Глава 10

Более широкие теоретические формулировки и приложения

1. Группа и общение

Группанализ, используемый как инструмент терапии, обучения и исследования, несет в себе все черты деятельности и переживаний человека. Он поднимает ряд проблем и может предложить интересные решения по вопросам философии, семантики, психологии, психоанализа, образования, искусства, религии и социальных и культурологических движений и организаций. Он открывает ворота новой социальной психопатологии и динамической научной психотерапии. Это приводит к появлению теоретических формулировок, образующихся на основе группаналитических наблюдений и предположений о значении результатов этих наблюдений.

Общение и реальность. Поскольку процесс общения оказался очень важным, давайте начнем с этого. Как группа помогает нам познать мир, его реальность и отношение к реальной ментальности, бессознательные фантазии и возможность общения на эту тему? Непосредственная гарантия существования объекта состоит в нашем восприятии этого объекта, именно его восприятие (кем-то, нами) и есть его существование, как формулирует Беркли. С другой стороны, мы совершенно правильно чувствуем, что то, что мы воспринимаем, мы не придумали, что есть что-то независимое, вне объектов, благодаря которому мы вообще имеем восприятие.

Таким образом, «субъективный» и «объективный» аспекты переживания приводят к возникновению философской дилеммы. Мне кажется, что именно наблюдение группы может нам в этом помочь. Давайте возьмем конкретный пример. Предположим, что мы говорим о Париже; это город, который является красивым, который расположен на берегах Сены, город, в котором человек может есть, пить, ходить пешком, брать такси; и мы даже не сомневаемся, что если бы мы прекратили существовать, этот Париж был бы все там же. Он может переживаться более личным образом, возможно, как город, где я опоздал на поезд или где я влюбился, или где я видел хороший балет, он может переживаться как город, который мне нравится или не нравится, город, который сегодня может находиться очень далеко от меня, но завтра будет мне по пути и будет очень хорошо вписываться в мою ментальную схему. Тогда существует не один Париж, а много тысяч «Парижей», которые будут существовать в равной степени. Для каждой тысячи наблюдателей существует также тысячи «Парижей». И все-таки все они относятся к одной вещи, которая существует, на которую реагируют все наблюдатели, отличая ее от галлюцинации, которая не существует нигде, кроме как в восприятии одного единственного человека. Как же мы формируем знание о независимой реальности? Этот Париж, который действительно существует, является разделяемой всеми идеей или концепцией места, которое возникает из взаимодействия всех индивидуальных переживаний Парижа. Человеческие существа ментально довольно близки друг другу, у них много общего для понимания переживаний друг друга и для того, чтобы передать эти переживания другим людям, используя слова. Таким образом, с помощью слов мы можем делать заявления о Париже, который действительно существует независимо от каждого из нас индивидуального.

Предположим, что мы пропустим через комнату сто человек по одному и спросим каждого независимо от другого (считая, что все они говорят по-английски): «что это?» и покажем на стул. Скорей всего, они все, не сомневаясь, скажут: «это стул». Следовательно, в этом предмете мебели, должно быть, есть что-то характерное, что-то, что находится, действительно, в предмете, а не в наблюдателе, и что позволяет всем нам назвать этот предмет существительным «стул». Наше переживание определенного стула в определенной комнате будет иметь общую ядерную основу, и отличия будут только на уровне мелких деталей. Эта основа в данном случае настолько прочная, что даже сам язык невозможно изменить без того, чтобы не начать сомневаться в разуме наблюдающего – как, например, в том случае, если один из этих людей назовет стул лошадью.

