372 Элиас Канетти

бутонов жимолости. Предок встал и почувствовал голод, так как волшебные силы потекли из его тела.

Но он еще чувствовал себя в дурмане; медленно вздрогну­ли его веки, а потом чуть-чуть приоткрылись. Он ощупал все вокруг, пребывая в состоянии дурмана. Вокруг он ощутил массу двигавшихся бандикутов. Теперь он крепко стал на ноги. Он подумал, что голоден. Испытывая голод, он поймал двух молодых бандикутов. Он сварил их немного дальше возле того места, где стояло солнце, в раскаленной солнцем горячей земле. Пальцы солнца дали ему огонь и горячие угли.

Когда он утолил голод, мысли его повернулись к товари­щу, который мог бы ему помочь. Но уже приблизился вечер, солнце укрыло свое лицо за занавесью из бус, спрятало за ней свое тело и скрылось с человеческих глаз. Карора погру­зился в сон, раскинув руки на обе стороны.

Пока он спал, из его подмышки появилось что-то в виде трубки, в которой слышны голоса духов. Оно приняло чело­веческий вид и за ночь выросло в юношу: это был его перве­нец. В эту ночь Карора проснулся, потому что почувствовал тяжесть на своей руке, он увидел рядом своего первенца, го­лова которого лежала на плече отца.

Светало, и Карора встал. Он издал громкий вибрирующий звук, пробудив этим к жизни своего сына. Тот встал и испол­нил церемониальный танец вокруг своего отца, украшенного знаками из крови и перьев. Сын пошатывался, потому что только наполовину проснулся. Отец стал трясти грудью и ту­ловищем. Потом сын возложил на него свои руки, и первая церемония завершилась.

Потом отец послал сына убить еще несколько бандикутов, которые мирно резвились в тени неподалеку. Сын принес их отцу, который сварил их, как раньше, в раскаленной солнцем земле, а приготовленное мясо разделил с сыном. Спустился ве­чер, и скоро оба уснули. В эту ночь отец родил из своей под­мышки еще двух сыновей. Наутро он пробудил их к жизни тем же самым громким вибрирующим звуком, что раньше.

Это повторялось много дней и ночей. Сыновья занима­лись охотой, а отец приносил каждую ночь все больше детей, в некоторые ночи их было пятьдесят. Но конец не заставил себя ждать. Скоро сыновей стало так много, что они съели всех бандикутов, которые сначала вышли из тела Кароры.

373

Превращение

Изголодавшись, отец послал сыновей на трехдневную охоту. Они пересекли большую равнину. Долгими часами рыскали они в высокой белой траве, в полутьме почти бесконечного леса. Однако в белой чаще не было бандикутов, и им при­шлось возвращаться.

Это был третий день. Сыновья шли назад, голодные, уста­лые и молчащие. Внезапно им в уши проник звук, напоми­нающий звук трубки, через которую слушают голоса духов. Они прислушались и стали искать человека, который мог издавать этот звук. Они искали, искали и искали. Они тыка­ли своими палками во все гнезда и любимые места бандику­тов. Вдруг выскочило что-то черное и волосатое и бросилось бежать. "Это бежит валлаби — пустынный кенгуру", — вос­кликнули они, и стали бросать ему вслед палки, и перебили ему ногу. И тут они услышали слова песни, донесшейся от подраненного животного:

Я, Тьинтерама, теперь охромел,

Да, охромел, и навечно пристал ко мне пурпур.

Я человек, как вы, а не бандикут.

С этими словами Тьинтерама убежал хромая. Удивленные братья пошли дальше. Скоро они увидели отца, идущего на­встречу. Он привел их назад к озеру. Они расселись кругами на его берегу, один круг за другим, как волны, расходящиеся от камня, брошенного в воду. Но тут с востока примчался поток сладкого меда из цветков жимолости, захлестнул и смыл их всех в озеро Илбалинтья.

Старый Карора так в нем и остался. Сынов же поток по­нес дальше под землей, пока не принес к одному месту в чаще леса. Там они увидели великого Тьинтераму, которому они случайно сломали ногу своими палками. Он стал вели­ким вождем. Карора же продолжал свой вечный сон на дне озера Илбалинтья".

Второй — миф о Лукаре:

"В знаменитой Лукаре во время начала времен лежал на берегу водоема погруженный в глубокий сон старик. Он ле­жал под кустом, в корнях которого живут личинки червя уиче-ти. Над ним пролетали вечности, но его ничто не беспокои­ло; он был как человек в бесконечном полусне. Он лежал там с самого начала и не двигался, лежа на своей правой руке.

