Когнитивная обработка языковых данных;

(language processing, Sprachverarbeitung) - когнитивная обработка информации, поступающей к человеку во время дискурса, чтения, любого знакомства с языковыми текстами и т.п. и, таким образом, осуществляемая как во время понимания, так и во время порождения речи. Нередко провозглашается центральной задачей исследования в когнитивной лингвистике под влиянием общего определения когни­тивной науки как занимающейся процессами обработки информа­ции человеком (или машиной) во всех их аспектах; см., например, [Schifler, Steele 1988]. Последним подчеркивается, что при анализе обработки языковых знаний следует изучать не только те менталь­ные репрезентации, которые возникают по ходу обработки и/или извлекаются из долговременной памяти, но и те процедуры или опе­рации, которые пр этом используются. Определяя лингвистику как когнитивную науку, указывают на то, что язык рассматривается при этом как определенный когнитивный процесс, заключающийся именно в переработке информации, заключенной в любом речевом произведении. Естественно, что внутри когнитивной лингвистики стремятся рассмотреть такую обработку информации, которая на-

64

шла свое выражение в языке и с помощью языковых средств, что включает как анализ «готовых языковых единиц» (составляющих в совокупности ментальный лексикон человека), так и анализ предло­жений, текста, дискурса, т.е. описаний, данных на естественном язы­ке. При исследовании языковой обработки приходится всегда учи­тывать интеракцию (взаимодействие) языковых структур с другими когнитивными или концептуальными структурами. Языковые струк­туры, подлежащие обработке, считаются репрезентирующими в па­мяти человека внешний мир и представляющими собой его менталь­ные модели; ср. [Schwarz 1992: 93 и др.].

80-е и. бы. in связаны с появлением разных моделей обработки языковой информации как при порождении речи, так и при ее вос­приятии, причем особое внимание уделялось именно процессам по­нимания текста и дискурса, что вызвало к жизни поток исследований по теме; см., например, [Rickhcit, Strohner 1993; Felix, KanngiеВеr, Rickheit 1990; Stevenson 1993; Сар1ап'1992и др.].

Многие процессы, связанные с обработкой языковых данных изучались издавна как в пределах психологии речи, так и - позднее -в рамках психолингвистики. Но начиная с 70-х гг. они стали важной частью когнитивной науки. С появлением компьютеров рассмотре­ние этих процессов приняло новую форму уже потому, что эти вы­числительные машины были созданы специально для обработки и переработки информации и вся область ввода знаний и их фиксации в виде банка знаний, а также операции по использованию этих зна­ний стали связываться с работой ЭВМ. Рождаемое в эти годы пред­ставление о человека как о своего рода информационно-обрабатывающей системе, развивающееся в когнитивизме, базиро­валось на сопоставлении человека и машины (см. также компьютер­ная метафора). Но в ходе этого сравнения, как и в развитии моделей искусственного интеллекта, выявились не только известные черты сходства при операциях с символами и над символами, но и принци­пиальное отличие деятельности человека и компьютера - ведь в про­цессах языковой обработки данных происходит не только когниция, но и коммуникация, что, собственно, и делает эти процессы ситуа­тивно зависимыми и ситуативно обусловленными, интенциональны-ми и т.п. К тому же в анализе дискурса речь идет не только о том, что информация каким-то образом обрабатывается и «вычисляется», но и о том, что она как-то передается и должна интерпретироваться, что зависит от личности говорящего и слушающего и т.п.; ср. [Rickheit, Strohner 1993: особ. 9 и ел.].

Хотя выявившаяся возможность воспроизведения или имита­ции процессов понимания текста и дискурса на компьютере (например, [Dinsmore 1991]) и обнаружила некоторые черты этих процессов, сходные и для машины и для человека, эксперименты этого рода выявили отчетливо и те ограничения, которые характе­ризуют работу машины по сравнению с деятельностью человека, и

65

напротив, которые свойственны разуму человека в отличие от искус­ственного интеллекта.

Е.К.

КОГНИТИВНАЯ ПСИХОЛОГИЯ (cognitive psychology; (cognitive Psychologic, Psychologic cognitive) - особое когнитивно ори­ентированное направление в психологии, связанное с изучением мен­тальных состояний и ментальных процессов, характеризующих по­ведение человека и отличающих его от других живых существ. К.П. стояла у самых истоков когнитивной науки и обязана своим назва­нием У.Найссеру, озаглавившему в 1967 г. свою известную книгу аналогичным образом; ср. [Neisser 1967; 1976: особенно 83 и ел.]. Зна­комый с идеями Ж.Пиаже и Н.Хомского, он был увлечен их пред­ставлениями и креативном и конструктивном характере человече­ской деятельности и пытался восстановить пути, связывающие сен­сорные ощущения человека с их дальнейшей обработкой и включе­нием в память. В более поздней книге, посвящаемой соотношению когниции и реальности [Найссер 1976]. Нейссер говорит о К.П. как составляющей часть когнитивной науки и расширившей существен­но область своих исследований под ее воздействием и влиянием.

Фактически когнитивный подход рождается именно в психо­- логии, где он знаменует прежде всего отказ от упрощенного понима-­ ния психических процессов и человеческого поведения в терминах стимулов и реакций, характерных для бихейвиоризма, и означает разрыв со всем этим течением. В орбиту научных интересов К.П. попадают с самого начала не только такие феномены, как научение или обучение и память, но и такие более сложные явления, как пла-­ нирование деятельности, а, главное, виды отражения мира в мозгу человека и формирование с этой целью разных типов его менталь-­ ной репрезентации, всего того, что получает название «человеческой ментальной деятельности» - human mentation.

Наличие специального руководства по когнитивной психоло­гии [Величковский 1982] избавляет нас от необходимости приводить данные о более специальных особенностях этой разновидности пси­хологии, и мы останавливаемся в силу этого лишь на некоторых важных для нас обстоятельствах ее становления и современного со­стояния.

К.П. 60-х гг. трудно охарактеризовать вне рассмотрения пси­холингвистики, складывающейся специально для создания теории речевой деятельности и утверждающей в качестве трех своих глав­ных проблем вопросы о порождении речи, ее понимании и речевом общении, а также о процессах усвоения языка ребенком -- ср. (Тарасов 1987: 8], - т.е. все те проблемы, которые с 70-х гг. во всяком

•

66

случае стали предметом анализа самой К.П. Психолингвистика с этого времени как бы поглощается К.П.; см. [Tanenhaus 1989: 3-5].

К.П. рождается как ветвь экспериментальной психологии, изу­чающей протекание и специфику разных ментальных процессов в голове человека, а также систем и механизмов, обеспечивающих их осуществление, но с формированием когнитивной науки она сущест­венно меняет используемую методику этих экспериментов. Широкое применение методов математического моделирования (например, кластерного анализа), использование методики и методологии тео­рии информации и кибернетики, развивавшей теорию управления сложных систем, - все это радикально меняло и К.П. Представители К.П. стали рано осознавать, что для создания новых концепций об устройстве мозга и структуре и функциях человеческой психики не­обходимо объединить усилия специалистов из разных сфер знания и взять на вооружение новые предлагаемые ими методики и, прежде всего, использовать в этих целях вычислительные машины, компью­теры. Такие психические феномены, как память, внимание, вообра­жение, действие и его планирование стали изучать с применением ЭВМ. Предлагавшиеся в К.П. когнитивные модели беспрестанно менялись и уточнялись, отдельные составляющие когнитивных сис­тем или когнитивной инфраструктуры человеческого мозга получали в К.П. все более сложную и изощренную интерпретацию благодаря массе новых открытий и экспериментальных данных. Оказалось.как отмечает У.Найссер, что когнитивные процессы, здесь изучаемые, являются и более врожденными и одновременно более зависимыми от экологических и социально-культурологических факторов, чем то полагали ранее [Neisser 1994: 225 и ел.], а признание этого факта трансформировало постоянно представления о том, чем должна за­ниматься К.П. и какие конкретные задачи она должна перед собой ставить; ср. [Ellis, Hunt 1993; Tanenhaus 1989].

К.П. демонстрирует, как сильно менялись классические науки под влиянием новых установок. Ведь с незапамятных времен людей интересовало то, что происходит у них в голове и как это сказывает­ся на поведении человека: полагали, что все поступки и действия человека являются результатами каких-то процессов и состояний его психики. Вопрос о том, как человек воспринимает и осмысляет мир и как это знание о мире связано с его поступками, как первоначально что-то входит в память человека, а затем может быть при необходи­мости извлечено из нее, - все это и раньше входило в психологию, но рассмотрение всех перечисленных феноменов под особым углом зре­ния составило предмет К.П. лишь недавно, когда изменились, поми­мо всего прочего, и представления о том, как следует исследовать эти феномены. Ответ в бихейвиористской психологии на эти вопросы был достаточно простым: все решается в ходе наблюдений за непо­средственно воспринимаемыми поступками человека, за его реаль­ным поведением. Но именно этот ответ был поставлен под сомнение

67

допущением того, что все наблюдаемое поведение человека детерми­нируется и определяется его внутренними состояниями и ментальны­ми, непосредственно не наблюдаемыми, интериоризованными про­цессами и механизмами. Между тем, что получает человек «на входе» (из окружающей среды), и тем, что можно наблюдать «на выходе» (в его поведении), между стимулами и реакциями, сосредоточено самое главное - работа, которую можно описать только путем ее реконст­рукции, подобно тому, как реконструируют деятельность «черного ящика». Одной из самых популярных идей К.П. становится сравне­ние деятельности мозга с деятельностью компьютера (см. компью­терная метафора) и сопоставление базы данных и оперативного уст­ройства ЭВМ с памятью человека и той репрезентационной систе­мой, какой является это психическое образование. Понятно, почему К.П. обращается в первую очередь к изучению памяти и вообще всех внутренних систем в мозгу человека, а поскольку после появления работ Дж.Фодора все такие системы рассматриваются как автоном­ные и независимые друг от друга системы - модули (см.), иногда ут­верждают, что вся К.П. может быть сведена к науке об этих моду­лярных системах; ср. [Gelderde 1989: 100].

В качестве важнейшей и едва ли не центральной системы в системе модулей оказывается язык, и потому изучение языка стано­вится излюбленной темой в К.П. Используя терминологию Н.Хомского, можно сказать, что язык изучается здесь в своей струк­турной ипостаси - как И-язык, т.е. как интериоризованная система знаний о языке, языковой компетенции, языковых умений и навыков, нередко к тому же интерпретируемая как система врожденных зна­ний - см. нативизм; универсальная грамматика; когнитивное разви­тие. На повестку дня ставится задача создания такой когнитивной модели языка и речевой, коммуникативной деятельности, которая объединила бы в интегральной форме сведения о производстве или порождении речи со сведениями о ее восприятии (с чисто физической или акустической точки зрения) и, наконец, о ее понимании; см., например, [Laver 1993] и другие материалы [Schnelle, Bemsen 1993].

