3. Масс-медиа, рождающие новую общественно-политическую реальность.
Россия была особой империей – расширяясь на континенте, она окружала себя колониями, граничащими с территориальным ядром по суше (Польша, Финляндия, Закавказье и Туркестан). Поэтому, изучая отечественную военную историю, мы привыкли к походам на юг или запад, растянутым фронтам и многодневным пешим переходам солдат. Реки, горы и пустыни сравнительно нечасто (Сен-Готард, Неман, Шипка) были препятствием для тактических операций армии и хозяйственного сообщения войска с домашней территорией. Гораздо чаще проблемы возникали из-за простого русского бездорожья – когда провиант и зимнее обмундирование для солдат шли из Москвы в Севастополь месяцами, а приходили более чем на половину разворованными интендантством. Из-за этого союзникам было проще перебрасывать солдат и военные грузы из Англии и Франции, чем Николаю I – из центральных губерний.
В условиях отсутствия шоссейных и железных дорог и почта с театра военных действий доставлялась весьма и весьма медленно.
Но по географической логике, европейцам обеспечивать свой контингент в Крыму и следить за событиями там было гораздо труднее! Ведь Британия и Франция – морские колониальные империи. Все их владения находятся в тысячах миль от столиц, а потому большая часть их войн (особенно для Лондона!) – это дальние морские экспедиции.
В этих условиях еще недавно постоянное поддержание коммуникаций требовало значительных ресурсных затрат. Объемы и скорость информационных потоков ограничивалась лишь курьерами и почтой, что делало оперативные сводки доступными лишь узким кругам лиц. С подключением новых технических каналов передачи (телеграф) и новых общественных акторов-потребителей информации (масс-медиа) освещение этих заморских войн-экспедиций выходит на принципиально иной уровень. Широкая общественность в Лондоне впервые в истории получает возможность чуть ли не в режиме реального времени (пусть и с лагом в несколько суток) отслеживать любые изменения и происшествия в кампании.
В следующем, двадцатом столетии, широкое применение получат сначала радио и телефон, а потом и телевидение с Интернетом, что усилит эффект на несколько порядков. Но отправной точкой этой трансформации служит именно Крымская война.
Оппозиция в парламенте могла оперировать ежедневными сводками о потерях и затратах, выверенных до последнего человека и последнего фунта. Усиливающиеся начала представительства делают общественное мнение иногда уже главной силой в политических баталиях. На том или ином очередном голосовании маятник симпатий публики может как превознести (сначала У. Питт и Пальмерстон, а потом и Б. Дизраэли), так и поставить крест на любом премьере и любом курсе (падение коалиционного правительства лорда Абердина). А этот маятник теперь можно раскачивать с полок газетных киосков.
В XX же веке этот эффект получит официальное признание политологов в терминах «четвертая власть» и «медиакратия». А в 1960-х Маршалл Маклюэн введет и опишет метафорический термин «глобальная деревня». С распространением технологий передачи данных географические расстояния стираются, и весь мир сжимается до размеров деревни, в которой никто ничего ни от кого не может утаить.16 В политическом измерении это как нельзя лучше иллюстрируют, к примеру, недавние скандалы с подслушанными в микрофон «откровениями» Медведева и Саркози про то, что «Нетаньяху – лжец» и «я передам Владимиру». То, что предназначалось одному слушателю, в считаные часы становится всеобщим достоянием гласности.
А в 1856-м английские читатели впервые в мире массово смогли в деталях прочесть про тяготы военных будней своих соотечественников, воевавших в нескольких днях плавания от Лондона.
В результате этого «освещения» быстро спала ура-патриотическая волна поддержки самой идеи войны – а с ней и всего правительственного курса, самого кабинета. Вместо антирусской истерии и солдат-волонтеров правительство получило сестер милосердия и антивоенные демонстрации. Это не могло не заставить Пальмерстона умерить свои антирусские геополитические амбиции. Впоследствии именно возмущенные затяжной, дорогой и кровопролитной кампанией с неочевидным смыслом избиратели заставили премьера быть таким решительным в поисках перемирия сразу же по взятии Севастополя.