21_23_2017_t2

щем права и игнорирующем обязанности одних групп по сравнению с другими – как перед этими другими, так и перед самими собой. Под идентичностью обычно понимается система более или менее осознанных переживаний личностью тождества с собой – личностная идентичность, и своей принадлежности к той или иной группе, воспринимаемой исторически непрерывной и пространственно целостной, – социальная идентичность [20]. Особенности личностной и социальной идентичности выражаются в специфике межличностных отношений мигрантов. «Личностная идентичность» и «межличностные отношения» отражают меру принятия и понимания человеком себя и мира, степень гармоничности отношения индивида и (или) группы к себе и к другим людям, в том числе в контексте мультикультурных отношений, то есть – гармоничности социализации человека. Ведь сообщества, в которых и между которыми «кочуют» мигранты, в большинстве случаев – мультикультурные [9; 32; 33; 41; 43]. Мультикультуральность, миграции и кочевничество – одно из проявлений детерриториализации и «денационализации», потери культурной идентичности, ведущей к десоциализации или к формированию транскультурой идентичности (субъекности) [6; 15; 30], он производен от эпохи «текучей современности» [Bauman, 2000]. Эпоха, в которую мы живем, и в которой и самое частное больше не является полностью личным, равно как и национальным, прочно связанным с определенной территорией и народом, их культурой [42]. Мы стали «свидетелями реванша кочевого стиля жизни над принципом территориальности и оседлости» [3]. Фактически, люди подвергаются деиндивидуализации. Лишенная стабильных духовно-нравственных основ идентичность неустойчива, номадизм становится одним из результатов этих метаний. Исследователи отмечают, что «принадлежность мигранта расщеплена между опытом домашнего очага и беспределом улицы» [10; 11; 12; 16, с. 1]: представители разных культур меньшинства и большинства так или иначе признают свою собственную этническую гибридность как данность, инициирующую силу и власть, и ищут пути превращения своего этнического сообщества в культурно значимый, действующий слой общества. У субъекта мультикультурного контакта – переходная (двойственная, «гибридизированная») идентичность. В ней отражается диалектика оппозиций «общность – необщность» с той или иной группой людей, той или иной нацией, религией, профессией, «принадлежность – непринадлежность» к ним [7, с. 84]. Напротив, человек с корнями, хотя и нуждается в автономности, периодически пересматривает свою идентичность и принадлежность, реинтегрируясь в общество на тех или иных основаниях, направлен именно на реальность, стремится к глубоким и разносторонним отношениям с собой и миром [20]. Либералы, персоналисты, утверждают, что индивид может свободно определять свое собственное понимание жизни, а коммунитаристы, этатисты же убеждены, что личность встроена (embedded) в систему социальных отношений: человек наследует тот или иной образ жизни [14; 25; 26; 34; 35]. С. Бенхабиб, определяет ситуацию культурного плюрализма, поддерживающего феномен цифрового номадизма, как наличие «радикального», «лоскутного», «мозаичного» мультикультурализма [4, с. 9]. В борьбе разных групп за