Интересно, что возврат к ментализму в К.П. З.Пылишин свя­зывает именно с осознанием того факта (он называет его открыти­ем), что некоторые аспекты языковой способности человека можно рассматривать как своего рода механизм, а не как таксономическое перечисление корпуса созданных человеком языковых высказыва­нии, а это обещает в будущем возможность создать строгую теорию порождения и понимания речи [Pylyshyn 1991: 232 и ел.]. И хотя еще никто не дал разъяснения тому, что же представляет собой система интериоризованных правил языка или внутренних репрезентаций языка, о которых говорит Н.Хомский - см. [Chomsky 1980; 1986:: 243], все же это была гипотеза о том, что существует в голове челове­ка, и именно ее предстояло проверить экспериментально. Лингвис­тика сама становилась, по его мнению, веткой когнитивной психо-

68

логии - ср. [Hornstein 1991: 114 и ел.; Matthews 1991: 182 и др.], и хо­тя, естественно, этот тезис поддерживался далеко не всеми учеными, требование сближения лингвистики и психологии продолжает широ­ко обсуждаться (из-за неясности форм такого возможного сближе­ния).

Чем большее распространение в когнитивной науке получал взгляд на когнитивную систему человека как на информационно-обрабатывающую систему, тем больше К.П. превращалась в науку о процессах обработки и переработки информации человекам (ср. [Tanenhaus 1989: 13]) и, естественно, что проблемы обработки языко­вой информации притягивали к себе все большее внимание. Но в этом смысле К.П. начинала соперничество с когнитивной лингвис­тикой, ибо многими учеными эта последняя определялась как свя­занная с изучением того, как используется, перерабатывается и ин­терпретируется информация во время речемыслительной деятельно­сти и как можно с этой точки зрения трактовать три разных процес­са: порождение речи, восприятие речи и, наконец, ее понимание. Иногда два этих процесса - восприятие и понимание речи - сближа­ются друг с другом, и в таких случаях термин «восприятие речи» и «понимание речи» используются как синонимы, но в последнее время указанные процессы стремятся противопоставить; ср. [Flores d'Arcais 1989: 98]. Все три процесса одинаково подробно рассматриваются и в К.П. и в когнитивной лингвистике, нередко - при неизменности ра­курсов и аспектов рассмотрения; ср. [Rickheit, Strohner 1993; Kintsch 1984; Frazier 1989; Garrett 1989 и др.]. Не случайно в этой связи, что в специальной литературе ставится вопрос о том, как же должны быть разграничены области исследования перечисленных наук и чем должны или же не должны заниматься лингвисты в отличие от пси­хологов. Ср., например [Anderson 1983; Miller 1990; Fillmore 1984; Chomsky 1991; Кубрякова 1994:: 15 и ел.]. Примечательно, что и при обсуждении этих проблем всплывают те противоречивые установки, что характерны для разных течений современной К.П.; ср. оппози­цию взглядов эмпириков и рационалистов, экспериментаторов и теоретиков, формалистов и функционалистов и т.п. Таким образом, разнообразие точек зрения в современном состоянии К.П. [Eysenck 1991: 64-65] и наличие в ней разных школ и течений сказывается и в понимании связей когнитивной лингвистики и К.П.

Е.К.

КОГНИТИВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ, КОГНИТИВНЫЙ ПО­ВОРОТ (cognitive revolution, cognitive torn; kognitive Revolution, kognitive Wcndc; revolution cognitive) - название для тех радикальных перемен, которые произошли в американской науке в конце 50-х - начале 60-х

69

гг. и которые коснулись перначально главным образом психологии и лингвистики, способствуя преобразованию представляющих их то­гда парадигм знания и появлению общей когнитивной парадигмы научного знания.

Обозначение этих перемен термином «революция» было связа­но с появлением книги Т.Куна о том, как протекает процесс роста научного знания и как можно охарактеризовать особенности этого процесса с помощью понятий парадигмы знания и смены одной на­учной парадигмы знания на другую - в ходе научной революции. По мнению Т.Куна, понятие парадигмы знания, впервые введенное им в начале 60-х гг., должно было отразить «признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают науч­ному сообществу модель постановки проблемы и их решений» [Кун 1975: 229 и ел.]. Устаревая, научные взгляды, определяющие бытую­щую парадигму знания, должны подвергнуться коренной ломке и уступить место новой парадигме. Революционность наступающих перемен связана более всего с резким неприятием прежнего набора знаний и решений, с поисками принципиально иных подходов и методов. Именно эта ситуация и наблюдалась в американской науке в послевоенные годы.

Как вспоминает один из основателей когнитивной науки Дж. Миллер, участие в одном из математических симпозиумов сере­дины 50-х гг. впервые навело его на мысль о том, что эксперимен­тальная психология, теоретическая лингвистика, попытки изучать ментальные, когнитивные процессы на компьютере - все это может стать частями одного какого-то единого целого и что будущее - за их объединением. «Я бился над созданием когнитивной науки около двух десятилетий, - пишет Миллер, в своих воспоминаниях, - прежде чем каким-то образом назвать ее»; см. [The Making of Cognitive Science... 1988: VII].

K.P. означала прежде всего разрыв с бихейвиоризмом. Центр когнитивных исследований был создан в Гарварде в 1960 г. и проект этих исследований уже существовал у Дж.Брунера, который до этого читал курс лекций о когнитивных процессах. По убеждению ученых, создававших центр, одна психология не могла справиться с решени­ем вопросов о том, как люди приобретают знания и как они их ис­пользуют; они полагали также, что если они не знают, какие именно идеи они будут развивать, они знали точно, против чего они все бо­ролись и почему бихейвиоризм должен был быть смененным новой системой взглядов на человеческое поведение; см. [Bruner 1989: 101-102; Levelt 1989; Neisser 1992].

К.Р., тесно связанная с формированием когнитивной психоло­гии (это название впервые было использовано У.Найссером в его книге 1967 г.), происходила в атмосфере сближения и перекрестного влияния разных наук и разных областей знания - психологии и лин­гвистики, теории информации и методов математической логики,

70

антропологии и психиатрии, и именно объединение интересов спе­циалистов разного профиля способствовало приданию будущей ког­нитивной науке ее междисциплинарного характера. К.Р., охватывая значительное число областей знания, объединяемых далее под одним «зонтиком» когнитивной науки, означала не просто постепенную выработку неких общих программ по исследованию человеческого разума и поведения: она интегрировала разные науки и приводила к внедрению в методы анализа новых технологий, прежде всего связы­вая эти технологии с компьютерами.

Обращаясь к этому периоду, Н.Хомский писал впоследствии, что все направление генеративной грамматики развивалось в кон­тексте К.Р. 50-х гг., которая принесла с собой изменение взглядов на природу и деятельность человека. «Когнитивная революция, - писал Хомский, - относится к состояниям разума/мозга и тому, как они обуславливают поведение человека, особенно - когнитивным со­стояниям: состояниям знания, понимания, интерпретаций, верований и т.п. Подход к человеческому мышлению и поступкам в этих терми­нах делает психолопно и такой ее раздел, как лингвистика, частью естественных наук, занимающихся природой человека и ее проявле­ниями и в первую очередь - мозгом» [Chomsky 1991: 4-5].

Интересно, что говоря о К.Р., иногда имеют в виду революцию в лингвистике и относят ее к 70-м гг., связывая ее с распространением взглядов о том, что в качестве типичных процессов обработки зна­ния следует рассматривать процессы обработки языкового знания и что при исследованнии понимания речи следует обращаться не только к собственно языковым (лингвистическим) знаниям, но и к знаниям о мире. Как в процессах понимания, гак и в процессах порождения речи используются и активизируются все знания, хранящиеся в ког­нитивной системе человека. Революционность такого подхода означает, что при исследовании речемыслительной деятельности следует учитывать взаимодействие всех типов знаний, а когнитивная лин­гвистика возникает только в такой ситуации, когда в число знаний, необходимых для осуществления речевой деятельности, включается и знание контекста употребления речи; см. [Rickheit, Strohner 1993: 9 и ел.]. См. также «Хомскианская революция».

Фактически, однако, несомненно, что К.Р. охватила значи­тельное количество областей знания, не ограничивающихся одной психологией и лингвистикой, хотя вовлечение в когнитивную науку всей проблематики, связанной с перереботкой языковых знаний, существенно обогатило не только лингвистику, но и саму когнитив­ную науку.

Начатая более четырех десятилетий тому назад, К.Р. была ис­ключительно важна по своим последствиям - она преобразила, соб­ственно, все науки, так или иначе связанные с исследованием знаний, путей его получения, мышлением, мозгом и разумом человека, со всей его познавательной деятельностью. Более того: наметив особые

71

линии исследования, она продолжается и сейчас [Varcla, Thompson, Rosch 1993: 6 и ел.].

Сегодня говорят иногда о двух когнитивных революциях -«первой» и «второй»: первой, когда в качестве главной задачи науч­ных исследований была провозглашена цель изучения процесса об­работки информации, причем как перцептуальной, так и символиче­ской, с помощью понятия ментальных репрезентаций (эта революция коснулась более всего психологии) и второй, когда и эти взгляды, в свою очередь, подверглись резкой критике со стороны представите­лей такого нового направления, как коннекционизм; см. [Gelder de 1989: 99 и ел.].

История К.Р. посвящены сегодня не только многочисленные страницы во всех публикациях о когнитивной науке, но и моногра­фии специального характера; см., например, [The Cognitive Turn...; The Making of Cognitive Science; Gardner 1985; The Chomskyan Turn; Otero 1994 и др.]. См. также [Величковский 1982].

Е.К.

Смена общенаучной парадигмы [Albersnagel 1987: 8], в 1956-70-е гг. связываемая с именами Дж.Брунера, Дж.Миллера, У.Найссера, Ж.Пиаже, А.Ньюэлла, Г.Саймона и др. [Miller 1979]. Как и «картезианская революция», К.Р. явилась результатом попы­ток рассмотреть деятельность человека как работу автомата (в XX веке - компьютеров) [Otero 1994а: 22]. До когнитивистов стремились открыть общие логические законы, действительные для всех биоло­гических видов, материалов, веков и стадий знания, в отвлечении от содержания [Gardner, Wolf 1987: 306]. Теперь же главные принципы привязываются к человеческой когниции. Аксиомы когнитивизма предопределяются междисциплинарностыо этого направления [Gardner, Wolf 1987:117]:

1. Исследуются не просто наблюдаемые действия (т.е. продук­- ты), а их ментальные репрезентации, символы, стратегии и другие ненаблюдаемые процессы и способности человека (которые и поро­- ждают действия).

2. На протекании этих процессов сказывается конкретное со­ держание действий и процессов, а не «навык».

3. Культура формирует человека: индивид всегда находится под влиянием своей культуры.

Поводом для именования этого направления «революцией» явилась антибихeйвиористская направленность когнитивистов,

9

72

стремившихся вернуть мысль (mind) в науки о человеке - после «долгой холодной зимы объективизма» [Bruner 1990: 1].

К середине 1950-х годов появилась заманчивая перспектива объяснить мыслительные процессы через «правила преобразования мысленных представлений», аналогичные трансформационным пра­вилам в первых версиях генеративной грамматики. Эти правила вырисовывались из наблюдении над усвоением языка детьми [Pinker 1984: 1]: складывалось впечатление, что дети каким-то единообраз­ным способом приходят к овладению своим родным языка и что этот универсальный «алгоритм» овладения языком состоит во введении новых правил во внутреннюю грамматику ребенка. Обобщая эти наблюдения, примни к выводу о том, что эти правила очень похожи на все, что управляет и неречевыми видами деятельности, придает им продуктивность и выглядит иногда как непроизвольное, неконтро­лируемое поведение, отражаясь на структуре восприятия, памяти и даже на эмоциях [Fodor, Bever, Garrett'1974: 6-7].

