Whitehead - копия

И свойство цивилизаций таково, что их понимание обнажает истину относительно их природы. Сказано было, что великие трагедии, представленные зрителям, ведут к очищению от страстей. Подобным же образом великие исторические эпохи действуют как акт просвещения. Они раскрывают нас нам же самим.

Раздел III. Христианство основывается на интенсивном изучении значения определенных исторических событий, случившихся за почти 12 веков, начиная с времени библейских пророков и историков и кончая временем, когда западная теология упрочилась силой разума и веры святого Августина. Эти события происходили на берегах восточного Средиземноморья – в Палестине пророков и в Афинах Платона; их высшая точка находится в Галилее и Иерусалиме; эти вызывающие живой интерес события происходилимеждуАнтиохией,Египтом,Эфесом,Римом,Константинополем и Африкой. Когда в 430 г. в Гиппоне умер Августин, религия европейских наций в основных чертах уже стабилизировалась. Уже обнаружилисьеевозможностипосозданиюразличныхформ.Римская католическая церковь, восточная церковь, Уиклиф и Гус, Лютер и Кальвин, архиепископ Кранмер, Джонатан Эдвардс и Джон Уэсли, Эразм,ИгнатийЛойола,социниане,ДжорджФокс113 иВатиканский собор могли с равным правом апеллировать к истории. Тот вывод, которыйвыделаетеизэтойапелляции,зависитотценностныхсуждений, которыми вы руководствуетесь при отборе, и от метафизических предпосылок, навязываемых вам вашим представлением об истинной теологии. В любом случае эта апелляция обращена к тем действиям, мыслям, эмоциям и институтам, которые обрели значение благодаря великим людям и великим событиям, случившимся на берегах Средиземноморья в указанный период времени.

В этом обращении к истории мы должны помнить, что существует провал во времени между сохранившимся до настоящего времени Евангелием и событиями, которые оно описывает; несовпадение в оценках, в передаче традиции от языка к языку, в подозрительных местах, а также кажущееся безразличие к прямому историческому свидетельству, особенно примечательное в случае со св. Павлом, который удаляется в Аравию, тогда как мы ожидаем, что он прибегнет к помощи апостолов, на которых указал ему Бог. Я обратил внимание на эти последние моменты, о которых были написаны целые библиотеки, только для того, чтобы сделать безу-

211

словный вывод,что любая современная реформация религии должна в первую очередь сконцентрировать свое внимание на моральных и метафизических интуициях, разбросанных по всей эпохе. Это умозаключение является общим местом современной мысли.

Полагаю, насколько мне позволяют мои скромные познания

влитературе такого громадного промежутка времени, что даже теперь есть возможность извлечь новые уроки из истории этого периода. В настоящей главе я буду иметь дело только с общими принципами. Мои личные соображения относительно деталей ре- конструкции–этонесоображенияэрудита.Еслиговоритьсполной откровенностью, то я не могу заметить ни одного из событий этого периода, которое якобы не соответствует масштабам, аналогичным событиям, случившимся где-либо в другом месте. Я буду утверждать, что в своих кульминационных точках этот период воплощает величайшие достижения моральной и интеллектуальной интуиции, наложившей отпечаток на развитие современной цивилизации.

Весь период как целое начинается эпохой варварства и заканчивается неудачей. Неудача состояла в том, что элементы варварства и недостатки интеллектуального понимания были в целом уничтожены, но в качестве существенного момента они сохранились в различных формулировках христианской теологии, ортодоксальной и еретической. Поздняя протестантская реформация

вэтом отношении была даже еще более крупной неудачей, в результате которой положение католической теологии только ухудшилось. Некоторое исключение, возможно, составляет квакерство. Но Джордж Фокс жил столетием позже Лютера. Результаты их неудач и составляют трагическую историю христианства.

Раздел IV. Я думаю, что в целом период насчитывает три куль-

минационные точки, которые, говоря на языке теологии, образуют тройственное откровение. Первая и последняя фазы носили преимущественно интеллектуальный характер, подоплекой которого явилась моральная интуиция. Средняя фаза, образующая движущую силу религии, демонстрирует действие моральной интуиции в жизни вместе с интеллектуальным стремлением дать артикулированное выражение прекрасному. Все три фазы связаны вместе как интеллектуальное открытие, затем шла их демонстрация на примерах и, наконец, метафизическая интерпретация. Момент открытия и демонстрации на примерах исторически друг от друга не зависят.

