Эволюционные уровни мнемической функции5

Известные в литературе многообразные направления иссле­дований памяти должны быть дополнены еще одним, которое ставит целью выяснить роль мнемической функции в жизнеде­ятельности организмов. Богатый материал в этом отношении дает использование сравнительно-психологического метода.

Сравнительная психология рассматривает психику как выс­шую форму приспособительной деятельности животных и как важнейшее орудие в преобразовательной деятельности челове­ка. Правомерность такого подхода обоснована в трудах осново­положника сравнительной психологии в России В. А. Вагнера, который отмечал, что сохранение видов в животном мире обес­печивается в такой же мере умственными качествами живот­ных, как и их органическими свойствами. Идея о роли психического фактора в эволюции была высказана А. Н. Северцовым в работе «Эволюция и психика» (1922). Определяя эволюцию животных как эволюцию приспособлений, которые совершают­ся под влиянием окружающей среды, автор указывает на разные способы приспособлений в зависимости от медленно или быст­ро изменяющихся внешних условий: наследственные измене­ния организации, наследственные функциональные изменения строения и, наконец, приспособления за счет изменения по­ведения животных без изменения их организации, именуемые психической деятельностью. Различая в психической деятельно­сти наследственные приспособления (рефлексы и инстинкты) и действия «разумные», Северцов соотносит их с двумя первыми способами адаптации: приспособления, обеспечиваемые дей­ствием психического фактора, снижают наследственную и функ­циональную изменчивость.

Биологическое значение «разумных» действий состоит в том, что они повышают общую пластичность приспособления животных, которые приобретают способность быстро отвечать на изменения окружающей среды быстрым изменением свое­го поведения, а не изменением своей организации, требующем значительного времени. Надстройка такого индивидуального приспособления над наследственным достигла своего макси­мального развития у человека.

Нельзя сказать, что эволюционный принцип, без которого не обходятся науки биологического профиля, в достаточной мере проник в психологию. Между тем наиболее плодотворное ис­следование психологии человека возможно лишь в том случае, если будут прослежены генезис и становление отдельных пси­хических процессов и функций. В нашу задачу как раз и входит сравнительно-психологическое изучение развития одного из психических явлений — филонтогенеза памяти. Так как мнемическая функция есть одно из первичных свойств живой материи наряду с чувствительностью и реактивностью, то воздействие на организм каких-либо внешних агентов не только отражается им, но и оставляет в нем более или менее длительно сохраняю­щийся след. В отличие от неживой природы, всякое воздействие на объекты которой носит разрушительный характер, для лю­бого организма отражение и сохранение следов выступает как необходимое свойство и является условием его существования.

Рассмотрение памяти как явления, развивающегося вмес­те с развитием живой материи, позволяет обнаружить различ­ные ее уровни, сопоставимые с этапами филогенеза. Каждому уровню соответствует свой субстрат. Для памяти видовой, или наследственной, материальным субстратом является генети­ческий аппарат (тоже совершающий эволюцию от низших орга­низмов к высшим). Материальным субстратом памяти инди­видуальной являются нервные элементы, нервная система, или развивающийся в эволюции и в онтогенезе мультифункциональный орган — головной мозг, с одной стороны, и сложней­шие биохимические реакции, в чем-то схожие и в чем-то от­личные от биохимических процессов, лежащих в основе памя­ти наследственной, — с другой.

Мы рассматриваем две формы памяти как две стороны еди­ного процесса, развитие и взаимодействие которых протекает согласно диалектическому закону единства и борьбы внутрен­них противоположностей. В способах реагирования живого на окружающую среду, так же как в любых других биологических проявлениях, наблюдаются два начала: консервативность и про­гресс. Оба эти начала имеют свои положительные и отрицатель­ные стороны. В отношении мнемической функции можно ска­зать, что консерватизм, который присущ памяти наследствен­ной, обеспечивает сохранение энергии, упрочение положения индивида, популяции, вида. В этом его положительная сторона. Именно консерватизм приводит к тому, что у кролика рождает­ся кролик, а у шимпанзе рождается шимпанзе. Благодаря кон­серватизму каждый биологический вид живет более или менее длительный срок. Но при смене внешних условий, когда необ­ходима соответствующая быстрая перестройка организма, кон­серватизм играет отрицательную роль и усиливается положи­тельное значение индивидуального опыта. Чем богаче опыт, тем быстрее приспособится организм к изменениям окружающей среды. Успех поиска наряду с иными перестройками приводит к преобразованию вида. Однако индивидуальный опыт может сыграть и отрицательную роль потому, что он выводит организм из подчинения виду, и если индивид оказывается не в состоя­нии приспособиться к изменившимся условиям, он погибает.