374

Элиас Канетти

Преврашение

375

Вечности пролетали над ним в его длящемся сне.

Когда он вздрагивал во сне, на него заползали белые ли­ чинки. Они все время находились на его теле. Но старик не двигался и не просыпался. Он лежал, погруженный в себя. Личинки ползали по всему его телу, как стаи муравьев, ста­ рик иногда осторожно смахивал с себя некоторых из них, не пробуждаясь из дремы. Они возвращались назад и снова за­ ползали на него. Они проедали его тело. Он не просыпался. Вечности текли дальше. ,.

И вот однажды ночью, пока старик спал на своей правой | руке, что-то выпало из его правой подмышки, похожее на ! личинку уичети. Оно упало на землю, приняло человеческий облик и стало быстро расти. Когда настало утро, старик от­крыл глаза и с удивлением увидел своего перворожденного сына".

Дальше в мифе рассказывается, как точно таким же обра­зом было рождено целое множество людей. Их отец не де­монстрировал никакой реакции. То, что он открыл глаза, было единственным признаком жизни. Он даже отказывался от пищи, которую предлагали сыновья. Сыновья, наоборот, рьяно копали личинок уичети в корнях близлежащих кустов. Они их поджаривали и ели. Иногда они сами испытывали жела­ние превратиться в личинки. Тогда они произносили волшеб­ную фразу, превращались в личинки и уходили в землю. По­том они показывались на поверхности и вновь принимали человеческий облик.

"Потом пришел незнакомец, такой же человек, как они, из далекой Мборинги. Он увидел толстых личинок братьев Лукары, и ему их захотелось. В обмен он предложил собствен­ные личинки, которые были длинные, тощие и постные. Братья своими копательными палками презрительно отбро­сили в сторону связку его личинок. Незнакомец был оскорб­лен. Он схватил связку братьев и бросился бежать, а они не сумели его догнать.

Огорченные, они вернулись к отцу. Он почувствовал по­терю связки личинок еще раньше, чем они вернулись. Когда грабитель вырвал у них личинки, он почувствовал острую боль в теле. Он медленно поднялся и неверными шагами пошел за вором. Однако он не получил связку, вор унес ее в далекую Мборингу. Отец лег, и тело его превратилось в живую чурин-

гу (священный памятный камень). Все сыновья стали чурин-гами, и связка украденных личинок тоже стала чурингой".

В этих мифах повествуется о двух совершенно разных пред­ках: первый — отец бандикутов, или сумчатых крыс, вто­рой — отец личинок уичети. Оба животных — важные тотемы аранда. Тотемы существовали, и соответствующие обряды справлялись вплоть до дней, когда были записаны эти леген­ды. Выделю характерные черты, свойственные обоим мифам. Карора, отец бандикутов, сначала долго пребывает в оди­ночестве. Он лежит в вечной тьме и спит, окруженный кор­кой как панцирем, на дне пруда. Он бесчувствен и бездеяте­лен. Внезапно из его тела возникает множество сумчатых крыс. Они выходят у него из пупка и из подмышек. Встает солнце, и солнечный свет побуждает их прорвать корку и выбраться наружу. Он голоден, но чувствует себя как в дурмане. В этом состоянии он шарит вокруг, и первое, на что натыкается, это живая масса сумчатых крыс, окружающая его со всех сторон. В другом мифе лежит под кустом и спит отец личинок, имя которого не приводится. Он спит целую вечность. По его телу ползают белые личинки. Они всюду, как стаи му­равьев. Время от времени он нежно смахивает некоторых из них, но не просыпается. Они заползают обратно и въедаются в его тело. В этой кишащей массе он спит дальше.

Оба мифа начинаются сном. В обоих другие создания по­являются через ощущение массы. Это самое прямое и непос­редственное ощущение массы — ощущение собственной ко­жей. Один ощущает сумчатых крыс, шаря вокруг себя в по­лубессознательном состоянии. Другой чувствует личинок на коже еще во сне и осторожно смахивает некоторых, не стре­мясь вовсе от них избавиться. Они возвращаются и въедают­ся в его тело.

Это ощущение, когда тело покрыто бесчисленными мел­кими насекомыми, широко известно. Это не очень-то прият­ное чувство. Оно часто появляется при галлюцинациях, на­пример, в случае Delirium tremens — белой горячки. Если это не насекомые, то мыши или крысы. Зуд или укусы на коже толкуются как работа насекомых или маленьких грызунов. В следующем разделе мы будем говорить об этом подробнее, там будет разъяснено и обосновано выражение "кожное ощу­щение массы". Но есть, конечно, важное различие между эти-

376

Элиас Канетти

Превращение

377

ми случаями. В мифах аранда это приятное чувство. Предок ощущает нечто, появившееся из него самого, а не что-то враж­дебное, надвигающееся извне.

