Материальный
мир, который нас окружает и который
мы познаем своими чувствами, является,
согласно Платону, лишь "тенью" и
произведен от мира идей, т. е. материальный
мир вторичен.
Все
явления и предметы материального мира
преходящи, возникают, гибнут и изменяются
(и поэтому не могут быть подлинно
сущими), идеи
являются неизменными, неподвижными
и вечными.
За эти свойства Платон признает их
подлинным, действительным бытием и
возводит в ранг единственного предмета
подлинно истинного познания.
Возможность
возникновения этой формы идеализма,
как об этом говорил В. И. Ленин в
"Философских тетрадях", заключена
уже в первой элементарной абстракции
("дом" вообще наряду с отдельными
домами). Платон объясняет, например,
подобие
всех существующих в материальном мире
столов наличием идеи стола в мире
идей.
Все существующие столы - лишь тень,
отблеск вечной и неизменной идеи стола
Это, как говорил В. И. Ленин, является
переворачиванием действительности.
В действительности идея
стола возникает как абстракция, как
выражение определенного подобия
(т. е. абстрагирование от отличий)
многих отдельных, конкретных столов.
Идею Платон отрывает от реальных
предметов (единичных), абсолютизирует
и провозглашает априорной по отношению
к ним же. Идеи
суть подлинные сущности, существуют
вне материального мира и не зависят
от него, объективны (ипостась
понятий), материальный
мир им лишь подчинен. В
этом - ядро объективного идеализма
Платона (и рационального объективного
идеализма вообще).
Между
миром идей,
как подлинным, реальным бытием, и
небытием (т.е. материей как таковой,
материей в себе) существует,
по Платону, кажущееся
бытие,
производное
бытие
(т. е. мир действительно реальных,
чувственно воспринимаемых явлении и
пещей), которое отделяет истинное
бытие от небытия. Действительные,
реальные
вещи представляют собой соединение
априорной идеи (подлинного
бытия) с
пассивной, бесформенной "принимающей"
материей
(небытием).
Отношение
идеи (бытия) и реальных вещей (кажущегося
бытия) является важной частью
философского учения Платона.
Чувственно воспринимаемые предметы
не что иное, как подобие, тень, в которых
отражены определенные образцы - идеи.
У Платона можно встретить и утверждение
противоположного характера. Он говорит,
что идеи
присутствуют в вещах.
Это отношение идей и вещей, если его
интерпретировать согласно взглядам
Платона последнего периода, открывает
определенную возможность движения к
иррационализму.
Много
внимания Платон уделяет, в частности,
вопросу "иерархизации
идей".
Эта иерархизация
представляет определенную упорядоченную
систему объективного идеализма. Выше
всего стоит, по Платону, идея красоты,
и добра. Она не только превосходит все
реально существующее добро и красоту
тем, что совершенна, вечна и неизменна
(так же, как и другие идеи), но и стоит
выше других идей. Познание, или
достижение, этой идеи является вершиной
действительного познания и свидетельством
полноценности жизни.
Наиболее подробно учение Платона об
идеях разработано в главных работах
второго периода - "Пир", "Закон",
"Федон" и "Федр".
У
Платона слово "идея" означало
"внешний вид, наружность, видимость,
вид, род, тип, качество, образ, форма".
Однако чаще всего, для обозначения
члена духовного множества, Платон
употреблял другой термин - ейдос,
от слова "ейдо" - "вижу",
"созерцаю".
Виды
или идеи - это "зримые" умом формы
вещей.
Каждому классу объектов чувственного
мира соответствует в бестелесном мире
некоторый "вид", или "идея",
например, "конь". Этот "вид"
уже не может быть постигаем чувствами,
как обычный конь, но может быть лишь
созерцаем умом, к тому же умом, хорошо
подготовленным к такому постижению.
Философия
XIX—XX
веков
В
философии
XX века термин «идея» утрачивает
самостоятельное значение
и используется лишь как синоним термина
«понятие».
В
советском
марксизме
идея —
форма постижения в мысли явлений
объективной реальности, объективное,
конкретное и всестороннее знание
действительности, включающее
в себя сознание цели и проекции
дальнейшего познания и практического
преобразования мира[5].
Британский
философ Артур
Лавджой
выдвинул проект создания науки об
историческом процессе создания,
сохранения и изменения идей на всём
пространстве культуры — истории
идей.