Рассмотрение двух форм памяти как двух сторон единого процесса мы считаем вполне правомерным, так как убеждены в значении мозга как такого аппарата, который создается в эво­люции в качестве дополнительного к генетическому аппарату: если видовой опыт накапливается, фиксируется и передается через хромосомный аппарат, то индивидуальный опыт накап­ливается, сохраняется и передается другим индивидам посред­ством работы мозга и связанных с ним эффекторов. Преимуще­ство генетического аппарата выражается в его практической вечности, в то время как мозг умирает с его хозяином. Однако, существуя краткое время, мозговые клетки имеют огромное преимущество в пластичности приспособления к быстро меня­ющимся условиям среды. При взаимодействии врожденной и приобретенной форм памяти обнаруживается закономерное и сопоставимое становление и развитие мнемической функции в филогении и онтогении. В связи с этим оказалось возможным сопоставить между собой и охарактеризовать основные черты, во-первых, памяти видовой, во-вторых, памяти индивидуальной, или организменной, а затем и «социальной» памяти, возникаю­щей в сообществе животных как стаднобиологическая память в виде подражания и «традиций» внутри отдельных популяций, и, наконец, памяти общественно-исторической, присущей только человеческому обществу. Социальный опыт отдельных людей не ограничен индивидуально приобретенными знаниями. Индиви­дуальное познание у людей в отличие от животных обогащается опытом всего человеческого рода. Отсюда проблема эволюции памяти переносится в плоскость многообразного взаимодей­ствия индивида с окружающей его социальной средой.

Необходимость рассматривать функцию памяти (так же как и всю психическую жизнь) как многоуровневый процесс стано­вится очевидной, когда мы обращаемся к анализу отдельных психических функций, их развития, как в филогенезе, так и в онтогенезе. Понятие об эволюционных уровнях психических функций имеет важное значение для решения теоретических и экспериментально-практических задач психологической на­уки. Однако если не считать традиционно сложившихся пред­ставлений о стадиях или уровнях познавательных психичес­ких процессов, это понятие, насколько нам известно, пока не рассматривается ни в одном из разделов психологии, в то вре­мя как в биологических науках оно интенсивно разрабатыва­ется в течение последних десятилетий.

Как отмечает Л. Ш. Давиташвили, «в ходе ароморфоза всегда можно заметить одну главную его черту, а именно возникнове­ние комплекса особенностей, расширяющего приспособитель­ные возможности, создающего условия для выхода за пределы старой экологической зоны и освоения новой для данной эко­логической группы обстановки» (1972, с. 101). Одной из со­ставляющих особенностей такого комплекса, по нашему мне­нию, является психическая жизнь, приспособительное расши­рение которой идет скачкообразно через ряд уровней.

Ранее нами (Трошихина, 1973) была сделана попытка опре­делить уровни мнемической функции в эволюционном плане. Это дало нам возможность обнаружить, что различные виды, типы, формы памяти представляют собой по существу уров­ни мнемической функции, которые возникают на определенных стадиях эволюции от низших организмов к высшим. Обращаясь теперь к рассмотрению мнемической функции в индивидуаль­ном развитии, мы обнаруживаем закономерное становление их.

Совершенствованию индивидуального опыта в филогене­зе способствовал целый ряд причин. Во-первых, усложнения в строении нервной системы и органов чувств, затем централи­зация и концентрация нервной ткани, увеличение общего раз­мера центральной нервной системы, рост числа нервных клеток и цефализация и, наконец, увеличение длительности жизни.