В первом мифе говорится, что сумчатые крысы появились из пупка и подмышек предка. Сначала они находились внут­ри него. Этот отец — совсем особенное существо, его можно назвать матерью массы. Неисчислимая масса выпрыгивает из его тела, из мест, вроде бы не предназначенных для ро­ждения. Он выглядит как королева термитов, но такая, что откладывает яйца из самых разных частей тела. Во втором мифе говорится, что личинки там уже были. Сначала не упо­минается, что личинки появились из тела предка, они — на нем или закапываются в него. Однако в дальнейшем изложе­нии появляются факты, по которым можно догадаться, что первоначально личинки появились из него самого, что сам он, собственно, только из них и состоит.

Ибо рождения, о которых здесь идет речь, необычны не только потому, что рождает отец и рождает сразу огромные массы, но и потому, что роды на этом не останавливаются и на свет начинают появляться существа уже другой природы. После того как Карора, отец сумчатых крыс, утолил го­лод, настала ночь, и он уснул. Из его подмышки появилась трубка, через которую слушают голоса духов. Она приняла человеческий облик, и за одну ночь вырос юноша. Карора почувствовал тяжесть на руке. Он проснулся, рядом с ним лежал его перворожденный сын. На следующую ночь из под­мышек родились еще два сына. И так продолжалось много ночей. Каждый раз их становилось все больше. В некоторые ночи отец приносил по пятьдесят сыновей. Весь этот про­цесс можно назвать самоумножением в самом точном смысле этого слова.

Нечто подобное происходит и во втором мифе. Старик все спит на собственной правой руке; ночью из правой подмыш­ки вдруг выпадает нечто, имеющее вид личинки уичети. Оно падает на землю, принимает человеческий облик и быстро растет. Когда наступает утро, старик открывает глаза и с удив­лением видит своего перворожденного сына. Этот процесс повторяется, так рождается множество "людей-личинок". Важно уже здесь подчеркнуть, что эти люди по собственному желанию могут превращаться в определенного рода личинок

и затем возвращаться назад в человеческое состояние.

В обоих мифах, следовательно, речь идет о самоумноже­нии и в обоих — о двойном рождении. От одного предка появ­ляются два разных рода созданий. Отец сумчатых крыс при­носит сначала множество сумчатых крыс, а потом множество людей. Рождаются они одним и тем же способом. Они долж­ны считать себя близкими родственниками, ибо произошли от одного отца. Они называют себя одним и тем же именем — бандикуты. В качестве имени тотема оно означает, что каж­дый человек, принадлежащий тотему, является младшим бра­том сумчатых крыс, которые родились сначала.

То же самое относится к предку личинок уичети. Он — отец сначала личинок, а потом людей. Люди — младшие братья личинок. Все вместе они — живое свидетельство плодовитос­ти, свойственной великому предку соответствующего тотема. Штрелов, которому мы очень и очень обязаны записью этих мифов, нашел удачное выражение для обозначения этого ка­чества. "Предок, — пишет он, — представляет собой общую сумму живой субстанции личинок уичети, как животной, так и человеческой, наблюдаемой как целое. Каждая клетка в теле прародителя, если можно так выразиться, — живое жи­вотное или живое человеческое существо. Если предок — "че­ловек-личинка", то каждая клетка в его теле потенциально является либо отдельной живой личинкой уичети, либо от­дельным живым человеком тотема личинки уичети".

Этот двойной аспект тотема особенно ясно проявляется в том, что человеческие сыновья иногда испытывают желание превратиться в личинку. Тогда они произносят волшебную фразу, превращаются в личинки и уползают под землю к кус­там, в корнях которых обыкновенно водятся эти личинки. Они могут вернуться оттуда и, если им захочется, принять облик человека. Отдельные образы не утрачивают определен­ности, это или личинка, или человек, но они могут превра­щаться друг в друга. Ограниченность именно этим конкрет­ным превращением — ведь теоретически допустимо и огром­ное множество других! — определяет самое природу тотема. Их прародитель имеет дело лишь с двумя этими родами су­ществ и ни с какими более. Он символизирует их изначаль­ное родство, исключающее любое другое существо, которое он также мог бы принести на свет. Его сыновья чувствуют

378

Элиас Канетти

Превращение

379

желание принимать то один, то другой образ. Благодаря при­менению волшебной формулы они могут удовлетворять его и практиковать это превращение как врожденную способность.