Узнавая этот независимый объективный мир, мы не должны, однако, забывать, что по большому счету нам интересны вещи только в той степени, в какой они воздействуют на нас. Это проявляется в выборе слов, которые мы используем, потому что различные конкретные и точно определяемые объекты имеют для нас, людей, какое-то особое значение. Для нас небо означает нечто высокое, нечто, в чем движутся солнце, луна и звезды, нечто, из чего падает солнечный свет и дождь. Море – это движущаяся масса воды, в него впадают реки, в нем можно плавать, в нем можно утонуть, по нему можно плыть на лодке или на большом корабле. Нам нужно только подумать о том, что может означать то же самое море для рыбы или для другого морского животного, или небо – для птицы, чтобы увидеть, насколько по-другому – если бы они могли говорить – были бы построены их лингвистические категории. Мир отражает наблюдателя. Мы – заинтересованная сторона. Незаинтересованный, беспристрастный комментарий о мире вокруг нас является целью научного исследования. Но там, где задействованы наши интересы, опыт человека не просто переживается, он, скорее, является активным процессом выбора, относящимся к тому, что мы хотим и чего мы можем фактически достичь. По этой причине наши заявления об объектах очень часто открывают в очень личном смысле что-то, касающееся также нас самих.

Социальная модель сознания и «модель трех». Там, где существует какой-то опыт, должны присутствовать, по крайней мере, два реагирующих друг на друга агента, две системы должны встретиться и в каком-то смысле, можно сказать, даже должны столкнуться. Может быть, какая-то степень конфликта, хотя не обязательно в психоаналитическом смысле этого слова, должна существовать между двумя системами, чтобы создать возможность переживания, опыта. (Объект - в буквальном переводе противостоящий, то есть, стоящий в оппозиции). Возможно ли, чтобы сознание само по себе покоилось бы на том же самом основании, условии? Для того чтобы вид существ развил сознание, может быть необходимо предварительное условие, заключающееся в том, что индивидуальный организм (нервная система) может наблюдать, по крайней мере, два разных момента в одно и то же время. Это условие несомненно осуществляется в нас индивидуально, а ситуация соревнования внутри души приводит сознание к действию.

Относительность правды в области взаимодействия. В наших группах человеческие существа встречаются и взаимодействуют не с безжизненными объектами, а с другими человеческими существами. Достичь консенсуса в такой ситуации может оказаться невыполнимой задачей. В то время как относительно просто для отдельных людей договориться, о том, что стул - это стул, им гораздо труднее договориться о качестве отношения А к Б.

А утверждает: «Б злится, и он злится на В». В таком заявлении о событии, происходящем между Б и В, А может сделать наблюдение в отношении Б или В, не будучи при этом Б или В, более того А может извне сфокусировать свое внимание на самом отношении таким образом, каким Б и В не могут этого сделать, активно участвуя в этом отношении. В это заявление включены трое. Эта конфигурация, которую я называю «моделью троих», является самой моделью группового взаимодействия.

Гораздо более сложные взаимодействия происходят в малой группе из шести или восьми членов. Если мы примем во внимание то, что в наших группах вербальное общение, то есть слова и предложения, доминирует, и что эти слова могут иметь совершенно разное значение для людей, как мы можем ожидать, что будет иметь место взаимопонимание?

И все же такое понимание фактически постепенно устанавливается. Группа не запутывается все больше и больше, а, наоборот, приходит к все большей ясности по поводу значения слов и предложений А. В отношении этого эмпирического наблюдения о том, что понимание постепенно устанавливается в группе, справедлива следующая рабочая гипотеза: наблюдения вроде «Б сегодня очень сильно злится на В» следует рассматривать так, как если бы они были элементарными восприятиями. Мы принимаем такие заявления как простые, фактические и элементарные. Они не более и не менее удивляют нас, чем заявления о том, что «тот стул зеленый» и «этот ботинок коричневый».

В то же самое время, если А говорит: «Б злится на В», мы предполагаем, как в повседневной жизни, что то, что он имеет в виду под «злится», мы тоже имеем в виду под «злится». Мы обнаруживаем, что можем оперировать этим словом, и что при этом происходит процесс, с помощью которого мы постепенно приходим к пониманию по поводу слова «злится». Что касается самого заявления, нам не следует считать, что оно истинно в абсолютном и объективном смысле, но, скорее, что нам нужно исследовать, какой смысл является истинным, к чему оно, так сказать, относится. То, что происходит в действительности, может быть понято только на основе того, о чем заявили А, Б и В, и на основе моих собственных слов.

