406 Элиас Канетти

В душевной болезни, которая состоит в столь тесном род­стве с властью, что их можно назвать близнецами, обратное превращение представляет собой род тирании. Для паранойи характерны два признака. Один из них психиатры именуют диссимуляциеи. Это не что иное как притворство, и как раз в том смысле, в каком это слово здесь употребляется. Парано­ики могут притворяться так хорошо, что о многих из них просто невозможно догадаться, как далеко зашла их пара­нойя. Другой признак — это постоянное разоблачение вра­гов. Враги повсюду, они притворяются друзьями или совер­шенно безвредными существами, но параноик, обладающий даром проницательности, знает, что скрывается у них внут­ри. Он срывает с них маски, и оказывается, что вокруг все время один и тот же враг. Параноик как никто другой преда­ется обратным превращениям, доказывая тем самым, что он есть закостеневший властитель. Место, которое он, по его собственному мнению, занимает, значимость, которой он наделяет себя, — все это в глазах других, разумеется, чистая фикция; он же, несмотря ни на что, будет их отстаивать, бес­прерывно прибегая к помощи двоякого орудия — притворст­ва и разоблачения.

Более точно и конкретно описать обратное превращение можно только в связи с конкретными индивидуальными слу­чаями паранойи. Это будет сделано в последней главе, пос­вященной случаю Шребера.

Запреты на превращение

Запрет на превращение — это социальное и религиозное яв­ление огромной важности. Вряд ли оно было когда-нибудь серьезно проанализировано, а тем более понято. Рассмотрим его в самом первом приближении.

В тотемных церемониях аранда имеют право принимать участие только члены клана тотема. Превращение в двойную фигуру предка из мифических времен — это привилегия, до­ступная лишь избранным. Никто не может воспользоваться превращением, не имея на то права: его берегут, как драго­ценнейшее достояние, как берегут слова и мелодии сопро­вождающих его священных песнопений. Именно точность деталей, составляющих эту двойную фигуру, ее определен-

407

Превращение

ность и ограниченность облегчают дело охраны. Запрет на приобщение к ней всеми строго соблюдается, для приобще­ния требуется полная религиозная санкция. Только после долгих и трудных инициации молодой человек входит в груп­пу тех, кому при определенных обстоятельствах дозволено превращение. Женщинам и детям оно безусловно и строго запрещено. Для инициированных из кланов других тотемов запрет иногда снимается в знак особого уважения. Но это особые случаи, после них запрет соблюдается так же строго, как и перед ними.

В христианстве, сколь ни велики различия между ним и верованиями аранда, тоже имеется запретная фигура — дьявол. Его опасность возвещается на все лады, в сотнях рассказов-предостережений объясняется, к чему может привести сго­вор с дьяволом, детально живописуются вечные муки душ в аду. Крайне высока интенсивность этого запрета, особенно там, где люди понуждаются действовать ему вопреки. Хоро­шо известны истории одержимых, поступками которых уп­равлял сам дьявол или множество дьяволов. Имеется много рассказов таких людей, знаменитейший из которых принад­лежит аббатисе Жанне Анжийской из монастыря урсулинок в Лудене и отцу Сюрену, изгонявшему из нее дьявола до тех пор, пока тот не переселился в него самого. Здесь дьявол вселился в людей, специально посвятившим себя богу. Им гораздо строже, чем простым людям, запрещено сближение с дьяволом, не говоря уж о превращении в него. Но запретное превращение поглотило их целиком. Вряд ли мы ошибемся, если свяжем силу превращения с силой запрета, которому оно подлежит.

Сексуальный аспект запрета на превращение, в плену ко­торого они оказались, яснее всего можно наблюдать в явле­нии ведьмовства. Подлинное прегрешение ведьм состоит в их половой связи с дьяволом. Чем бы они ни занимались в остальное время, их тайное существование венчают оргии с участием дьявола. Именно поэтому они и ведьмы: важней­шей составной частью их превращения является совокупле­ние с дьяволом.