212

Первая фаза связана с тем окончательным убеждением, к которому Платон пришел в конце жизни114, что божественный элемент

вмире должен быть осознан как сила убеждения, а не принуждения. Это учение следует признать величайшим интеллектуальным открытием в истории религии. Оно недвусмысленно провозглашено Платоном, хотя ему не удалось последовательно увязать его со своей метафизической теорией. Вообще Платон постоянно терпит неудачу, пытаясь выступить как систематизатор, и всегда удачлив, когда речь идет о глубине его метафизических прозрений, – это величайший метафизик и слабый систематизатор. Противоположное учение, которое преобладало прежде и преобладает теперь, видит во множестве богов или в едином Боге силу принуждения, правящую с помощью угроз. Благодаря метафизической сублимации этого учения о Боге как о высшей силе принуждения, Бог трансформируетсявнекоторуювысшуюреальность,полностьювладеющую всем сотворенным миром. Платон время от времени склонялся то на сторону одного учения, то на сторону другого. Но в конце концов он провозгласил концепцию божественного убеждения (не называя ее этими словами), согласно которой в мире господствуют идеи, и именно они формируют развивающийся порядок.

Вторая фаза, согласно христианской религии, является величайшим моментом религиозной истории. Сущность христианства состоит в обращении к жизни Христа с целью обнаружить природу Бога и его проявление в мире. Свидетельства об этой жизни отрывочны, неоднозначны и неопределенны. Но я не стремлюсь к тому, чтобы выразить мнение относительно наиболее правдоподобной реконструкции наиболее достоверного рассказа об этом историческом факте. Такая процедура была бы бесполезной, она не имеет существенного значения и уж во всяком случае неуместна в данной книге. Но нет сомнений, что эти свидетельства пробудили самые лучшие стороны человеческой натуры. Мать, дитя, нищие ясли, в которых родился Христос – бедный человек, бездомный и безродный с его миссией мира, добра и любви, страдания, смерть, последний вздох угасающей жизни, последнее отчаяние, и

витоге – апофеоз высшей победы.

Мне не нужно говорить об этом подробно. Есть ли сомнения, что сила христианства заключена в том, что оно воплотило в действии то, что Платон предугадал в форме теории?

213

Третья фаза снова носит умозрительный характер. Это первый период формирования христианской теологии школами мысли, связанными преимущественно с Александрией и Антиохией. Оригинальность и значение сделанного этими направлениями вклада в мировое мышление сильно недооценивались. Вина отчасти лежит на них самих, т.к. они настойчиво утверждали, что их представители сообщают веру, открытую святым. В действительности же они на ощупь находили решение фундаментальных метафизических проблем, правда, представленных ими в весьма специфической форме.

Этихристианскиетеологибылиизвестныкакчистыемыслители, которые в фундаментальных метафизических вопросах усовершенствовали Платона. Конечно, упомянутый период христианской теологии был платоническим. Но верно также и то, что Платон был родоначальником ересей и самой слабой стороны христианской теологии. Когда Платон сталкивается с проблемой, как выражалось отношение Бога к миру, и с проблемой отношения мира к тем идеям, которые должны созерцаться в божественной природе, ответы его всегда заключены в форму, не выходящую за рамки драматической имитации. Когда Платон обращается к миру после того, как он рассмотрел Бога в качестве того, кто дал жизнь и движение идеям через включение их в божественную природу, он мог обнаружить только второразрядные подобия, а не оригиналы. Для Платона существует только производный второразрядный бог в мире, бог, который является только изображением, только, так сказать, подобием. Мир для Платона включает в себя только подобие бога и подражание его идеям и никогда не включает самого бога и его идеи.