История идей тесно связана с
интеллектуальной
историей,
историей философии, историей
науки,
историей
литературы
и истории
культуры
в целом, и поэтому может рассматриваться
как их часть или прикладная дисциплина
в их составе. В рамках этой дисциплины
единичные идеи — это мысли или
представления, которые вступают в
новые сочетания друг с другом и меняют
формы выражения, оставаясь относительно
неизменными.
Психология
Большинство
психологов
XIX века рассматривали идеи
как представления памяти
и воображения.
В
противоположность им Вильгельм
Вундт
определял идею как «сознательное
представление любого предмета или
процесса внешнего мира». Таким образом,
он относил
к идеям не только процессы памяти и
воображения, но и процессы восприятия.
Антропология
и социальные науки
В
социальной
антропологии
(культурной антропологии) существует
такое направление, как исследование
культурной диффузии.
Оно изучает распространение идей от
культуры к культуре. Некоторые
антропологические теории исходят из
того, что все
культуры подражают идеям одной или
нескольких оригинальный культур.
Эволюционная теория диффузии
придерживается той точки зрения, что
культуры находтся друг под влиянием
друга, но сходные идеи могут развиться
и в изоляции.
В
середине XX
века
социологи
начали исследовать, как и почему идеи
распространяются от одного человека
к другому или от одной культуры к
другой. Эверетт
Рождерс
проводил исследования диффузии
инноваций
(диффузии
новшеств)
для того, чтобы выявить факторы в
принятия идей. В 1976 Ричард
Докинз
предложил применить модель биологической
эволюционной
теории к процессу распространения
идей. Для описания абстрактной единицы
отбора
он создал термин «мем»,
подобный гену
в эволюционной
биологии
Право
Идея
является объектом авторского
права
(права интеллектуальной
собственности).
В
частности, патентное
право регулирует различные аспекты,
связанные с использованием изобретений,
основанных на новых идеях или
усовершенстовании существующих идей.
33.
Согласны ли вы с платоновской концепцией
знания как понимания благого назначения
вещи и ее становления к благу?
по
Платону, идея «блага» не есть ни
бытие, ни знание, а начало, которым
порождалось бы и бытие, и знание.
Платон
поясняет свою мысль аналогией со
зрением. Создатель
чувств породил и силу видеть
(чувство зрения), и силу быть видимым.
Но чтобы увидеть, например, цвета,
необходимо, чтобы к этим двум силам,
или «родам», присоединился третий
род — свет. Но свет исходит от
Солнца. Хотя Солнце — не само
зрение, оно есть его причина [см.
Госуд., 507 D — 608 А и В].
Теперь
применим сказанное о зрении к
познанию. То самое значение, которое
принадлежит благу «в мыслимом
месте» по отношению к уму и по
отношению к созерцаемому умом,
принадлежит и Солнцу «в видимом
месте» — по отношению к зрению и
зримому. Душа познает, когда она
направляется к тому, что озаряется
истиной и сущим. Но если она находится
в том, что покрыто мраком, она
рождается и погибает, руководится
мнением и тупеет. Именно это,
доставляющее
истинность познаваемому и сообщающее
силу познающему, следует, по Платону,
называть идеей блага
и
причиной знания и истины,
поскольку она постигается
|
умом»
Считать свет и зрение солнцеподобным
справедливо, но считать их самим
Солнцем несправедливо. И точно
так же признавать знание и
истину благовидными справедливо,
но считать которое-либо из них
благом несправедливо. Ибо
природу
блага надлежит ставить и выше
знания и выше истины
[см. Госуд., VI, 508 Е — 509 А].
Рассматривая
«идеи», философ может или
рассматривать их реализацию в
мире вещей, или, напротив,
подниматься в мысли до их начала,
пребывающего выше всякого
знания. В первом случае душа
использует «идеи» в качестве
«гипотез», или «предположений»:
разделяя род на виды, душа
«принуждена искать... на основании
предположений, пользуясь
разделенными тогда частями как
образцами и идя не к началу, а
к концу» [там же, 510 В]. Это как
бы путь вниз — от «идей»
к вещам. Так поступают, «когда
ваяют или рисуют: все это — тени
и образы .в воде. Пользуясь ими
как образами, люди стараются
усмотреть те, которые можно
видеть не иначе, как мыслью»
[там же, 511 А].
Род
познаваемого, постигаемый
только мыслью, Платон называет
«мыслимым».
В «мыслимом» имеются две
«части».
