В.П.Козлов

Основы

ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ И ПРИКЛАДНОЙ АРХЕОГРАФИИ

2-е издание, переработанное и дополненное

Москва РОССПЭН 2008

\ 1к 930 ВБК 6 1.) К 59

Ко 1 ЮМ КИ.

I. ¹¹ (>. НОВЫ Гворетической и прикладной археографии/ В.П. Коз-ц»н М Рои и некая политическая энциклопедия (РОССПЭН), 200К. 224 с.: ил.

1.ЧНМ Ч7К-5-8243-0893-8

В К.....е рассматриваются основные теоретические проблемы, свя-

181......е с объектом и предметом археографии как сферы научного по-

знания. Предложена новая типология документальных публикаций, рассмотрена трансформация документа в исторический источник, мо-новому представлены принципы выявления, отбора, систематиза­ции документов в документальной публикации.

Введен ряд новых археографических понятий, таких как «модель документальной публикации», «конвой документа в документальной публикации», «неопознанные пробелы документа», «разрывные раз­ности текста документа» и др.

Книга насыщена примерами из прикладной археографии послед­него десятилетия, в первую очередь — из публикаций этого времени по истории XX в.

Для профессиональных историков.

УДК 930 ББК 63.3

I8ВN 978-5-8243-0893-8

⁶ © Козлов В. П., 2008

..._ © «Российская политическая

энциклопедия», 2008

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга посвящена одной из тех исторических дисциплин, ко­торые в последнее пятнадцатилетие резко обозначила свою обще-стенную значимость, — археографии. Пятнадцать последних лет н России характеризуются прорывом в «практической археографии», связанным с массовым изданием разных видов исторических источ­ников, целых документальных комплексов различных исторических нюх, и в первую очередь по истории XX века. По существу, общест­венности становятся известными и секретные в советскую эпоху до­кументы, и ранее неизвестные и недоступные документные системы.

Если вспомнить, что каждая такая система представлена не про­сто различными документальными комплексами, а их множеством, сопоставимым, например, с множеством разнообразных растений в каком-нибудь лесу или городском парке, станет понятно, насколь­ко многообразен мир документов, используя которые современное человечество пытается узнать свое прошлое.

Археография не претендует на всестороннюю и полную упорядо­ченность всех создаваемых человечеством документов. Этим зани­мается целый комплекс исторических дисциплин (архивоведение, источниковедение, дипломатика и др.). Но историография приводит В систему то множество, которое представляет их публичную сово­купность в виде документальных публикаций.

Предлагаемое исследование содержит некоторые наблюдения от­носительно места археографии в системе науки научных дисциплин, занимающихся познанием прошлого. Разумеется, речь идет, прежде всего, о прошлом нашей страны. В нем излагаются и некоторые тео­ретические положения, основанные на анализе документальных пуб­ликаций по истории Отечества.

Принято ассоциировать сделанное в последнее время в облас­ти публикации архивных документов, прежде всего по истории XX столетия, с реформированием архивного дела в России. Такая связь, безусловно, есть, и она определяется, с одной стороны, рас­ширением доступа к ранее закрытым документальным комплек­сам, а с другой — отказом от жесткой системы планирования рабо­ты архивов, которым позволено увеличить бюджет рабочего времени па подготовку и издание архивных документов. Справедливости ради следует напомнить, что еще в июне 1987г. Ю.Н. Афанасьев — тогда ректор Московского государственного историко-архивного институ-та — в записке на имя члена Политбюро ЦК КПСС А. Н. Яковлева наметил конкретную программу издания исторических источников и выдвинул идею создания межведомственного научно-издательско­го совета для ее реализации. В то время предложение не было реали­зовано, но проделанное в последние годы в этой области подтвер­дило справедливость высказанных предложений.

Реформирование архивного дела России существенным образом отразилось на публикации документов по истории XX столетия. Пере­дача в ведение Росархива архивов КПСС, расширение возможностей доступа к историческим архивам силовых ведомств, массовое рас­секречивание архивных документов, оперативная подготовка серии справочников о составе и содержании документов Архивного фонда России, в частности ранее недоступных, своеобразная «раскрутка» архивно-исторической проблематики в средствах массовой инфор­мации создали тот минимально необходимый фон, благодаря кото­рому развернулись работы по подготовке документальных изданий.

Несколько важных явлений характерны для развития публикатор­ской работы в последнее пятнадцатилетие. Во-первых, в это время в истории нашей страны, возможно, впервые за многие годы произо­шел прорыв в свободном, не отягощенном моноидеологией и цензу­рой осмыслении прошлого на основе использования широчайшего круга исторических источников. Это относится, прежде всего, к ис­тории России и других стран XX века. Во-вторых, мы стали свиде­телями освоения разнообразных систем и подсистем документации, что ставит задачу обобщения накопленного опыта такого освоения и в рамках документальных изданий. В-третьих, несмотря на кри­зисное состояние нашего общества, произошел настоящий взрыв публикаций не только собственно исторических, но и историко-документальных, в том числе и по истории XX века, итоги которо­го следует рассмотреть. В-четвертых, современная публикаторская практика демонстрирует разнообразие типов, видов, форм таких изданий, что также требует обсуждения. Все это заставляет нас по­смотреть как бы со стороны на те явления и процессы, которые уже произошли, обозначились и происходят сегодня в деле публикации документов по истории XX столетия.

Вспомним ситуацию в начале 90-х годов XX века. До этого в Рос­сии в среднем в год выходило 15—20 сборников архивных докумен­тов, а с учетом публикаций центральных государственных архивов СССР — 25—30. К началу 90-х годов в результате коммерциализации издательской деятельности, сокращения бюджетного финансиро­вания архивы, научные и учебные заведения фактически лишились издательских лимитов, вследствие чего издание архивных докумен­тов в целом по стране сократилось наполовину, подготовка многих из них была законсервирована.

2

В этих условиях Росархив, Отделение истории РАН провели боль­шую работу по анализу публикаторской деятельности, наметив при­оритетные направления подготовки и издания архивных документов. Км I разработан сводный план выпуска документальных публикаций и I правочно-информационных изданий на 1992-1997 гг. Он содер­жал 12 тематических разделов и 157 названий документальных из-л.пшй, в том числе по истории XX столетия. Сегодня, глядя на этот План, нельзя не заметить и элементов его политизации, и определен­ной односторонности. Но тогда волновало одно — возможность его реализации.

За шесть последующих лет план был реализован почти полно-' 11.ю: из 90 включенных в него документальных изданий по истории КХв. увидели свет 88. Многие публикации как бы вышли за рам­ки плана. Изданы четыре выпуска «Хроники рабочего движения» (предполагалось издать два), три тома «Меньшевики в 1917г.» (ПО плану — два), два тома «Партия социалистов-революционеров» (предполагалось издать один) и т. д. О зрелости, фундаментальности I |убп икаторской деятельности свидетельствует и тот факт, что многие п I изданий оформились в серии, в частности «Политические партии I России», «Культура и власть».

Археографический бум не ограничился столицей, захватив мно­гие регионы. За архивными учреждениями субъектов Российской Федерации были изданы 135 документальных публикаций, среди них I УЛАГ в Карелии», «Ленинград в осаде», «Москва военная».

Всего архивные учреждения России за 1992—1998 гг. выпустили 16Н сборников архивных документов по истории XX столетия. При ном наблюдалась явная тенденция роста числа публикаций. Если I 1992г. их количество составило 19, то в 1998 г. — 52. Подавляю-N1,1)1 часть изданий подготовлена и издана либо за счет российских фондов, в первую очередь Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), либо зарубежных, либо в рамках совместных про-■ Iюн с зарубежными учеными и научными организациями. И это трпос новое явление в публикации документов по истории XX в. Ар-Кинисты и историки научились самостоятельно находить финансо-ИЫС возможности, чтобы обеспечить одно из важных направлений I воей деятельности.

\ нас, к сожалению, отсутствует полная статистика «ведомствен­ной принадлежности» участников подготовки названных докумен-IIIл 1,ных изданий. Но подавляющая часть подготовлена на федераль­ном уровне преимущественно архивистами совместно с учеными || и (омических организаций, а на региональном уровне — архивис-Iам11 имеете с работниками вузов. И это вторая, очень важная черта,

Ч" Г»уI.....аи закрепления и развития. Совместными усилиями легче

реши 11) п научные, и ор| анизационно-финансовые проблемы.Еще одним из самых заметных явлений в издании документов по истории XX века, ставшим знаковым и для истории России по­следнего десятилетия, оказалась публикация документов ведомст­венных архивов или их привлечение к документальным изданиям государственных архивов и научных организаций. Речь идет об из­даниях, основанных на материалах архивов Федеральной службы безопасности, Службы внешней разведки, Министерства иностран­ных дел, Министерства атомной энергии, Архива Президента Рос­сийской Федерации (или включивших эти материалы частично). В результате исследователи получили возможность ознакомить­ся с системами и подсистемами документации, существовавшими в этих организациях, подтвердить ранее предполагавшиеся факты или получить новые свидетельства. С их помощью можно полно­стью проследить цепочки связей документации, включающие ини­циацию, выработку, принятие и реализацию решений, что чрез­вычайно важно для изучения прошлого, осуществить системные подборки документов.

Едва ли не самым важным в этом смысле среди проектов во­влечения «ведомственных» массивов документов в общий процесс документального освещения истории нашей страны стал проект «"Совершенно секретно": Лубянка — Сталину о положении в стра­не (1922—1934 гг.)»^!. Издание впервые представляет пользователю элементы целой, ранее недоступной системы документации — еже­дневные и ежемесячные сводки положения в стране, которые соз­давались специальным информационным подразделением ОГПУ в 1922-1934гг. Нельзя не согласиться с мнением председателя Ре­дакционного совета этого издания академиком Г. Н. Севостьяновым, назвавшим эту публикацию «летописью» жизни Советской страны и едва ли не энциклопедией ее истории.

Ниже мы не раз будем говорить об этом издании. Сейчас же важ­но заметить, что даже сами его создатели, потрясенные оказавшейся в их распоряжении информацией, доверительно допущенные к ней, отмечают ее особое значение. Академик Севостьянов написал: «Этот исторический источник дает широкую панораму повседневных и бесконечных забот трудового народа... Отличительной его чертой является необычайное разнообразие материала, отражающего жизнь общества...»².

Действительно, данный вид документов, по существу пред­ставлявший собой нелегальную ежедневную и ежемесячную газету для высшего круга советского руководства, открыл целый пласт ин­формации, ранее недоступной исследователям.

Новые черты можно обнаружить и в рамках развития так назы­ваемой журнальной археографии. Укрепился не сломленный трудно­стями, воссозданный для публикации архивных документов журнал

и. юрпческий архив», где есть несколько разделов, посвященных II - шкациям документов по истории XX века. Страницы академи-,, . . их журналов также стали более насыщенными документальны-

.....мН1 иканиями по истории XX столетия. Так, журнал «Новая и но-

Ш шиш история» систематически предлагает читателю специальный г 111' и, н котором публикуются документы из отечественных и зару-I пых архивов. Появился и популярный журнал, полностью пред-II | ишчснный для публикации документов, — «Источник». С инте-

.....Iмми документами по новейшей истории можно познакомиться

И < (течественных архивах». Масса более мелких форм документаль­ных и щаний существует в субъектах Российской Федерации. Иначе Говори, архивные документы как предмет издания прочно заняли и к) па страницах отечественных журналов.