Основанная на подобных соображениях когнитивистская ме­тодика близка по духу деятельности лингвиста, когда тот, интерпре-тируя текст, анализирует причины правильности и осмысленности предложений (на основе опроса информантов и/или интроспектив­но), прибегает к гипотетико-дедуктивныым построениям [Goldman 1987: 539]. Исследование того, как человек оперирует символами, осмысляя и мир, и себя в мире, объединяет лингвистику с другими дисциплинами, интерпретативным путем изучающими человека и общество.

К.р. была одним из проявлений общей тенденции к интерпре-тативному подходу в различных дисциплинах. Это стремление вы­явить механизмы интерпретации человеком мира и себя в мире, осо­бенно ярко выраженное в лингвистическом «интерпретационизме» («интерпретирующая семантика»), в философской и юридической герменевтике, в литературоведческих теориях читателя (reader criticism).

В.Д.

КОГНИТИВНАЯ СЕМАНТИКА; (cognitive semantics; kognitive Semantik; ssmuntique cognitive) - эксплицитная, эмпирически зазем­ленная субъективистская, или концептуалистская теория значения [Langacker 1990: 315], в которой принимается, что значение выраже­ния не может быть сведено к объективной характеризации ситуации, описываемой высказыванием: не менее важным является и ракурс, выбираемый «концептуализатором» при рассмотрении ситуации и для выразительного портретирования ее. Полная семантическая ха­рактеристика выражения устанавливается на основе таких факторов, как уровень конкретности восприятия ситуации, фоновые предполо-

73

жения и ожидания, относительная выделенность конкретных единиц и выбор точки зрения (перспективы) на описываемую сцену.

Предполагая, что категории обладают внутренней структурой, К.С. позволяет лингвисту детализировать семантическое описание в той степени, какая достижима на данный момент его знаний об опи­сываемом языке, без опасности для целостности категории. Полу­чаемая система семантических отношений может быть сколь угодно сложной, инвариантом же остаются прототипы (играющие роль ко­нечных остановок) и термины, ближайшие к прототипам [Janda 1993: 6].

Как общая теория категоризации К.С. междисциплинарна, не ограничивается только лингвистическим аспектом, а потому вступа­ет в соприкосновение с современными эпистемологическими концеп­циями [Geeraerts 1993: 53], особенно с теми, где на передний план выдвигается понятие интенциональности (как феноменология Мер-ло-Понти). Обладает К.С. и антиструктуралистской направленно­стью, что сближает ее [Geeraerts 1993: 72] с философским деконструк-тивизмом (Деррида):

• на переднем плане находятся эпистемологические функции конкретных сущностей в рамках структуры, а не система оппозиций (как у структуралистов);

• познающий субъект - носитель когниции - является актив­- ным началом, генерирующим значения выражений, а не берущим их готовыми из природы;

~ интерпретации выражений не равноправны, некоторые более предпочтительны уже в силу свойств языка выбранного выражения.

Поскольку одну и ту же ситуацию можно - в зависимости от знаний и реальных интенций говорящего - описать с помощью раз­ных языковых форм, выбор выражения для ее отражения и понима­ния мотивов этого выбора (construal) составляет важнейшую часть К.С. [Langacker 1987: 128]. См. также концептуализация.

В.Д.

КОГНИТИВНАЯ СИСТЕМА (cognitive system; kognitives System; systeme cognitіf) - компонент сознания/разума человека и его общей человеческой когниции, обладающий собственными механиз­мами и сферами действия, характеризуемый как результат взаимодействия определенного набора модулей. В рамках каждой К.С. происходит своя «жизнь», основанная на своих принципах и структурах репрезентаций и выработки ожиданий [Fischer 1987: 52]. Определяющие признаки К.С.: выразительность (вербализуемость средствами системы языка), эффективность (нацеленность на бы­строе и эффективное решение практических задач), алгоритмичность (основанность на алгоритмах), усваиваемость (эти системы усваива-

74

ются человеком в результате научения) и адаптируемость [Benthem 1991: 25]. Разные К.С. объединяются в единую инфраструктуру, име­нуемую архитектурой когниции, но сколько именно К.С. входит в нее в качестве составляющих, до сих пор неясно.

В одной из концепций К.С. [Bates et al. 1979] считается, что символы возникают в результате взаимодействия более примитив­ных К.С. - так же как дети создают машины из конструктора - на­бора заготовленных частей. В частности, способность именования покоится на различных неязыковых навыках, усвоение грамматики связано с адаптацией механизмов, используемых при построении лексикона. «Интерактивный» взгляд (особенно популярный в 1970-е гг.) состоит в предположении, что главную роль в формировании К.С. играет постепенное и поэтапное конструирование, а не само­произвольное «вызревание» когниции. В 1980-е гг. и позже особый интерес вызывали те свойства К.С., которые свидетельствуют скорее о вызревании, чем об осознанном конструировании. Так, дети по-разному, не единообразно, выучивают язык, используя (в разной мере) два различных приема: переход «по вертикали» (в полном со­ответствии с теорией модульности) и по горизонтали (нарушая гра­ницы между различными когнитивными областями) [Bates et al. 1988:

ix].

В поздней концепции Н.Хомского [Chomsky 1994: 1] языковая способность (language faculty) человека представляется как отдельная К.С. Задача лингвистики - в том, чтобы установить, каковы условия, которым языковая способность должна отвечать, чтобы взаимодей­ствовать с остальными К.С. в мозгу/ментальности человека. В рам­ках «минималистской программы» лингвистическая теория должна исследовать условия, налагаемые идеализированными «совершенными» (не реальными) К.С. Только после этого можно надеяться ответить на вопросы, связанные с возникновением и раз­витием конкретных К.С. Все разнообразие языковых явлений - ре­зультат воплощения очень небольшого количества принципов, реа­лизуемых по небольшому количеству параметров в слегка разных условиях. Наибольшие различия и «несовершенства» языка как К.С. локализованы в лексиконе. Задача поэтому сводится к установлению того, насколько лексикон отклоняется от магистральной линии при воплощении «совершенной» К.С.

По Н.Хомскому [Grewendorf 1994: 387-391], различаются два подкомпонента языка - две К.С.: хранения информации (competence) и реализации (performance systems), осуществляющие доступ к этой информации при артикуляции, восприятии и обмене сведениями о внешнем мире и т.д. Эти К.С. развиваются в онтогенезе; есть перио­ды зачаточного состояния К.С., созревания ее в результате взросле­ния человека. Языковая способность сильно отличается поэтому от остальных К.С. Возможно, что некоторые К.С. (напр., математиче­ское мышление и музыкальные способности) развиваются на основе

75

языковой К.С. (это объяснило бы врожденную способность человека не только к языку, но и - как следствие - к абстрактному математи­ческому размышлению и к восприятию музыки).

Вариации на эту тему языка как К.С. очень разнообразны; см., например, [Nuyts 1992]. Так, в [Ouhalla 1993: 3] выдвинута гипотеза о том, что вспомогательные, «функциональные» категории составляют автономный компонент (модуль) универсальной грамматики и пред­ставлены отдельно от главных (таких, как имя, глагол, прилагатель­ное, наречие) в общей человеческой К.С. По [O'Grady 1987: 181], грамматика образует отдельную К.С., однако категории и принци­пы, отвечающие за язык, конструируются на основе более общих понятий, не собственно языковых. Определенные аспекты значения языковых выражений являются результатом взаимодействия «логической структуры» (в смысле порождающей грамматики) с дру­гими К.С. [Chomsky, Lasnik 1977: 429].

В.Д.

КОГНИТИВНОЕ РАЗВИТИЕ (cognitive development) - разви­тие мышления и мыслительных способностей ребенка было предме­том исследования, начиная с конца XIX века, но попытки объяснить поведение ребенка с когнитивной точки зрения приходятся на 60-е гг. Поскольку очевидно, что процесс К.Р. связан так или иначе с освоением языка, центральным вопросом всех теорий развития стано­вится вопрос о соотношении языка и мышления. Как указывает П.Меньюк, рассматривая эту проблему, ссылаются на мнения трех исследователей, каждый из которых выдвигает особую теорию: со­гласно концепции Ж.Пиаже (наиболее влиятельной в зарубежной психологии), языковое развитие ребенка зависит от его поэтапного когнитивного развития, и последнее опережает первое; по мнению К.Вернера, они взаимодействуют и, наконец, по мнению Л.С.Выготского, усвоение знания происходит в значительной мере через язык [Menyuk 1988: 48 и ел.]. Такое схематическое представле­ние существующих теорий должно быть дополнено указанием на роль, которую наряду с указанными концепциями играло появление информационно-поискового подхода в когнитивной науке, ибо под­линно когнитивный анализ умственного развития ребенка формиру­ется именно в его рамках [McShane 1991]. См. также [Мооге 1973; MacWhinney 1987; Gleitman, Wanner 1982; Byrnes, Gelman 1993].

Выдвигаемые сегодня концепции К.Р. существенно зависят от того, изучают ли они вопрос о том, что именно развивается с взрос­лением ребенка и какие когнитивные способности, умения, навыки и т.п. он обретает, или же исследуют то, как и когда формируются те или иные способности. Различие концепции сказывается и в отноше­нии к врожденности или же приобретаем ости знаний и/или умений, а,

76

следовательно, и к роли обучения в развитии ребенка и к значимости его контактов со взрослыми и влияния социализации на овладение языком и знаниями о мире и т.п. Для экспериментальной проверки разрабатываемых идей предлагаются интересные и эффективные методики, и в целом область К.Р. - интенсивно исследуемая область когнитивной науки, внутри, которой особо следует отметить прове­дение работы по сопоставлению развития детей в разных группах и разных социальных условиях. Фундаментальные исследования этого типа принадлежат Л.Слобину. См. [Slobin 1985; Bates, MacWhinney

1989] и др.

Изучение К.Р. включает - под влиянием Н.Хомского и его идей по поводу разума как образуемого отдельными модулями и языка как центрального среди этих когнитивных модулей - рассмот­рение онтогенеза каждого из таких модулей, что соответствует и чисто практической возможности исследовать восприятие отдельно от памяти, память отдельно от того, как формируются концепты у ребенка и т.п. Обычными темами исследования являются также: воз­никновение ментальных репрезентаций и операций по оперированию ими; соотношение слов и концептов и постижение неких структур знания вместе со словами; освоение лексики и грамматики родного языка; развитие навыков чтения и т.п. Основные руководства по когнитивному развитию всегда содержат историю изучения соответ­ствующих проблем и характеристику современного состояния дел. Ср. [Mussen 1983; MacWhinney 1987].

Дж.МакШейн подчеркивает, что такое обращение к отдель­ным самостоятельным проблемам, возникающим в ходе исследова­ния К.Р., оказалось довольно плодотворным, но все же наступило время создать более или менее целостную концепцию К.Р., причем, поскольку главными «топиками» в такой теории должны быть вос­приятие, мышление и язык, вряд ли можно предполагать, что и об­щие принципы такой теории окажутся многочисленными; скорее следует полагать, что здесь выявится зависимость теории от общих закономерностей познавательных процессов и когниции [McShane 1991:317].