Для отыскания первой из них
душа вынуждена основываться
на предположениях и не доходит
до начала, так как не может
подняться выше предположений,
но пользуется самими образами
или подобиями, запечатлевающимися
на земных предметах [см. Госуд.,
VI, 511 А]. И есть вторая часть
мыслимого, второй случай
рассмотрения «идей». В этом
случае душа
идет не к «концу», а, напротив,
к «началу»: она сводит все
«гипотезы» («предположения»)
к идее «блага»,
как к тому, что пребывает выше
всякого знания и выше всех
предположений. «Узнай же теперь,
— говорит Платон, — и
другую часть мыслимого... ее
касается ум силою диалектики,
делая предположения, — не
начала, а в существенном смысле
предположения, как бы ступени
и усилия, пока не дойдет до
непредположительного, до начала
всего. Коснувшись же его и
держась того, что с ним
соприкасается, он, таким образом,
опять нисходит к концу и уже не
трогает ничего чувственного,
но имеет дело с идеями через
идеи, для идей и оканчивает на
идеях» [Госуд., VI, 511].
Учение
о знании тесно связано с теорией
«идей» Платона.
Потому что знание и есть
способность постичь вечное,
истинное, тождественное себе
самому – то есть «идеи» и высшую
из них «идею» блага. С
учением о знании связано также
учение о душе, которая является
посредником между мирами «идей»
и чувственных вещей. Цель души
– постижение «идеи».
В диалоге «Федр» говорится, что
познание – это процесс вспоминания
душой того, что она знала,
находясь в мире «идей», до своего
воплощения в чувственном мире.
В
«Государстве» также говорится,
что, будучи
приближенной к миру бытия, душа
имеет исконное знание истины,
пробуждаемое в ее земном
существовании с помощью
диалектического рассуждения;
сложенные вместе, знание
и рассуждение составляют
мышление,
направленное на бытие, то есть
на то, что не имеет связи с
материальным миром. Относительно
вещей материальных, имеющих
рождение и пребывающих в
становлении, невозможно знание,
бессмысленно рассуждение,
непригодно мышление. Здесь душа
пользуется совсем другими
инструментами — более или менее
правильным воззрением (мнением),
которое складывается из
запечатленного в памяти подобия
вещи и убеждения в его достоверности
(уподобление и вера).
«Знание
направлено на бытие, чтобы
познать его свойства» (Гос-во,
273), в то время как мнение
– это всего лишь становление.
Знание – истинно,
а
мнение неистинно.
Мир бытия и мир становления —
два нетождественных мира,
мышление и мнение относятся к
разным мирам, а поэтому, хотя
истина остается все же за
мышлением, мнение не становится
от этого иллюзорным. Мнение
аналогично истине в той же
пропорции, и поэтому вполне
допустима такая ситуация, когда
правильно
составленное мнение может
именоваться истинным мнением.
Собственно
мышлению, как его понимает
Платон, принадлежат лишь идеи
чистого бытия, никак не связанные
с материей, из наук это только
арифметика, из разделов философии
— только онтология. Все остальное
— физические науки, естествознание,
геометрия, науки об обществе,
из разделов философии —
космология, политика, этика,
эстетика, психология ит. п., —
так или иначе связано с миром
становления и подлежит мнению.
Следовательно, то,
что Платон именует знанием, к
практической жизни не имеет
никакого отношения, это узкая
область чисто теоретического
знания и еще уже — философской
теории.
Люди,
обладающие знанием, а не мнением
– это философы. Но естественно,
что подавляющее большинство
людей не таковы. Даже наоборот,
философы
в современном государстве
порицаются и не понимаются
толпой, которой доступны только
мнения, опирающиеся на чувственные
впечатления.
Как
же достичь знания, умозрить
«идеи», стать философом? В «Пире»
дана картина постепенного
познания «идеи» прекрасного.
Надо
«начать с устремления к прекрасным
телам в молодости».
Это устремление родит в нем
прекрасные мысли. Потом придет
понимание, что «красота одного
тела родственная красоте любого
другого» (Пир, 76), и человек
станет любить все красивые
тела. Путь
любви – это путь обобщения,
который восходит к все более
абстрактному.
Дальше юноша постигнет красоту
нравов и обычаев, красоту души.
После этого родится любовь к
наукам. Каждая новая ступень
открывает понимание незначительности
предыдущей, и, наконец,
перед человеком откроется самое
прекрасное – сама «идея».
В
«Пире» противопоставлены
чувственность и знание.