Прошедшие годы обозначили новый этап в развитии форм до-I \ ментальных изданий. Появились публикации в виде микрофиль­мом, микрофиш и в электронной форме. Три-четыре такие публика­ции уже нельзя назвать случайными, если учесть, что в настоящее ирсмя реализован проект оцифрования отдельных документальных Комплексов Архива Коминтерна. В российские архивы регулярно Поступают и другие предложения с проектами публикаций архив­ных документов в технотронной форме. Но если подобные проек-п,| выглядят уже не случайными, то не случайна и их ориентация п.! зарубежного потребителя из-за низкой платежеспособности оте­чественных научных и вузовских центров. В связи с этим приятно констатировать, что в последние годы произошел перелом в отноше­нии публикации документов из российских архивов первоначально голько на иностранных языках: параллельное издание на русском )| |ыке становится непременным правилом. К сожалению, в методи­ческом отношении мы оказались пока не готовы к публикации до­кументов в технотронной форме. Поэтому задача такой проработки, хотя бы на уровне изучения и обобщения зарубежного опыта, оста­ется актуальной.

Сокращение объемов издательской продукции коснулось в нача-нс 90-х годов не только государственных архивов, но и в целом всей федеральной целевой программы книгоиздания России. И если сего­дня целевая программа все же существует, государственные архивы и пей представлены достаточно скромно. Приятно констатировать, что удалось найти хотя бы частичное решение проблемы издания документальных публикаций благодаря тесному взаимодействию п взаимопониманию архивных учреждений и таких издательств, как «РОССПЭН» или «Сибирский хронограф».

Публикаторы архивных документов по истории XX столетия в ус­ловиях расширения возможностей доступа к историческим источни­кам оказались в худшем положении, нежели их коллеги, занимаю-щиеся изданием документов ранних эпох. Отсутствие минимально необходимых справочных пособий — биографических, палеографи­ческих, по истории государственных учреждений — серьезно ослож­нило подготовку ряда публикаций в части идентификации текстов, текстологических комментариев, комментариев по содержанию. По этой причине издания, увидевшие свет в последние два десятиле­тия, весьма существенно отличаются друг от друга глубиной пости­жения публикуемых текстов документов³.

Пытаясь обобщить наиболее заметные явления в развитии ар­хеографических сюжетов публикации документов по истории XXв., невольно приходишь к выводу, сформулированному несколько лет назад академиком Н.Н. Покровским. Суть его проста: несмотря на своеобычность методов публикации таких документов, все же приемы их издания вполне укладываются в русло правил, вырабо­танных отечественной археографией в отношении документов более ранних эпох⁴. Принципиально важный вывод. С одной стороны, он подчеркивает необходимость обязательного использования этих пра­вил. С другой стороны, подтверждая универсализм этих правил, по­зволяет предположить, что существуют некие закономерности введе­ния исторических источников в общественный оборот. Это лишний раз доказывает легитимность работы с историческими источниками в той ее части, которая давно в России обозначается термином «ар­хеография».

***

Автор выражает благодарность за помощь в подготовке этой кни­ги директорам Российского государственного архива социально-по­литической истории К. М. Андерсону, Российского государственного архива литературы и искусства Т. М. Горяевой, Российского государ­ственного архива новейшей истории Н. Г. Томилиной, Российского государственного архива экономики Е. А. Тюриной, а также началь­нику Департамента по обеспечению деятельности Архива Президен­та Российской Федерации А. С. Степанову, заместителю начальника Отдела обеспечения сохранности, государственного учета и автома­тизированных технологий Росархива И. Н. Киселеву.

ВВЕДЕНИЕ

1а м>и последних столетия своей истории человечество созда-Ш | <>иш тысяч, даже миллионы документальных публикаций. Они П1 I линяют археографические фонды различных государств, непре-I ц! 1111о пополняющиеся и сегодня. Документальные публикации ста-

■ II инлением человеческой истории последних столетий. В чем суть мню явления? Каковы его причины? Какие мотивы определили И виределяют в разные мгновения прошлой и современной истории Подготовку той или иной публикации? Для чего человечеству вдруг

■ гил необходим документ прошлого и настоящего, а не только труд И1 горика, имеющего большие возможности донести и объяснить прошлое с позиции современного знания исторической ретроспек-

■ 11111.1 ? Какое воздействие на современность оказывает документаль-мля публикация? Как в принципах, приемах и правилах ее подготов-I п отражается не только время, которое она пытается представить, по и время, в которое она создается?

Десятки, сотни вопросов, ответы на которые в конечном счете мо| ли бы дать не самые главные, но интересные, а иногда и важные Объяснения многим историческим проблемам. Решение этих и по­понных вопросов является важным еще по одной причине. Она свя-1.Ш.1 с характеристикой той сферы знаний, которая определяет «пра-1ИЛЬность» подготовки документальной публикации и которая имеет многовековую историю. Необходим поиск строгого и ответственного I ли судеб не только археографии, но и исторического познания от­пета на вопрос: кто она, эта археография, сегодня — «служанка вре­мени», старательно, а иногда и торопливо откликающаяся на злобу ПНЯ, или некая совокупность знаний, неотвратимо и объективно вы-Иляющих, фиксирующих и анализирующих взаимодействие доку­мента и личности, общества, государства?

Ответ на данный вопрос очевиден. Подобно ботанике, имеющей ледо с многообразием растительного мира, археография имеет дело П1кжс с великим множеством документальных публикаций, мно­жеством документов. Эти множества в отличие от растений имеют шачительно большие граничные пределы, которые не уменьшают-1 и, а увеличиваются. Их описание, анализ, систематика, имеющие не меньшее, чем, например, в ботанике, познавательное значение, СТОЛЬ же увлекательны и по-своему не менее практически значимы лля постижения истории.Готовя второе издание этой книги и, естественно, перечитывая очень внимательно ее первое издание с учетом вялых по форме и блек­лых по содержанию откликов на него, автор книги вдруг поймал себя на мысли о том, что рассуждая об археографии, на самом деле рассу­ждал о том, как писать и как пишется определенного рода история. И, поймав себя на этом неожиданном открытии, он еще раз должен был признать всю степень своей персональной ответственности за то, о чем рассуждает — ответственности как чиновника архивного дела страны, наделенного немалыми полномочиями, но в еще боль­шей степени как человека, как гражданина и как ученого-историка, изучающего или пытающегося обеспечить изучение истории своей страны¹. Политизация прошлого, его мифологизация и откровенная фальсификация были, есть и будут всегда. Мистифицированное про­шлое, если только оно помогает людям, конечно же, будет и должно существовать. Но рядом с ним, противореча ему, споря с ним и его разоблачая, должна быть история документа, отразившего это про­шлое. Археограф призван донести этот документ до всех, ученый-ис-точниковед должен показать его истинность и как подлинный документ, и как правдивый или недостоверный.Делоис-торика этот документ изучить и доказательно о нем рассказать.

Первое, и, в особенности, второе издание этой книги представля­ют собой попытку автора обозначить его понимание методов не напи­сания, а создания возможностей для постижения истории. Истории не мифологизированной, а документальной, истории не философ­ской, а реальной, истории, не обернутой паутиной наукообразных «мыслей» ее интерпретаторов, истории, исключительно документаль­ной, пишущейся на основе документа, представляемого через доку­ментальную публикацию, и истории времени подготовки этой доку­ментальной публикации. И с этой точки зрения, конечно же, важно представлять себе, как правильно готовить документальную публика­цию и в чем и почему она иногда оказывается «неправильной».

И здесь, во введении, и далее в тексте мы не случайно сравнива­ем археографию с ботаникой. Современное представление об ар­хеографии очень близко к ботаническому периоду бытования науки о растениях. К. А. Тимирязев как-то заметил, что «не в накоплении бесчисленных цифр метеорологических дневников, а в раскрытии основных законов математического мышления, не в изучении мест­ных фаун и флор, а в раскрытии основных законов и сторон развития организмов, не в описании ископаемых богатств страны, а в раскры­тии основных законов химических явлений»² состоит задача науки. Есть ли такие законы и закономерности в той сфере человеческой, интеллектуальной жизнедеятельности, которую изучает археогра­фия, — ответ на этот вопрос прежде всего волновал автора при под­готовке этой книги.

4

((ченидно, далеко не всем данное издание покажется бесспорным

......рминологическом, и в концептуально-содержательном планах.

ч ■, >..I • , озпательно избрал не только определенную импровизацию, || 1.1 ас некоторый эпатаж в изложении своих мыслей. Уверенный

н оригинальности, но не уверенный в их правильности, автор на-н н ч по крайней мере на то, что его соображения вызовут споры. \| пиры невозможны без размышлений. И если они возникнут, автор ц I доволен в высшей степени. Ведь любая свежая доказательная

......., какой бы спорной она ни была, является благом. Археогра-

|и I о I этого может только выиграть.

Непосредственным поводом для написания книги послужила т. I уесия, состоявшаяся 16 ноября 1999 г. на заседании Президиума г \| I но докладу академика А. Н.Яковлева «Новейшая история России Ч \ иска в документах: опыт историографического (так! — В. К.) ис-

ц нтания». В простых вопросах, задаваемых докладчику членами Ире шдиума РАН, в основном представителями естественных и тех­нических наук, наконец, в элементарных, на взгляд историка-архи-п1 и и, советах и соображениях автору увиделось много значимого I |м понимания археографии³. Жаль, что это выдающееся для судеб отечественной археографии событие было осрамлено примитивно ноши изированным окриком, оставшимся без ответа в бесцензурной Печати⁴.

( вое понимание значимости археографии как одной из сфер че-ювеческого духа автор попытался представить в настоящей книге.

1оворя об археографии как научной дисциплине, следует иметь и виду, что, подобно математике, представленной арифметикой, соб-| гвенно математикой и высшей математикой, она также имеет свои уровни познания.

Первый из них — оперативная археография, обеспечивающая публичность документа на стадии его оперативного бытования. Опера-шиная археография в своей основе ориентирована исключительно на практический интерес общественного сознания, на его потреб­ности в получении публичной информации о существовании до­кумента, регулирующего ту или иную сферу общественного бытия. Примером оперативных документальных публикаций являются пуб­ликации на страницах «Российской газеты» документов Президен-1л Российской Федерации, Правительства Российской Федерации, л также документов министерств и ведомств, зарегистрированных Министерством юстиции РФ.

Второй уровень археографии — просветительская археография, способствующая с той или иной степенью коммуникативности доведению до общественного сознания документа или исторического источника. Если оперативная археография, как правило, имеет дело с докумен-гальной публикацией одинарной системы, то объектом просветитель-. I он прхсографии становятся документальные публикации двойной и тройной систем. Например, публикации документов, зарегистри ронинные Министерством юстиции РФ, но опубликованные с офи Ш1.1 и.ними или неофициальными комментариями (всегда авторски ми) и каком-либо тематическом сборнике и призванные облегчить понимание и толкование этих документов.

ГретиЙ уровень археографии — научная археография, призванная С ныешей степенью коммуникативности обеспечить взаимодействие до кумента и общественного сознания. Объект научной археографии -исключительно документальная публикация тройной систе­мы, в которой соблюдены все общепризнанные принципы и правила ее подготовки.

Из сказанного видно, что каждому уровню археографии присущи свои закономерности подготовки и бытования их «конечных про­дуктов» — документальных публикаций, являющихся результатом прикладной археографии, т.е. практической работы по подготовке документальной публикации. Разные методы достижения разных целей, существующие в оперативной, просветительской и научной археографии, определяют и разные организационные формы при­кладной археографии, в том числе и институциональные. Однако важно подчеркнуть, что все три уровня археографии имеют два фун­даментальных общих основания: все они имеют дело с документом как с носителем информации, во-первых, и все они нацелены на то, чтобы сделать документ публичным, во-вторых. Наличие этих двух общих оснований для всех уровней археографии и есть ее главная, фундаментальная закономерность.