11

существование и развитие прослеживаются стремление к разнообразию и отвержение дискриминации и (или) неравенства, эгалитаризм и властные амбиции, саморефлексия и индивидуализация, признание ценности предписываемой группе негативной идентичность и желание ее реабилитировать [1]. В то же время, вероятен иной вариант эволюции мигрантов и кочевников, их идентичности вариант «сдержанной интеграции». А. И. Куропятник описывает его как «балансирование между полюсами «исключения» и «включения» иммигрантов в культурный контекст» [цит. по 13, c. 85]. Мультикультурализм обычно противопоставляется концепции унификации или «плавильного котла» (melting pot), который предполагает слияние всех культур в одну [25]. Однако, более точной и этически корректной признана четвертая концепция «салатницы», ее акцентом о важности как на транскультурных, так и специфических для каждой культуры аспектов. Первой моделью является ассимиляция: поглощение меньшинств в более широкой, доминирующей культурной и этнической общности. Вторая модель основана на интеграции – сохранении каждой этнокультурной общностью своей идентичности в рамках частной жизни. Все эти концепции отражают реальные процессы в сфере миграции и ее изучения [25; 35]. Однако, этому представлению нанесен существенный урон: с середины ХХ века наблюдается, по выражению Э. Смита, «этническое возрождение» (ethnic revival), или подъем этнонационализма как деколонизации [10; 44; 45]. Миграционные потоки, размывая этническую и религиозную однородность того или иного государства, формируют в пределах его территории очаги различных культур: происходит «колонизация наоборот» и самогеттоизация [14; 35]. Мультикультурализм возник как комплекс идей и действий различных социальных субъектов (государственных и иных организаций), направленных на равноправное развитие различных культур [1; 5; 35]. Он этатичен и служит интересам государства, но не общества. Его цель – стереть «иное» с повестки дня, пусть и ценой временного, парциального ущемления «своего». «В транскультурации «иное» не просто видимо, но и рассматривается не как препятствие, а как самостоятельный субъект, общение с которым может происходить только на подлинно паритетных условиях». При этом, «…в отличие от мультикультурализма, строящегося по-прежнему на западной игре со временем и игнорировании пространства, транскультурация смело развоплощает эту модель и реабилитирует пространство и субъектность «иного», ставя под сомнение сами изобретенные в западноевропейской культуре понятия модерности и традиции и выступая за реальный диалог равных культур в настоящем» [15, c. 126, 143]. Транскультурная идентичность выступает как результат эгалитарного культурного взаимодействия, она скорее гибридна, чем маргинальна, скорее целостна, чем лоскутна. Транскультурация, согласно Ф. Ортису [38], «прославляет самосознание периферии, точку схождения противоположностей, которая позволяет людям превратить границу в центр и создать текучие, но значимые идентичности взамен фрагментированных историй» [29, p. XLI]. Она формирует своебразное двойное сознание, существующее между мирами и культурами, в пограничье – «la frontera», в котором сталкиваются, смыкаются и перетекают друг в друга

12

сущности и смыслы [22]. Идентичности «пограничья» основаны на понимании «иного» как самостоятельного голоса [22, р. 3, I–II]. Человек с такой идентичностью «выживает путем культивирования в себе терпимости к противоречиям

инеоднозначности… не только сохраняет противоречия, он переводит амбивалентность в иное качество» [22, р. 79].

Ведущие модусы отношений, структурирующие сознание, идентичность мигрантов и номад – антитезы свободы и зависимости, близости и отчуждения, труда и отдыха, новизны и привычности, развития и стагнации.

На путях поиска модели отношений общества и государства выделяются две основные модели: этатический легизм как мультикультурализм и юснутарализм как транскультурализм. Первая работает непродолжительное время успешно, в перспективе приводя к нарастанию социальной напряженности, десоциализации и т. д. Вторая – важный компонент решения межнациональных, межгрупповых, межличностных и внутриличностных проблем мигрантов и но-

мад [2; 24; 27; 28].

Таким образом, этатический легизм или статистический патернализм увековечивает неравенство и иерархию, поддерживающие моральный релятивизм

ипризывы к порядку. Статизм может принимать различные формы от минархизма до тоталитаризма. Минархисты предпочитают «минимальное» государство, типа «ночного сторожа», необходимое для тог, чтобы защитить людей от агрессии, краж, нарушения контрактов и договоренностей, мошенничества и т. д. Государство всеобщего благосостояния и другие умеренные уровни статиз-ма также отражают идеи этатического легизма. Тоталитаристы предпочитают максимальный всеохватывающий контроль государства над обществом (репрессии, геноцид), каждого над каждым (гласность и доносительство, госу- дарство-«паноптикум» или тюрьма народов). Юснатурализм исходит из естественных основ справедливости, имманентных миру и сути человека и общества. Эти законы могут быть обнаружены или найдены, но не созданы в том числе не требуют увековечивания с помощью законов и биллей о правах и т. д. они возникают в результате естественного процесса разрешения конфликтов разных этнических, религиозных, экономических и т. д. групп, воплощаясь в эволюции права. Они опираются на нравственные принципы и опираются на осмысление сущности, а не формы происходящего.