Но именно в понимании сути этих закономерностей генера­тивная парадигма знания противопоставлена когнитивно-функциональной - ср. [Nuyts 1992], и внутри самой когнитивной науки последняя получает все большее распространение и влияние; см. [Tomasello 1995: 151]. Соответственно, меняется отчасти и изуче­ние К.Р., которое понимается как происходящее в условиях постиже­ния ребенком коммуникативных способностей во всем их разнообра­зии и под несомненным воздействием со стороны взрослых. Перед исследователями К.Р. стоят, таким образом, многочисленные про­блемы, связанные прежде всего с тем, как понимается ребенком кар-

77

тина мира и как она постепенно формируется в его голове в процессе взросления.

Е.К.

КОГНИТИВНЫЕ ПРИНЦИПЫ (cognitive principles/con­straints) - интерпретируются как когнитивные установки и когнитив­ные ограничения на организацию информации в дискурсе/тексте; когнитивные основания или ограничения прагматических принци­пов построения текста/дискурса и распределения информации в тек­сте, последовательности ее подачи и т.п.

В организации дискурса как сложной когнитивной структуры наиболее четко проявляется действие двух когнитивных ограниче­ний. Первое из них связано с «порядком упоминания», базирующим­ся на принципе иконичности (Haiman 1985; Orietti 1994; Giv6n 1994]. 6 основе этого принципа лежит отражаемое в языке соответствие между представлением о мире и репрезентацией этого представления в языке: если предложения кодируют хронологически упорядоченные события, то последовательность предложений соответствует хроно­логическому порядку событий (Пришел. Увидел. Победил.). Иконич­ность как когнитивный принцип организации информации проявля­ется в изложении событий в тексте в том естественном порядке, в каком они имели место в действительности. В крупномасштабных текстах упорядочиваются более объемные, чем отдельные предложе­ния, текстовые единства: в тексте-инструкции можно ожидать, что информация будет организована в строгой последовательности опе­раций по выполнению определенного действия, в научном тексте - в логическом порядке, в повествовании - в хронологической упорядо­ченности событий и т.п. Пространственная, каузальная, хронологи­ческая или социально обусловленная упорядоченность элементов текста отражает упорядоченность восприятия реальности.

Второе когнитивное ограничение имеет отношение к разделе­нию «данной» информации (той, которая, по предположению гово­рящего, известна слушающему/адресату) и «новой» информации (неизвестной адресату) [Prince 1981]. Когнитивным механизмом рас­пределения информации на «данную» и «новую» предлагается счи­тать апперцептивный принцип усвоения знания. Старая информация может принадлежать фонду общих знаний, входить в информацион­ный тезаурус человека или же относиться к информации, переданной в предшествующем фрагменте текста. Простейшим способом пере­дать новую информацию является ее введение в отношении к чему-то уже известному. Апперцепция, как пишет Дж. Миллер, используется как родовой термин для описания тех ментальных процессов, с по­мощью которых поступающая информация соотносится с уже по-

78

строенной понятийной системой [Миллер 1990]. При этом добавле­ние новой информации к уже известной составляет основу построе­ния концепта текста в процессах его понимания и продуцирования. Когнитивная функция разделения информации на «данную» и «новую» состоит в поддержке когерентности дискурса. Разделение информации действует как механизм активизации знаний адресата, к которым «адресована» новая информация.

Когнитивное ограничение, связанное с разделением данной-новой информации объясняется также ограничениями на способ­ность человека удерживать в фокусе внимания определенные объемы информации [Chafe 1987]. Соответственно в оперативной памяти необходимо сохранять баланс между тематической информацией как данной отправной точкой сообщения, и рематическим материалом, который должен интегрироваться в уже установленную тему. Это ограничение создает предпосылки для оптимальной обработки ин­формации в тексте.

Когнитивный принцип организации информации может бази­- роваться на перцептуальном различии «фигура—фон». Этот прин­- цип связан с перцептуальной выделенностью, которая лежит в осно- ве интуитивно осознаваемой неравноценности разных частей текста: "щи из них выступают как более заметные, выделенные или значи­- мые, другие как второстепенные, фоновые (см основа­- ние/обоснование).

Когнитивные принципы организации информации связаны

также с большей или меньшей степенью приверженности текста к его прототипическому образцу. Ориентации на текстовый прототип требует адресованность текста, необходимость принимать во внима­- ние знания и предположения адресата,конвенционализированность mi нов и жанров текстов, функционирующих в данной социокультур­- ной языковой общности. Данный когнитивный принцип действует в ходе реализации плана как когнитивной структуры репрезентации знаний говорящего о типичной организации текста. Р. де Богранд и В.Дресслер связывают традиционно различаемые типы текстов с когнитивными структурами: описание с фреймом, повествование со схемой, аргументацию с планом [Beaugrande, Dressier 1981: 88, 90 и

Л.Л.

КОГНИТИВНЫЙ СТИЛЬ (cognitive style; Denkstil) – первона-чальнoe использование термина К.С. относится к обозначению соот­ветствующего понятия в психоаналитической традиции. В широком

смысле К.С. определяется «как предпочитаемый подход к решению проблемы, характеризующий поведение человека относительно целого ряда ситуаций и содержательных областей, не вне зависимости

79

от интеллектуального уровня индивида, его "компетенции"»; [Демьянков 1994: 27], см. также [Waber 1989; Aulwin 1985]. К.С. рас­сматривается также как стиль репрезентирования, связываемый с типами личности. К.С. может быть определен и как стиль подачи и представления информации, особенностей ее расположения и струк-турации в тексте/дискурсе, связанный со специфическим отбором когнитивных операций или их предпочтительным использованием в процессах построения и интерпретации текстов разных типов [Leech, Short 1987; Beaugrande, Dressier 1981].

В поведении человека К.С. связывается с систематическими структурными отношениями между мыслью и ощущением; для выде­ления К.С. существенным признается не цель деятельности, а то, как она достигается. Различные когнитивные структуры, используемые в мышлении, характеризуются двойной ролью - когнитивной и аф­фективной - и могут соотноситься с конкретными видами аффектов и чувств.

К.С. ассоциируется с особенностями характера и в этом смысле определяется как «относительно стабильное сочетание "личностных инвариантов" у конкретного индивида» [Демьянков 1994: 27]. Разли­чаются три вида таких личностных инвариантов: 1) инварианты-модальности и инварианты-процессы в обращении с информацией, т.е. речь идет о большей или меньшей степени эффективности, склонности выбирать определенную последовательность операций; 2) инварианты-репрезентации, соотнесенные по содержанию и своей структуре; 3) мотивационные когнитивные инварианты, связанные с представлениями о цели действия и с необходимостью стимуляции [Huteau 1987]. Когнитивное развитие человека можно также рас­сматривать как установление К.С.

К.С. имеет отношение к принципиальной способности челове­ка осуществлять важнейшие когнитивные процессы, определяющие структуру языковой деятельности человека: повествование, описа­ние, аргументацию, экспликацию, инструкцию. В перспективе про­дуцента/автора текста К.С. свидетельствует об особенностях инди­видуального отражательного процесса, о субъективном характере его оценок, о знаниях, используемых и активизируемых в этом про­цессе, а также об индивидуальном опыте самой текстовой деятельно­сти. В этом смысле К.С. - это комплекс вербально реализуемых ког­нитивных процедур обработки знаний [Leech, Short 1981: 35], страте­гия обработки информации и ее оценка (Дейк 1989: 295]. С точки зрения адресата текста К.С. имеет отношение к осознанию того, как изложен текст, к пониманию различий в использовании когнитив­ных процедур текста, а также к некоторой предрасположенности рецепиента к обработке информации определенным способом, к по­иску и запоминанию предпочтительной информации.

К.С. иногда связывают с эстетическим прочтением языковых произведений, о котором говорится более или менее определенно как

80

об общем К.С. на основе теоретическим исследований и эксперимен­тальных данных [Literary discourse... 1987]. Характерным для литера­турного К.С. является готовность читателя к реорганизации дискур­са и к переключению на уровень повышенного внимания в обработ­ке литературных текстов. Экспериментально подтверждаемое при­менение специфических когнитивных схем и структур представления знаний в процессах восприятия и обработки информации текстов разных типов также рассматривается как указывающее на существо­вание общих К.С. [Beaugrande 1987].

Л.Л.

КОГНИЦИЯ (cognition, Kognition) - центральное понятие ког­нитивной науки, достаточно трудное для русского перевода и пото­му сохраняемое нами в траслитерированной форме для подчеркива­ния этого своеобразия; причудливо сочетающее в себе значения двух латинских терминов - cognitio и cogitatio - оно передает смыслы «познание», «познавание» (т.е. фиксируя как процесс приобретения •знаний и опыта, так и его результаты), а также «мышление», «размышление». Чаще всего оно обозначает познавательный про­цесс или же совокупность психических (ментальных, мыслительных) процессов - восприятия мира, простого наблюдения за окружаю­щим, категоризации, мышления, речи и пр., служащих обработке и переработке информации, поступающей к человеку либо извне по разным чувственно-перцептуальным каналам, либо уже интериори-зированной и реинтерпретируемой человеком. К. ярко отражает сущность homo sapiens'a и его интеракцию, взаимодействие со сре­дой, направленные на выживание человека, совершенствование его приспособления к природе, познание мира и т.п. К. есть проявление умственных, интеллектуальных способностей человека и включает осознание самого себя, оценку самого себя и окружающего мира, построение особой картины мира - всего того, что составляет основу для рационального и осмысленного поведения человека.

Термин К. относится ко всем процессам, в ходе которых сен­сорные данные, выступающие в качестве сигналов информации, данные «на входе», трансформируются, поступая для их переработки центральной нервной системой, мозгом, преобразуются в виде мен­тальных репрезентаций разного типа (образов, пропозиций, фреймов, скриптов, сценариев и т.п.) и удерживаются при необходимости в памяти человека с тем, чтобы их можно было извлечь и снова пус­тить в работу. В качестве когнитивных (когниции) рассматриваются не только процессы «высшего порядка» - мышление и речь, - но и процессы перцептуального, сенсомоторного опыта, происходящего в актах простого соприкосновения с миром; ср. [Schwarz 1992: 12-13]. В этом смысле К. соответствует как осознанным и специально проте-

81

кающим процессам научного познания мира, так и простому (и ино­гда - неосознанному, подсознательному) постижению окружающей человека действительности. Ср. показательные в этом отношении рассуждения Н.Хомского о подлинном значении английского глаго­ла to cognize, в семантическую структуру которого входят как пред­ставления о целенаправленных действиях, так и, напротив, о процес­сах, протекающих бессознательно [Chomsky 1980: 69 и ел., 128], что, собственно, и противопоставляет его глаголу to know «знать».

Чрезвычайно распространено также определение К. как вы­числения (computation), как особого случая обработки информации в символах, заключающейся, собственно, в ее преобразовании и трансформации из одного вида в другой - в другом коде, в иной структурации, что и переводит К. в иную плоскость, связывая ее изучение с вопросами о том, какие именно типы информации пере­рабатываются разумом (mind), в каких типах процессов это происхо­дит, с какими средствами передачи информации это сопряжено и, наконец, с вопросом о том, какой из типов информации (знаковый, символический, индексальный, иконический и т.п.) оказывается при этом самым главным; ср. [Rickheit, Strohner 1993: 13 и ел.; Pylyshyn 1984: особ. 69-74].