Приведенные выше соображения, как кажется, помогают изба­виться от существовавших в археографической литературе противоре­чий в толкованиях некоторых понятий и связанных с этим недогово­ренностей относительно «археографических», «неархеографических» документальных публикаций, публикаций «документов», «истори­ческих источников», а также иных примеров терминотворчества, без какого-либо содержательного и тем более научного значения. Все оказывается проще и сложнее, как только мы встанем на почву еди­ного, общего для всех проблем археографии подхода, основанного на признании ее главной, фундаментальной закономерности.

Вполне возможно, что читатель во множестве впервые вводимых в книге терминов и понятий увидит некое излишество, не имеющее под собой каких-либо оснований⁵. Однако автор полагает, что дело не в словах-терминах, а в явлениях, процессах и предметах, которые они обозначают. В этом смысле термины могут быть и иные. В конце концов термин «очарованный кварк» моги не существовать в физике, тем не менее важно, что он романтично обозначил некое физическое явление в мире микрочастиц. Так и в случае с археографией: важен

5

и |>и...... важны скрывающиеся за ним явление, процесс, предмет.

и | и. I к* I и терминов, понятий. И если читатель согласится с опи-.П1111чм в книге явлениями, процессами, предметами, он неизбеж-

.11 гн будет пожалеть, что язык археографии, ее терминосистема ■ . I пи ь, к сожалению, столь бедными, что приходится заимство-ш и рмины из совершенно других областей человеческого знания.

\.....|| полагает, что он это смог сделать более или менее удачно. Вре-

. | н правый смысл читателей рассудят, так ли это на самом деле.

\ м- при публикации тезисов настоящей работы автору доста-ип ь много критики за пренебрежение и даже игнорирование тру-

.......решиественников⁶. Уважение к мыслям коллег, давно ушедших

. шр иной или ныне, слава Богу, здравствующих, — одно из условий I. того исследования и непременное правило этики ученого. Автор чини ()ы воздать должное всем тем, кто когда-то, как Г.Ф. Миллер, II II 1>интыш-Каменский, А.Ф. Малиновский, К.Ф. Калайдович, 11 М Строев, еще два-три десятка таких же влюбленных в этот зага-

.......ый, непостижимый мир документа людей, много сделал для раз-

I■ и ■< и ки теоретических основ археографии и их практической реали-11П1111, и попроситьуних прощения и вдохновения.

История археографической мысли отражена не водной сотне работ. Их можно разбить на несколько групп. Первая группа представлена т. к-дованиями, посвященными истории разработки и реализации | рупных проектов документальных публикаций, например изданию «Древней российской вивлиофики» Н. И. Новикова. Во второй груп­пе! рудов обобщен опыт археографической деятельности конкретных ормнизаций. Третья группа исследований связана с историей подго-говки документальных публикаций и развитием археографической мысли за определенный хронологический период. В четвертой груп­пе работ рассматриваются отдельные теоретические, методические, организационные аспекты подготовки документальных публикаций вообще и конкретных документальных публикаций, в частности. Пятая группа исследований представляет собой попытки обобщить основные проблемы археографии в теоретическом и методическом планах. Особую, шестую, группу трудов составляют проекты правил и собственно правила подготовки документальных публикаций вооб­ще или конкретных видов документов.

Уже эта весьма условная классификация историографии архео­графии говорит о том, что рассмотрение развития даже собственно археографической мысли является вполне самостоятельным пред­метом изучения и поэтому выходит за рамки нашей работы. Однако ряд таких исследований заслуживает особого внимания: они стали заметным событием, и в них затронуты многие соприкасающиеся, пересекающиеся, совпадающие проблемы и вопросы, поставленные и в настоящей работе.

13I СЛИ писать картину историографии российской археографии «большими мазками», начинать ее следует с «Опыта русской исто риографии» В. С. Иконникова⁷. Держа в руках четыре увесистые кни ш этого документального сочинения, невозможно не подивиться, не восхититься не только замыслу автора (аналогичных ему в России и XIX в. было более чем достаточно), но и его удивительно и необъяс­нимо успешной реализации.

Труд Иконникова примечателен по крайней мере двумя особен ностями. Во-первых, он представляет собой не формализованным в алфавитном порядке, а систематизированный в определенной ло гической последовательности, с определенной методологической за-данностью рассказ об археографической деятельности в России от ее начала до порубежья XIX—XX вв. — здесь можно найти не просто все, что связано с документальными публикациями по российской исто­рии, но и много неожиданного, касающегося документа вообще. Во-вторых, этот выдающийся труд расширил «археографию» в ее «широ­ком» понимании (как собирание, описание и издание исторических источников) еще более: фактически Иконников впервые масштабно заговорил об институтах и носителях исторической па­мяти вообще — документе, книге, музейном предмете, архиве, библиотеке, музее и потому реальную историческую память, зафик­сированную в этих свидетельствах о прошлом, вопреки традиции назвал «историографией», т.е. не историей развития исторической мысли, а историей простой фиксации фактов, событий, явлений, процессов прошлого и их сохранения.

И все же, рассуждая о документе, книге, музейном предмете, Иконников, как и подавляющее большинство позднейших археогра­фов вплоть до нашего времени, оставался исключительно историком: носитель и свидетель исторической памяти для него виделся только в некоторой исторической ретроспективе — все, что создавалось «се­годня», для автора становилось интересным лишь «потом», «завтра». Как увидим ниже, в такой позиции есть своя логика, и связана она с тем пониманием археографии, которое сформировалось в новей­шее время.

Следующим рубежом в осмыслении археографии, на наш взгляд, можно было бы считать книгу С. Н. Валка «Советская археография»⁸. Выход в свет этой книги в 1948г. кажется нам событием необычным, объяснимым лишь только тем, что Валк разработал проект и реали-ювал практически издание одного из лучших собраний сочинений В, И. Ленина. Заслуженный авторитет идеолога и, вероятно, одного из организаторов этого издания позволял ему, очевидно, быть отно­сительно свободным, а потому и строгим в отношении критической опенки многих советских документальных публикаций. Выдающий­ся историк и археограф воспользовался этим если не в полной мере,

6

.....точно основательно. Здесь нет необходимости останавли-

........1 проведенном Валком критическом и очень строгом анализе

.и юкументальных публикаций советского времени. Для темы

...... I мши важно отметить другое. Традиционно поклонившись

принципу партийности в археографии», по существу в книге Валк и ми рассуждениями, своей критикой той или иной документаль-

.....\ ипнкации, своей, сегодня в ряде случаев, конечно же, устарев-

ц |'\1Ипологией блестяще отстаивал научные принципы издания мешок. В условиях советской действительности это, бесспорно, 1.1 .....одвигом.

I) I ноей монографии-рецензии Валк почти поднялся над при-

........м археографией и готов был рассуждать о теории археографии,

|щ время неумолимо диктовало ему свои ограничивающие рамки. Он

......м -1, например, о «полноте розыска» документов для документаль-

1П111 публикации и, конечно, не может развить это принципиально

Н.....(с теоретическое положение: какова может быть «полнота розы-

| I юкументов, например, для публикации по истории Гражданской

......мы, если все белогвардейские и белоэмигрантские архивы и доку-

.......1 находятся в спецхране. Подобно Дарвину Валк сумел система-

М1 шровать основные археографические проблемы, и именно поэто-|\ его книга определила во многом дальнейшее развитие советской прикладной и в некоторой степени теоретической археографии.

11ссомненно, самым заметным событием в археографии уже в но-п. Ишее время стали серия работ, а затем защита докторской диссер-Гйции Е.М. Добрушкина «Теоретические проблемы отечественной .идеографии»⁹.

Для работы Добрушкина характерно желание разобраться в том, ЧТО же такое археография и что является собственно теоретическим (Нанием в археографии с точки зрения «чистой науки». Ему удалось ма основе широкого анализа существовавшей к тому времени литера-Гуры по археографии, показать, что процесс развития археографиче-. кою знания шел от технологий, т.е. выработки и реализации техники публикации конкретных документов, через нормотворчество, обес­печивавшее методическое обобщение и закрепление практических навыков публикации документов, к теории как учению о принципах м методах археографии. Между этими тремя составляющими процес­са археографического познания, по Добрушкину, нет и не может быть противопоставления, накапливаемое знание циркулирует как бы н двух направлениях: сверху вниз и наоборот. Однако на определен­ном этапе необходимость теоретического осмысления фактического археографического опыта становится обязательным условием разра­ботки методов подготовки документальных публикаций и их практи­ческого воплощения. Определяющий стимул развитию теории архео­графии, по мнению Добрушкина, дает историческая наука.

15Последнее соображение — ключевое в построении Добрушкина По его мнению, археография — научная дисциплина, обеспечиваю щая исключительно потребности исторической науки в источники вой базе. Соответственно этому объектом археографии Добрушким делает «исторический документ», т.е., как увидим ниже в нанки трактовке, — документ, утративший свои оперативные функции Из двух приведенных выше идей Добрушкина логично вытека ла и третья — о публикации исторических документом как предмете археографии.

Все это позволило автору создать свою собственную модель архео графии, которая во многом, в том числе и в трех обозначенных идея \, противоречит позиции автора настоящей книги. Важно подчеркну и, ее последовательность, логичность, концептуальную продуманность. Бесспорно, в отечественной литературе была впервые предложена за вершенная в деталях теоретическая концепция археографии с деталь ным историографическим разбором.

Представляют интерес и частные выводы Добрушкина. Во-пер вых, его исследование убедительно оставило вне научного пред ставления об археографии ее так называемую «широкую трактовку» как собирание, описание и издание исторических источников. Во-вторых, он сумел всесторонне обосновать свое понимание «публи кации» не как обеспечение пользователя (т.е., по Добрушкину, только и исключительно историка) ретроспективной информацией, а какпредоставление ему документа, максимально прибли­женного к оригиналу со всеми вытекающими из этого методически­ми и практическими действиями археографа в отношении передачи текста документа, его комментирования и т.д.

Автор настоящей книги, являясь официальным оппонентом док­торской диссертации Добрушкина, в девятистраничном отзыве от­метил свои принципиальные несогласия с теоретической моделью археографии, предложенной диссертантом, но с удовлетворением рекомендовал Ученому совету присвоить соискателю ученую сте­пень доктора исторических наук. Что и произошло. Однако, как это ни странно, идеи Добрушкина в последующей литературе так и оста­лись малоизвестными. Не были они востребованы и моими оппонен­тами при публикации их критических отзывов на тезисы настоящей книги. Обо всем этом сегодня можно лишь сожалеть.