Значимость индивидуального опыта возрастает с увеличе­нием длительности существования индивида. Выражается это в том, что возникает новое универсальное свойство — способ­ность образовывать условные рефлексы. Появившийся в эво­люции механизм накопления индивидуального опыта — дол­говременная память — даст возможность индивиду сохранять его на более или менее длительный срок, а иногда на всю жизнь. Наряду с долговременной памятью появляется и иной тип па­мяти — кратковременная память. И хотя биологически орга­низму нет необходимости сохранять на длительный срок сле­ды раздражений, которые могут и не иметь жизненно важной информации, тем не менее, кратковременная память имеет боль­шое значение для быстрой и адекватной ориентировки организ­ма в окружающей среде.

Обогащение индивидуального опыта идет как за счет уве­личения длительности запоминания и способности образовывать многообразные связи, так и за счет совершенствования, усложнения самих этих связей: образуются условные рефлек­сы вторых и больших порядков, развиваются реакции на коли­чественные признаки раздражителей, образуются ассоциации высшего порядка, т. е. условные связи, оторванные от безуслов­ных рефлексов, и, наконец, появляется специфически человечес­кая способность восприятия, хранения и передачи информации при помощи слова. Благодаря этому общественно-историческая память человека получает самостоятельное развитие. Память, как и все познавательные способности, изменяется в соответ­ствии с обеспечивающим ее субстратом. В связи с этим в основу схемы развития психических функций, в частности, памяти были положены изменения ее субстрата. Мы выделяем 7 последова­тельных уровней, которые составили 3 ступени, и рассматрива­ем их на примере развития мнемической функции (рис. 1).

На самых ранних этапах эволюции живого психические свой­ства, в том числе и мнемическая функция, выступают как ге­нетические, врожденные формы. Наследственная информация, как известно, закодирована с помощью молекулярной органи­зации ДНК. Первый уровень мы назвали генетическим и от­несли его к ступени видовой памяти.

На определенном этапе эволюции можно выделить следу­ющий уровень—морфофизиологический. Характерным для него является то, что в этот период мнемическая функция раздваи­вается на две основные формы: генетическую и фенотипическую, или на видовой и индивидуальный опыт. Это раздвоение памяти связано с возникновением клетки как целого организ­ма, что создает возможность накопления наряду с генетическим опытом и индивидуального опыта. Но незначительный морфо­логический субстрат еще не обеспечивает накопления богато­го индивидуального опыта, и он выражается в кратком сохра­нении следов, в привыкании.

Обратной и необходимой стороной процесса запоминания является процесс забывания. В описываемой стадии он прояв­ляется в виде исчезновения или, точнее, прекращения биоло­гической реакции. Следует указать, что на более раннем уров­не — генетическом, где память существует лишь как врожден­ный процесс, речь может идти не о забывании в том значении, которое выступает в жизни отдельной особи, а о «забывании»

Возникновение и преобразование мнемической функции обусловлено всем ходом эволюции и в первую очередь разви­тием генетического, нервного и двигательного аппаратов. Ка­ков бы ни был механизм, обеспечивающий функцию памяти — безусловные рефлексы и инстинкты, условные рефлексы и на­выки, задача при проявлениях различных форм памяти едина: запечатление, сохранение, воспроизведение и, мы подчеркиваем особо, передача опыта. Характеристика памяти как свойства запечатления, сохранения и воспроизведения так прочно во­шла в обиход, что уже звучит как формула, но она недостаточ­на. Включая в определение памяти такое ее свойство, как пе­редача опыта, мы подчеркиваем важную роль мнемической функции в развитии мышления и сознания, в котором первое место принадлежит социально-историческому опыту.