Хотя единой теории К. еще не существует [Jorna 1990: 11], предпосылки ее постепенно складываются и вырисовываются [Schwarzl992: 15].

Разные дисциплины в составе когнитивной науки и/или отно­сящиеся к когнитивным наукам занимаются разными аспектами К. и теми формами, которые принимают связанные с нею процессы и их результаты: лингвистика, например, занимается языковыми систе­мами знаний; философия - общими проблемами К. и методологией познавательных процессов - проблемами роста и прогресса знания; нейронауки изучают биологические основания К. и тех физиологи­ческих ограничений, который наложены на протекающие в человече­ском мозгу процессы и т.п.; психология вырабатывает прежде всего экспериментальные методы и приемы изучения К. как особой когни­тивной системы со своей «архитектурой» (т.е. единицами в виде мен­тальных репрезентаций разного типа и широким кругом разнооб­разных операций, или процедур манипулирования ими); такие меха­низмы, как индукция, дедукция, инференция и пр. тоже связываются со строением К. как выполняющей также функцию хранения знаний и ассоциативного связывания знании в памяти [McShane 1991: 319 и ел.].

Утверждают поэтому, что К. протекает в целом, демонстрируя естественное разделение на разные процессы, каждый из которых связан с реализацией определенной когнитивной способности или видом определенной когнитивной деятельности и поэтому может изучаться по отдельности. Нередко когнитивные способности счи­таются автономными и отделенными от таких явлений сознания, как

82

чувства и эмоции (мнение, которое разделяется далеко не всеми - см.. например, [DaneS 1987]). Несмотря на то, что когнитивные способно­сти в их реальном проявлении обнаруживают существенное варьи­рование у разных людей и в разном возрасте, все же можно и нужно отличать нормальное поведение человека от ненормального и даже выделить понятие «нормального познающего» [Eckardt 1993: 54 и ел., а также 311 и ел.].

К когнитивным способностям относят обычно способность говорить, что считается отличительной характеристикой человека в отличие не только от животных, но и от машины (так называемый тест Декарта-Тьюринга - [Leiber 1991: 151]), а также способность учиться и обучаться, решать проблемы, рассуждать, делать умозак­лючения и приходить к неким выводным данным (см.), планировать действия и вообще поступать интенционально (намеренно), запоми­нать, воображать, фантазировать и т.п., не говоря уж о таких спо­собностях, как видеть, слышать, осязать и обонять, двигаться по собственной воле и т.д.

К. неразрывно связана с языком не потому, что она обязатель­но протекает в языковой форме, но потому, что мы можем рассуж­дать о ней только с помощью языка; точно так же не обязательно считать, что все результаты К. обладают языковой формой - все артефакты можно считать ее итогом, но с появлением языка и с воз­можностью передачи опыта с его помощью жизнь человека и его К. радикально изменились по своему характеру. Считается поэтому, что К. лучше всего изучать, исследуя язык. Полагая, что К. = когни­тивной обработке информации, К. можно исследовать, исследуя про­цесс обработки информации языковой.

В настоящее время многие когнитологи считают, что К. - это сокращенное обозначение для понятия когнитивной обработки и переработки информации, но если раньше к этому добавляли, что этот процесс заключается только в достижении знания в виде репре­зентаций и манипуляций с ними, то сегодня К. не сводят исключи­тельно в этим операциям и ее исследование приобретает более широ­кий характер. К тому же к изучению К. сегодня считают необходи­мым привлекать факторы эволюции человека, факторы культуроло­гического порядка, социальных отношений и т.п. Эти представления наши особенно широкое распространение в отечественной науке. См. также [Klix 1992; Современные теории познания 1992; Carston 1989; Goschke 1990; Kintsch 1977; Pylyshyn 1984; Varela, Thompson, Rosen 1993].

Примерно четверть века тому назад У.Найссер пытался опре­делить К. как охватывающую «все процессы, с помощью которых сенсорные данные на входе преобразуются, редуцируются, развива­ются, запоминаются, вспоминаются и используются» [Neisser 1967: 4], и хотя в общем эта дефиниция верна и сегодня, многое в ней как бы не упомянуто и упущено или не учтено. Как он подчеркивает сего-

83

дня, все названные процессы познания действительно протекают в голове человека, но ранее недостаточно принимали во внимание, что все процессы протекают в определенном социальном контексте и тесно связаны с реальными потребностями человека и его взаимо­действием со средой; ср. [Pick, van den Broek, Knill 1992: 3; Neisser 1992: 333 и ел.; Kintsch 1992].

Соответственно, в исследовании К. наметились следующие проблемы:

1. - какие поведенческие процессы связаны с когницией и ха­- рактеризуют все ее аспекты, начиная от обработки сенсорного сиг-­ нала до сложнейших процессов решения проблем (ср. понятие ситуа­- тивно обусловленной К. или анализ роли эмоций в когниции, - эта линия исследования ярко проходила в работах Ф.Кликса);

2. - как организовано знание и в виде каких систем его можно представить, к каким результатом и оппозициям приводит К.? Ср., с одной стороны, различение декларативного и процедурного знания, или «знания, что» в отличие от «знания, как»: ср., также К. в прямом и непосредственном восприятии, не требующую ментальных репре­- зентации, но предполагающую осознание того, где человек находит­ ся, что его окружает, в какой среде он действует и т.п., в отличие от более сложной системы обработки информации с идентификацией объектов, их сравнением и пр., что требует ментальные репрезента­- ции; см. [Neisser 1992];

3. - какие модели могут быть предложены для объяснения К. и какие новые методики предлагаются для этого (ср., например, кон- некционистские модели или гибридные интерактивно-коннек- ционистские методики);

4. - исследование К. и как формируемой и как формирующей миропонимание силы, ее многофункционального характера, ее свя­- занности с волей и творческой активностью человека, ее историче­- ского преобразования и ее эволюции как в онтогенезе, так и в реаль-­ ном времени жизни человека; см. [Демьянков 1994: 25 и ел.].

Е.К.

КОМПЬЮТЕРНАЯ МЕТАФОРА (computer metaphore) - ме­тафора, сравнивающая мозг и разум человека с компьютером и родившаяся в процессах интегрирования истории и философии науки с моделированием искусственного интеллекта и когнитивной психологией; ср. [The Cognitive Turn... 1989: 72]. Человеку при этом приписывается способность, подобно компьютеру, оперировать символьными системами и производить разные операции над символами, способность подвергать обработке и переработке информацию, что и обозначается соответствующими терминами – компьютация .

84

(computation) и обработка (processing). Принимаемая многими когни-тологами, метафора базируется на определении когниции как по преимуществу компьютационного (вычислительного) процесса, в ходе которого достигаются ответы на заданные человеку или ком­пьютеру вопросы или решения поставленных задач. Осуществление процесса достигается при этом при интерпретации и ре-интерпретации исходных данных, когда такими данными являются символы или разные типы репрезентаций. Получение результативных данных - компьютация - нередко считается аналогом ментальной деятельности мозга - см. [Pylyshyn 1984: 43], поскольку для предста­вителей этого направления в когнитивной науке мозг - это тоже физическая система, для описания деятельности или функциониро­вания которой, как и для компьютера, важен, якобы, не столько фи­зический субстрат, сколько логика операций над символами.

Поскольку классической системой переработки информации и получения новой являются вычислительные машины, понимание человека как перерабатывающего огромные массивы информации и как организма, успешно справляющегося с этой задачей, делает вполне рациональным сопоставление машины и человека и подска­зывает один из возможных путей исследования его когнитивной системы. Но предположение о том, что для описания мозга важно понятие вычисления (компьютации), может принимать либо более слабую, либо более сильную форму. В первом случае полагают, что моделирование процесса вычисления данных на компьютере важно для построения гипотез о протекании мышления и прочих мысли­тельных феноменов в голове человека. Во втором случае утверждают прямолинейно, что мышление и разум равны компьютации [The Cognitive Turn... 1989]. Эти взгляды связывают с именами А.Ньюэлла и З.Пылишина.

Не вызывает, однако, сомнения, что сравнение человеческого разума с вычислительной машиной достаточно спорно и во многих отношениях не выдерживает никакой критики; ср. [Величковский 1982]. Отсюда, кстати, делается вывод и о том, что если некое науч­ное направление некритически принимает это сравнение, оно само может быть подвергнуто основательной критике; см. [Searle 1992: 227-228]. Сегодня поэтому все больше признается условность рас­сматриваемой метафоры [Schwarz 1992: 17], а в качестве альтернати­вы понимания человека как репрезентационно-компьютационной машины (саг. [Chomsky 1991i: 11-14]) рождаются идеи коннекциониз-ма; ср. [Goschke 1990; McShane 1991: 323 и ел.]. Подчеркивается, что отнюдь не все когнитивные процессы можно воспроизвести на ком­пьютере [Schwarz 1992: 19] и что интересно как раз то, что принци­пиально отличает человека от машины [Jorna 1990: 10]. Относитель­ную уступку взглядам на мозг человека как на компьютер можно, по всей видимости, усмотреть и в том, что такой компьютер, по мнению

85

Ф.Джонсон-Лэрда, не обязательно похож на реально существующие

артефакты этого типа (Johnson-Laird 1983: 12].

Многие ученые подчеркивают также тот факт, что обработка информации человеком проявляет значительную зависимость от условий этой обработки, т.е. от той конкретной ситуации, в рамках которой она осуществляется (особенно это заметно в процессах ком­муникации при обработке вербальных данных). Важно и то, что она протекает при симультанной, а не при пошаговой переработке и постоянной оценке поступающих данных - в новых моделях разума (так называемых моделях параллельно осуществляемых или распре­деляемых процессов или распределяемых - см. [Parallel distributed processing... 1986; Sampson 1987] - эти обстоятельства подчеркнуты со всею решительностью. Отношения человека со средой есть его взаимодействие с нею, чего нельзя никак утверждать про машину; см., также [Rickheit, Strohner 1993: 17 и ел.; Ellis, Hunt 1993: 8 и ел.; Eckardt 1993, 97 и ел.].

Суть К.М. подробно разбирается также в одном из последних исследований о когнитивной науке, где приводятся некоторые итоги разных этапов ее развития; см. [Varela, Thompson, Rosch 1993]. К.М., - подчеркивают авторы, - составляла главное допущение когнити-визма, на смену которому в когнитивной науке приходит коннекцио-низм. Критика когнитивизма со стороны коннекционистов имеет, таким образом, прямое отношение и к рассмотрению роли К.М. и границ ее применения. Поскольку К.М. была тесно связана с при­знанием компьютации (вычисления) как равносильной человеческой когниции, из этого следовало тоже, что компьютер должен рассмат­риваться как механическая (техническая) модель рационального мышления и что операции на компьютере соответствуют (компъютационным) операциям в человеческом мозгу. Но ведь мыш­ление содержательно, значит, все эти операции должны быть тоже связаны с выражением или передачей содержания. Однако, семанти­ческий уровень в машине задается ее программистами и заложен в программах компьютера, причем он связан в машине только с ее «синтаксисом», т.е. комбинацией знаков (символов). В человеческих же процессах мышление, связанное с языком, протекает принципи­ально иным образом: семантика языка не определяется одним син­таксисом, а откуда «приходят» к человеку значения символов, далеко не так ясно [Указ, соч.: 40-41].