Правда, совсем недавно ряд идей Добрушкина и прежде всего тезис об обслуживающем характере археографии исторической нау­ки, а следовательно, и о понимании документальной публикации как исключительно публикации исторического источника попы­тался дополнительно обосновать А.Д. Степанский в своей книге, содержащей, в частности, добротный обзор документальных пуб­ликаций в России в XX — начале XXI в.¹⁰ Степанский пишет о двух

6

1 тчорпях» документальных публикаций — «ретроспективной

.....ни .шип источников» и «синхронной» документальной публи-

| ......., естественно, не считая последнюю принадлежностью архео-

1||>к|.....". «Ретроспективную публикацию источников» Степанский

иг к инет по трем признакам, которые мы и постараемся рассмот-г и Во-первых, пишет он, такая публикация осуществляется «в Ш 1и\ познания прошлого». Следуя этой логике, сегодня из числа ПН \ ментальных публикаций мы должны немедленно исключить

Полное собрание законов Российской империи» или «Свод зако-

.....I Российской империи», многие тома которых при их подготовке

и XIX в. имели не столько познавательное, но сугубо практическое шеи ние. И советские, и современные историки, включая и самого ¹ генанского, широко пользуются этими изданиями как публика­циями исторических источников. Следовательно, первый аргумент ¹ генанского не выглядит убедительным, поскольку рано или позд­но, но любая документальная публикация становится публикацией ИС горического источника или источников, если, по большому счету, не о времени, которому она посвящена, то уж стопроцентно о вре­мени, в котором она была создана. Во-вторых, пишет Степанский,

ретроспективная публикация источников» характеризуется тем, ЧТО «публикуемый источник взят из архива или библиотеки, храня-шей оперативные издания (но не из текущего делопроизводства)». Думается, что это достаточно неопределенный и спорный признак. И «текущем делопроизводстве» может находиться сколь угодно много документов, утративших свое первоначальное целевое назначение. Например, в делах по реабилитации — оригиналы и копии следст­венных документов на реабилитированных. Их публикация из таких следственных дел — редкое, но имеющее место быть дело (см. пуб­ликацию по Катыни). С другой стороны, мы встретим не один при­мер того, как документы, не утратившие своего оперативного на­значения, публикуются не из «текущего делопроизводства», а после их передачи в архив. В-третьих, Степанский в качестве еще одного признака «ретроспективной публикации источника» называет то, что такую «публикацию осуществляет археограф, а не создатель до­кумента (причем источник, как правило, не только воспроизводит­ся, но и обогащается дополнительной информацией)». Эта не очень понятная мысль требует пояснения. Вероятно, Степанский имеет в виду то обстоятельство, что «археограф» при подготовке к публи­кации документа обязательно постарается разыскать все его списки и уж тем более — его варианты. Как увидим ниже, это очень важное и необходимое требование при подготовке документальной публи­кации. Но при подготовке «ретроспективной документальной пуб-» ликации» эта норма соблюдается далеко не всегда, хотя бы потому, I что таких вариантов, к сожалению, просто не бывает по самым раз-

Iным причинам. Что же касается «обогащения» документа при его «синхронной» публикации, то комментарии, например к действуй! щему Налоговому кодексу Российской Федерации, или воспрои ч ведение текста этого документа вряд ли зависят оттого, кто готово и его текст — «археограф» или его «создатель». Степень ответствен ности и у того, и у другого высочайшая, хотя первый рискует всего лишь отрицательной рецензией, а второй — служебной карьерой.

При всем желании Степанского противопоставить (или отделить) «ретроспективную» и «синхронную» документальные публикации это у него не получилось. Говоря его же словами, все «рассыпается». Между тем ключевым моментом в его построении является поня тие «[исторический]» источник. И если читатель согласится с нашей трактовкой трансформации документа в исторический источник (см. ниже, гл. 1), в которой его публикация, его публичность, общедоступ ность и равнодоступность являются основополагающими признака­ми исторического источника, все встанет на свои места. «Россыпь» становится единым организмом, называемым археографией

Кн ига С. М. Каштанова «Актовая археография»¹² посвящена клас­сической археографии средневековых актов в сопоставлении теории, методики и практики публикации средневековых латинских и древ­нерусских актов. Сам по себе замысел такого сопоставления для ос­мысления археографии как научной дисциплины нам представляется блестящим. При всей спорности отдельных положений этой книги (о чем будем говорить ниже) для нас наиболее впечатляющим резуль­татом проведенного Каштановым исследования является вывод о су­ществовании закономерного единства принципов, методов и правил подготовки документальных публикаций латинских и древнерусских актов. Среди многих других оригинальных и интересных его наблю­дений представляется очень важной постановка вопроса об этических вопросах археографии. И хотя эта постановка имеет в большей сте­пени историко-историографический аспект, лишь пересекающийся с проблемой этики публикации документов по истории XX столетия, не столько с точки зрения организации таких публикаций (о чем и пи­шет Каштанов), сколько с точки зрения моральных и иных последст­вий публикации документов по истории XX столетия для всех тех, кто был причастен к их созданию, реализации, бытованию, важно отметить саму новизну постановки такой проблемы.

Серия работ историка русского Средневековья Н. Н. Покровского по проблемам подготовки документальных публикаций по истории XXв. поражает читателей экспрессией, необычными для многих за­нимавшихся подготовкой документальных публикаций по истории XX столетия педантизмом и острыми обобщениями в трактовке классических проблем археографии¹³. Далее мы постараемся их про­комментировать. Здесь же важно подчеркнуть, что Покровский сумел

и, нииу показать, что нет никаких принципиальных различий меж-ц)\со1 рафией русских документов Средневековья и археографией .и» и кой документации. Тем самым, как и в книге Каштанова, была

II......мопстрирована закономерность единства принципов и мето-

10111 к пиотовки документальных публикаций независимо от времени

• 11.1 пня входящих в их состав документов. Только в данном случае ,11 и копомерность была доказана не в географическом, а вхроноло-11ГН1 ком плане.

Доказательно и вполне естественно, если следовать логике раз-цитии носителей и способов фиксации информации, появление И последние годы работ, специально посвященных вопросам публи-I шип, так называемых технотронных документов — фотографий, 1И1 \ ментального кино, фонодокументов. Безусловным авторитетом г.! (работки этого направления в археографии является В. М. Магидов, обобщивший свои изыскания в недавно вышедшей книге¹⁴. Небеспо-н ню отметить несколько общих соображений, возникающих после | г чтения. Несмотря на то, что она основана на эмпирической базе шкументальных публикаций технотронных документов, вышедших и гнет до начала 90-х гг. XXв., и практически игнорирует аналогич­ные публикации последних 15 лет, в том числе и электронные, автор фактически установил (нигде этого, правда, прямо не формулируя) г пп 1ство принципов подготовки документальных публикаций пись­менных и технотронных документов. Три соображения Магидо-м.| особенно важны. Во-первых, он ставит вопрос о необходимости Не иллюстративного, а обоснованного определенными критериями отбора технотронных документов для публикации, предлагая неко-юрые из них. Во-вторых, он призывает к строгому соблюдению оп­ределенных принципов пояснения, комментирования технотронных юкументов при их публикации. И, наконец, в-третьих, автор требу­ет обязательного установления взаимосвязей между помещенными н документальную публикацию (в основном Магидов подразумевает под документальной публикацией историческое сочинение) письмен­ных и технотронных документов, или, если это публикация исключи-гельно технотронных документов, — взаимосвязей между ними.

Соображения Магидова вместе с наблюдениями Покровского И Каштанова для нас важны своей, может быть, каждым из этих авто­ров не осознанной, методологической составляющей: не существует археографии древней, средневековой, нового и новейшего времени, летописей, актов, мемуаров, переписки, фото-, кино-, фонодоку­ментов, художественных произведений, плакатов — существует еди­ная научная дисциплина, призванная сделать публичным документ любого времени, любого вида и любой формы в понятном и обще­принятом виде. Разумеется, были, есть и будут в каждой из таких групп документов свои нюансы их опубликования, свои особенно-

8

19сти их публичного бытования, но в целом и в общем их публикация, их обнародование подчиняются неким общим закономерностям. По казать их и попытался автор в этой книге.

Возможно, работа Каштанова для тех, кто занимался русским Средневековьем, не была откровением с точки зрения классической методологии археографии. Но статьи и выступления Покровского об археографии документов XX столетия должны были оказаться замеченными. Так и случилось. Федеральная архивная служба Рос­сии подготовила и провела специальную конференцию по пробле­мам публикации документов по истории XX века. Сегодня, когда ее материалы изданы¹⁵, остро чувствуется неудовлетворенность резуль­татами данного мероприятия. Во-первых, в главном докладе, с ко­торым выступил автор настоящей книги, основное внимание было уделено организационным аспектам подготовки документальных публикаций по истории XX столетия, и лишь бегло — актуальным теоретико-методическим проблемам археографии. Во-вторых, кон­ференцию блистательно проигнорировали составители тех публи­каций, которые Покровский дипломатично назвал «торопливыми», «далекими от академической строгости». В-третьих, доклады и сооб­щения участников конференции, очень интересные и поучительные для прикладной археографии, все же в своем подавляющем боль­шинстве не затронули основные теоретические постулаты этой науч­ной дисциплины.

Доклад академика РАН А. Н. Яковлева об издании фондом «Демо­кратия», им возглавляемым, серии сборников документов по истории России — СССР и его обсуждение на Президиуме РАН, вне всякого сомнения, можно считать эпохальными в истории отечественной ар­хеографии. Однако не в докладе, а скорее, в вопросах к нему и вы­ступлениях как раз и были поставлены те самые кардинальные про­блемы подготовки документальных публикаций, о которых страстно писал и которые пытался решать Покровский. Политизированная заданность доклада, равно как и высказываний многих из приняв­ших участие в его обсуждении, не позволили рассмотреть реальные современные проблемы археографии. Иначе говоря, научное знание правил публикации документов свели к обсуждению правил их ин­терпретации. Поэтому не случайно и сам докладчик, и те, кто под­готовил отчет о заседании Президиума РАН по докладу Яковлева, попросту перепутали «археографию» с «историографией».

Этот печальный факт, собственно говоря, и подвиг автора настоя­щего исследования на его написание. Автор доволен тем, что тезисы настоящей работы опубликованы в ряде стран¹⁶, а в России вызвали пусть вяловатую, но все же полемику¹⁷.

Глава 1

Археография как научная дисциплина

Основные археографические понятия

Термин археография (от греческого агсЬаюк — древний и §гарпо — пишу) в русском языке был впервые употреблен в 1807 г. профессором Московского университета Н.Ф. Кошанским. В его переводе книги французского историка А. Милленя «Руководство к познанию древ­ностей» этим термином было обозначено любое «объяснение памят­ников», под которыми понимались все «древности», исключая нравы и обряды прошлого¹. Выпускник Московского университета, слуша-н 'и, лекций Кошанского, будущий известный историк и археограф II. М. Строев в 1823г. в своем знаменитом выступлении в Обществе истории и древностей российских (ОИДР), содержавшем программу собирания, описания и издания письменных исторических источни­ков по российской истории, употребил этот термин уже только в свя-1И с описанием письменных памятников².

Так в самом начале использования в русском языке термина •■археография» за ним закрепились два его понимания: «широкое» И «узкое», с некоторыми впоследствии принципиальными моди­фикациями. Строевское «узкое» понимание термина сначала было вытеснено и, применительно к описанию письменных памятников, заменено термином «библиография» (поскольку эта наука разви­валась более интенсивно), а затем это «узкое» понимание транс­формировалось в научную дисциплину, занимающуюся вопросами публикации письменных исторических источников. «Широкое» же милленевское понимание термина «археография» со временем так­же было вытеснено: термин стал обозначать разработку вопросов собирания, описания и издания письменных памятников. Одна­ко развитие в России архивоведения и архивного дела, органично включивших в себя вопросы собирания (комплектования) и опи­сания (научно-технической обработки) письменных памятников, уже в наше время не оставило шансов на «широкое» понимание этого термина.

Вероятно, в этой главе не стоило бы более подробно останавли­ваться на нашей трактовке понятия «археография», если бы именно эта трактовка не стала едва ли не самой главной темой обсуждения

9после публикации тезисов настоящей работы. Это заставляет пол робно рассмотреть точки зрения и аргументы наших критиков.

Статья И. В. Поздеевой³, одна из последних по времени опублико вания, вероятно, по причине более длительного обдумывания явля ется и наиболее хитроумной в части оценки моих тезисов. Она завер шается справедливой мыслью о том, что «на рубеже III тысячелетия остро необходим не "передел сфер влияния", а осмысление места и роли, задач и методов многих научных и научно-практических дис­циплин». И автор не стремится к какому-либо «переделу», а всего лишь пытается отстоять за понятием «археография» обозначение той сферы научной деятельности, которая связана с поиском, описани ем и изданием «множества письменных памятников» (надо полагать, рукописных и старопечатных книг прежде всего). Во имя этого По-здеева, отмечая спорность многих моих мыслей, все же склонна счи­тать, что они вполне справедливы в отношении «эдиционного архи­воведения» — публикации «сотен тысяч единиц архивов».

