Основная часть
1. «Восточная война» и ее восприятие в России и на Западе.
Менее чем за два столетия с момента последней осады янычарами Вены Османская империя растеряла всякое влияние на международной арене. На рубеже XVII-XVIII вв. европейские государи не решались воевать с ней даже в коалиции; к середине XIX в. они вели в отношении нее почти колониальную политику (примерно такую же, как, например, в отношении дряхлого феодального Китая). На этом фоне русский император Николай I, уже завоевавший титул «жандарма Европы» подавлением Венгерского восстания, решил заняться и «восточным вопросом» (т.е. кругом проблем в отношениях европейских стран по поводу раздела наследия слабеющей Порты). Он назвал Турцию «больным человеком Европы» и прямолинейно обратился к британскому министру иностранных дел Сеймуру с предложением полюбовно договориться о разделе сфер влияния.6
Категорически не желавшие дальнейшего усиления России Англия и Франция, как казалось Николаю I, не смогут преодолеть своих разногласий и выступить против русских планов совместно. Австрия и Пруссия, как ему казалось, нас поддержат – их в Петербурге считали традиционными союзниками. Австрийский министр русских иностранных дел граф Нессельроде совместно с русскими послами в Париже и Лондоне, угождая надменному императору, довел Россию до полной дипломатической изоляции. Император просто не имел представления о реальном положении дел, потому что картина, которую ему рисовали в своих отчетах и письмах дипломаты, не имела ничего общего с реальными настроениями в Тюильри и Сент-Джеймсском дворце.
Непосредственным поводом к конфликту послужил сугубо ритуальный, символический спор о святых местах в Палестине в 1853-м году. В столкновении интересов католической и православной диаспор на территории Порты, поддерживаемых соответственно Францией и Россией, сам султан сделал все, чтобы избежать эскалации конфликта. Однако все его усилия были безрезультатны: русский посланник в Константинополе, князь Меншиков, получил от Николая весьма недвусмысленные инструкции, и открыто вел дело к войне. Султану был предложен неприемлемый договор, предоставляющий русскому императору юридическое право покровительства над всеми христианскими подданными Порты. Кроме того, на переговорах Меншиков султану откровенно хамит, и тот, поддерживаемый британским послом Редклифом, отвергает русские предложения.7
Россия отвечает на это оккупацией дунайских княжеств, в Черном море ее флот блокирует турецкие эскадры прямо в портах. Знаменитый Синопский бой, последнее в мировой истории сражение парусного флота, на Западе получает название «Sinope massacre» - Синопская бойня. В Европе разгорается полномасштабная антирусская информационная кампания: парижские и лондонские газеты пишут, что христиане в Турции пользуются чуть ли не большими правами и свободами, чем в самой России, а моряки Николая I после боя с турецким флотом расстреливали выпавших за борт турок.8
Именно этот бой становится формальным основанием для Запада вмешаться в конфликт.
Наполеон III в полном соответствии с тактикой «маленькой победоносной войны» направляет французскую эскадру в Эгейское море. В Париже жаждут реванша за 1812-й год, ради этого французы идут на коалицию с англичанами.
У последних глава кабинета лорд Пальмерстон составляет полуфантастический план «расчленения России»: Прибалтийский край отходит Пруссии, Польша – новое буферное независимое государство между Германией и Россией, Финляндия и Аландские о-ва возвращаются Швеции, Закавказье – Турции, а устье Дуная – Австрии (от нее, в свою очередь, Ломбардия и Венеция – Сардинскому королевству). Этот план был составлен с одной-единственной целью: вовлечь в борьбу с Россией как можно больше союзников.9
«Владычица морей» в своих антирусских устремлениях шла еще дальше своей континентальной союзницы: укрепление России на Балканах грозило британским коммуникациям на Средиземном море, которые соединяли туманный Альбион с его главной колонией – Индией. Борьба с Россией в «Восточном вопросе» была одной из самых важных задач внешней политики Великобритании при Палмерстоне. Для Палмерстона и большинства не только консерваторов, но и вигов (в рядах которых числился и он сам) пустить Россию в Константинополь значило спустя несколько лет увидеть ее в Индии. Охрана всеми дипломатическими и военными средствами как Турции, так и Персии от поглощения их Россией признавалась прямым долгом и основной задачей британской политики. Для Англии потерять Индию значило бы уподобиться Голландии или Бельгии. Борясь против царских происков и завоевательных стремлений в Турции, Палмерстон и его единомышленники боролись, по их мнению, за существование Англии как великой державы»10
Высаживая десант под Балаклавой, союзники недооценивали русских (Севастополь рассчитывали взять за неделю-две, а он держался 11 месяцев). И все же с момента присоединения Англии, Франции и Сардинского королевства удача сопутствовала России лишь на Кавказском фронте, где бои шли один на один с Турцией. В Крыму бездарное командование Меншикова приводит русских к поражению за поражением (битвы на Альме и Черной речке), а затем и к блокаде базы Черноморского флота.11
Героической обороной Севастополя, месяц службы в котором для русского солдата тогда приравнивался к году, руководили доблестные морские адмиралы Нахимов, Корнилов, Истомин и гениальный военный инженер Тотлебен. Несмотря на все их усилия, несмотря на то, что затопленные на рейде Севастополя бесполезные русские парусные корабли продолжали защищать город и после своей гибели, несмотря на бесчисленные ежедневные подвиги матросов, сошедших на сушу, к концу года французы взяли Малахов курган, господствующую высоту над городом, и дальнейшая оборона сделалась бессмысленной. Гордый ответ умершего к тому времени от простуды и потрясения Николая Наполеону «Россия в 1854-м году та же, какой была в 12-м!» приобрел новый смысл: стало очевидно, насколько далеко вперед ушли за это время западные державы, пока мы наслаждались блеском былого величия.