Проблема этнической преступности – создана и раздувается государствами мира искусственно, ради сохранения собственной власти: не случайна поэтому внутренняя и заботливая поддержка США и иными странами мира сепаратистов, террористов и т. д. Декларируя стремление защитить общество, государство разрушает его в угоду собственным интересам, декларируя право государства вершить судьбы «преступников», общество избегает ответственности за собственные преступления и закрывает глаза на преступления государства.

Список литературы

1. Арпентьева М. Р. Психологические аспекты правоохранительной деятельности: эссе по юридической психологии. Калуга : КГУ, 2017. 270 с.

13

2.Бард А., Зодерквист Я. Netократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма. СПб. : СШЭ в Санкт-Петербурге, 2004. 252 с.

3.Бауман З. Индивидуализированное общество. М. : Логос, 2005. 390 с.

4.Бенхабиб С. Притязания культуры. М. : Логос, 2003. 350 с.

5.Головкина О. В. Канадский мультикультурализм как основа национальной идентичности Канады // Вестник Волгоградского ГУ. Сер. 4. История. Регионовед. Междун. отношения. 2004. № 9. С. 44–54.

6.Делез, Ж., Гваттари, Ф. Тысяча плато. Капитализм и шизофрения. Екатеринбург, 2000. 895 с.

7.Касавин И. Т. «Человек мигрирующий»: онтология пути и местности // Вопросы философии. 1997. № 7. С. 74–84.

8.Красинская Е. С. Профессиональная деформация личности сотрудника органов внутренних дел и ее предупреждение // Вестник Восточно-Сибирского института МВД России. 2016. № 3. С. 48–52.

9.Кужелева-Саган И. П. Общество-сеть // Воздушный замок. 2014.

№32(19). С. 29–42.

10.Ле Коадик Р. Мультикультурализм // Диалоги об идентичности и мультикультурализме / под ред. Е. И. Филипповой, Р. Ле Коадика. М. : ИАЭ РАН, Наука, 2005. С. 78–104.

11.Минигалиева М. Р. Толерантность и мультикультурализм. Калуга : КГУ им. К. Э. Циолковского, 2012. 332 с.

12.Носова С. С, Кужелева-Саган И. П. Молодежь в сетевом информацион- но-коммуникативном обществе // Сибирский психологический журнал. 2013.

№49. С. 85–96.

13.Русских Л. В. Основные направления политики мультикультурализма в России // Вестник Южно-Уральского гос. ун-та. Сер. Соц.-гуман. науки. 2014.

№2. С. 85–89.

14.Солдатова Г. У., Нестик Т. А., Шайгерова Л. А. Принципы формирования толерантности и управления рисками ксенофобии // Национальный психологический журнал. 2011. № 2. С. 60–79.

15.Тлостанова М. В. От философии мультикультурализма к философии транскультурации. М. : РУДН, 2008. 251 с.

16.Толкачев С. П. Мультикультурализм в постколониальном пространстве

икросс-культурная английская литература // ИГП «Знание. Понимание. Умение». 2013. № 1. С. 1–12.

17.Торо Г. Д. О гражданском неповиновении // Новые пророки. Торо. Толстой. Ганди. Эмерсон. СПб., 1996. 348 с.

18.Философия / под ред. В. В. Миронова. М. : Норма, 2005. 928 с.

19.Чистое учение о праве Г. Кельзена. Сб. пер. Вып. l. M. : АН СССР

ИНИОН, 1987. С. 51–52.

20.Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис : пер. с англ. Флинта, 2006.