В основе «развода», по мнению Поздеевой, понятий «археография» и «эдиционное архивоведение» лежит тезис об объективном расхож­дении их задач и методов. Это «расхождение», как можно понять, автор видит в том, что признаваемая им «археография», во-первых, имеет дело с «памятниками», выполняющими «креативную, интегра­ционную и т.п. функции в духовной сфере человеческой жизнедея­тельности», во-вторых, эти памятники представляют собой «единство типичности и неповторимости», и, в-третьих, для них характерно от­сутствие «абсолютно одинаковых списков рукописного текста».

Рассмотрим в отдельности каждый из признаков своеобычности археографии в толковании Поздеевой.

Первое. Любой документ, в том числе документальный памят­ник — от грамоты Ивана Калиты, «Сказания о Мамаевом побоище» до письма Л. Н. Толстого и приказа руководителя учреждения — разу­меется, выполняет многообразные, включая креативные и интегра­ционные, функции. Тем более любой документ, будь то рукописная или старопечатная книга, фотография, киносюжет и т.д., является продуктом «духовной сферы человеческой жизнедеятельности».

Второе. Любая эпоха оставляет нам документы, в которых имеется «единство типичности и неповторимости». Современные, столетней или двухсотлетней давности судебные дела, например о кражах иму­щества, раскрывают типичное, старое как мир явление. Но по об­стоятельствам и технике совершения подобного рода действий каж­дое из них неповторимо.

Третье. Возможно, электронный документ обеспечивает абсолют­ную аутентичность текстов одного и того же документа. Но вот даже позитивные изображения одного и того же фотодокумента такой аутентичности не имеют. Не говорю о письменных документах ново-

22

........шспшего времени: их в разных редакциях и разных вариантах

Имеем I оолее чем достаточно, чтобы продемонстрировать «отсутст-|н. и н о потно одинаковых списков рукописного текста».

1.1М1М образом, аргументы Поздеевой об особом статусе трактуе-.....| ею археографии оказываются несостоятельными в части свое-нор.! |пя объекта. Если под «памятниками» (как можно догадывать-|Ц рукописными и старопечатными книгами) Поздеева понимает рукописные и старопечатные книги (хотя в тексте автор упоминает НО го лишь «рукописный текст»), то обозначение сферы их позна­нии панно известно и общепризнанно. Это книговедение. Однако щтор, отстаивая свое понимание археографии, говорит о ее «трех­членном» содержании: собирании, описании, издании «памятни-I пи.. Но в чем отличие такой археографии от архивоведения, раз-||.юлтывающего принципы комплектования архивов, в том числе (Окументами личных архивов, принципы описания документальных комплексов? Только лишь в конкретных методиках, часть которых I I ому же совпадает.

Для придания авторитетности своей позиции автор цитирует сло­на Каштанова: «Несмотря на наше стремление ограничить предмет науки археографии, нельзя не признать, что все три функции тради­ционной археографии обладают известным единством целей, и если поисковая археография составляет первый этап работы над введени­ем письменного памятника в научный оборот, то описательная ар­хеография является вторым ее этапом, часто находящим выражение в печатных описях, каталогах, перечнях, обзорах. Третий этап этого движения источника из неизвестности в известность состоит в его из­дании, что и служит предметом теории и практики... археографии... в узком смысле этого слова». Поздеева напрасно с сочувствием про­цитировала эти слова Каштанова, ибо несколькими строками выше тот же автор пишет: «Современная археография не ограничивает свой объект "древними" письменными памятниками, распространя­ясь на все письменные источники вообще. Кроме того, по традиции, идущей от Строева, еще и теперь поиск рукописей и старопечатных книг иногда определяется как "археография". Сравнительно недав­но возникло понятие "полевая археография" (поиск документов в "поле", т.е. у населения определенной территории). Его антитезой служит реже употребляемый термин "камерная археография" (поиск документов в государственных архивохранилищах). Может быть, по­иск письменных источников было бы лучше определить терминами "эвристика", "камерная эвристика". Что же касается научного опи­сания письменных источников, то эта сфера деятельности относится, скорее, к архивоведению, чем к археографии»⁴. Как видим, позиция Каштанова далеко не однозначна и уж во всяком случае не совпадает с позицией Поздеевой. Кстати говоря, ссылки на публикации по ар-

9хеографии в толковании Поздеевой на страницах «Археографически го ежегодника» также выглядят двусмысленно: здесь более чем доста точно публикаций документов нового и новейшего времени.

Как и Поздеева, В. А. Черных⁵ также отстаивает толкование по нятия «археография» в смысле специальной историко-филологиче ской дисциплины, занимающейся собиранием, изучением, описани ем и изданием «документальных памятников истории и культуры», под которыми, как можно понять, он подразумевает «авторские ру копией», «рукописные и редкие книги», включая «отдельные доку менты в качестве самоценных памятников материальной и духовной культуры». Однако в отличие от Поздеевой, Черных склонен при знать, что «археография в узком смысле» этого слова также закрепила за собой право обозначать специальную дисциплину, занимающуюся «вопросами публикации (издания) исторических источников (пре­имущественно письменных)». Простим автору явную небрежность в этой дефиниции, связанную с тем, что «документальные памятни­ки» есть также не что иное, как «исторические источники». Но важ­нее другое: Черных полагает, что «археография в узком смысле» это­го слова должна обозначать, если мы правильно поняли, издание в первую очередь делопроизводственных документов. Во всяком случае, так можно понять его слова: «Вместе с тем с точки зрения "широкого" понимания археографии собственно археографически­ми публикациями следовало бы, наверное, назвать научные издания отдельных уникальных письменных памятников (летописей, юриди­ческих актов, рукописей научного, литературного, мемуарного, пуб­лицистического содержания), но не сборники архивных документов, которыми преимущественно занимается "археография в узком пони­мании"».

В основе такого толкования лежит исходный методологический тезис Черныха о различии «предмета и масштаба рассмотрения объ­екта» у архивоведения и археографии в ее широком понимании. Это различие он видит в том, что «архивоведение и архивное дело зани­маются не отдельными самоценными документами как памятника­ми истории и культуры, а преимущественно крупными комплексами документов — делами, фондами, архивами, архивным фондом стра­ны в целом».

Если следовать логике В. А. Черныха, нам немедленно следует вне­сти изменения вдефиниции целого ряда архивных терминов. Но нуж­но ли это? В отличие от своих оппонентов, рассуждающих катего­риями «мне это понятие нравится», «мне это понятие не нравится», предпочитаем разобрать, проанализировать то или иное понятие.

Первое. Разве рукописная книга, включившая в свой состав раз­личные произведения, не представляет собой все то же «дело», ко­торое может быть описано и «подокументно» (по произведениям),

24

ц просто как «сборник»? И, наоборот, разве «дело» не может быть пр. п гаилено всего лишь одним документом, тянущим на фолиант? ' 1|,мпн)ведческой точки зрения, и в том, и в другом случаях мы ре-■ ц.по имеем дело с «единицей хранения».

Второе. Разве Музейное собрание Российской государственной "ничиотеки, территориальные и личные коллекции рукописных I щи, коллекция грамот Коллегии экономии и проч. и проч. не явля-|Щ| II всё теми же «крупными комплексами», фактически коллекция­ми фондами, которыми занимается «археография в широком смыс-|. н ого слова в понимании В. А. Черныха?

Третье. Разве Археографическая комиссия РАН, готовя Сводный | налог славяно-русских рукописей, не стремится включить в него Не только отдельные совокупности, но и целую часть Архивного фонда нашей страны, а то и более?

Как видим, дело не в разности «масштаба рассмотрения» архи­воведением и «археографией в широком смысле» своих объектов и предметов. Тогда в чем же? Да ни в чем! Просто нам много лет навя-и.шали надуманную и путаную конструкцию, описывающую особен­ности одного булыжника в булыжной мостовой. А мы по лености ума своего об этом не задумывались.

Умная и аргументированная критика «широкого» и «узкого» по­нимания археографии, в интерпретации Черныха и Поздеевой, с не­сколько иных позиций содержится в статье Г. И. Королева⁶.

И. И. Глебова, подключившаяся с небольшим опозданием к дис­куссии вокруг опубликованных тезисов настоящей книги, справед­ливо и, на мой взгляд, не без сарказма заметила, что оппоненты в ее центр «неожиданно» поставили «совсем не те проблемы, которые (на наш взгляд) были определяющими в авторском замысле». «Вы­яснение того, что есть "факт археографии" и каково его значение в современном мире (а это и было целью В. П. Козлова), — продол­жает она, — свелось к разрешению старой "внутренней" пробле­мы: что важнее — археография в ее широком или узком понимании (интерпретации)». По ее мнению, острота дискуссии вокруг этого вопроса выглядит со стороны оппонентов «нарочитой», а их актив­ность — вынужденной, объясняемой «историографической уязвимо­стью их позиций» в связи с тем, что «широкое» толкование термина археография «не нашло столь же широкого теоретического обосно­вания — это особенно очевидно сравнительно с теоретической про­работанностью эдиционной археографии». Не вызывает у Глебовой энтузиазма и призыв Поздеевой «размежеваться», т.е. «признать факт существования двух специальных дисциплин, "волею судеб" полу­чивших одинаковое название». Здесь автор вполне солидарен с нами, отмечая, что такое «размежевание» «нарушает целостность дисцип­лины "археография", вносит терминологическую сумятицу»⁷.

10Вполне удовлетворенный неожиданной позитивной оценкой своих аргументов в споре с оппонентами по поводу «археографии-со стороны Глебовой автор книги не находит существенных расхож дений своего понимания и ее интерпретации этой дисциплины. Гле-бова видит в ней «самостоятельный и социально значимый феномен » и по существу иными словами повторяет высказанные нами в тезисах этой книги мысли о том, что археография является посредником ме­жду современностью и прошлым, делая это прошлое «публичным», обеспечивает связь между историческим источником и пользовате­лем и т.д.

Появление единомышленника, пусть не во всем нежданного и не­ожиданного, вдохновляет и позволяете еще большим воодушевлени­ем поразмышлять об археографии.

С учетом вышесказанного сегодня под археографией мы вправе понимать научную дисциплину, занимающуюся изучением документаль­ных публикаций как одного из проявлений человеческого духа, разра­боткой принципов, методов, способов их подготовки (теоретическая археография), а также их реализацией (прикладная археография).

Археография имеет дело с документом. Документ является одним из величайших изобретений человечества, сравнимым, например, с изобретением колеса. Появление документа явилось прямым след­ствием возникновения письменности, которая в свою очередь пред­ставляла собой новый и в определенном смысле более совершенный, после речевого, способ коммуникации людей.

Тем не менее, несмотря на то, что документ стал одним из древ­нейших изобретений человечества, до сих пор не существует его об­щепринятого толкования с учетом всего того многообразия типов, видов и форм документов, которые человечество выработало со вре­мени его изобретения. Различные определения документа, которые существуют сегодня в законодательстве, нормативной, методиче­ской, научной литературе и обыденном сознании⁸, можно свести к нескольким толкованиям.

Первое. Документ — это все то, что создано и создается челове­ком как сознательное (механизмы, объекты недвижимости, соб­ственно документы и проч.) или бессознательное (например, от­печаток ступни человека в застывшей лаве вулкана) отражение его жизнедеятельности.

Второе. Документ — это информация, закрепленная различными способами (письмом, фотоаппаратом, видеозаписью, звукозаписью, рисунком, графическим изображением и т.д.) на различных носите­лях (камне, бересте, папирусе, коже, бумаге и др.), при этом под ин­формацией понимаются не все сознательные или бессознательные следы человеческой жизнедеятельности, а некие структурированные создателем документа сообщения.