Платон имел, конечно, причины, чтобы обнаружить пропасть между преходящим миром и вечной природой бога. При этом он, хотя и избежал некоторых трудностей, но добился только слабого решения проблемы. А метафизика требует такого решения, которое демонстрирует многообразие единичных форм, образующих единство универсума, указывающее на потребность мира в единстве с богом и потребность бога в единстве с миром. Прочное учение нуждается также в понимании того, каким образом идеалы, содержащиеся в природе бога, именно благодаря тому, что они находятся в его природе, являются элементами убеждения в творческом развитии. Платон производит эти вторичные явления из воли

214

бога; при этом метафизический подход требует, чтобы отношение бога к миру основывалось не на произвольных проявлениях его воли, а базировалось бы на необходимости природы бога и мира.

Эти проблемы встали перед христианскими теологами в особой, специфической форме. Им необходимо было рассмотреть природу Бога. В этом отношении нет сомнений, что арианское решение, предполагающее вторичное подобие, носит ортодоксально платоновский характер и является с точки зрения христианства еретическим. Принятое решение относительно множества, содержащегося в природе Бога, каждый элемент которого является безусловно божественным, предполагает учение об общей имманентности божественной природы. Я не рискну делать утверждения относительно корректности первоначального предположения, вводящего эту множественность. Суть заключается только в возвращении к учению об общей имманентности.

Итак, теологи вынуждены создать учение о личности Христа. Они отказались от учения о соединении человеческого индивида с божественным индивидом, предположив соответствующие подобия в человеческой личности. Они приняли решение относительно непосредственной имманентности Бога личности Христа115. Соответственно, они предположили некоторую прямую имманентностьБогамирувцелом.ЭтобылоучениеотретьемлицевТроице. Я не берусь судить о теологических деталях, например, об учении

отриединстве Бога. Я только утверждаю, что вместо платоновского решения о вторичных образах и подобиях теологи создали учение

онепосредственной имманентности. В этом отношении они сделали метафизическое открытие. Они указали путь, которым должна была бы развиваться метафизика Платона, если бы она рационально подошла к роли божественной силы убеждения.

Кнесчастью, теологи никогда не развивали последовательно этой идеи в рамках общей метафизики. Причиной этого служила другая неудачная предпосылка. Природа Бога была освобождена отметафизическихкатегорий,которыеиспользовалисьпоотношению к единичным вещам преходящего мира116. Понятие Бога было сублимацией варварских первоисточников. По отношению к миру Бог ставился в некотором смысле в то же положение, в котором находились фараоны Египта и цари Месопотамии по отношению к подчиненным им народам. Моральный характер этих отношений

215

был очень схож. В окончательном виде Бог стал единственным абсолютом, всемогущим, вездесущим источником всего существующего, тогда как его собственное существование не нуждалось ни в чем, что находилось вне его. Бог был полностью самодостаточен. Эта концепция была очень близка учению платоников об иерархии производных. Принятое после многих колебаний окончательное утверждение относительно имманентности Бога было великолепным результатом метафизических усилий, сделанных теологами раннего христианства. Но их общее понятие Бога приостановило все дальнейшее движение генерализации. Они не стремились осознать мир в терминах тех метафизических категорий, в которых они интерпретировали Бога, как не стремились осознать Бога в терминах тех метафизических категорий, которые они применяли

кмиру. Для них Бог был высшей реальностью, а мир реальностью вторичной. Бог был необходим для мира, но мир не был необходим Богу. Между Богом и миром существовала пропасть117.

Хуже всего то, что невозможно знать, что происходит на дальнейсторонеэтойпропасти.ЭтобылонесчастьемБогатрадиционной теологии.Толькоблагодаряпреувеличенномумистицизмуможнособрать свидетельства о Его существовании, отталкиваясь от нашего конечного мира. Зло, заключенное в понятии о безграничном всемогуществеБога,состоитвследующем:какправило,этопонятиеведет

ктому, что ответственность за все случившееся взваливают на Бога. Этот вопрос был рассмотрен Юмом в его знаменитых диалогах.