Значение этого двойного образа тотема невозможно пре­увеличить. В фигуре тотема зафиксировано и передано по­следующим поколениям само превращение, а именно вполне определенное превращение. В важных обрядах, служащих цели приумножения тотема, оно выражается в драматической фор-₁ ме. Это означает, что постоянно воспроизводится превраще­ние, воплощаемое фигурой тотема. Желание личинки стать человеком и человека — личинкой от предков перешло живым представителям клана тотема, а те считают своим свя­щенным долгом предаться этой страсти в своих драматичных обрядах. Для того чтобы ритуал приумножения принес жела­емый результат, нужно, чтобы определенное превращение разыгрывалось правильно и постоянно одним и тем же обра­зом. Каждый участник знает, кто перед ним находится, в смысле: кто изображается, когда разыгрываются сцены жиз­ни личинок. Он называет себя личинкой, но он также может ею стать. Называя себя ею, он, так сказать, осуществляет древ­нее родство. Оно имеет огромную ценность: от него зависит приумножение не только личинок, но и людей клана, ибо одно от другого неотделимо. Жизнь клана во всех отношени­ях определяется этим родством.

Другим очень важным аспектом легенды является то, что я назвал бы самопоглощением. Предок сумчатых крыс и его сыновья питаются сумчатыми крысами, сыновья прародите­ля личинок питаются личинками. Как будто бы другой пищи просто не существует, или, по крайней мере, она их не инте­ресует. Процесс принятия пищи предопределен процессом превращения. Направление в обоих случаях одно и то же, оба процесса совпадают. С точки зрения предка выглядит так, будто он питается самим собой.

Присмотримся к этому внимательнее. После того, как Карора произвел на свет бандикутов и начало светить солн­це, он разломал корку, встал и ощутил голод. От голода, все еще одурманенный, он стал шарить вокруг себя и как раз в этот момент ощутил живую массу сумчатых крыс. Теперь он уже тверже стоит на ногах. Он решает, что голоден. Он хвата­ет двух молодых сумчатых крыс и варит их немного дальше,

там, где стоит солнце, на земле, раскаленной его лучами. Только потом, утолив голод, он обращается к мысли о това­рище, который мог бы быть ему в помощь.

Сумчатые крысы, в массе имеющиеся вокруг, произошли из него самого, это части его собственного тела, плоть от его пло­ти. От голода он воспринимает их как пищу. Он хватает двоих, о которых к тому же замечено, что они молодые, — и варит. Как будто бы он съел двоих из своих собственных сыновей.

Ночью он производит на свет своего первого человеческого сына. Наутро он вдыхает в него жизнь, издав громкий вибри­рующий звук, и ставит его на ноги. Вместе они исполняют обряд, утверждая отношения отца и сына. Сразу затем отец посылает сына на добычу за сумчатыми крысами. Это его другие, ранее рожденные дети, резвящиеся в тени неподале­ку. Сын приносит отцу убитых животных. Тот варит их в зем­ле, как накануне, и делит мясо с сыном. Так что сын ест теперь мясо своих братьев, да, впрочем, и отца. Отец послал его их убить, а потом показал, как готовить мясо. Это первая трапеза сына, такая же, как первая трапеза отца накануне. О какой-нибудь другой пище в легенде нет ни слова.

Ночью Карора рождает еще двух человеческих сыновей. Утром он вдыхает в них жизнь, и теперь уже втроем братья отправляются охотиться на сумчатых крыс. Они приносят добычу, отец варит мясо и делит с ними. Число сыновей рас­тет, каждую ночь на свет являются новые, однажды — сразу пятьдесят. Все они идут охотиться. Но в то время, как чело­веческих сынов становится все больше, сумчатых крыс Каро­ра больше не рождает. Они появились сначала и только один раз. В конце концов все они оказались поглощены, отец и сыновья съели их всех.

Ясно, они голодают. Отец посылает сыновей на охоту в места, расположенные в трех днях пути. Они терпеливо ищут и ищут только и исключительно сумчатых крыс. Все напрас­но. На обратном пути они ранят существо, которое приняли за животное. Внезапно они слышат, как оно поет: "Я чело­век, как вы. Я не бандикут", — и убегает. Братья, которых теперь, должно быть, очень много, возвращаются назад к отцу. Охота завершена.

Отец, следовательно, произвел однажды определенное пита­ние для себя и своих сыновей, а именно сумчатых крыс. Это