10

Третье. Документ — эта информация, закрепленная различными п.» обами на различных носителях, с реквизитами, позволяющими ц идеи I пфицировать, т.е. некое структурированное создателем доку-

......1 сообщение, обязательно снабженное одним или несколькими

.......(принятыми элементами персонификации информации — за-

........жом, автором, адресатом, бланком, печатью, подписью и т.д.,

Придающим ему, т.е. документу, определенную знаковую, юридиче-. | ую, административную значимость.

Четвертое. Документ — это информация, зафиксированная на шобом носителе посредством любой системы письма или иным * пособом (клинопись, пиктография, иероглифы и т.д.).

Для темы нашей книги важно проанализировать каждое из таких Толкований. Первое из них фактически размывает понимание доку­мента и, приравнивая его к памятникам материальной культуры че-миечества и даже памятникам культуры вообще, фактически лишает документ специфических, присущих только ему, функциональных особенностей, о которых мы скажем ниже.

Второе толкование справедливо ограничивает первое, вводя важ­ный специфический признак документа — присущее ему свойство наличия информации как структурированного сообщения. Тем не менее в качестве определяющих признаков документа оно указывает информацию и способ ее фиксации и лишь третьим — носитель этой информации. В принципе с позиций археографии это определение могло бы считаться вполне приемлемым.

Третье толкование ограничивает второе, видя в документе не про­сто информацию как структурированное сообщение, но структу­рированное сообщение, имеющее определенную воспринимаемую и признаваемую знаковую составляющую.

Второе и третье понимания документов вполне приемлемы с позиций археографии. Однако они в архивоведческом отношении имеют один общий недостаток. В качестве первичного и опреде­ляющего признака документа они видят его информацию. Признак носителя документа, определяющего документ как физический объект, физическую реальность, для них является вторичным. Ме­жду тем, с точки зрения учета документа, организации его переме­щения, хранения, нередко самоценности носителя, этот признак является равнозначным с информацией. Он имеет значение и в ар­хеографическом отношении, поскольку через него устанавливается и определяется стратиграфия документа среди других документов. Кроме того, третье толкование игнорирует возможность сущест­вования документа, информация которого еще не идентифици­рована, либо принципиально не может быть идентифицирована, например, в отношении автора документа, времени его создания и даже содержания.

27Четвертое толкование документа необоснованно сужает его пони мание, исключая из состава документов аудиовизуальные докумеи ты, представляющие собой все те же структурированные сообщения, зафиксированные с помощью особых технических средств.

Таким образом, все приведенные выше определения документ страдают несовершенством, потому что имеют либо чрезмерно рас ширительный (как первое толкование), либо утилитарно-прагмати ческий характер. Однако нельзя не заметить трех общих элементов каждого из таких определений. Первое состоит в том, что документ представляет собой материальный объект, второе видит в нем инфор мацию и третье признает, что эта информация должна быть струк­турированным сообщением.

Исходя из этих предварительных замечаний, мы можем опреде­лить документ как материальный объект, выступающий в качестве носи­теля информации в виде определенного структурированного сообщения. Последнее задается целевыми установками автора документа, тради­циями, техническими возможностями, правилами и нормами места, времени и обстоятельства создания документа, материальным пред­метом, на котором зафиксирована различными способами информа­ция как продукт исключительно интеллектуальной, мыслительной деятельности человека. И с археографических, и с архивоведческих позиций такое определение документа важно по нескольким причи­нам. Во-первых, признание документа как материального объекта означает необходимость и возможность его учета, классификации, поиска, представления пользователю, а также признание самостоя­тельной значимости и ценности такого объекта. Во-вторых, инфор­мация документа как структурированного сообщения, согласно это­му определению, подчиняется достижению некоей цели, которую преследует при его создании автор.

Цель, ради достижения которой создается документ, определяет выполняемую им функцию. Функциональная заданность документа является его фундаментальным признаком, носящим всеобщий ха­рактер для всех документов.

Подобно тому, как в живой природе приспособляемость к окру­жающим условиям является всеобщим признаком любых проявле­ний живой материи, функция регулирования фактов, событий, яв­лений, процессов действительности является всеобщим признаком для всех документов. Она имеет более частные проявления.

Функция связи, общения, информирования была и останется важнейшей функцией документа. Благодаря этой функции осуще­ствляется обмен информацией во времени и пространстве между людьми, их сообществами и организационными структурами та­ких сообществ, оперативное доведение необходимой информации до заинтересованных корреспондентов с ее возможной последую-

2Х

1111 " фамсформацией в виде различных форм агрегирования в дру-'п юкумснтах.

Другой древнейшей функцией документа является функция н ||.|'п.пости — сохранения и передачи знаний и представлений .....ре и человеке.

Еще одна функция документа — организационно-распоряди-■ иная, т.е. организующая, упорядочивающая текущую жизнедея-И и.носи, личности, общества, государства на основе определенных Привил и норм и реализуемая в таких документах, как законы, указы, щи кшовления, приказы и т.д.

Как правило, организационно-распорядительная функция до-I \ мента носит властный характер, порождая диффузный пучок доку­ментов, — комплекс новых документов разного уровня происхождения, 1ч 1>.окающих их исполнительно-распорядительную функцию.

В человеческой жизнедеятельности важное значение имеет опи-|.цельная функция документа, обеспечивающая фиксацию состоя­ния факта, события, явления, объекта, процесса в определенный мо­мент их бытования.

По мере развития человечества для него все более важным ста­новилось предвидение своего будущего состояния, в результате чего появились документы с прогностической функциональной задан-ностью. Это же развитие привело к возникновению документов, выполняющих особые, специфические функции, связанные с чело­веческой жизнедеятельностью. Функцию проектирования и конст­руирования объектов и механизмов выполняют научно-технические документы, функцию образного восприятия мира и человека и пере­дачи их видения — документы личного происхождения.

Функциональная, т.е. целевая заданность документа определяет его тип, вид и форму. Под типом документа мы понимаем его при­надлежность к одному из двух наиболее общих классов документов: класс документов, регулирующих жизнедеятельность личности, об­щества, государства и отражающих результаты такого регулирова­ния, и класс документов, отражающих духовную жизнь общества. В первом случае речь идет о документах официального происхожде­ния, во втором — о документах личного происхождения.

XX век демократизировал процесс фиксации настоящего преж­де всего за счет документов личного происхождения, среди которых важное место заняли дневники и мемуары «рядовых людей». Дневни­ки Анны Франк, Тани Савичевой, Нины Луговской, Георгия Эфрона потрясают своим воспроизведением современности, ставшей для нас историей. Характеризуя этот ранее крайне редко возникавший вид исторического источника, автор одного из предисловий к публика­ции дневника Луговской, Л.Улицкая блестяще обозначает его осо­бенность. «Большая история, — пишет она, — рассматривается че-

12рез судьбу отдельного, частного человека — не вождя, полководца, философа или писателя, а одинокой незначительной песчинки. Эти люди, истории не делающие, но в ней пребывающие. Они — свидете ли случайные, ненамеренные и, в силу ненамеренности, потрясающе правдивые»⁹.

Замеченное Улицкой — есть не что иное, как «история повес дневности», история не судьбоносных решений коммунистическом партии, советского государства и их воплощения в жизнь, а сама конкретная жизнь в ее обычных проявлениях. Архивист и археограф в таких случаях должны быть всегда начеку — в таких документах «пахнет человечиной», по образному выражению М. Блока, и этоп запах должен быть сохранен, потому что он не просто естественен. Он истинен, а значит, должен стать известным.

Под видом документа понимается совокупность документов, объ­единенных общими признаками структурирования их информации в зависимости от целевой заданности, эмпирически закрепленных в процессе человеческого развития различными названиями, с при­сущими для каждого из таких названий формулярами, структури­рующими сообщения — приказ, протокол, письмо, отчет и т.д.

Под формой документа подразумевается способ передачи доку­ментом структурированного сообщения. Это может быть письменный документ, в котором информация графическим способом закрепле­на на камне, пергаменте, бумаге, ткани, бересте и другом носителе. Это может быть аудиовизуальный документ, в котором информация закреплена на особых носителях с помощью особых технических средств (фото-, кино, видео-, фонозаписей). Наконец, следует ука­зать электронный документ, способный благодаря высочайшей тех­нологичности существовать сам по себе в сверхтехнологичной среде бытования и одновременно благодаря этой среде трансформировать­ся на иные носители либо трансформировать в свою форму бытова­ния любой другой названный выше вид документов.

Свою функциональную заданность в процессе своего бытования документ реализует в одной из двух степеней.

Закрытая, непубличная степень бытования документа в качестве регулятора или фиксатора действительности, означает ограничение известности, доступности его информации, а следовательно, и реали­зуемой им функции, по соображениям сохранения государственной или иной охраняемой законом тайны, или иным ограничениям, ко­торые вправе установить автор, владелец, собственник или распоря­дитель документа.

Публичная степень бытования документа в процессе реализации возложенной на него функции означает его бытование в рамках от­крытой документационной системы, существующих норм и правил, не предусматривающих каких-либо ограничений на знакомство

12

| ним Публичная степень бытования документа связана с его об-|| фодованием либо в качестве объективно присущего ему свойства |й11 ь и шестым всем и каждому, например, закон, либо по каким-то

.....1м соображениям, вызывающим необходимость обнародования

им \ мента или обеспечения иной формы доступа к нему.

Являясь продуктом мыслительной деятельности человека, до-I \мсп1, независимо от его типа, вида, формы, степени бытования, ртражает все особенности такой деятельности вообще и его кон-| рстного автора, в частности. Не существует идеального документа ВПределенного типа и вида. Каждый документ в процессе создания Отражает не только правила, стандарты, традиции, но и индивидуаль­на. 11, его автора.

( учетом сказанного выше следует подчеркнуть несколь­ко важных моментов понимания документа с позиций археогра­фии и архивоведения.

Первое. Для археографии и архивоведения в равной мере имеет течение документ как материальный объект — носитель информа­ции и документ как информация, закрепленная на определенном рбъекте-носителе. В первом случае возникает необходимость разре­шения вопроса о хранении, учете и определении стратиграфии тако-ю объекта, недопущении его разрушения, создании возможностей его реставрации и указании на реализацию такой возможности при публикации. Во втором случае встает вопрос об оценке такой инфор­мации с точки зрения ее полезности и значимости после утраты доку­ментом своего первоначального целевого назначения, организации ее поиска и использования.

Второе. Структурирование информации в документе в соответст­вии с возложенной на него функцией, его закрытая или публичная степень бытования в качестве оперативного регулятора фактов, со­бытий, явлений, процессов современности делают документ особым объектом познания, лишь пересекающимся с другими формами, ти­пами и видами фиксации информации, например, с книгой.

Любой документ в качестве материализованного продукта мыс­лительной деятельности человека может быть включен в одну из двух самых общих ячеек классификации: относящейся к сфере регулиро­вания жизнедеятельности личности, общества, государства или от­ражающей духовную жизнь общества. Между этими двумя классами нет принципиальной разницы. Важно, что их объединяют общие за­кономерности создания.

Жизнь любого документа имеет три фазы: создание, бытова­ние и покой.

Фаза создания документа, как правило, проходит три этапа: возник­новение замысла документа с целью реализации возложенной на него функции, реализация этого замысла, сопровождаемая возникновени-

31ем вариантов текста документа, и оформление одного из таких вари антов на основе определенных юридически зафиксированных норм когда речь идет об официальном документе (бланк, подпись, печать, регистрационный номер и др.), либо с помощью традиционно обще­принятых физическими и юридическими лицами знаковых элементов (например, подписи, условного символа и др. в частной переписке).

С позиций археографии, архивоведения и источниковедения фаза создания документа имеет очень большое значение. Возникшие в этой фазе варианты текста документа не всегда, но очень часто име ют принципиально важный интерес, т. к. дают скрытое в окончатель но оформленном документе знание — знание о процессе его подго товки, о трансформации целей и задач созданного в конце концов документа, трансформации идей, интерпретации фактов, событий, явлений, процессов, которым посвящен документ. Архивоведение-призвано обеспечить сохранение такого знания, археография и ис­точниковедение делают его известным и доступным для сопоставле ния и объяснения.

