1.2.3. Тождественность

Четвертая угроза касается того, что та или иная страна допускает чрезмерное разнообразие и гибнет из-за недостатка единства - или, наоборот, не учитывает имеющееся в ней разнообразие, национальные, религиозные и прочие групповые особенности. Конституция предполагает идентичность, в то время как она невозможна. Народ - это мы, но кого мы можем исключить из народа, из самих себя? И - страшно подумать - когда могут исключить нас? Нам нужно стать равными? Прекрасно! Но тогда «они» - другие - тоже должны быть равными с нами. Как мы можем избежать этого? Как мы можем избежать бескровной повседневной гражданской войны? О чем умалчивает конституция? На каких умолчаниях строится коллективная идентичность? Боязнь, в которой нельзя откровенно признаться, - это боязнь самих себя. Что случится, если мы окажемся у власти? «Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно», - говорил лорд Эктон (1834-1902). Это справедливо и в том случае, когда мы сами можем оказаться у власти. «У народа есть единственный серьезный неприятель - его собственное правительство», - сказал Сен-Жюст (1767-1794) при обсуждении очередной французской конституции. Зная последующую деятельность Сен-Жюста в роли государственного мужа - во время якобинской диктатуры в качестве общественного обвинителя он подвел под гильотину сотни людей, - нельзя не признать его правоту.

А что будет, если не мы окажемся у власти? Как бы там ни было, власть государства - и любую власть, которая может быть абсолютной, - необходимо ограничить. Нужно препятствовать стремлению власти насаждать свои собственные правила и поощрять правила, в принципе приемлемые для всех. Конституция, продиктованная конституционализмом, больше правовой нормы, закрепляющей внешне привлекательную государственную структуру. Посему возможно конституционное государственное обустройство без писаной конституции. Есть и такие государства, которые хотя и соблюдают писаную конституцию, но все же без достаточной уверенности, что ее соблюдение исключит возникновение тирании. Существуют также государства, (19) хотя и имеющие конституцию, но такую, цена которой может быть приравнена к зонтику, забытому дома в дождливый день.

1.3. Одиссей привязывает себя к мачте

Страх мы будем побеждать хитростью. Если воспользоваться метафорами Гомера и норвежского философа Иона Эльстера (Jon Elster), тот, кто разрабатывает конституцию, подобен хитроумному Одиссею, который не стал затыкать уши, но велел привязать себя к мачте, потому что он хотел - должен был - услышать сладкоголосых сирен и в то же время знал, что иного способа устоять перед их соблазнительным пением, как быть связанным, у него нет.

«В общественных делах бывают такие своеобразные моменты, когда людьми руководит какая-то необычная страсть или стремление к незаконной выгоде, когда другие люди, движимые собственными интересами, вводят их в заблуждение и желают таких мер, о которых потом они сами сожалеют и которые осуждают... В такие критические моменты... спасительно может быть попридержать удар, который люди хотят нанести самим себе, до тех пор, пока разум, справедливость и истина вновь не воцарятся над общественным сознанием»⁵.

Итак, представления о конституциях и о конституционализме различаются в зависимости от того, когда и где мы, подобно Одиссею, ждем зова власти, а также от того, каким способом привязываем себя к мачте. Нельзя забывать, что демократия по сути своей уже встроена в конституционализм, таким образом, голос сирен теоретически исторгается из нас самих, желание власти становится нашим личным желанием (или, по крайней мере, волей тех, кто на данный момент составляет большинство).

Первая цель конституционного самоограничения заключается в том, чтобы повысить нашу сопротивляемость диктату момента. Если же корабль продолжил плавание, но кто-то хочет возвратиться назад, к сиренам, - это другой вопрос. Нельзя жить вечно привязанным к мачте. Кто хочет, может испробовать свои силы. В худшем случае утонет, но по собственной воле.

«В Соединенных Штатах тихую власть большинства называют республикой... Большинство, у которого было время осознать себя и констатировать свое существование, является общим источником власти... Но даже большинство не всесильно. Над ним в мире морали находится человечность, истина и разум; в мире политики - обретенные права. Большинство признает эти два барьера и время от времени сметает (20) их лишь потому, что у него, как и у каждого отдельного человека, есть эмоции и, подобно каждому отдельному человеку, оно хоть и творит зло, в состоянии отличить от него добро»⁶.

Склоняясь в пользу «тихой», уравновешенной власти, Токвиль отверг безусловное господство численного большинства - это якобинское и утилитарное изобретение «нового времени», утверждая, что господство большинства не может быть безграничным, поскольку над большинством в мире морали находится гуманизм, разум и истина, а в мире политики - неотъемлемые права. Токвиль предостерегает от поспешных решений, к которым весьма склонны временные победители на демократических выборах, верящие в свою миссию и спешащие обогатиться при сборе победного урожая. Конечно, надо учитывать, что Токвиль жил в первой половине XIX в. Современным демократиям приходится обслуживать гораздо более масштабное и более важное в социальном отношении государство; они должны решать общественные проблемы, требующие более динамичной, быстрой реакции, чем во времена Токвиля. В эпоху электронной котировки биржа может развалиться за десять минут, увлекая за собой национальную и мировую экономику. Поэтому механизм конституционных решений для большей эффективности должен удовлетворять и новым требованиям⁷.