Как мы знаем, вполне может оказаться, что Б вовсе не злился на В, но что А злился на В, когда он делал свое заявление. Следовательно, мы можем получить от Б следующее заявление: «Вовсе нет, я не сержусь на В». Или Мы можем получить от В заявление: «Между прочим, в прошлый раз я думал, что ты на меня злишься, но сейчас я не чувствую, что ты злишься». После некоторого анализа может стать вопрос о том, что А фактически не злится, а он может, в свою очередь, сказать, что он наблюдал определенные реакции Б на В, которые ему не понравились, и что он, может быть, чувствовал легкую ревность и т.д.

Таким образом, путем анализа всех этих аспектов мы приходим к полной картине того, что происходит в данной ситуации, когда А сказал, что Б злится на В. В конце концов, там может оказаться несколько различных заявлений, в соответствии с тем, воспринимается ли событие сглазами А, Б, В или нашими глазами, и все же все эти взгляды являются ценными в том, что каждый из них имеет смысл с точки зрения каждого. Таким образом, мы приходим к общему пониманию, которое позволяет в то же самое время каждому иметь различные мнения. Мы не должны принимать, что существует только одна действительная и истинная точка зрения на то, что произошло, и что то, что мы слышим, это лишь более или менее субъективно окрашенные и искаженные ее версии. Вместо этого мы предполагаем, что все эти заявления являются относительно правильными; что существует столько истин, сколько наблюдателей – и действительно, если ни один из участников не находится в том же положении, что другой, тогда и точки зрения должны отличаться, по крайней мере, слегка. Таким образом, мы расширяем применение теории относительности до психологической межличностной сферы.

На основе предположения мы можем принять вклады всех участников как ценные и для общения. Это важная неизбежная оборотная сторона концепции техники «свободных ассоциаций группы». Группа вынуждена устанавливать общий язык, с помощью которого широта прямого общения постоянно увеличивается и качественно более точно определяется. Мы говорили, что такое общение необходимо, если нужна любая терапия, и что оно тесно связано с самим процессом терапии. Теперь мы делаем следующий шаг и предполагаем, что общение относится к процессам интерпретации. Интерпретация связана со значением – самым полным и точным значением, которое мы можем получить – и в отношении содержания, и в отношения взаимодействия. Содержание относится к вербальному, а также и к любым формам невербальных выражений; взаимодействие относится к личности, а также к душевным процессам. Соответствующие действия по отношению к проявленному материалу, наблюдаемые данные идут в первую очередь: перевод (трансляция) и локализация. Процесс, называющийся локализацией, это установление места наших нарушений, особенностей поведения и других событий, вписывание их в «матрицу», под которой мы имеем в виду сеть динамических взаимоотношений, душевную ткань группы в целом.

Таким образом, интерпретация любого заявления или поведения предполагает, что в первую очередь оно наблюдается и принимается как общение, то есть нечто, адресованное кому-то другому, послание и нечто, что, по крайней мере, потенциально, может быть понято. Это послание затем прорабатывается действиями в виде перевода (трансляции) и локализации. Тогда его можно просто получить или же каким-то образом на него ответить. Процесс анализа включает в себя этот ответ в дополнение к интерпретациям ситуации в том смысле, который был только что описан. В дополнение к получению послания, аналитик может дать свою интерпретацию или сделать видимой ее часть, он может комментировать послание, подтвердить его или возражать против него, связать его с другими наблюдениями и указать на противоречие или продемонстрировать противоречие путем конфронтации, и т.д. В терапевтической группе процесс анализа происходит при активном участии ее членов.

В этой аналитической процедуре мы наблюдаем следующие принципы, касающиеся общения:

1) Все виды общения засчитываются, как действительно имевшие место, так и те, в отношении которых были только намерения; как явные, проявленные, так и латентные и бессознательные; как вербальные, так и невербальные общения.

2) Что мы считаем одинаково все ответы и реакции, возводя их, таким образом, в ранг общения.

3) Что каждое событие в группе имеет значение внутри сети общения – матрицы группы, хотя часто оно относится больше к одному или нескольким членам группы. Это создает отношения вокруг одной личности внутри группы.