В трудах выдающихся советских психологов высказывает­ся мысль о социально-историческом происхождении многих психических процессов. Об историческом развитии человека говорится в трудах Л. С. Выготского и А. Р. Лурия. Еще в 1930 г. в совместном издании «Этюды по истории поведения» авторы писали: «Поведение современного культурного человека явля­ется не только продуктом биологической эволюции, не только результатом развития в детском возрасте, но и продуктом раз­вития исторического» (1930, с. 57). И далее: «Развитие памя­ти от ребенка до взрослого заключается именно в таком перехо­де от естественных форм памяти к культурным» (там же, с. 165). И в недавно вышедшей книге А. Р. Лурия «Об историческом развитии познавательных процессов» мы читаем: «Можно лишь удивляться тому, что мысль о социально-историческом проис­хождении многих психических процессов, о том, что важней­шие проявления человеческого сознания складываются под не­посредственным воздействием основных форм практической деятельности и реальных форм культуры, долго оставалась по­чти полностью чуждой психологической науке» (1974, с. 5).

Предпосылкой появления механизма, обеспечивающего пе­редачу опыта у людей, является зарождение подражания у жи­вотных, которое расширилось в силу закона расширения функ­ций и преобразовалось. Развитие памяти перешло на новую ступень — ступень социальной памяти. Эта ступень включает два уровня, один из которых стадно-биологический. В основе его лежит механизм подражания. Способность к подражанию врожденна, но конкретное проявление подражания носит ха­рактер индивидуального приспособления. Оно отличается от опыта, полученного путем проб и ошибок. Индивидуальный опыт, приобретенный за счет подражания, преломляется через опыт многих индивидов, в то время как опыт, сформированный на основе проб и ошибок, есть достижение лишь данного ин­дивида. Развитие адаптации идет от наследственного способа передачи опыта через мимикрию и подражание к речевому обще­нию и выражается во все меньшем использовании трудоемко­го, малоподвижного (в эволюции видов) врожденного и во все большем использовании индивидуального способа передачи опыта, вплоть до появления речи.

В отличие от мышления животных человеческое мышление является социально опосредованной формой отражения дей­ствительности. Эта форма отражения включает прошлый опыт, приобретенный как самим индивидом, так и всем человеческим родом. Индивидуальное познание людей обогащается опытом всего человеческого рода. Как пишет П. Тейяр де Шарден (1965), «начиная с века Оленя, народы мало-помалу нашли вплоть до деталей свое окончательное место. В результате торговли пред­метами и передачи идей проводимость от одних к другим уве­личивается. Образуются традиции. Развивается коллективная память». Коллективный тип памяти относится нами к высше­му уровню ее развития — общественно-историческому.

Специфичность человеческого мышления проявляется еще и в том, что оно представляет собой самостоятельный вид дея­тельности, особую форму активности, в то время как у живот­ных мышление включено в поведение (например, как говорил И. П. Павлов, «обезьяны думают руками»).

Мнемическая функция в процессе эволюции диалектичес­ки преобразуется, качественно меняется. Ступени ее преобра­зований необходимо связать с понятием об уровнях организа­ции живых систем. Проблема уровней в настоящее время широ­ко обсуждается в биологической и философской литературе. А. М. Халецкий( 1970) отмечает удивительное сходство всех жи­вых организмов: обмен веществ, генетический код, число и виды аминокислот. В то же время развитие организмов и в фило-, и в онтогенезе сопровождается увеличением количества их частей, их дифференциацией и одновременным повышением интегра­ции, целостности. Рост устойчивости структуры связан с не­обратимостью изменений, происходящих в отдельных систе­мах. Каждая новая ступень развития представляет собой бо­лее жесткую связь и взаимозависимость отдельных структур, составляющих организм, при одновременном сокращении воз­можности для той или иной структуры развиваться во многих направлениях. Благодаря этому уменьшается изменчивость структуры. И в филогенезе, и в онтогенезе растет устойчивость организмов к различным воздействиям среды. Все сказанное согласуется с мыслью Энгельса, что «каждый прогресс в орга­ническом развитии является и регрессом, ибо он закрепляет одностороннее развитие и исключает возможность развития во многих других направлениях».

Но на какой бы ступени развития ни стояло то или иное жи­вотное, всех их объединяет наличие интегрирующего начала. А. А. Заварзин (1950) выделяет в качестве интегрирующего на­чала для низших животных ферментативные системы, для более высокоорганизованных животных — нервную систему. Мы счи­таем, целесообразным дополнить схему Заварзина, выделив в ка­честве третьего интегрирующего начала психический фактор.

