38. Формирование и развитие русской басни.

«Сказание о куре и лисице»

Антиклерикальная заостренность присуща «Сказанию о куре и лисице». Этот памятник, упомянутый в источниках еще в 1640 г., дошел до нас в прозаической и стихотворной редакциях, а также в смешанных и сказочных вариантах. Наиболее древняя — прозаическая редакция. Она пародирует сюжетную схему религиозной легенды. Основные сюжетные узлы религиозной легенды (прегрешение, затем покаяние грешника, потом спасение) здесь искажаются и становятся смеховыми. Петух оказывается мнимым грешником (он обвиняется в многоженстве), а «премудрая жена лисица» — мнимой праведницей. Вместо спасения кающегося ожидает гибель. Духовник в «Сказании» заменяется лукавым исповедником, который в буквальном смысле «алчет, кого бы пожрати».

Пародийный сюжет подкреплен пародийным богословским диспутом: петух и лисица, поочередно цитируя Писание, состязаются в остроумии и богословской казуистике.

Смеховая ситуация, создаваемая «Сказанием о куре и лисице», характерна не только для древнерусской, но и для европейской культуры. Раннее средневековье считало лиса олицетворением дьявола. Русские «Физиологи» и европейские «Бестиарии» так объясняли этот символ: голодный лис притворяется мертвым, но стоит курицам и петуху приблизиться к нему, как он разрывает их в клочья. Фома Аквинский, толкуя библейскую фразу «Ловите нам лисиц, лисенят, которые портят виноградники, а виноградники наши в цвете» (Песнь Песней, II, 15), писал, что лисицы — это сатана, а виноградники — церковь Христова. С XII в., после появления французского «Романа Лиса», начинает преобладать другое толкование: лис считается живым воплощением хитрости, лицемерия и ханжества. В декоративном убранстве готических храмов появляются изображения лиса, проповедующего с кафедры курам или гусям. Иногда лис одет в монашеское платье, иногда — в епископское облачение. Эти сцены восходят к истории о сыне героя «Романа Лиса», Ренардине (Лисенке), который, убежав из монастыря, приманивал гусей чтением «душеполезных» проповедей. Когда доверчивые и любопытные слушатели подходили близко, Ренардин пожирал их.

Русское «Сказание о куре и лисице» знает оба этих символических толкования. Первое из них (лис — дьявол) имеет, впрочем, второстепенное значение и прямо отразилось лишь в одной фразе: «Лисица же скрежеташе зубы и, гледя на него немилостивым оком, аки диавол немилостивы на христиан, поминает грехи куровы и яряся ему». Отзвук этого толкования можно видеть в том, что лисица названа «премудрой женой». Согласно средневековой христианской традиции, в облике «премудрой жены» или «премудрой девы» может скрываться дьявол. Второе толкование (лис — ханжа, лицемерный и порочный духовник, «лжепророк») стало сюжетообразующим моментом, послужило для создания смеховой ситуации.

39. Воспитательная роль русской версии сборника «Великое зерцало».

Великое зерцало вместе со "Зрелищем жития человеческого" и "Апофеегматами" принадлежат к разряду тех сборников, которые в XVII веке были весьма популярны в России и сохраняются до сих пор в очень большом количестве списков. Сборники эти - преимущественно назидательного характера; нравственно-поучительный элемент заменяет в них фантастический и эстетический, чем они и рознятся от "Римских деяний" и т. п. более ранних произведений легендарного творчества.

Великое зерцало служит заглавием для множества сборников, которые отличаются друг от друга и размерами, и подбором статей. Вообще, сборники эти обширны: так, напр., один список синодальной библиотеки заключает в себе 781 рассказ, другой - 652; "Зерцало" Румянцевского музея имеет 821 главу. Часто бывает так, что в одной главе помещается несколько рассказов, связанных общей темой, напр. о пьянстве, лукавстве, терпении, гостеприимстве и т. п.

Содержание повестей по преимуществу легендарное и духовно-историческое; но и те рассказы, которые отличаются шуточным или анекдотическим характером, служат той же назидательной цели. Отдельные повести поясняются иногда догматическими толкованиями.

В одном заглавии польского экземпляра В. З. обозначается в кратких словах его история: здесь говорится, что все эти рассказы, из сочинений более чем 80 авторов, собрал какой-то неизвестный, живший около 1480 г.; что потом первоначальный текст объяснил иезуит Иоанн Майор, распространил иезуит Антон Даврольций, перевел на польский яз. иезуит Симеон Высоцкий, и издал в третий раз 1633 г. тоже иезуит Ян Лесиовский; видно, таким образом, что книга была в почете у иезуитов.

В одном из русских текстов упомянуто, что он переведен с польского, а в другом сказано об этом гораздо обстоятельнее: что Великое зерцало притчей или прилогов, от многих историй и от многих церковных учителей собранное кем-то неизвестным, сперва было написано на латинском, потом римлянином (т. е. униатом) иеромонахом Симеоном Высоцким переведено на польский и, наконец, по желанию и повелению царя Алексея Михайловича переложено на словено-российский язык в 1667 г.

В русских списках Зерцала сохранились ясные следы католического оригинала, напр. в главе о императоре Максимиане и Мартине Лютере, и польские наслоения, напр. рассказы о Попеле.

В общем, однако, книга совершенно отвечала тогдашним потребностям русского общества: она осуждала все то, против чего вооружались Православная церковь и правительство, напр.: чернокнижие, чары, волхвование, а также непозволительные игры (в карты, шахматы) и удовольствия, напр. пляски.

Насколько сборники эти были популярны, можно судить по следующим обстоятельствам: они вызвали целый ряд подобных же сочинений: зерцало мирозрительное, богословское, естествозрительное, зерцало человека христианского и пр.; многие рассказы отдельно переписывались и теперь еще пользуются известностью, напр. "О споре мужа с женою, покошена ли земля или пострижена"; наконец, некоторые рассказы вызвали соответственные духовные стихи совершенно простонародного характера, напр. стихи "О грешной матери" и "О плаче земли".