Коннекционизм поставил под сомнение саму идею деятельно­сти мозга с символами (см. с.9) - возможно, что иное решение про­блемы связано с представлениями о деятельности мозга как распре­деляемых очагах активности его нейронных клеток (см. с.41), а, сле­довательно, и когнитивная наука не может быть наукой, изучающей

86

одну только деятельность материальных символических систем, как это представлялось прежде; см., например, [Виноград 1983].

Е.К.

КОННЕКЦИОНИЗМ (connedionism, Konnektionismos) на­правление, отчасти сменившее в когнитивной науке когнитивизм и связанное с появлением новых моделей деятельности мозга, в кото­рых она описывается с помощью представления о коннекциях (связях) нейронных обоснований, формирующих определенную сетку этих связей. Возникает в начале 80-х гг., когда Д.Румельхарт и Дж.МакКлелланд разрабатывают первую коннекционистскую мо­дель как модель интерактивной обработки информации, происходя­щей при активации и распространении активации по узлам нейрон­ной сетки. Им принадлежит идея параллельно осуществляемой обра­ботки информации и созданная на ее основе модель, отражающая, по их мнению, микроструктуры когниции: в разработке модели па­раллельно распределенных процессов обработки данных (parallel distributed processing) участвовала большая группа специалистов; ср. [MacClelland, Rumelhart 1981; Parallel distributed processing... 1986].

Коннекционистские модели как бы воспроизводят нейронную структуру головного мозга, в которой нейроны тесно между собой связаны и способны взаимодействовать (передавать возбуждение и формировать пакеты информации). Работа модели ведется не поша­гово, а параллельно, т.е. с одновременным возбуждением разных участков нейронной сетки. Каждая единица несет информацию до-символического порядка и напрямую с каким-либо знаком не соотне­сена - ее поэтому именуют субсимволом. Информация в этой сети не хранится конвенциональным способом, но существует в виде модели связи между единицами. Репрезентация какого-либо концепта здесь не является постоянной и «записанной» в самой сети - она возникает благодаря активации и возбуждению взаимосвязанных элементов (McShane 1991: 323]. Будучи активизированной, каждая единица способна возбуждать или же гасить возбуждение других связанных с нею единиц, а весь активизированный участок сетки соответствует необходимой модели или структуре знания [Stevenson 1993: 303-304].

Выделяют две группы коннекционистских моделей - локалист-ские и модели параллельно осуществляемой обработки информации (Tanenhaus 1989: 19]. В локалистских моделях структуры знания ко­дируются напрямую: узлы связей соответствуют репрезентации от­дельных концептов - слов или фонем [MacClelland, Rumelhart 1981]. В моделях параллельно осуществляемой обработки информации концепты стоят не за узлами связи, а за всей моделью возбуждаемой совокупности связей [Rumelhart, MacClelland 1986]. Последняя мо-

87

дель считается отражающей модель когниции вообще, но фактиче­ски она описывает прежде всего некоторые виды лингвистической деятельности [Sampson 1987: 872]. Модель имитирует, например, установление различных значений одного слова, разграничение пря­мых и переносных значений и т.п., но, главное, результаты обучения каким-либо правилам (типа образование прошедшего времени анг­лийских неправильных глаголов), что и позволяло критикам К. го­ворить о том, что коннекционистские модели языка не работают и что они являют собой по существу модели механизмов обучения зна­нию [Wexler 1991: 255].

По идее коннекционистские модели противопоставлены сим­волическим; их различие касается самого представления семантиче­ских сетей с их узлами и роли ментальных репрезентаций в этих мо­делях. В то время как в символических сетях каждый их узел демон­стрирует собой концепт, в К. моделях отдельные элементы сети ни­какой концептуальной интерпретации не имеют. В символических моделях поступающие извне сигналы возбуждают ментальные репре­зентации, в К. - часть возбуждений в сети вызывается извне прихо­дящими сигналами (данными «на входе»), но часть - коннекциями между нейронами в самой сети. Сети такого рода «обучаются», т.е. приобретают модель особого поведения в ответ на определенные раздражители. Разные элементы сети характеризуются разными квантитативными характеристиками, т.е. обладают как бы разным удельным весом или «мощностью» (numerical weight). В силу незна­кового характера своих элементов они в отличие от символико-репрезентационных систем называются нередко субсимволическими [Dinsmore 1991: 24; McShane 1991: 323].

Еще одним важным отличием К. моделей от символических яв­ляется их способность к адаптации в условиях меняющихся связей между отношениями и/или изменения «веса» какой-либо из связей. В К. моделях знание хранится и кодируется не эксплицитно, как в сим­волических моделях, а потому более гибко. Если в символических моделях извлечение знания требует обращения к «готовой» репре­зентации, а новые знания сличаются с уже имеющимися, извлечен­ными или переведенными из долговременной памяти в кратковре­менную, то в К. моделях модели знания как бы создаются заново. По мнению Д.Румельхарта и Дж.МакКлелланда, извлечение знаний в их модели является автоматическим следствием обработки сигнала на входе; ср. [Stevenson 1993: 48]. Символические модели подвергаются резкой критике со стороны коннекционистов, и особенно важной чертой их собственной концепции представляется им идея парал­лельной обработки взаимодействующих друг с другом элементов сети -- признаков концептов, из совокупности которых концепт «собирается»; ср. также [Bechtel, Abrahamsen 1991].

Преимуществами К. моделей считаются также то, что они имеют аналоги в строении мозга. По уровню абстракции они гораз-

88

до ближе «реальному» механизму функционирования нейронных связей в голове человека, чем символические системы. Часть данных в модели Румельхарта-МакКлелланда была подтверждена экспери­ментально при имитации работы модели на компьютере. К. модели оправдывают себя, как будто бы, и при анализе структуры концеп­тов, и при проверке гипотезы о врожденных свойствах когниции или отражения мира в памяти человека [McShane 1991: 324]. Целый ряд ученых подчеркивает, что К. модели еще только набирают силу, а общая их значимость для когнитивной науки несомненна.

Критика К. моделей главным образом связана со скудностью полученных данных, недостаточностью обработанных этой моделью эмпирических сведений, отказом от символических способов фикса­ции данных и т.п. И все же симптоматичным является обращение редакции одного из ведущих журналов по когнитологии к специали­стам по искусственному интеллекту, лингвистике, философии, ней-ролингвистике и т.п. с просьбой рассмотреть возможности объеди­нения или синтеза символических моделей с коннекционистскими; см. [Cognitive Science 1993, vol.17, №1]. При всей действительно суще­ствующей разнице этих моделей они все же не кажутся взаимоисклю­чающими, во всяком случае в отношении понимания когниции; см., например, [Smolensky 1988; McShane 1991: 340-341; Jackendoff 1992: 17-18]. Очевидно также, что они работают на разных уровнях абст­ракции и связаны с решением разных когнитивных проблем. Резкая критика в адрес коннекционизма (см., особенно [Fodor, Pylyshyn 1988; Pinker, Prince 1988; Wexler 1991: 255]) не всегда представляется справедливой, и в более поздних версиях некоторые положения К. получают уточнения или объяснения; см., например, [Bechtel, Abrahamsen 1991]. Интересно отметить, что хотя появление К. моде­лей расценивалось как революционное новшество (см. [Sampson 1987: 871]), фактически у идеи о нейронных сетях были свои предше­ственники, причем в 50-е и 60-е гг. сходные предложения были вы­двинуты в связи с понятиями о перцептронах [Rieger 1991: 291]; отме­чают иногда и близость К. моделей с ассоцианизмом; ср. [Schwarz 1991:20].

Возможно поэтому, что в будущем, действительно, наибольшее признание получат некие гибридные модели - ср. [Stevenson 1993: 303-304], в которых будет учтен тот положительный опыт, который касается понятий ментальных репрезентаций, понятия правил и опе­раций с символами, с одной стороны, и представлений о параллель­ном распределении обрабатываемой информации по разным участ­кам нейронной сетки и о самой сети как зависящей от гибко уста­навливающихся связей и их силы, с другой.

Ю.П.

89

КОНЦЕПТ (concept; Konzept) - термин, служащий объяснению единиц ментальных или психических ресурсов нашего сознания и той информационной структуры, которая отражает знание и опыт чело­века; оперативная содержательная единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка мозга (lingua mentalis), всей картины мира, отраженной в человеческой психике. Понятие К. отвечает представлению о тех смыслах, которыми оперирует человек в процессах мышления и которые отражают содержание опыта и знания, содержание результатов всей человеческой деятельности и процессов познания мира в виде неких «квантов» знания. К. возни­кают в процессе построения информации об объектах и их свойст­вах, причем эта информация может включать как сведения об объек­тивном положении дел в мире, так и сведения о воображаемых мирах и возможном положении дел в этих мирах. Это сведения о том, что индивид знает, предполагает, думает, воображает об объектах мира; см. [Павиленис 1983: 101-102]. К. сводят разнообразие наблюдаемых и воображаемых явлений к чему-то единому, подводя их под одну рубрику; они позволяют хранить знания о мире и оказываются строительными элементами концептуальной системы, способствуя обработке субъективного опыта путем подведения информации под определенные выработанные обществом категории и классы. Два и более разных объектов получают возможность их рассмотрения как экземпляров и представителей одного класса/категории [Schwarz 1992: 94 и ел.; Ellis, Hunt 1993: 204].

Всю познавательную деятельность человека (когницию) можно рассматривать как развивающую умение ориентироваться в мире, а эта деятельность сопряжена с необходимостью отождествлять и раз­личать объекты: К. возникают для обеспечения операций этого рода. Для выделения К. необходимы и перцептуальная выделимость неко­торых признаков, и предметные действия с объектами и их конечные цели, и оценка таких действий и т.п., но зная роль всех этих факто­ров, когнитологи тем не менее еще не могут ответить на вопрос о том, как возникают К., кроме как указав на процесс образования смыслов в самом общем виде.

Считается, что лучший доступ к описанию и определению природы К. обеспечивает язык; см. [Jackendoff 1993:: 16]. При этом одни ученые считают, что в качестве простейших К. следует рас­сматривать К., представленные одним словом, а в качестве более сложных - те, которые представлены в словосочетаниях и предложе­ниях; см. [Schifler, Steel 1988]. Другие усматривали простейшие К. в семантических признаках или маркерах, обнаруженных в ходе ком­понентного анализа лексики. Третьи полагали, что анализ лексиче­ских систем языков может привести к обнаружению небольшого числа «примитивов» (типа НЕКТО, НЕЧТО, ВЕЩЬ, МЕСТО и пр. в исследованиях А.Вежбицкой), комбинацией которой можно описать далее весь словарный состав языка. Наконец, известную компро-

90

миссную точку зрения разделяют те ученые, которые полагают, что часть концептуальной информации имеет языковую «привязку», т.е. способы их языкового выражения, но часть этой информации пред­ставляется в психике принципиально иным образом, т.е. ментальны­ми репрезентациями другого типа - образами, картинками, схемами и т.п. Мы, например, знаем различие между елкой и сосной не пото­му, что можем представить их как совокупности разных признаков или же как разные концептуальные объединения, но скорее потому, что легко их зрительно различаем и что концепты этих деревьев да­ны прежде всего образно.