Следовой эффект на биологическом уровне приобретает функциональную значимость, становится одним из важнейших условий и факторов существования и развития живых систем. В многоуровневом процессе каждый низший уровень не исчезает и обслуживает высший. Наиболее высокий уровень всегда высту­пает в качестве регулятора нижестоящего. На первом уровне такого рода регуляция полностью осуществляется биохимичес­кими процессами, на втором — биохимические процессы под­чиняются регуляции нервных структур, на третьем — и биохи­мические процессы, и нервная регуляция в конечном итоге на­правляются психическим фактором, который в свою очередь у человека находится под контролем социальных факторов. При этом совершенно очевидно, что в онтогенетической реализации всех уровней могут возникать и противоречия, и даже несовмес­тимость во взаимодействии более высокого уровня с более низ­ким, более древним (например, при переделке инстинктов, при столкновении индивидуального опыта человека с новыми исто­рическими требованиями).

Таким образом, новые уровни включаются в работу в вос­ходящем порядке, причем нижние этажи подчиняются стимулам, идущим с верхних этажей, в результате чего вызываются акты и при отсутствии специфических стимулов для нижних эта­жей. Подобная закономерность является общим свойством раз­вития и блестяще описана А. А. Ухтомским (1954) в тезисах «Система рефлексов в восходящем ряду».

Появление новых уровней, последовательное формирова­ние организации памяти выражаются не только в способнос­ти увеличения объема воспринятой информации, ее хранения и воспроизведения, но и в том, как организуется забывание, как повышается лабильность нервных процессов. Рассмотре­нию памяти как одного из проявлений более общего свойства нервной системы, а именно пластичности, посвящена работа Г. Д. Смирнова «Память и проблема пластичности нервной системы». Он пишет: «Пластичность заложена в самой организации мозга, так как прогрессивная эволюция сопровождалась: повышением как основой более совершенных форм приспособления организмов к среде.

Сравнительные исследования показывают, что нейроны и 1мические процессы в них меняются на протяжении эволюции очень незначительно. Основным признаком, претерпева­ющим наиболее четкое развитие, является сложность и возра­стающее количество связей между нейронами, увеличение их гетерогенности. Показано необычайное разнообразие межней­ронных связей и существование синаптических контактов меж­ду любыми частями нейронов. Так как синапсы могут быть воз­буждающими или тормозными, пусковыми или модулирую­щими, нейронные ансамбли обладают огромным количеством потенциальных возможностей для создания различных про­грамм переработки поступающей информации» (1970, с. 156-158). Мы целиком согласны с автором, что «в явлениях струк­турной изменчивости нервной организации следует в первую очередь искать механизмы пластичности мозга, проявляющи­еся в адаптациях и при различных формах обучения, запоми­нания» (там же, с. 158).

Необходимо отметить важную роль нормального соотно­шения возбуждения и торможения в проявлениях памяти. При нарушениях протекания основных нервных процессов возника­ют патологические явления в памяти. По словам А. Р. Лурия, «...одним из важных физиологических механизмов, лежащих в основе нарушений памяти, возникающих при патологичес­ких состояниях мозга, может являться патологически повы­шенная тормозимость следов побочными, интерферирующи­ми воздействиями» (1976, с. 14). На основании наблюдений автор отмечает, что нарушения памяти могут иметь различные физиологические механизмы. В одних случаях это «первич­ные» нарушения памяти, в других — в процесс припоминания легко вмешиваются следы прошлого опыта или непосредствен­ных впечатлений, и процесс припоминания теряет свой изби­рательный характер.

И, наконец, дефекты мнестической деятельности нередко наступают в результате нарушений нормальной подвижности нервных процессов, вследствие чего возникшее возбуждение становится настолько инертным, что появившиеся стереоти­пы начинают замещать вновь образуемые связи. В этих случа­ях «процесс образования следов оставался первично сохранен­ным, но основным препятствием для воспроизведения серии следов становилась патологическая инертность раз возникших стереотипов» (там же, с. 15).

