться в чувствительности...

Но где я? Куда заводит меня этот напрасный рассказ? Вовсе не быть любимой — несчастье, но перестать ею быть — бесчестье. Ты покидаешь нас, Узбек, чтобы отправиться в странствие по варварским землям. Неужели ты ни во что не ставишь счастье быть любимым? Увы, ты даже не зна­ ешь, что теряешь! Я испускаю вздохи, которые никто не слышит; слезы мои текут, а ты не радуешься им; кажется, сераль дышит одной только любовью, а твоя бесчувствен­ ность непрестанно удаляет тебя от него!

Ах, возлюбленный мой Узбек, если бы умел ты на­ слаждаться счастьем!

Из сераля Фатимы, месяца Махаррама4 21-го дня, 1711 года

п и с ь м о IV

ЗЕФИ К УЗБЕКУ В ЭРЗЕРУМ

В конце концов это черное чудовище решило довести меня до отчаяния. Оно во что бы то ни стало хочет отнять у меня мою рабыню Зелиду, — Зелиду, которая служит мне так преданно, ловкие руки которой всюду вносят кра­ соту и изящество. Мало того, что эта разлука огорчает ме­ ня: ему хочется еще и опозорить меня ею. Предатель счи­ тает преступными причины моего доверия к Зелиде; ему скучно за дверью, куда я его постоянно прогоняю, поэто­ му он смеет утверждать, будто слышал или видел такие вещи, которых я даже и вообразить не умею. Как я несча­ стна! Ни уединение, ни добродетель моя не могут меня уберечь от его нелепых подозрений; подлый раб преследу­ ет меня даже в твоем сердце, и даже там я вынуждена за­ щищаться! Нет, я слишком уважаю себя, чтобы унизиться до оправданий: я не хочу другого поручителя за мое пове­ дение, кроме тебя самого, кроме твоей любви, кроме люб­ ви моей и — нужно ли говорить тебе об этом, дорогой Уз­ бек, — кроме моих слез.

Из сераля Фатимы, месяца Махаррама 29-го дня, 1711 года

Персидские письма

19

письмо ν РУСТАН К УЗБЕКУ В ЭРЗЕРУМ

Ты у всех на устах в Испагани: только и говорят, что о твоем отъезде. Одни приписывают его легкомыслию, дру­ гие — какому-то огорчению.

Только друзья защищают тебя, но им не удается нико­ го разубедить. Люди не могут понять, как решился ты по­ кинуть своих жен, родных, друзей, отечество, чтобы от­ правиться в страны, не известные персиянам. Мать Рики безутешна; она требует у тебя своего сына, которого — по ее словам — ты у нее похитил. Что касается меня, дорогой Узбек, то я, разумеется, расположен одобрять все, что ты делаешь, но не могу простить тебе твоего отсутствия, и ка­ кие бы ты доводы мне ни представил, мое сердце никогда их не примет. Прощай; люби меня.

Из Испагани, месяца Ребиаба 1Ъ, 28-го дня, 1711 год

письмо vi

УЗБЕК К СВОЕМУ ДРУГУ НЕССИРУ В ИСПАГАНЬ

На расстоянии одного дня пути от Испагани мы поки­ нули пределы Персии и вступили в земли, подвластные туркам. Двенадцать дней спустя мы приехали в Эрзерум, где пробудем три-четыре месяца.

Должен признаться, Нессир: я ощутил тайную боль, когда потерял из виду Персию и очутился среди коварных османлисов. По мере того как я углублялся в страну этих нечестивцев6, мне казалось, что и сам я становлюсь нече­ стивцем.

Отчизна, семья, друзья представлялись моему вообра­ жению; нежность во мне пробудилась; наконец, какая-то смутная тревога закралась мне в душу и я понял, что пред­ принятое мною будет мне стоить душевного покоя.

Больше всего удручает мне сердце мысль о моих женах; как только подумаю о них, печаль начинает терзать меня.

Не в том дело, Нессир, что я их люблю: в этом отноше­ нии я настолько бесчувствен, что у меня нет никаких жела-