Петр Дмитриевич Боборыкин (1836-1921)

Боборыкина упрекали в слепом подражании Золя, с которым он и был лично знаком, и способствовал публикации в «Вестнике Европы» его «Парижских писем», содержащих в себе теорию натурализма. Автор «Ругон-Маккаров», «Чрева Парижа» и «Жерминаля» активно разрабатывал теорию «экспериментального романа», главная идея которой – уход от «салонных» сюжетов Бальзака и Жорж Санд. Боборыкина упрекали также и в протоколизме, поверхностности зарисовок общественных веяний, проблем духовной жизни интеллигенции. Но в своевременность и достоверность наблюдений Боборыкина верили такие взыскательные художники, как Чехов и Горький, и доверяли ему.

Боборыкин на своем уровне продолжил тургеневскую традицию и с большой наблюдательностью отобразил процессы капитализации России, борьбу партий, появление новых деятелей, от которых теперь зависела судьба России. В эпоху кризиса романа и господства малых форм он продолжал рисовать широкие полотна. Значительны его романы: «Солидные добродетели» (1870), «Дельцы» (1873), «Китай-город» (1883), «Василий Теркин» (1892), «По-другому» (1897), «Тяга» (1898), «Великая разруха» (1908). Старую народническую критику не интересовал предмет изображений у Боборыкина. Новая марксистская критика поторопилась объявить его «апологетом капитализма», а советская и вовсе утратила к нему интерес в связи с ликвидацией в укладе России тех процессов, которые фиксировал Боборыкин. Натурализм объявлялся «антиискусством» (Б. Бялик, Е. Тагер).

У Боборыкина натурализм рассказывает о том, мимо чего проходили или трактовали заведомо критически, с позиций своих жизненных концепций Достоевский и Толстой. В романах Боборыкина говорилось о смене альтруиста-«шестидесятника» или народника прагматиком, «амбарным Сократом», пекущимся не только о наживе, но и о меценатстве, об экологии России, ее будущем процветании (таков Василий Теркин – прообраз Якова Маякина в горьковском «Фоме Гордееве»). Боборыкин изображал профсоюзное движение в России, борьбу большевиков и меньшевиков, баррикады на Пресне, политизацию внутрисемейных отношений. Отнюдь не сторонник революции, Боборыкин добросовестно фиксировал эти процессы. У него – свое место в русской литературе, на которое никто другой претендовать не может.

Константин Михайлович Станюкович (1843-1903)

Столь же заметным, как и Боборыкин, натуралистом в русской литературе 70-90-х годов был и Станюкович-романист. По цепкости ума, умению улавливать новейшие веяния, общей образованности и связям с западными литературами он, пожалуй, мог быть назван «русским Золя». Но в писательском формуляре Станюковича под конец творчества появились подлинные жемчужины – «Морские рассказы» (1886-1903), где проявились природная морская душа автора (сына севастопольского адмирала) и богатейший опыт, обретенный во время плаваний по Тихому океану, с посещением Гонконга, Сан-Франциско, Нагасаки; тут зарисованы различные типы моряков и офицеров, героев, праведников, честолюбцев, продолжена тема толстовских кавказских повестей и севастопольских очерков.

Но основную часть творческого наследия Станюковича составляют романы, в которых он изображает будничные формы широкого и полного противоречий процесса капитализации России, взаимоотношений людей разных поколений и сословий. Станюкович утверждал, что русские обломовы сумели превратиться в штольцев; циники и люди наживы подминают под себя энтузиастов. Схватка двух жестоких конкурентов со всей механикой коварства изображается в романе «Без исхода» (1873). Еще обстоятельнее мир наживы изображен в романе «Омут» (1881). Тут воротилы создают общества, концерны, занимаются филантропией, а на самом деле морят голодом ткачей, газами – шахтеров и красно говорят об «обездоленном, несчастном в поте лица работающем простолюдине». О предпринимателе Олюнине пишут газеты, о нем знают за границей. Он посещает оперы, в Мареинбаде пьет «Крейцбруннен», делает блестящую карьеру в духе века, а в молодости твердил из Прудона («собственность есть кража»). Вокруг него – юристы-оборотни, продажные журналисты.

Представители «свежих сил» России, беззастенчивые честолюбцы, выведены в романе «Откровенные» (1894) – откровенные именно в своем цинизме и карьеризме. Станюковича волновало равнодушие, с которым общество встречает надвигающееся «царство Ваала», а также равнодушие к судьбам голодающего народа, потеря в обществе чувства долга, порядочности («Равнодушные», 1899). Но особенным преступлением перед обществом Станюкович считал предательство лучших заветов молодости, надругательство над «идеалами». По-разному складываются судьбы братьев Николая и Василия Вязниковых («Два брата», 1880). По существу, между ними – гражданская война. Василий пошел в отца, вернувшегося из «дальнего места», куда его упрятали в 1848 году (видимо, отец был близок к «петрашевцам»). Он и теперь защищает крестьян, слывет «чудаком-идеалистом». Василий потерпел поражение, защищая крестьян в схватке с откупщиком Кривошейновым; умирает он от чахотки на сибирской каторге. А Николай Вязников «из-за пустяков» никогда щ рисковал, пошел по стопам разбогатевшего адвоката, и сам адвокатствовал за большую взятку, защищая того же Кривошейнова.

Самым позорным надругательством над мыслью и совестью Станюкович считал те случаи, когда «жрецы науки», профессора, торгуют своим отступничеством, поддаются мелкой лести, интригуют друг против друга и посреди банкетных медоточивых речей пишут друг на друга доносы. В романе «Жрецы» (1897) Станюкович отобразил быт и нравы профессуры Московского университета в пореформенную эпоху.

Положительные образы у Станюковича слишком назидательные: Антошка в «Истории одной жизни» (1895), Ольга Стрекалова в романе «Без исхода», Леночка в «Двух братьях» – все они немножко тронуты нигилизмом, – учатся жить своим трудом. В «Жрецах» на этот путь самостоятельности, видимо, выйдет Лиза Найденова, дочь профессора-проходимца.

Станюкович был весьма популярен среди современников. Его романы были злободневны: ставили острые вопросы. Но с художественной стороны они оставляли желать лучшего. Романы эмпиричны, назидательны. Автор пишет «по формулам», открыто паспортизируя кодексы своих героев, одних возводя к проповедям «Николая Гавриловича», других – к откровениям толстосумов. Диалоги у Станюковича хороши и живо написаны, но в сюжетах много стереотипов, а в описании обстановки, внешности героев много протоколизма с точной отсылкой ко времени, когда происходит действие. Психологизм неглубок, слишком много откровенной публицистики.

И все-таки романы Станюковича имеют большое познавательное значение. Процесс капитализации России в экономическом отношении был прогрессивным, и литература так или иначе должна была его отобразить как объективную реальность. Но высокий нравственный дух русской литературы не позволял апологетически отнестись к героям меркантилизма, одобрить их нравственные ценности, ибо у дельца не душа, а пятак. В этом вопросе Станюкович оставался верен заветам родной литературы.