Итак, психическая адаптация повышается с повышением лабильности нервных процессов, но она же в первую очередь и страдает при нарушениях их нормального взаимодействия. Выявляя механизмы лабильности в работе головного мозга, изучая сравнительную особенность разных видов внутренне­го торможения, приходящих на смену возбуждению, можно су­дить о психической адаптации, так как лабильность нервных процессов является ее физиологической основой. С таких по­зиций нами были проведены эксперименты на собаках и обе­зьянах с целью выявить роль лабильности нервных процессов в повышении пластичности психической адаптации животных к условиям окружающей среды.

3. И. Зорина, И. И. Полетаева

ЗООПСИХОЛОГИЯ. ЭЛЕМЕНТАРНОЕ МЫШЛЕНИЕ ЖИВОТНЫХ⁶

Элементарное мышление, или рассудочная

деятельность животных:

Основные понятия и методы изучения

Определения понятия «мышление животных»

<...> В разд. 1.4 было приведено описание структуры мыш­ления человека и названы критерии, которым должен отвечать акт поведения животного, чтобы в нем можно было видеть уча­стие процесса мышления. Напомним, что в качестве ключево­го было выбрано определение А. Р. Лурия, согласно которому «акт мышления возникает только тогда, когда у субъекта су­ществует соответствующий мотив, делающий задачу актуаль­ной, а решение ее необходимым, и когда субъект оказывается в ситуации, относительно выхода, из которой у него нет гото­вого решения — привычного (т. е. приобретенного в процессе обучения) или врожденного».

Иными словами, речь идет об актах поведения, программа которых должна создаваться экстренно, в соответствии с усло­виями задачи, и по своей природе не требует действий, пред­ставляющих собой пробы и ошибки.

Мышление человека — процесс многогранный, включаю­щий и развитую до уровня символизации способность к обоб­щению и абстрагированию, и предвосхищение нового, и реше­ние задач за счет экстренного анализа их условий и выявления лежащей в их основе закономерности. В определениях, кото­рые дают мышлению животных разные авторы, сходным обра­зом отражаются всевозможные аспекты этого процесса, в за­висимости от того, какие формы мышления выявляются теми или иными экспериментами.

Зорина 3. И., Полетаева И. И. Зоопсихология. Элементарное мышление жи­вотных. М, 2001. С. 106-201 (с сокр.).

Современные представления о мышлении животных скла­дывались на протяжении всего XX столетия и во многом отра­жают использованные авторами исследований методические подходы. Интервал времени между некоторыми работами это­го направления составил более полувека, поэтому их сопостав­ление позволяет проследить, как менялись взгляды на эту ис­ключительно сложную форму высшей нервной деятельности.

У высокоорганизованных животных (приматов, дельфинов, врановых птиц) мышление не ограничивается способностью к решению отдельных задач, но представляет собой системную функцию мозга, которая проявляется при решении разнообраз­ных тестов в эксперименте и самых разных ситуациях в есте­ственной среде обитания.

В структуру процесса мышления многие авторы включали способность как к экстренному решению тех или иных элемен­тарных логических задач, так и к обобщению.

В. Кёлер (1925), впервые исследовавший проблему мыш­ления животных в эксперименте, пришел к выводу, что чело­векообразные обезьяны обладают интеллектом, который по­зволяет им решать некоторые проблемные ситуации не мето­дом проб и ошибок, а за счет особого механизма — «инсайта» («проникновения», или «озарения»), т. е. за счет понимания свя­зей между стимулами и событиями.

В основе инсайта лежит, по мнению В. Кёлера, тенденция воспринимать всю ситуацию в целом и благодаря этому при­нимать адекватное решение, а не только автоматически реаги­ровать отдельными реакциями на отдельные стимулы.

Предложенный В. Кёлером термин «инсайт» вошел в лите­ратуру для обозначения случаев разумного постижения внут­ренней природы задачи. Этим термином активно пользуются и в настоящее время при исследовании поведения животных для обозначения внезапных решений ими новых задач, напри­мер, при наблюдении за обезьянами, осваивающими амслен.