Раздел V. Протестантская теология, как я полагаю, должна развивать в качестве собственных оснований интерпретацию универсума,котораяохватываетвсвоемединствемножествопроизводных. Полученная интерпретация должна примирить, казалось бы, несовместимое. Но эти несовместимости не являются гипотетическими – они существуют здесь, на исторической сцене, несомненные и требующие разъяснения. По сей день в общественном мнении существует убежденность в тех вечных идеалах в том виде, в каком они реализовались в основателе христианства, и в принудительном характере законов физической природы, которая преходяща и одновременно неизменна, и в принудительном характере стремления к социальному единству, такому, как Римская империя, которое было тогда и является сейчас подобным мечте. Природа изменяется и, однако, остается той же. Идеалы провозглашаются вечными, и, одна-

ко, они появляются и исчезают, как колеблющиеся огоньки.

216

Философская теология должна обеспечить разумное понимание возникновения цивилизации и хрупкости самой жизни в мире, который при поверхностном взгляде кажется основанным на бессмысленномпринуждении.Янескрываюсвоейуверенностивтом, что, выполняя эту задачу, теология потерпела полное поражение. Ибо на пути теологии к решению проблемы стояло понятие об абсолютном деспоте. Учение о благодати деградировало, а доктрины искупления являются в своей основе слишком недоработанными. Недостатоклиберальнойтеологиипоследнихдвухстолетийсостоит в том, что она приговорила себя к слишком малозначительному, безвкусному пониманию причин, почему люди должны обращаться к церкви, имеющей традиционные формы верования.

Последняя книга Библии показывает нам, какие элементы варварства сохранились в не до конца оформившейся христианской интуиции. Независимо от религиозного чувства, это один из прекраснейших примеров богатой поэтическими образами литературы, по крайнеймере,втомпереводе,которыйданвБиблии,принадлежащей королю Якову. В качестве исторического документа, независимо от того, каков его источник – христианский или иудейский, – она имеет бесконечную ценность для понимания стиля мышления, преобладавшего в период формирования христианской религии. Наконец, книгаэтавыражает,толькоболееподчеркнутоиболееживо,теидеи, которые пронизывают весь Ветхий и весь Новый Завет. Однако и подумать страшно, что свое значение для формирования религиозного чувства она сохранила, тогда как речь Перикла, описывающая афинский идеал цивилизации, в этой связи не обратила на себя внимания. Мою мысль можно проиллюстрировать следующим образом: Откровение св. Иоанна Богослова из заключительной книги авторитетного собрания религиозной литературы попытаться заменить образным пересказом речи Перикла перед афинянами, который сделан Фукидидом.НиОткровениесв.Иоанна,ниречьПерикланеотносятся к истории как таковой: Иоанн никогда не получал этого откровения, Перикл никогда не сделал того, о чем говорил.

Раздел VI. Остается обсудить последний вопрос. Хотелось бы подчеркнуть, что среди множества противоречивых интерпретаций ведущие представители религиозной мысли ныне должны сосредоточить свое внимание на христианской традиции и, в частности, на ее исторических источниках. Для более консервативных

217

школ мысли такой совет, конечно, был бы неуместным и даже нелепым. Но возникает вопрос, почему наиболее радикальные школы не могут совершенно освободиться от обращения к прошлому

ине могут полностью сосредоточиться на современном мире и современных примерах. Общий ответ таков: поскольку это обращение к традиции может быть совершенно искренним, без тени каких-либо уверток, это дает громадный выигрыш в смысле воздействия на население.

Цивилизация образуется из четырех элементов: 1) образцы (паттерны) поведения; 2) образцы эмоций); 3) образцы верований

и4) технологии. Мы можем сразу снять вопрос о технологии как не относящийся к нашему предмету исследования, хотя все четыре элемента воздействуют друг на друга. Паттерны поведения в конце концов сохраняются или модифицируются благодаря паттернам эмоций и верований. Поэтому первая задача религии – это концентрация внимания на эмоциях и верованиях.

Что касается верований, имеющих всеобщий характер, для них гораздо легче разрушить эмоцию, нежели вызвать. В каждом очерке приключений идей самое удивительное – это безрезультативность попыток новых общих идей создать для себя соответствующий эмоциональный образец той или иной силы. Те глубинныепроблескипониманияостаютсянапротяжениивеков безрезультатными не потому, что они остались неизвестными, но потому, что в тот или другой период преобладают интересы, которые препятствуют воздействию данного типа всеобщности на людей. История религии – это история бесчисленных поколений, нуждающихся в определенной заинтересованности к принятию глубоких идей. По этой причине религии часто оказываются более варварскими, чем те цивилизации, в недрах которых они процветают.