В то же время и союзникам было непросто. Уже в первые недели экспедиции между англичанами и французами появились разногласия. После первых крупных потерь в Британии начались протесты против кампании. Англичане, не привыкшие воевать на суше, да еще и за французские интересы, не желали жертвовать ради такой войны жизнями своих солдат. В парламенте появилась мощная антивоенная оппозиция. В отличие от физически подавленного в палочной николаевской системе со свирепой военной цензурой, в Британии общественное мнение начинало уже приобретать серьезный политический вес.
С падением Севастополя окончание войны становится неизбежным: этот тот случай, когда, даже при очевидном тактическом поражении одной стороны, стратегически продолжать ее крайне невыгодно обеим сторонам. Кроме того, Франция, теряющая в войне больше людей, чем Британия, желала ослабления России куда более умеренного, чем ее союзница. Ей был нужен противовес в Европе против излишнего влияния своей морской соседки. Поэтому, даже несмотря на желание Пальмерстона продолжать кампанию, Наполеон и думать не смеет идти вглубь страны, завоевывать Россию. Вместо этого он предлагает новому русскому императору Александру II сепаратные тайные переговоры о перемирии. Тут очень кстати о своем желании присоединиться к разделу теперь уже России заявляет и Австрия – она предъявляет России ультиматум об уступках в Дунайских княжествах, при отказе от выполнения от которого империю ждет война теперь уже действительно со всей Европой.12 Александр не имеет выбора: армия и финансы расстроены настолько, что, вступи Австрия в войну, она просто без боя займет несколько юго-западных губерний – их уже некому защищать.
Роль публикаций «Таймс» в этих событиях невозможно понять вне контекста британской политической системы того времени. Возможно, еще далекая от сегодняшних демократических стандартов, Британская империя уже тогда – развитая парламентская демократия, старейшая из крупных демократий мира. К тому моменту «Биллю о правах» уже без малого двести лет, и английскую политическую систему уже можно назвать представительной демократией. С тех пор этот механизм представительства принципиально не изменился, лишь расширяясь на новые социальные группы и отражая интересы тех или иных слоев все более пропорционально их численности.
Парламентские дебаты – ключ к любому важному решению как во внутренней, так и во внешней политике, начиная от сбора налогов и заканчивая вопросами войны и мира. Электоральный процесс, равно как и ежедневная политическая «кухня» Вестминстера становятся все более и более публичными – двадцать лет назад началась общественная кампания по борьбе с «гнилыми местечками», завершившаяся реформой избирательного законодательства. По всей империи прокладываются железные дороги и телеграфные линии – новости и газеты теперь могут появляться утром на Флит-стрит в Лондоне и к вечеру оказываться в любых, даже самых удаленных уголках Англии.
Оценивая баланс сил в Европе на тот момент, невозможно не учесть, что эта медленно, но неуклонно демократизирующаяся британская политическая машина стояла в центре всех потенциальных коалиций и противоречий, связанных с восточным вопросом. Как уже было сказано, его решение Россией в своих интересах упиралось не только в столкновение с австрийскими интересами на Балканах, но и – что на тот момент было куда серьезнее – английскими на Ближнем Востоке. И хотя русский министр иностранных дел Гирс несколькими десятилетиями позднее будет заявлять, что «борьба между Российской и Британской империями невозможна так же, как борьба кита и слона», на тот момент настроения в Форин-офисе были критическими.
Без инициативы из Лондона, без поддержки его флота, одна Франция не решилась бы воевать с Россией. Кроме того, Наполеону III нужен был хотя бы нейтралитет немцев и австрияков, те же, в свою очередь, сами оглядываются на Англию. А без помощи Запада исход турецкого сопротивления в будущей войне предрешен – это понимали и в Петербурге, и в Стамбуле.