После фазы создания документа начинается фаза его бытования Она состоит из двух этапов. Этап собственно оперативного бытова ния документа отражает его функционирование в качестве регулято­ра фактов, событий, явлений, процессов действительности. В этой фазе документ прямо и непосредственно выполняет свое предназна­чение — те самые целевые функции, ради реализации которых он был создан. Такое бытование может быть как одномоментным, например личное письмо информационного характера, так и многомоментным. например законодательный акт, организационно-распорядительный документ, литературное произведение. Уже на этом этапе документ может бытовать как в опубликованном, так и в неопубликованном видах, а также сохранять приданную ему в момент создания степень публичности или принципиальной непубличности.

Для этапа собственно оперативного бытования документа при­сущи некоторые особенности, важные и для археографии, и для ар­хивоведения. Во-первых, этот этап, как правило, сопровождается движением документа в запрограммированном и ^запрограмми­рованном направлениях, в процессе которого возникают его раз­личные, в том числе информационные взаимосвязи с другими доку­ментами. Такое обязательное движение документа в конце концов определяет его стратиграфию среди других документов. Во-вторых, это движение, как правило, приводит к нарушению неприкосновен­ности документа через реакцию на него со стороны его адресатов. Это нарушение неприкосновенности отражается в резолюциях, пометах, иных общепринятых или неожиданных вмешательствах, например в сознательном уничтожении части текста, его вымары­вании и т.д. Иначе говоря, нарушения неприкосновенности доку-

32

Мента на этапе его собственно оперативного бытования приводят Iш><> к приобретению им дополнительной информации, либо к ее час I пчпой утрате, что является чрезвычайно важным для его быто­вания уже в качестве исторического источника в археографии, ар­хивоведении и источниковедении.

Практическое документоведение, архивоведение, археография, исючниковедение очень давно уловили значимость нарушения не­прикосновенности документа на данном этапе его бытования для по­стижения фактов, событий, явлений, процессов прошлого и настоя­щего (например, покрытые специальным раствором резолюции российских императоров на представленных им для рассмотрения документах означали судьбоносную значимость этих резолюций, не­разрывно связанных с самими документами). Одним из критериев печного сохранения документа издавна считается критерий наличия на нем свидетельств его оперативного бытования. Он же является обязательным при фильтрации списков документа для документаль­ной публикации — в нее обязательно войдет тот список, который имеет резолюции, пометы, другие следы нарушения его неприкос­новенности. Он также необходим при источниковедческом анализе документа, демонстрируя воздействие нарушения его неприкосно­венности на реальные факты, явления, события, процессы.

Однако рано или поздно этап собственно оперативного бытова­ния документа неизбежно переходит в этап, характеризующий его оперативное бытование в качестве уже архивного документа, т.е. до­кумента, хранящегося в архиве. Архивный этап оперативного бытова­ния документа характерен, например, для правовых актов (законы, книги записи актов гражданского состояния, договоры и т.д.). В этом случае архивирование документа, т.е. определение его стратиграфии среди других документов — в деле, комплексе дел, фонде, его иден­тификация, т.е. описание, являются не чем иным, как обеспечением оперативного бытования документа в иной, нежели до этого, инфор­мационной среде.

Важнейшей характеристикой архивного этапа оперативного бы­тования документа является его большая, в сравнении с доархивной, степень упорядоченности. На этом этапе документ обретает физиче­ские, логические и иные связи с другими документами, во-первых, и, во-вторых, в случае возникновения необходимости продолжения реализации тех задач, ради которых документ создавался, получает свойство эффективного адресного поиска. В этой ситуации наруше­ние неприкосновенности документа как реальная основа фиксации его оперативного бытования превращается в свою противополож­ность. Иначе говоря архивный этап оперативного бытования доку­мента предполагает, хотя и не может гарантировать, обеспечение его неприкосновенности.

³³ ООО мТретья фаза бытования документа связана с обретением им со стояния покоя. Фаза состояния покоя документа определяется как не востребованность документа для решения тех оперативных задач, ради которых он задумывался и создавался (для вариантов текста докумет а состояние покоя наступает после того, как один из таких вариантов начал реализовывать возложенную на него функцию).

Фаза состояния покоя документа определяет новые особенности его состояния.

Прежде всего, в фазе покоя документа определяется его даль нейшая судьба. Невостребованность документа создает естествен ную угрозу его ликвидации, уничтожения. Экспертиза ценности документа является не чем иным, как механизмом, инструментом, призванным нейтрализовать, предотвратить эту угрозу. В ее осно ве лежит идея не освобождения от ненужного хлама, а наоборот, выбор всего того, что рано или поздно — личности, обществу, го­сударству, человечеству через столетия и тысячелетия — обязатель­но потребуется или неизбежно пригодится для решения тех задач, о которых современный человек может и не догадываться. Это: трагический момент в бытовании документа, к сожалению, под­час решается субъективно, иногда даже волей одного человека. Его трагизм заключается в том, что любой документ представляет со­бой фиксацию субъективно отраженного мгновения действитель­ности. Это мгновение даровано человеку, обществу, государству Природой или Богом, как кому хочется считать, и потому должно быть бессмертно, как и жизнь во всех ее великих и малозаметных проявлениях. Но те же Природа или Бог ограничили человеческие возможности. По этой причине сохранение всех документов сего­дня немыслимо.

Итак, экспертиза ценности документа есть не что иное, как траги­ческое, но оправданное вмешательство в его судьбу. Вновь, как в фазе его собственно оперативного бытования, неприкосновенность до­кумента подвергается угрозе реального физического уничтожения. С большей частью документов так и происходит. Но благодаря экс­пертизе ценности остается малая толика документов, обреченных на вечное сохранение. Человечество экспертизой ценности доку­ментов в каждое мгновение своего бытия обеспечивает природ­ное или божественное предназначение на свое бессмертие — через скромную запись в книге актов гражданского состояния, благодаря письмам, мемуарам, дневникам, разветвленной и сложной системе организационно-распорядительной документации и т.д.

Документ, отнесенный к категории документов вечного хране­ния, в фазе покоя своего бытования вновь обретает свойство непри­косновенности, за исключением необходимости реставрационно­го вмешательства.

34

Фиш покоя документа означает понимание необходимости веч-

1М его бытования, неприкосновенности, а также изменение его

..... та шачения уже не как регулятора действительности, а каксвиде-

1ы I ва о действительности — субъективное, возможно, недостовер-|ци > фальсифицированное, но реально сохраненное и подлежащее н ранению. Память о произошедшем, зафиксированная в докумен-П I мповится теперь его главным функциональным предназначени-| II »той фазе документ становится гарантом своей аутентичности. || и| я он может вновь восстановить одно из свойств своей оператив-||| фазы бытования — свойство движения, это движение совершается | и архивно-информационной среде: из хранилища — в читальный 'м и реставрационную лабораторию, в лабораторию микрофиль-1ирования. При этом существующие системы правил и норм такого пин сипя обеспечивают предотвращение и недопущение какого-ли-

.....1мешательства в его неприкосновенность, а создание копии доку-

.....а для фонда пользования — гарантию почти абсолютного покоя.

Н определенных ситуациях архивный документ остается «вещью п I сие». Он может быть не описан и не зафиксирован в научно-спра-I"сиюм аппарате архива и, следовательно, неизвестен пользователю, I с конкретному физическому или юридическому лицу, а также их со-Юкупности — обществу, или находиться на особом режиме хранения (секретном, с ограниченным или доверительным доступом). Иначе говоря, пользователь далеко не всегда знает о существовании того ИЛИ иного архивного документа либо, зная или догадываясь, что он В1 п., не имеет возможности в силу ограничений ознакомиться с ним.

Описание архивного документа, снятие различных ограничений па доступ к нему — превращение архивного документа в публичный архивный документ — означают его переход в четвертую стадию сво­ею бытования — стадию исторического источника. Документ, транс­формированный в исторический источник, обладает по меньшей мере одним из четырех признаков:

— информация о его существовании является публичной или доступной любому пользователю;

— доступ к нему — свободный и равный для всех пользователей;

— стратиграфия — его место в системе других документов и до­кументальных комплексов (архивов, архивных фондов, дел, архивных коллекций) — строго и достоверно зафиксировано архивным шифром: указаниями на место хранения (архив), номер и название фонда, номер описи, номер дела, номер страницы (страниц);

— существует его документальная публикация — воспроизведение и тиражирование с максимально возможным сохранением всех осо­бенностей содержания и внешних признаков и конвоем — информа­ционным сопровождением в виде системы пояснительных элементов к документу (предисловие, комментарии, примечания, заголовок,

14архивный шифр и др.), которые обеспечивают коммуникативное/т, документальной публикации — эффективное взаимодействие документа и пользователя. При этом передача текста документа, т.е. зафиксиро­ванной в любой знаковой форме и любым способом информации, отра­зившей факт, событие, явление, процесс прошлого и настоящего, — одна из важнейших задач при его публикации. Не менее важно при публи кации документа как исторического источника представлять поль зователю вариант (варианты) текста документа, зафиксировавшие первую стадию его бытования¹".

Более или менее систематическая подготовка документальных публикаций в России связана с именем Петра Великого. Именно при нем началось обнародование документов публичного характера: царских и императорских указов, распоряжений высших и местных правительственных учреждений. Тогда же появились и первые до­кументальные публикации исторических источников: летописных записей, актового материала и др. Прикладная археография этого времени во многом определялась политическими интересами рос­сийского государства.

Личность Петра Великого и его преобразовательская деятельность почти сразу после его смерти и на протяжении всего XVIII в. стали те­мами документальных публикаций. Параллельно появлялись всё но­вые повидовые, тематические документальные публикации историче­ских источников более ранних эпох. Во второй половине XVIII в. были разработаны и частично реализованы проекты серийных докумен­тальных публикаций (летописей, актового материала, родословных книг и записей). Возникли первые государственные организации и общественные объединения, ставившие перед собой задачу подго­товки и издания документальных публикаций исторических источни­ков — Российская академия, кружок А. И. Мусина-Пушкина и др. Все чаще документальные публикации можно было увидеть на страницах периодических изданий. В конце XVIII в. появилось и первое перио­дическое издание, специализировавшееся на документальных публи­кациях, — «Древняя российская вивлиофика» Н.И. Новикова.

Накопленный опыт работы по подготовке документальных пуб­ликаций в это время послужил основой первых размышлений тео­ретико-методического характера. Прежде всего закрепилось понима­ние общественной значимости документальных публикаций вообще и исторических источников, в частности. Постепенно начал попол­няться понятийный аппарат прикладной археографии: появились та­кие термины, как «список» документа, «текст» документа, «разности» (варианты) текста документа, «подлинник» документа.

И рамках получавшей в России все большую известность герменев-..,, и приступили к обсуждению проблем «очищения» исторических и. и.чинков и их «критического», «восстановленного» от поздней-

.......аппаетований издания. Таким образом, к концу XVIII в. в Рос-

п11 обозначились первые ростки самоидентификации археографии | н некоего особого комплекса занятий, связанных с подготовкой пи \ ментальных публикаций¹¹.

II первой половине Х1Хв. в России наметившиеся тенденции Проявили себя уже как явление, оформившись во вполне самостоя-н щ.цую сферу практических действий и научных упражнений. Круг 11и ударственных организаций и общественных объединений, зани-ч 1ШНИХСЯ подготовкой документальных публикаций, резко расши-вился. Более разветвленным становится понятийный аппарат ар-м .и рафии, приобретая элементы системности. Появляются первые работы, специально посвященные методам подготовки документаль­ных публикаций. Ряд специальных вопросов археографии перехо-1М1 в ранг дискуссий. Уже не исключением, а правилом оказывается и прстико-методическое обоснование выбиравшихся археографами принципов и методов документальных публикаций.