Это ослабленное влияние общих идей на человеческий разум имеетещеодинрезультат.Дажепроницательныммыслителямтрудно постигнуть аналогию между идеями, выраженными различной фразеологией, которые к тому же иллюстрируются разнородными примерами.Междуфилософами,выражавшимиоднуитужеидею различными способами, разгорались страшные интеллектуальные битвы. По этим двум причинам, если вы хотите положить начало новой религии, базирующейся на некоей общей идее, вы должны

218

приготовиться к тому, что ожидание, пока она пробьет себе дорогу, продлится тысячелетия. Религии подобны видам животных: они не создаются особым актом творения.

Наконец, если и имеется какой-либо смысл в споре о том, что догматическая законченность вербального выражения является ошибочным понятием, то возникает великое преимущество объединения религиозных мнений с помощью обычных аналогий. Чему-то они могут друг от друга научиться, а люди могут менять одно мнение на другое. Более того, они могут благодаря этому научиться понимать и любить друг друга.

Должно ли слово «религия» всегда оставаться синонимом слов «вражда» и «ненависть»? Великий общественный идеал относительно религии состоит в том, что она должна быть общим основанием для единства цивилизации. Только таким путем религия сможет обосновать свои прозрения, не прибегая к применению грубой силы.

Это обсуждение проблем было сосредоточено на трех кульминационных фазах – идеях Платона, жизни Христа и первом формообразовательном периоде христианской теологии. Но весь период в целом, длившийся двенадцать столетий, с его легендарными предшественниками и их современными последователями, требует завершения рассказа о христианской религии. История этого вопроса в целом связана с взаимодействием идей, принадлежащих к различным уровням понимания. Религиозный дух всегда находится в процессе оправдания, искажения, исчезновения. Однако пока движение человечества к цивилизации продолжается, он всегда налицо.

Задача теологии состоит в том, чтобы показать, каким образом мироснованнатом,чтолежитпотусторонупреходящихфактов,и как в результате этого получается нечто, находящееся вне тленных случайностей. Временный мир – это всегда сцена для конечных ситуаций. Мы просим теологию выразить тот элемент бренного существования, который не умирает благодаря тому, что в нем содержится то высшее совершенство, которое принадлежит нашей конечной природе. Только так мы сможем понять, каким образом жизнь включает в себя способ удовлетворения, более глубокий,

чем радость или печаль.

ЧАСТЬ III ФИЛОСОФСКАЯ

Глава XI Объекты и субъекты

...Чувственные наши восприятия, с которыми связаны ощущения и соответствующие им мнения...118.

Раздел I. Вступительный. Когда Декарт, Локк и Юм взялись за анализ опыта, они использовали те элементы собственного опыта, которые были ясны, отчетливы и способствовали точности интеллектуального рассуждения. Считалось неписаным законом (исключая Платона), что есть глубокие основоположения, позволяющие различать себя с особой ясностью. Здесь оспаривается именно это предположение.

Раздел II. Структура опыта. От вышеуказанной философской тенденции ни одна проблема не пострадала столь сильно, как проблема понимания философами объектно-субъектной структуры опыта. В первую очередь эта структура была отождествлена с чистым отношением познающего к познаваемому. Субъект – это тот, кто познает, объект – это то, что познается. Таким образом, в этой интерпретации объектно-субъектное отношение предстает как отношение познаваемого и познающего. Отсюда следует, что чем яснее различается любой пример этого отношения, тем с большей уверенностью мы можем использовать его для интерпретации статуса опыта в универсуме вещей. Отсюда обращение Декарта к ясности и опознаваемости.

Эта дедукция предполагает, что субъектно-объектное отношение является фундаментальной структурной моделью опыта. Я согласен с этим предположением, но не в том смысле, что это ведет к отождествлению субъекта-объекта с познающим-познаваемым. Я утверждаю, что понятие познания является только абстракцией

220