342 с.

21. Aguinis H., Lawal S. O. Lancing // Humanresource management review. 2013. Vol. 23. Iss. 1, рр. 6–17.

14

22.Anzaldúa, G. Borderlands /La frontera: the new mestiza. San-Francisco: Spinsters / Aunt Lute, 2012. 312 р.

23.Barley S. R., Kunda G. Contracting:a new form of professional practice // The Academy of management perspectives. 2006, vol. 20, no. 1, рр. 45–66.

24.Bauman Z. Liquid Modernity. Cambridge : Polity, 2000. 224 р.

25.Beck Ul. What is Globalization? Cambridge (UK), Polity press, 2000.

26.Berry J.W, Pleasants M. Ethnictolerance in plural societies // International conference on authoritarism and dogmatism. Potsdam, 1984.

27.Boden D. Worlds in action // B. Adam, U. Beck, J. van Loon (eds).The risk society and beyond. London : Sage, 2000. 240 p.

28. Boden D., Molotch H. The compulsion to proximity // R. Friedland, D. Boden (eds). Nowhere. Space, time and modernity / Berkeley: university of Cali-

fornia press, 1994, рр. 257–286.

29.Coronil F. Transculturation and thepolitics of theory // Ortiz, F. Cuban Counterpoint. Durham, N. C. : Duke univ. press, 1995, рр. I–XLI.

30.Deleuze G., Guattari F. Nomadology:the war machine/ trans. by В. Massumi. New York : Semiotext(е), 1986. 629 р.

31.Fernández V. A. Nomadismos contemporáneos. Murcia: Universidad de Murcia, Servicio de publicaciones, 2010. 160 p.

32.Gussekloo A., Jacobs E. Digital Nomads. N. Y. : location-independent publishers, 2016. 280 p.

33.Howe N., Strauss W. Generations. N.Y. : Q.W. Morrow, 1991. 544 p.

34.Kymlicka W. Multiculturalodysseys. Oxford : Oxforduniversity press, 2007. 374 p.

35.Le Coadic R. Multiculturalism // Débats sur l’identité et le multiculturalisme / отв.

ред. Е. Филиппова и Р. Ле Коадик. М. : РАН, 2005. С. 126–149.

36.Makimoto T., Manners D. Digital nomad. Chichester : John Wiley, 1997. 256 р.

37.McLuhan M. Understanding media. Milton park : Routledge, 2001. 400 p.

38.Ortiz F. Cuban counterpoint. Durham, N.C. : Knopf , 2012. 408 p.

38. Osnowitz D. Managing time in domestic space home-based contractors and household work // Gender & Society. 2005. Vol. 19(1), рр. 83–103.

40.Parker M., Fournier V., Reedy P. Thedictionary of alternatives utopianism and organisation. London, England : Zed book, 2010. 338 р.

41.Peters J. D. Exile, nomadism, and diaspora // H. Naficy (ed.). Home, exile, homeland. N. Y. : Routledge, 1999, рр. 17–41.

42.Putnam R. Bowling alone. N. Y. : Simon & Schuster, 2001. 544 р.

43.Sisson N. The Suitcase entrepreneur. N. Y. : Tonawhai press, 2013. 314 p.

44.Smith A. D. Theethnic revival in themodern world. Cambridge : Cambridge university press, 1981. 240 р.

45.Smith A.D. Chosen peoples. Oxford : Oxford university, 2004. 350 p.