«Правильное мнение» толкуется
здесь как постижение, занимающее
середину между знанием и
чувственностью. На значение
понятия «середины» в философии
Платона указывал еще профессор
А. Ф. Лосев. В широком смысле,
платоновская
«середина»– диалектическое
опосредствование, категория
перехода, связи.
Мифологическим воплощением
середины представлен в «Пире»
демон любви и творческого
порождения – Эрос. Единство
знания и чувственности толкуется
здесь не как «фиксированное»,
а как единство в становлении.
«Идеи» – это результат диалога
души с самой собой. Чувственный
мир подталкивает душу к
пробуждению подлинного знания.
Проблема состоит в том, чтобы
помочь душе вспомнить подлинное
знание, «идеи», что возможно
только на пути Эроса.
Путь
человека к знанию показан и в
«Государстве» с помощью все
того же символа пещеры. Если
снять с человека оковы и заставить
его пройтись и оглянуться, то
он не сразу сможет смотреть на
свет.
Чтобы
созерцать высшее, заключает
Платон, понадобится привычка
к восхождению, упражнение в
созерцании.
Сначала раскованный узник
сможет смотреть только на тени,
затем на отражающиеся в воде
фигуры людей и других предметов
и только в последнюю очередь
на самые предметы. Но и это еще
не сам источник света – Солнце.
Сначала узник будет в состоянии
смотреть только на ночные
небесные светила. И только в
завершение всех упражнений он
окажется способным созерцать
Солнце – не изображение его на
воде, а Солнце само по себе. И
тогда он узнает, что оно и есть
причина всего того, что он и его
товарищи видели, сидя во мраке
пещеры.
Человек,
обладающий знанием, никогда
больше не станет завидовать
людям, созерцающим только тени.
Он не будет мечтать о почестях,
которые узники воздают друг
другу в пещере. Его не прельстят
награды, которые даются тому,
«кто отличался наиболее острым
зрением при наблюдении текущих
мимо предметов и лучше других
запоминал, что обычно появлялось
сперва, что после, а что и
одновременно, и на этом основании
предсказывал грядущее» (Гос-во,
313).
Все
это воззрение на знание теснейшим
образом связано с учением о
«благе». Солнце – это причина
зрения. Так и «идея»
блага является причиной знания
и истины.
Считать свет и зрение
солнецеподобными можно, но
считать их самим Солнцем нельзя.
Точно так же признавать знание
и истину благовидными справедливо,
но считать что-либо из них самим
благом несправедливо.
Наконец,
в «Государстве» уже без всяких
аллегорий и иносказаний описан
путь познания человека, в
результате которого он может
стать философом. Причем
пройти его может человек любой,
даже самый «дурной». «Если сразу
же, еще в детстве, пресечь
природные наклонности такой
натуры, которые, словно свинцовые
грузила, влекут ее к обжорству
и различным другим наслаждениям
и направляют взор души вниз,
то, освободившись от всего
этого, душа обратилась бы к
истине, и те же самые люди стали
бы различать там все так же
остро, как теперь в том, на что
направлен их взор» (Гос-во, 316).
Важнейшей
наукой, которая может помочь
на пути познания чистого бытия,
является арифметика. Она «ведет
человека к размышлению, то есть
к тому, что мы с тобой ищем, но
только никто не пользуется ею
действительно как наукой,
увлекающей нас к бытию» (Гос-во,
321). А с помощью рассуждения и
размышления человек «пытается
разобраться, об одном ли предмете
или о двух разных предметах
сообщает ей в том или ином случае
ощущение» (Гос-во, 323). Таким
образом, у человека заработает
мышление – то, что уже относится
к области умопостигаемого, а
не зримого. Далее долгий путь
от становления к познанию
истинного бытия человеку помогут
пройти геометрия, астрономия
(«после плоскостей мы взялись
за объемные тела, находящиеся
в движении» (Гос-во, 328), и, наконец,
музыка, ведь можно обнаружить
«числа в воспринимаемых на слух
созвучиях» (Гос-во, 331). Диалектика
же «будет у нас подобной карнизу,
венчающему все знания, и было
бы неправильно ставить иное
знание выше нее» (Гос-во, 335).
Именно диалектический метод
«отбрасывая предположения,
подходит к первоначалу с целью
его обосновать; он потихоньку
высвобождает, словно из какой-то
варварской грязи, зарывшийся
туда взор нашей души и направляет
его ввысь, пользуясь в качестве
помощников и попутчиков теми
искусствами, которые мы разобрали»
(Гос-во, 334).
|
|
|
|
|