Современник и единомышленник В. Кёлера американский исследователь Р. Иеркс на основе разнообразных эксперимен­тов с человекообразными обезьянами пришел к выводу, что в основе их когнитивной деятельности лежат «иные процессы, нежели подкрепление и торможение. Можно предполагать, что в скором времени эти процессы будут рассматриваться как предшественники символического мышления человека...» (курсив наш. — Авт.).

Наличие мышления у животных допускал И. П. Павлов. Он оценивал этот процесс как «зачатки конкретного мышле­ния, которым и мы орудуем», и подчеркивал, что его нельзя отождествлять с условными рефлексами. О мышлении, по мне­нию И. П. Павлова, можно говорить в случае, когда связыва­ются два явления, которые в действительности постоянно свя­заны: «Это уже будет другой вид той же ассоциации, имеющей значение, может быть, не меньшее, а скорее большее, чем услов­ные рефлексы, — сигнальная связь».

Американский психолог Н. Майер (Mater, 1929) показал, что одна из разновидностей мышления животных — способ­ность в новой ситуации реагировать адекватно за счет экстрен­ной реорганизации ранее приобретенных навыков, т. е. за счет способности «спонтанно интегрировать изолированные эле­менты прошлого опыта, создавая новую, адекватную ситуации поведенческую реакцию». К сходному представлению совер­шенно независимым путем пришел Л. Г. Воронин (1984), хотя в своих ранних работах он скептически относился к гипотезе о наличии у животных рассудочной деятельности. По мнению Л. Г. Воронина, наиболее сложный уровень аналитико-синтетической деятельности мозга животных составляет способность комбинировать и перекомбинировать хранящиеся в памяти условные связи и системы из них. Эту способность он назвал комбинационными УР и рассматривал ее как основу для фор­мирования образного, конкретного мышления.

Н. Н. Ладыгина-Котс (1963) писала, что «обезьяны имеют элементарное конкретное образное мышление (интеллект), спо­собны к элементарной абстракции (in concrete) и обобщению. И эти черты приближают их психику к человеческой». При этом она подчеркивала, что «...их интеллект качественно, прин­ципиально отличен от понятийного мышления человека, име­ющего язык, оперирование словами как сигналами сигналов, системой кодов, в то время как звуки обезьян, хотя и чрезвы­чайно многообразны, но выражают лишь их эмоциональное со­стояние и не имеют направленного характера. Обезьяны, как и все другие животные, обладают лишь первой сигнальной сис­темой действительности».

Способность к экстренному решению новых задач. Способ­ность устанавливать «новые связи в новых ситуациях» также составляет важное свойство мышления животных (Дембовский, 1963; 1997; Ладыгина-Котс, 1963; 1997; Рогинский, 1948).

Л. В. Крушинский (1986) исследовал эту способность как основу элементарного мышления животных.

Мышление, или рассудочная деятельность (по Крушинскому), — это «способность животного улавливать эмпирические законы, связывающие предметы и явления внешнего мира, и оперировать этими законами в новой для него ситуации для построения про­граммы адаптивного поведенческого акта».

При этом Л. В. Крушинский имел в виду ситуации, когда у животного нет готовой программы решения, сформированной в результате обучения или обусловленной инстинктом.

Напомним, что это именно те особенности, которые отме­чены в определении мышления человека, данном А. Р. Лурия (1966). В то же время, как подчеркивает Л. В. Крушинский, име­ются в виду ситуации, выход из которых может быть найден не методом проб и ошибок, а именно логическим путем, на основе мысленного анализа условий задачи. По его терминологии, ре­шение осуществляется на основе «улавливания эмпирических за­конов, связывающих предметы и явления внешнего мира».

Американский исследователь Д. Рамбо, анализирующий процесс символизации у антропоидов, подчеркивает когнитив­ную природу этого явления и рассматривает мышление живот­ных как «адекватное поведение, основанное на восприятии свя­зей между предметами, на представлении об отсутствующих предметах, на скрытом оперировании символами» (Rumbaugh, Pate, 1984) (курсив наш. — Авт.).