15

УДК 343.851

НИКОЛАЙ СЕМЕНОВИЧ АРТЕМЬЕВ,

доктор юридических наук, профессор, заслуженный работник высшей школы Российской Федерации,

профессор кафедры криминологии и организации профилактики преступлений, Академия ФСИН России, г. Рязань, Российская Федерация,

e-mail: [e-mail];

ВАСИЛИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ПОНКРАТОВ,

кандидат юридических наук, доцент, начальник института,

ФКУ ДПО Кировский ИПКР ФСИН России, г. Киров, Российская Федерация, e-mail: [e-mail]

АНАЛИЗ И КРИМИНОЛОГИЧЕСКОЕ ПРОГНОЗИРОВАНИЕ – НАУЧНАЯ ОСНОВА ПЛАНИРОВАНИЯ МЕР ПО ПРЕДУПРЕЖДЕНИЮ РЕЦИДИВНОЙ (ПЕНИТЕНЦИАРНОЙ) ПРЕСТУПНОСТИ

Аннотация: за последние годы, как в целом по России, так и по большинству регионов страны, наметилась устойчивая тенденция роста удельного веса рецидивной преступности (более 40 %). Ее наибольший удельный вес отмечается в регионах Дальневосточного федерального округа (высокая рецидивная преступность в Хабаровском крае, Приморском крае, Магаданской и Амурской областях). Высокий удельный вес рецидивной преступности отмечается в регионах Сибирского федерального округа (Кемеровская и Томская области, Республика Хакасия, Красноярский край). Выше среднероссийского удельный вес рецидивной преступности в Приволжском федеральном округе (наиболее высокий удельный вес рецидивной преступности в Ульяновской, Кировской, Оренбургской областях).

Рецидивная (пенитенциарная) преступность – ядро всей преступности, так как речь идет о контингенте, наиболее упорно противопоставляющем себя нравственным ценностям общества, правопорядку и вовлекающим в преступления новых лиц. Именно она готовит кадры для профессиональной и организованной преступности. Значение ее предупреждения связано с тем, что рецидив умышленных преступлений обусловливает относительную устойчивость и самопроизводимость преступности в целом как негативного социального явления. Рецидивисты – активные носители и распространители традиций преступной и иной антисоциальной среды.

Этот вид преступности концентрирует в себе опаснейшие негативные явления: криминальный профессионализм, организованность, субкультуру преступного мира, наркобизнес и т. д. Она является серьезной проблемой для правоохранительных органов, в том числе для учреждений, где отбывает наказание наиболее криминогенная часть преступников. В связи с этим совершенствование ее предупреждения в современный период развития страны приобретает особое значение.

© Артемьев Н. С., Понкратов В. А., 2017

16

Возрастает роль научного подхода к управлению социальными процессами, являющимися непосредственной сферой приложения управляющих воздействий со стороны правоохранительных органов, в первую очередь органов внутренних дел (полиции) и исправительных учреждений. Стиль и методы их работы часто не соответствуют складывающейся криминогенной обстановке и требованиям, предъявляемым к ним на современном этапе развития страны. На основании этого важной задачей, стоящей перед правоохранительными органами, выступает повышение научного уровня предупреждения рецидивной преступности, которое в значительной степени зависит от всестороннего анализа ее причин и условий, ей способствующих, прогноза развития ее состояния на будущее и разработки на этой основе действенных, эффективных мероприятий по ее предупреждению.

Ключевые слова: рецидивная (пенитенциарная) преступность, анализ рецидивной (пенитенциарной) преступности, прогноз, прогнозирование, соотношение анализа, прогнозирования и планирования.

Задачей первостепенного значения в настоящее время является повышение научного уровня планирования предупреждения рецидивной преступности, которое в значительной степени зависит от ее всестороннего анализа и прогноза рецидивной преступности. Отсюда вытекает значимость разработки научно обоснованных решений в правоохранительных органах, в том числе планов (текущих и перспективных) на основе глубокого и тщательного анализа состояния рецидивной преступности и ее криминологического прогнозирования.

Вопрос об определении правильного соотношения криминологического анализа, прогнозирования и планирования в системе научной организации управления в правоохранительных органах имеет не только научное, но и практическое значение в разработке наиболее эффективных мероприятий по предупреждению рецидивной (пенитенциарной) преступности. Одним из основных направлений по повышению управления уголовно-исполнительной системой, предусмотренных Концепцией развития уголовно-исполнительной системы Российской Федерации до 2020 года, является обеспечение приоритетности диссертационных исследований, направленных на научный анализ актуальных проблем практической деятельности учреждений и органов уголовно-исполнительной системы [1, с. 12].