Не вызывает, однако, тот факт, что самые важные К. кодиру­ются именно в языке. Нередко утверждают также, что центральные для человеческой психики К. отражены в грамматике языков и что именно грамматическая категоризация создает ту концептуальную сетку, тот каркас для распределения всего концептуального мате­риала, который выражен лексически. В грамматике находят отраже­ния те К. (значения), которые наиболее существенны для данного языка; ср. [Talmy 1988: 165-166].

Для образования концептуальной системы необходимо пред­положить существование некоторых исходных, или первичных К., из которых затем развиваются все остальные - ср. [Павиленис 1983: 102]): К. как интерпретаторы смыслов все время поддаются дальней­шему уточнению и модификациям. К. представляют собой неанали­зируемые сущности только в начале своего появления, но затем, ока­зываясь частью системы, попадают под влияние других К. и сами видоизменяются. Возьмем, например, такой признак, как «красный», который, с одной стороны, интерпретируется как признак цвета, а, с другой, дробится путем указания на его интенсивность (ср. алый, пурпурный, багряный, тёмнокрасный и т.д.) и обогащается другими характеристиками. Да и сама возможность интерпретировать раз­ные К. в разных отношениях свидетельствует о том, что и число К. и объем содержания многих К. беспрестанно подвергаются изменени­ям. «Так как люди постоянно познают новые вещи в этом мире и поскольку мир постоянно меняется, - пишет Л.В.Барсалоу, - челове­ческое знание должно иметь форму, быстро приспосабливаемую к этим изменениям» [Barsalou 1992: 67]: основная единица передачи и хранения такого знания должна быть тоже достаточно гибкой и подвижной.

Предметом поисков в когнитивной семантике часто являются наиболее существенные для построения всей концептуальной систе­мы концепты: те, которые организуют само концептуальное про­странство и выступают как главные рубрики его членения. Многие разделяют сегодня точку зрения Р.Джекендоффа на то, что основны­ми конституентами концептуальной системы являются К., близкие «семантическим частям речи» - К. ОБЪЕКТА и его ЧАСТЕЙ, ДВИЖЕНИЯ, ДЕЙСТВИЯ, МЕСТА или ПРОСТРАНСТВА, ВРЕ-

91

МЕНИ, ПРИЗНАКА и т.п.; см. [Jackendoff 1990; 1992; 1993; Levin, Pinker 1991]. Эта точка зрения близка и тем концепциям, которые утверждают примат релевантности грамматических категорий для организации ментального лексикона, а, следовательно, и тем, что доказывали первостепенную значимость для устройства и функцио­нирования языка тех концептуальных оснований, что маркируют распределение слов по частям речи и которые, по всей видимости, предсуществуют языку, складываясь как главные К. восприятия и членения мира в филогенезе [Кубрякова 1992].

Понятие К. используется широко и при описании семантики языка, ибо значения языковых выражений приравниваются выра­жаемым в них К. или концептуальным структурам - см., например, [Jackendoff I992: 195]: такой взгляд на вещи считается отличительной чертой когнитивного подхода в целом.

Но такое истолкование соотношения К. и значения не является единственно возможным. К. - это скорее посредники между словами и экстралингвистической действительностью и значение слова не может быть сведено исключительно к образующим его К.; ср. [Cruse 1990: 395-396]. Правильнее было бы, наверно, говорить о концептах как соотносительных со значением слова понятиях (counterparts of words); ср. [Соломоник 1992: 46]. Значением слова становится кон­цепт, «схваченный знаком» [Е.С.Кубрякова 1991]. В том же смысле мы не можем согласиться с мнением А.Вежбицкой о том, что значе­ния в определенном отношении независимы от языка; см. [Wierzbicka 1992: 3]. Независимы от языка именно концепты, идеи, и не случай­но, что только часть их находит свою языковую объективацию. От­ношения между К. и значениями поэтому достаточно сложны: так, у союза и или но вряд ли можно постулировать значение, но концепты, которые за ними стоят, достаточно ясны (соединения, противопос­тавления и т.п.). Точно так же можно предположить, что у всех лю­дей есть общие предсгавления о том, как реагирует человек на кон­такт с объектом, воздействующим на него своей температурой, но значения, зафиксированные в словах типа обжечься, сгореть, тепло, жар и пр., отражают лишь определенную часть этого К. и являются зависимыми от языка.

Думается, что в когнитивной лингвистике перспективным яв­ляется то направление в семантике, которое защищает идеи о проти­вопоставленности концептуального уровня семантическому (языковому). Выдвинутые М.Бирвишем и поддержанные его колле­гами, эти мысли уже нашли воплощение в так называемой двухуров­невой теории значения - ср. [Herweg 1992; Rickheit, Strohner 1993, 157; Bierwisch 1983; 1988; Bierwisch, Lang 1987], а также защиту иной кон­цепции в [Levdt 1989]. Думается, что и указанная монография А.Вежбицкой служит ярким доказательством того, как некие обще­человеческие (если и не универсальные) К. по-разному группируются и по-разному вербализуются в разных языках в тесной зависимости

92

от собственно лингвистических, прагматических и культурологиче­ских факторов, а, следовательно, фиксируются в разных значениях.

Е.К.

КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ (conceptualization) понятийная классификация [Клике 1983: 97 и ел.], - один из важнейших процессов познавательной деятельности человека, заключающийся в осмысле­нии поступающей к нему информации и приводящей к образованию концептов, концептуальных структур и всей концептуальной системы в мозгу (психике) человека. Нередко К. рассматривается как некото­рый «сквозной» для разных форм познания процесс структурации знаний и возникновения разных структур представления знаний из неких минимальных концептуальных единиц; ср. [Концептуализация и смысл 1990]. Каждый отдельный акт К. представляет собой пример решения проблемы и в нем задействованы механизмы умозаключе­ний, получения выводных данных (инференции) и другие логические операции.

Процесс К. тесно связан с процессом категоризации: являя со­бой классификационную деятельность, они различаются вместе с тем по конечному результату и/или цели деятельности. Первый направ­лен на выделение неких минимальных единиц человеческого опыта в их идеальном содержательном представлении, второй - на объедине­ние единиц, проявляющих в том или ином отношении сходство или характеризуемых как тождественные, в более крупные разряды.

Когнитивное расчленение реальности происходит еще на до-вербальной стадии развития человека: понятийные классификации, возникающие в то время, оказываются более связанными с сенсомо-торной деятельностью человека, нежели с его общением с другими людьми. С формированием языка когнитивное освоение реальности приобретает новые формы, обеспечивая выход за пределы непосред­ственно воспринимаемого и хранение опыта в долговременной памя­ти человека. Ср. [Видинеев 1989: 154 и ел.].

К. может также рассматриваться как живой процесс порождения новых смыслов, и тогда в задачи когнитолога начинают входить вопросы о том, как образуются новые концепты, как созда­ние нового концепта ограничивается уже имеющимися концептами в концептуальной системе, как можно объяснить способность человека постоянно пополнять эту систему и т.п. Эти и многие другие анало­гичные проблемы связывают исследование К. с семантикой вообще и концептуальной семантикой, в частности: в ряде отношений позна­вательный процесс есть процесс порождения и трансформации смы­слов (концептов). Для понимания сути этих процессов оказываются важными как исследования, проводимые в рамках концептуального анализа, так и исследования явлений грамматизации. Если бы было

93

нужно назвать ключевое понятие когнитивной лингвистики - под­черкивают когнитологи, - им было бы понятие концептуализации; см. [Rudzka-Ostin 1988; 1993]; ср. также [Lakoflf 1987: 303].

Е.К.

КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ СИСТЕМА или СТРУКТУРА - тот

ментальный уровень или та ментальная (психическая) организация, где сосредоточена совокупность всех концептов, данных уму челове­ка, их упорядоченное объединение. Гипотеза о том, что в голове че­ловека существует определенный уровень, на который «стекается» информация, полученная извне, и на котором перерабатываются результаты восприятия зрительного, слухового, тактильного, мо­торного и т.п. совместно с языковым освоением этого опыта принад­лежит Р.Джекендоффу; см. [JackendofT 1984: 54]. Резонно предполо­жить, утверждал Джекендофф, - что существует такой уровень, на котором вся информация, приходящая по разным каналам и принад­лежащая разным модальностям, была бы сопоставимой. Следует также предположить, что способность к образованию концептов является врожденной, что частью этой способности является знание неких правил образования концептуальных структур и что одновре­менно развитие этих структур зависит в определенной степени от человеческого опыта, в том числе и языкового. Интересно, что ана­логичные мысли высказывал и Дж.Фодор, который, описывая язык мысли, подчеркнул, что соответствующая ему концептуальная структура должна быть настолько богатой и развитой, чтобы обла­дать возможностью манипулировать или оперировать не только с теми сущностями, что выразимы на языке, но и с теми, которые обобщают результаты неязыкового опыта. См. [Fodor 1975: 156].

К началу 80-х гг. понятие концептуальной системы было пред­ставлено не только за рубежом. Наиболее полно оно было охаракте­ризовано в работах Р.И.Павилениса. В его концепции концептуаль­ная система выступает как система мнений и знаний о мире, отра­жающая познавательный опыт человека, притом как на доязыковом, так и на языковом уровне, но несводимый к какой бы то ни было лингвистической сущности [Павиленис 1983: 12]. В качестве состав­ляющей концептуальной системы рассматриваются отдельные смыс­лы, или концепты, сформированные в процессе познания мира и отражающие информацию об этом мире. «Еще до знакомства с язы­ком, - пишет Павиленис, - человек в определенной степени знако­мится с миром, познает его; благодаря известным каналам чувствен­ного восприятия мира он располагает определенной... информацией о нем, различает и отождествляет объекты своего познания. Усвое­ние любой новой информации о мире осуществляется каждым инди­видом на базе той, которой он уже располагает. Образующаяся та-

94

ким образом система информации о мире и есть конструируемая им концептуальная система как система определенных представлений человека о мире» [Павиленис 1983: 101]. Как подчеркивает автор, конструирование системы происходит еще на доязыковой (довербальной) стадии существования индивида и вся система при­обретает невербальный характер [Указ, соч.: 107]. С современной точки зрения это положение сводится к тому, что концептуальная система должна рассматриваться в терминах ментальных репрезен­таций (представлений) и что недифференцированное употребление терминов «концепт» и «ментальная репрезентация», «концептуаль­ная система» и «ментальный лексикон», «концепт» и «смысл» и т.п. должно быть если и не преодолено (в значительной части, по всей видимости, эти термины пересекаются друг с другом и обозначают сходные и достаточно близкие понятия), то во всяком случае специ­ально оговорено. Нельзя не отметить также, что если среди менталь­ных репрезентаций выделяются те, что отражают, с одной стороны, неязыковой мир, а, с другой, мир языковой, вербальный, то и способ представления содержания, о котором впервые специально сказал Г.Фреге и который был в его учении связан с разграничением смысла и значения, оказывается в конечном счете не безразличным для строения тех систем, которые отражают мир. Так, на этом пути воз­можно разграничение понятий концептуальной системы и менталь­ного лексикона, ибо последний оказывает только частью первой, в которой составляющие его единицы связаны напрямую с языковыми формами как носителями определенных значений. Пересмотр учений Г.Фреге с указанных позиций помог бы, на наш взгляд, установить преемственность в развитии идей современной когнитивной науки и показать ее реальные истоки и предтечи. (О Г.Фреге см., например, [Жоль 1982].)