Во второй половине XIX — начале XXв. археография окончатель­но оформилась в качестве научной дисциплины. В это время возни­кают и успешно реализуются грандиозные серийные проекты доку­ментальных публикаций, разрабатываются первые правила издания не только конкретных документов, но и их определенных видов, на­чинают читаться первые курсы археографии.

На протяжении XX столетия в России шел достаточно интенсив­ный процесс осмысления археографии как специальной историко-филологической дисциплины. Несмотря на то, что это осмысление происходило только в рамках марксистской методологии, важно подчеркнуть тенденцию к установлению определенных закономер­ностей, единых принципов подготовки документальных публикаций документов разных эпох и разных видов, что также является одним из признаков самоидентификации археографии как научной дисци­плины, поскольку демонстрирует универсализм таких принципов в отношении большого разнообразия документов. Наиболее ярко это отразилось в подготовке правил издания исторических источников, представлявших собой попытку универсального подхода к подготов­ке документальных публикаций¹².

***

В XVIII—XIX вв. отечественная археография развивалась обо­собленно от зарубежной, хотя воздействие зарубежной археографии на российскую в сфере теоретических изысканий, методических

37

15навыков и практических действий в области подготовки докумеп тальных публикаций трудно оспаривать. Так, известная публикация Румянцевского кружка «Собрание государственных грамот и догово ров» появилась под влиянием аналогичных германских, французских и английских изданий.

В XX в. произошли существенные изменения в таком взаимо действии. Решающую роль сыграли здесь два фактора: во-первых, сложившаяся в мире практика трансграничных документальных пуб­ликации — публикаций, основанных на архивных документах двух и бо­лее стран (например, межмидовские документальные публикации), и, во-вторых, демократические преобразования в России начала 90-х годов прошлого века.

Трансграничные документальные публикации, несмотря на эле­менты политизации, готовились и готовятся в рамках совместно вы­рабатываемых правил. Это означает признание универсальности, всеобщности принципов подготовки документальных публикаций, что, в свою очередь, лишний раз свидетельствует о самоопределе­нии археографии как специальной научной дисциплины. Примером трансграничной документальной публикации является книга «Со­ветский Союз и венгерский кризис 1956 года»¹³, в которой помимо 200 документов российских архивов опубликовано около 40 докумен­тов венгерского происхождения, в том числе стенограммы заседаний руководящих органов Венгерской партии труда, протоколы заседаний венгерского правительства и т.д. Эти документы позволяют увидеть события в Венгрии 1956 года глазами не только советской стороны, но и венгерской, понять, насколько последняя шла в русле советских рекомендаций и действий. Другой пример того же рода — публика­ция «Советско-израильские отношения»¹⁴, посвященная событиям 1941 —1953 гг. и включившая почти с равной массой документов доку­менты из архивов России и Израиля. По некоторым темам свойство трансграничности документальных публикаций должно быть обяза­тельным. Это касается в первую очередь фактов, событий, явлений, процессов, так или иначе в прошлом затронувших две или более стран. С этой точки зрения следует признать, что составители та­ких документальных публикаций, как «СССР и германский вопрос. 22 июня 1941 г. — 8 мая 1945 г.», «Три визита А. Я. Вышинского в Буха­рест. 1944—1946», существенно обеднили свои издания, отказавшись от помещения в них документов зарубежного происхождения¹⁵.

С сожалением следует признать, что трансграничные докумен­тальные публикации даже в нашу эпоху глобализации, в эпоху по­стижения мира и человека на основе принципов компаративистики, в том числе при рассмотрении общих для нескольких государств и на­родов проблем их прошлой и современной истории, являются, ско­рее, исключением, чем правилом. Разные сообщества людей упорно

38

|. шют совместно и беспристрастно посмотреть на свое прошлое

...... тоящее через их отражение в документах разных сторон, либо

1)!н 1)ы обсуждать такую возможность. Говоря так, мы имеем в виду

.....1С стратегически важные, концептуально противоположные

ижументы, отразившие кардинально различные подходы к разре-|Ш нмю проблем человеческого существования. Есть более частные и простые пути разрешения проблемы трансграничных докумен-I I п.пых публикаций. Один из них — это публикация версий бесед и переговоров по различным вопросам межгосударственных взаи-моошошений каждой из сторон. Для не ангажированного историка . п е.! публикация может стать благодатной и доказательной основой понижения прошлого, проникновения в него через сопоставление Гскстов, повествующих об одном и том же событии, зафиксировав­ших одни и те же высказывания, подчас по-разному воспринимав­шиеся его участниками.

Впрочем, когда речь идет не о политически острых проблемах прошлого, а о вполне спокойных, хотя и не без элемента трагизма вопросах, удаются великолепные прорывы в создании трансгра­ничных документальных публикаций. Исследование-публикация ..Скифский роман»¹⁶, посвященное творческому наследию Ростов­цева, разбросанному по десяткам архивохранилищ и библиотек мира, демонстрирует нам блестящий образец нейтрализации объ­ективно существующих разломов документальных комплексов, пре­одоления государственных границ, здравого применения нацио­нального законодательства о доступе и использовании архивных документов, устранения многих субъективных факторов, препятст­вовавших созданию этой трансграничной документальной публи­кации-исследования.

Удачным примером трансграничной документальной публикации можно считать также издание «Красноармейцы в польском плену в 1919—1922 гг.»¹⁷. Сама тема этой публикации обрекла ее на транс-граничность. Трагический эпизод в российско-польских отношениях начала XX в. получил в 1990-е годы необычайно острые политические интерпретации в исторической литературе России и Польши. Речь шла в первую очередь о судьбе советских военнопленных в польском плену и, в частности, о количестве погибших там. Разрешить на до­кументальной основе эту проблему можно было только на архивных материалах России, Польши, Белоруссии и Украины — сторон, не­посредственно участвовавших в советско-польской войне. Масштаб привлеченных к подготовке этой документальной публикации доку­ментальных отложений оказался значительным. Документы выявля­лись в России — по фондам Архива внешней политики МИД России, Российского государственного архива социально-политической ис­тории, Российского государственного военного архива, Государст-

16венного архива Российской Федерации, в Польше — по фондам Цеп трального военного архива, Архива новых актов, Воеводского архив» в Познани и его филиала в Конине, Воеводского архива в Быдгощп. в Белоруссии — по фондам Государственного архива Брестской об ласти, Барановичскому и Молодеченскому зональным архивам Документы разных сторон, участвовавших в войне, позволили в рамках их сохранности раскрыть подлинную картину судеб крае ноармейцев в польском плену и навсегда «закрыть» политическую интерпретацию проблемы. Ее историческое изучение теперь связано исключительно с источниковедческой интерпретацией опублико ванных документов.

Археографический взрыв 1990-х годов, и, прежде всего, в отноше нии подготовки документальных публикаций по истории XXв., был вызван новым состоянием российского общества. Стали более дос­тупны российские архивы, что обеспечило их активное использова ние российскими историками и архивистами. Вместе с тем освоение архивов России происходило на фоне жесточайшего экономического кризиса, поразившего архивное дело, как и все сферы жизнедеятель­ности страны.

Эти две противоречивые тенденции усиливали взаимодействие российской и зарубежной археографии. Оно проявило себя в не­скольких направлениях. Во-первых, совершенствовался его орга­низационный механизм. Подготовка документальных публикаций обеспечивалась финансированием; их концепции и реализация разрабатывались, рассматривались и контролировались специаль­но создаваемыми координирующими органами, сформированными из представителей разных стран: комиссиями, советами, редколле­гиями. Так, в главный редакционный совет документальной серии «Трагедия советской деревни»¹⁸ вошли представители не только России, но и США, Канады, Италии. Во-вторых, обеспечивалось участие зарубежных археографов в подготовке документальных пуб­ликаций и включение в их состав документов зарубежных архивов. Например, совместно с польскими архивистами велась подготовка документальной публикации «Катынь»¹⁹. В-третьих, все более рас­ширялась практика использования современных технологий подго­товки документальных публикаций в микрофильмах, микрофишах, на компакт-дисках, активно используемых в настоящее время в за­рубежной археографии.

***

Рассмотрим подробно объект и предмет археографии как специ­альной научной дисциплины. В своей основе теоретическая архео­графия, решая специфические проблемы публикации документов,

16

11ходит на уровень проблем гносеологии. В этом смысле ей должны выть близки, а порой просто необходимы приемы и способы позна­нии прошлого, существующие в источниковедении, исторической циуке, вспомогательных исторических дисциплинах. Поэтому важно I ..ждатировать несколько аспектов пересечения, совпадения и со­прикосновения объекта археографии — документальной публика­ции и предмета археографии — документа с объектами и предмета­ми других близких к археографии научных дисциплин.

Объектом архивоведения является документ, а его предметом — |рхивный документ. Таким образом, архивоведение и археография пересекаются друг с другом: первая научная дисциплина своим объ­емом, вторая — своим предметом. Для текстологии документ пред­ставляет интерес с точки зрения истории организации его текста, пня археографии он важен своей информационной значимостью, в целях повышения которой она использует текстологию.

Объект источниковедения составляет исторический источник, а предмет — отраженный в нем исторический факт. Источниковеде­ние и археография лишь соприкасаются друг с другом, причем даже Не на уровне объектов и предметов, а в более неопределенных сфе­рах. Для археографии в принципе безразлично, является ли подлин­ным или достоверным ставший историческим источником опубли­кованный документ, тогда как для источниковедения установление его подлинности или достоверности — принципиально важная зада­ча. Археография обеспечивает выработку принципов и приемов под­готовки документальной публикации, т.е. занимается реализацией одной из возможностей трансформации документа в исторический источник. Источниковедение имеет дело с реализованной возмож­ностью, с действительно состоявшейся трансформацией документа в исторический источник. Если для археографии документальная публикация оказывается своего рода конечным продуктом, то для ис­точниковедения этот продукт хотя и важен и значим, но все же оста­ется всего лишь одним из элементов в системе других потребляемых им продуктов.

Наглядно пересечение, совпадение, соприкосновение объектов и предметов археографии, архивоведения, текстологии, источнико­ведения представлены в таблице 1.

Таким образом, мы убедились, что, несмотря на пересечение, со­прикосновение объектов и предметов археографии, архивоведения, текстологии, источниковедения, каждая из этих научных дисциплин имеет свою природу, свои не совпадающие никогда объекты и пред­меты, а значит, специфические задачи, методы, принципы. К их рас­смотрению мы и приступим.

В обозначенной системе координат своеобразной «царицей», ра­зумеется, является архивоведение: оно «царствует» над документом

41Таблица I

Дисциплина	Объект дисциплины	Предмет дисциплины
Археография	Документальная публикация	Документ
Архивоведение	Документ	Архивный документ
Текстология	Документ	Текст документа
Источникове­дение	Исторический источник	Исторический факт

во всех его ипостасях. Археография выступает в этой таблице старшей сестрой архивоведения, родной с ней, почти равной с источниковеде­нием, но очень хорошо, что последняя дисциплина остается падчери­цей, обреченной на совершенно самостоятельное, особое бытование, связанное с намерением установления главного — точности существо­вавшего в прошлом исторического факта. Благодарный и не ангажи­рованный историк потом использует этот факт в своей реконструкции и интерпретации прошлого. Архивоведение и археография обеспе­чивают возможности такой интерпретации, источниковедение превращает эту возможность вдействительное установление факта, тогда как историк его должен интерпретировать, объяснить, включить в систему других известных ему фактов, чтобы на их основе сделать некие выводы.