Идея превращения через совокупление стара как мир. По­скольку каждое создание обычно отдается существу другого пола того же рода, легко предположить, что отклонение от

408

Элиас Канетти

_Г

Превращение

409

этого будет воспринято как превращение. Тогда уже древней­шие брачные законы могут рассматриваться как одна из форм запрета на превращение, то есть запрета на любое другое пре­вращение кроме тех, что разрешены и желательны. Эту поло­вую форму превращения следовало бы рассмотреть подроб­нее. Мне кажется, это может привести к важным выводам.

Пожалуй, важнейшими из всех запретов на превращение являются социальные. Любая иерархия возможна только при наличии'таких запретов, не позволяющих представителям низ­шего класса чувствовать себя близкими или равными высше­му классу. У примитивных народов эти различия бросаются в глаза даже среди возрастных классов. Однажды возникшее раз­деление подчеркивается все острее. Переход из низшего в выс­ший класс всеми способами затрудняется. Он возможен лишь через посредство особых инициации, которые при этом вос­принимаются как превращение в собственном смысле слова. Часто этот переход рассматривается так, будто человек умира­ет в низшем классе и вновь пробуждается к жизни в высшем. Между классами, следовательно, пролегает очень серьезная граница — смерть. Превращение предполагает долгий и опас­ный путь. Оно не дается даром: кандидат должен пройти все­возможные проверки, опасные испытания. Однако все, что он испытал в молодости, позднее, уже принадлежа к высшему классу, он сам преподнесет новичкам как суровый экзамена­тор. Идея высшего класса, таким образом, стала идеей чего-то обособленного, целой отдельной жизни самой по себе. С ней связаны священные песни и мифы, иногда свой собственный язык. Представителям низших классов, например женщинам, полностью исключенным из высших классов, остается с ужа­сом и покорностью созерцать ужасные маски и внимать таин­ственным песнопениям.

Наиболее жестко разделение классов проводится в касто­вой системе. Здесь принадлежность к определенной касте начисто исключает любое социальное превращение. Каждый точнейшим образом ограничен как снизу, так и сверху. Даже прикосновение к низшим строжайше запрещено. Брак раз­решается только между представителями своей же касты, профессия предписывается заранее. Значит, возможность благодаря специфике труда превратиться в существо другого сословия исключена. Последовательность, с какой реализо-

вана эта система, просто поражает, одно лишь ее детальное исследование помогло бы распознать все возможные пути социальных превращений. Поскольку их всех в кастовой сис­теме следует избегать, все они четко описаны и зарегистри­рованы. Эта абсолютная система запретов позволяет, если подойти с позитивной точки зрения, составить точное пред­ставление о том, что должно рассматриваться как превраще­ние из низшего класса в высший. "Опыт о кастах" с точки зрения превращения совершенно необходим, его еще пред­стоит написать.

Изолированная форма запрета на превращение, то есть запрета, относящегося к одному-единственному лицу, стоя­щему на вершине общества, обнаруживается в ранних фор­мах королевской власти. Интересно, что два самых ярких типа властителей, известных древности, различаются как раз сво­им прямо противоположным отношением к превращению.

На одном полюсе стоит мастер превращений, который в состоянии принять любой образ, будь это образ животного, духа животного или духа умершего. Это трикстер, посредст­вом превращений вбирающий в себя всех других, — любимая фигура мифов североамериканских индейцев. На бесчислен­ных превращениях и основана его власть. Он поражает вне­запными исчезновениями, нападает неожиданно, вроде бы позволяет себя схватить и тут же исчезает. Важнейшее сред­ство исполнения всех его удивительных деяний — все то же превращение.

Подлинной власти мастер превращений достигает в ка­честве шамана. В экстатическом трансе он созывает духов, подчиняет их себе, говорит их языком, становится таким же, как они, на их особый лад раздает им приказы. Путе­шествуя на небо, он превращается в птицу, морским зверем достигает морского дна. Для него возможно все: в парок­сизме все убыстряющейся череды превращений он сотряса­ется до тех пор, пока не находит то, что лучше всего удов­летворит его целям.

Если сравнить мастера превращений со священным коро­лем, который подпадает под сотни ограничений, который должен пребывать в одном и том же месте, при этом остава­ясь неизменным, к которому нельзя приблизиться, которого даже нельзя увидеть, то становится ясно, что их различия,