Теперь мы возьмем другой пример. А говорит: «Вы слышали голос, который звал? Я слышал, как кто-то мне сказал: осторожнее, или он тебя отравит!» Это то, что в общей психиатрии называется бредом: А услышал голос. И опять же, мы здесь не спорим с А, мы принимаем, что с ним разговаривал голос. Если этот голос был плодом иллюзии, галлюцинации или бредом и не существовал вне психики А, о чем это может сказать группе? В первую очередь, все остальные скажут, что они не слышали голос. На самом деле, они, наверное, мгновенно поймут, что у А бред, и скажут: «Ты сошел с ума!», или: «Ты, наверное, слышишь голоса» или «У тебя, наверное, бред». Это означает, что голос слышал только А – это важное наблюдение. Следующим нашим шагом будет выяснить, что А будет делать с этим переживанием, как он на него отреагирует. Он может сделать все, что угодно. Он может настаивать, что голос был настоящий и, может быть, построит какую-нибудь теорию, чтобы объяснить, почему другие люди не слышали этот голос; он может сказать, что ему ясно, что хотя все слышали голос, они притворяются, что они не слышали его, потому что они все в сговоре с тем человеком, который хочет его отравить. То есть он продемонстрирует то, что называется параноидной реакцией.

Мы можем сделать вывод: «Ну, хорошо, А слышал этот голос и совершенно твердо убежден, что он настоящий. Он ведет себя таким образом, что не может принять факт, что больше никто не слышал этот голос в данном случае. И действительно, он сразу изобретает объяснения, почему они не смогли услышать голос». Теперь предположим, что мы ждем реакцию группы, может так произойти, что Г скажет: «Конечно, нет этого голоса, о котором он говорит, но на самом деле я однажды действительно думал: «Я бы хотел его отравить».

Конечно, это несколько упрощенная версия того, что может произойти, но она иллюстрирует тот момент, что даже бред не привязан обязательно к душевной сфере одного человека, но всегда имеет определенное отношение и к другим. Может так произойти, что в гораздо более тонкой форме идея отравления присутствовала в группе, может быть в форме деструктивных оральных фантазий, направленных символически на него или на других членов группы. Мы находим даже, что в таком экстремальном, случае как этот, есть какая-то доля правды, здесь есть некий соответствующий комплементарный (дополняющий) фактор, на который реагирует отдельный человек через свое отношение.

Параноидные идеи в группе служат указателем наличия скрытых течений и желаний в группе или у отдельных членов, такие скрытые желания и создают эти доли правды, с которыми связаны идеи. Эти параноидные интерпретации пациента относятся непосредственно к бессознательному отношению других людей, и именно в этой области психологические способности и предрасположенность к паранойе сближаются. Можно видеть парадоксальную ситуацию, в которой два пациента или пациент и терапевт нападают друг на друга, обвиняя друг друга в паранойяльной интерпретации. Эта относительная правда параноидных интерпретаций может представлять собой настоящую трудность, которую необходимо преодолеть, но которая часто представляет собой наиболее скрытую проблему, поскольку паранойяльная структура поддается модификации с огромным трудом, не в последнюю очередь от того, что она является нормальным способом функционирования эго, а также в определенных случаях проявлением психического нарушения.

Я думаю, что возможно было бы продемонстрировать на очень глубоком уровне важнейшее преимущество групповой ситуации для решения этой проблемы. В группе, в отличие от индивидуальной ситуации, многие мнения высказываются тогда, когда возникает такие ситуации, когда одни люди принимают одну сторону, другие – другую, а третьи занимают промежуточную позицию. Имеется много свидетельств, и они образуют более полный контекст, в котором оценивается паттерн событий. Вопрос состоит в том, дает ли параноидная формация что-то полезное для групповой терапии, представляет ли она собой значительный практический и теоретический интерес. Одна группа, по которой проводилась супервизия, и которая состояла (в качестве эксперимента) из специально отобранных параноидных пациентов, столкнулась с этой проблемой, и результаты были обнадеживающими.

Как я уже упомянул, клинически это абсолютно правильно, что эти параноидные и другие психотические реакции, которые время от времени возникают, являются чрезвычайно важными и ценятся как указания на скрытые течения в группе, и могут выполнять функцию своего рода психотического сейсмографа.