Большинство авторов при рассмотрении элементов (функций, стадий) управленческого цикла так или иначе решают вопрос о месте в нем функции оперирования информацией. Независимо от того, выделяют авторы или нет в качестве самостоятельного элемента управленческого цикла сбор, обработку и анализ информации, исследователи отмечают, что информационные процессы пронизывают весь управленческий цикл [2].

Как анализ, так и криминологическое прогнозирование не существуют сами по себе и взаимодействуют друг с другом, повышают научный уровень планирования мер по предупреждению рецидивной (пенитенциарной) преступности. С помощью анализа изучаются в полном объеме состояние рецидивной преступности в стране, республике, крае, области, городе, районе, населенном пункте, исправительном учреждении и результаты ее предупреждения. На основании

17

анализа планируются мероприятия по совершенствованию предупреждения рецидивной (пенитенциарной) преступности как в настоящее время (текущее планирование), где криминологическое прогнозирование является необходимым. Криминологический прогноз как бы приближает эти планируемые мероприятия, рассчитанные на перспективу, к действительной обстановке, которая сложится только через пять и более лет. Он дает возможность уже заранее предусматривать меры по нейтрализации нежелательного развития такого отрицательного явления, как рецидивная преступность, от успешного предупреждения которой во многом зависит эффективность укрепления правопорядка в целом.

Между анализом и прогнозированием имеется тесная связь. С помощью анализа выявляются важные тенденции и закономерности, присущие рецидивной (пенитенциарной) преступности, которые используются при ее прогнозировании, а с помощью прогноза получают информацию о будущем состоянии рецидивной (пенитенциарной) преступности (ее структуре, динамике и т. д.). С учетом этих данных составляются перспективные план, где предусматриваются конкретные задания и меры воздействия на рецидивную (пенитенциарную) преступность.

Анализ способствует выявлению еще нерешенных вопросов, резервов дальнейшего улучшения предупредительной работы, судебной практики и уголовноисполнительного процесса, совершенствования организации форм и методов работы правоохранительных органов и исправительных учреждений. [3, с. 61–62].

Криминологическое прогнозирование не только дает информацию о будущем состоянии рецидивной (пенитенциарной) преступности, но и вооружает практических работников правоохранительных органов сведениями о выборе целесообразных средств и методов ее предупреждения. Это способствует правоохранительным органам, и в первую очередь, органам внутренних дел (полиции) и исправительным учреждениям намечать наиболее эффективные мероприятия по предупреждению рецидивной (пенитенциарной) преступности. Уже при вынесении приговора суд определяет наказание, интуитивно представляя будущее поведение данного лица и возможности его исправления в соответствии с целями, указанными в статье первой Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации. Однако такой интуитивный прогноз не может явиться научной основой планирования мер по предупреждению рецидивной (пенитенциарной) преступности, так как он не основан на применении специального аппарата прогностики.

Научное и практическое значение прогнозирования состоит в том, что оно дает прогностическую, опережающую время информацию о будущем состоянии рецидивной (пенитенциарной) преступности и тем самым способствует определению основных направлений деятельности государственных органов в целом и правоохранительных органов в частности в вопросах предупреждения рецидивной преступности. Криминологическое прогнозирование должно опираться не только на закономерности, присущие рецидивной (пенитенциарной) преступности, но и учитывать социальные процессы в жизни общества, что повышает обоснованность и точность криминологического прогноза и способствует разработке более эффективных мер по предупреждению рецидивной

18

(пенитенциарной) преступности. Государственный органы совместно с правоохранительными органами, и в первую очередь, органами внутренних дел (полицией) и исправительными учреждениями, должны знать как будет развиваться рецидивная преступность в будущем, чтобы заранее спланировать систему предупредительных мер, нейтрализующих или сдерживающих негативное развитие рецидивной (пенитенциарной) преступности.