Другой американский исследователь, Д. Примэк (Premack, 1986), также приходит к выводу, что «языковые» способности шимпанзе (сложная форма коммуникативного поведения) свя­заны с «умственными процессами высшего порядка».

К таким процессам Примэк относит способности к сохра­нению «сети перцептивных образов-представлений, к исполь­зованию символов, а также к мысленной реорганизации пред­ставления о последовательности событий».

Не ограничиваясь обучением шимпанзе созданному им язы­ку-посреднику, Примэк разработал и в значительной степени осуществил комплексную программу изучения мышления жи­вотных. Он выделил следующие ситуации, которые надо ис­следовать, чтобы доказать наличие мышления у животных:

• решение задач, моделирующих естественные для животно­го ситуации («natural reasoning»);

• построение аналогий («analogical reasoning»);

• осуществление операций логического вывода («inferential reasoning»)',

• способность к самосознанию.

Всестороннюю характеристику интеллекта животных дал в своей книге «Мыслящие антропоиды» американский иссле­дователь Ричард Бирн (Буте, 1998). По его мнению, в поня­тие «интеллект» включены способности особи:

• извлекать знания из взаимодействий со средой и сородичами;

• использовать эти знания для организации эффективного повеления как в знакомых, так и в новых обстоятельствах;

• прибегать к мышлению («thinking»), рассуждению («reaso­ning») или планированию («planning») при возникновении задачи;

• осуществлять любые формы соединения отдельных фраг­ментов знаний для создания программы нового действия.

Способность к обобщению и абстрагированию и формиро­ванию довербальных понятий. Эго еще одно важнейшее прояв­ление зачатков мышления животных (Koehler, 1956; Ладыгина-Koтс, 1963; Mackintosh, 1988; и др.). Как указывает Фирсов (1987; 1993), возможно, именно эта форма высшей нервной деятель­ности составляет первооснову других, вышеперечисленных про­явлений мышления. Л. А. Фирсов дает следующее определение данной способности:

«Способность к обобщению и абстрагированию — это умение жи­вотного в процессе обучения и приобретения опыта выделять и фиксировать относительно устойчивые, инвариантные свойства предметов и их отношений».

Способность предвидеть результаты собственных действий. Ряд авторов, исследовавших разумные элементы в целостном по­ведении животных в естественных или близких к ним условиях, особо отмечает еще и этот вид высшей нервной деятельности, а также способность к «активному оперированию следовыми обра­зами и планированию действий» (Панов, 1983; Фирсов, 1987; Visalberghi, Fragaszy, 1997; Byrne, 1998)

Так, всестороннее знание поведения в естественной среде обитания привело этолога Дж. Гудолл (1992) к уверенности в том, что шимпанзе обладают зачатками мышления, которые проявляются в разнообразных формах и многих ситуациях. Она пользуется таким определением мышления:

«Умение планировать, предвидеть, способность выделять проме­жуточные цели и искать пути их достижения, вычленять суще­ственные моменты данной проблемы — вот в сжатом виде суть рассудочного поведения».

«Социальное сознание». Это особая грань процесса мыш­ления животных (social cognition), которая проявляется в спо­собности учитывать поведение сородичей — совершаемые ими действия и их последствия. Примэк и Вудраф (Premack, Wood­ruff, 1978) первыми начали систематическое изучение способ­ности шимпанзе к отвлеченной оценке мысленных состояний других особей и прогнозированию на этой основе их намере­ний. Эту сторону интеллекта животных Примэк назвал «theory of mind», подчеркивая прежде всего ее отвлеченный характер (см. также: Povinelly et al, 1989; 1992; 1995 и гл. 7). Это наибо­лее сложное и трудно выявляемое свойство разума высших по­звоночных.

Мышление животных обеспечивает (теми или иными способами) способность сразу же адекватно реагировать на новую ситуацию, для которой нет ранее подготовленного решения.

Рассмотрим теперь те конкретные эксперименты, в которых можно выявлять различные формы довербального мышления животных, исследовать их природу и выяснить, в какой мере они представлены у животных разных систематических групп.