Криминологический прогноз в отличие от плана не предусматривает непосредственного воздействия на рецидивную (пенитенциарную) преступность. Основная его задача – способствовать повышению научного уровня и, следовательно, эффективности планирования предупредительных мер. Научное прогнозирование выступает не только элементом планирования предупредительных мер, но и процесса выработки любого оптимального управляющего воздействия на рецидивную (пенитенциарную) преступность. Принимая то или иное управленческое решение в процессе предупреждения рецидивной (пенитенциарной) преступности, следует предвидеть, какие последствия повлечет за собой его реализация, в каком направлении будет развиваться рецидивная (пенитенциарная) преступность.

Кроме прогностической информации для составления любого плана по предупреждению рецидивной (пенитенциарной) преступности используется много других данных. При этом следует отметить, что необходимость в прогнозе возникает не только при составлении планов, но и при контроле за их выполнением и уточнением.

Если прогнозирование общественных процессов и социальных проблем, одной из которых является предупреждение рецидивной (пенитенциарной) преступности, носит предположительный, рекомендательный характер, то планирование отличается конкретностью и директивностью. План определяют сроки выполнения намеченных предупредительных мероприятий, объемы работ, источник финансирования и т. д., в то время как прогноз может лишь наметить несколько вариантов будущего состояния рецидивной (пенитенциарной) преступности, и повышает научную обоснованность планируемых мероприятий по предупреждению рецидивной (пенитенциарной) преступности.

С учетом изложенного следует сделать следующие выводы:

1.В последние годы в стране отмечается тенденция роста удельного веса рецидивной преступности, которая является «ядром» всей преступности, поскольку речь идет о контингенте преступников, упорно противопоставляющих себя нравственным ценностям общества, правопорядку, и вовлекающие в совершение преступлений все новых лиц. Именно рецидивная (пенитенциарная) преступность «готовит кадры» для профессиональной и организованной преступности, а также рецидив преступлений во многом обусловливает относительную устойчивость и самопроизводство преступности в целом как негативного социального явления.

2.Криминологический рецидив – это повторное совершение уголовнонаказуемых деяний как лицами, к которым применялось уголовное наказание либо меры его заменяющие, независимо от снятия или погашения судимости за

19

прежние преступления, так и лицами, к которым уголовно-правовые меры воздействия не применялись. А рецидивная преступность – часть всей преступности, выделенная на основе особой характеристики субъекта преступления – лица, характеризующегося криминологическим рецидивом.

3.В настоящее время задачей первостепенного значения является повышение научного уровня планирования мер по предупреждению рецидивной (пенитенциарной) преступности, которое в значительной степени зависит от ее всестороннего анализа и прогноза. Отсюда вытекает значимость разработки научно обоснованных решений в правоохранительных органах, в том числе планов (текущих и перспективных) на основе глубокого и тщательного анализа состояния рецидивной (пенитенциарной) преступности и ее криминологического прогнозирования.

4.Анализ, прогнозирование и планирование – это самостоятельные, хотя и взаимосвязанные функции (этапы) научной организации работы правоохранительных органов, каждая из которых играет важную роль в предупреждении рецидивной (пенитенциарной) преступности.

Список литературы

1.Об утверждении Концепции развития уголовно-исполнительной системы Российской Федерации до 2020 года : распоряжение Правительства Рос. Федерации от 14 октября 2010 г. № 1772-р // Собр. законодательства Рос. Федерации. 2010. № 43. Ст. 5544.

2.Артемьев Н. С. Организация борьбы с рецидивной преступностью : учеб. пособие. М., 1997.

3.Горожанин А. В., Артемьев Н. С., Некрасов А. П. Роль исправительных учреждений в борьбе с рецидивной преступностью : монография. Самара, 2005. 236 с.

20