Е.К.

КРИТИКА КОГНИТИВНОГО НАПРАВЛЕНИЯ. Направле­ния критики когнитивной науки достаточно разнообразны, а сама критика может относиться как к критике узкого когнитивизма - см., например, [Nuyts 1992], так и к критике когнитивной науки в целом. Несмотря на то, что цели, которые ставит перед собой эта наука, считаются важными и актуальными, а решение задач, намеченных в ней, - существенными для общего прогресса науки, указывают и на то, что в реализации программы когнитивных исследований ученые нередко исходили из чересчур технократичного и даже механическо­го представления о том, что представляет собой человеческое позна­ние. В силу этого здесь неправомерно отвлекались от факторов эмо­ционального порядка и/или таких факторов человеческой психики, как воля и интенциональность; ср., например, [Lieb 1987; Searle 1992:

95

глава 5]. Мало учитывается также, что когниция - это исторический и социально-обусловленный процесс [Kirkeby 1994: 598]. В свои бу­дущие программы когнитивная наука должна решительно включать сведения культурологического порядка [Eckardl 1993: 341].

Когнитивная наука должна более точно отграничить свои за­дачи и объекты своего анализа от того, что делает семиотика, пси­хология или от того, что совершается в области изучения искусст­венного интеллекта, лингвистики, философии и т.п.; взамен широкой и не вполне определенной программы исследования она должна сформулировать собственную точку зрения как на цели исследова­ния, так и на методы его осуществления; ср. [Eckardt 1993: 60 и сл., 66; Jorna 1990]. Недостаточно ясными полагают иногда границы анализа языка в пределах лингвистики в отличие от когнитивной науки; ср. [Кубрякова 19942: 44].

Особенно резкие возражения вызывает, по всей видимости, понимание роли компьютера в исследовании мыслительной деятель­ности человека и некритическое восприятие всей компьютерной ме­тафоры (т.е. сравнения работы мозга и работы машины), преувели­ченное внимание к анализу информации и правилам ее обработки, что часто означает на практике уход от проблемы значения и моде­лирования человеческого сознания во всей его сложности; см. [Демьянков 19942:20-21].

Критика когнитивного направления может, по всей видимо­сти, вестись с двух разных позиций, ибо, с одной стороны, часть ког-нитологов придает чрезмерное значение данным непросредственного чувственного восприятия, считая главными познавательными про­цессами те, что связаны с категоризацией или же концептуализацией сенсорного опыта человека. С другой стороны, гипостазируя роль «машинного мышления» и формализации операциональных данных, когнитологи менее обращают внимание на рациональное, но не строго логическое мышление обычного человека с его простым здра­вым смыслом. В итоге мы имеем либо необоснованное решение отно­сительно пределов того, что может быть постигнуто в актах сенсор­ного опыта и преувеличенное внимание к «экспериенциализму», ли­бо увлечение разного рода формализациями, разными логиками, методами математического моделирования и их использованием там, где это плохо работает. Страдает же при этом исследование креа­тивности и творческих начал в теоретической и научно-познавательной деятельности человека, а также - что, несомненно, еще серьезнее - исследование направленности самих познавательных процессов на преобразование мира и изменение мира, изучение дея­тельности человека как активности самого разного рода, но актив­ности интенциональной, целенаправленной,ориентируемой на реше­ние практических задач и выход из проблемных ситуаций и т.д. При всей исключительной важности вопросов об обработке информации, поступающей к человеку, и ее извлечения из разных источников, на

96

повестке дня сегодня также стоят иные вопросы - и прежде всего вопросы о получении новой информации и таких типах деятельно­сти с нею, которые и приводят к прогрессу человечества и не столько к накоплению знаний, сколько к их принципиальным преобразова­ниям.

Е.К.

МЕНТАЛЬНЫЙ ЛЕКСИКОН (mental lexicon; mentale Lexicon) - система, отражающая в языковой способности знания о словах и эквивалентных им единицах, а также выполняющая сложные функ­ции, связанные не только с указанными языковыми единицами, но и стоящими за ними структурами представления экстралингвистиче­ского (энциклопедического) знания. Развитие когнитивного подхода, как и развитие генеративной грамматики и когнитивной лингвисти­ки, характеризуется возрастающим интересом к этому компоненту языка, противопоставляемому обычно грамматике, поскольку, по признанию большинства лингвистов, свойства лексических единиц оказались гораздо более существенными для грамматики и синтак­сиса, чем то полагали ранее. Целое направление так называемых лексических грамматик (Дж. Бреснан, Р.Хадсона, Ст.Старосты и др.) исходит из положения о первостепенной важности для порождения и восприятия речи такой единицы, как слово, признаваемой централь­ной единицей хранения и использования информации, доступа к ней и ее извлечений из памяти говорящих и т.п.; см. подробнее [Кубрякова 1991].

Для обозначения рассматриваемого понятия используются не­редко и такие названия как «внутренний лексикон», «словесная па­мять» и даже «информационный тезаурус человека»; см. [Залевская 1985]. Последнее обозначение относится, однако, к вместилищу всех знаний человека, а, значит имплицирует объединение вербальных и невербальных знаний о мире, что чаще интерпретируется с помощью понятий модели или картины мира или же понятий концептуальной системы (в отличие от ментального лексикона, отражающего знания о лексических единицах, концептуальная система трактуется скорее как совокупность концептов или ментальных репрезентаций разного типа, т.е. не только репрезентаций лексем). Ср. [Агибалов 1995].

В центре внимания когнитивных исследований лексикона на­ходятся как вопросы о когнитивных функциях слова (одним их пер­вых, поставивших эту проблему был Р.Берд - см. [Beard 1981]), так и проблемы организации словаря, ибо на смену представлениям о лек­сиконе как неупорядоченном наборе и даже простом списке слов конкретного языка пришли многочисленные теории относительно устройства и формального и семантического строения лексикона как принимающего заметное место в обработке и переработке языковых

97

знаний. Для психологии эти теории обладают тоже огромной значи­мостью, ибо они помогают понять, как соотносятся слова с объекти­вацией (лексикализацией, по терминологии генеративной лингвис­тики) структур знания и как вербализуются разные концепты. В то же время исследования по структурации лексикона, по типам пред­ставленных в нем отношений и связей, по формирующимся здесь более крупным разрядам слов (лексическим полям, категориям, фреймам и т.п.) требуют зачастую специальных экспериментов, что способствует выработке совместных научно-исследовательских про­грамм по изучению лексикона в рамках когнитивной науки. Ср. ма­териалы в [The Making of Cognitive Science... 1988].

Хотя считается, что М.Л. хранит сведения и о форме и о со­держании ментальных репрезентаций лексических единиц - ср. [Marslen-Wilson 1992], особое внимание уделяется сегодня определе­нию лексического значения и вообще семантике слов, так что много­численные сборники и исследования разрабатывают эти проблемы (из последних исследований см., например [Stembergcr 1985; Levin, Pinker 1991; Pustejovsky 1993, Frames, Fields and Contrasts 1992]). Вме­сте с тем актуальными проблемами остаются и вопросы о том, в ка­ком виде хранятся в М.Л. репрезентируемые в нем слова - целостно или же по их частям. Особенно сложен этот вопрос применительно к разного рода дериватам и композитам, ибо мнения относительно отдельного хранения основ и аффиксов не всегда поддерживаются экспериментально. Нередко полагают, что в то время как многие дериваты хранятся в уже «собранном» виде, словоформы, напротив, при необходимости, создаются заново, т.е. порождаются вместе с порождаемым высказыванием.

Многие наблюдения подобного типа заставляют поставить еще раз вопрос о том, как вообще соотносится описание лексическо­го компонента, данное в результате обычного лингвистического анализа, с когнитивной организацией внутреннего лексикона, выяв­ляемой в процессе специальных экспериментов, т.е. вопрос о том, в терминах Н.Хомского, каково соотношение Э-языка и И-языка (см.). Если рассматривать М.Л. как часть долговременной памяти человека, в которой репрезентирована информация исключительно о словах и их составляющих, то возникающие в связи с ним проблемы касаются не только организации лексикона в целом и не только спо­собов хранения (а, значит и доступа к этим единицам), но и вопроса о том, где же сосредоточена остальная часть сведений о языке и в чем именно она заключается; ср. (Schwarz 1992: 99]. Еще в начале 80-х гг. Н.Хомский говорил о языковом знании (компетенции) как о прави­лах и репрезентациях [Chomsky 1980], притом в виду имелось в зна­чительной степени знание синтаксиса. С развитием генеративной грамматики понятию правила, однако, оставалось все меньше места (ср., например, [Nuyts 1992; Cook 1989: 23]) и все большее внимание уделялось принципам и параметрам, которые считались в значитель-

98

ной степени врожденными. Но о том, как все-таки они репрезенти­рованы в голове человека и где, в какой части когнитивной системы, они репрезентированы, мнения расходятся. С точки зрения Н.Хомского, они, несомненно, являются составляющими интериори-зованного, т.е. внутреннего, ментального языка (И-языка), но про­тивостоят ли они ментальному лексикону или же составляют его собственную ингеренпгую часть, достаточно неясно. Один выход из этой ситуации - противопоставить лексикону 1рамматикон (ср. ра­боты Ю.Н.Караулова) или выделить знание о синтаксисе и грамма­тике в отдельный модуль языковой компетенции, другой - считать, что вся информация о языке «записана» при слове и что слово про­ецирует все свои, в том числе и синтаксические, свойства в форми­рующееся высказывание в процессах порождения речи; ср. [Степанов 1989; Караулов 1987; 1992]. Можно, наконец, отнести сведения об операциях со словами, о схемах построения предложений и текста и пр. «крупных» единицах-правилах к системе ментальных репрезен­таций. Тогда среди разнообразных форм репрезентаций вербального порядка надо найти место схемам реализаций пропозиций или аргу-ментно-предикативных структур, которые тоже считаются состав­ляющими репрезентационной системы в голове человек - его памяти (обзоры литературы и мнений по поводу см. [Залевская 1985; Кубря-кова 1991]).

Е.К.

МЕНТАЛЬНЫЙ ЯЗЫК (Mentalese; mentale Sprache; lingua mentatis) - метаязык, на котором задаются единицы концептуальной системы и/или описываются ментальные репрезентации для значения естественноязыковых выражений. При конструировании репрезен­тационной семантики выявляются правила, по которым каждому предложению языка-объекта (напр., английского) приписывается выражение на некотором метаязыке (который может быть, напр., как английским, так и языком логики первого порядка или специально изобретенным для этой цели). Главное в том, чтобы систематичные отношения между значениями предложений (такие как идентичность, различие, логическое следствие и т.п.) были отражены систематич­ными же отношениями между метаязыковыми выражениями, кото­рым и придается статус «языка мысли» (lingua mentalis) [Fodor 1985: 13]. Одной из первых попыток создать М.Я. был логико-философский метаязык Лейбница. В настоящее время М.Я. в качест­ве метаязыка лингвистического описания особенно активно разра­батывается А.Вежбицкой.

М.Я., или язык мысли, является по [Fodor 1975: 172] средством для внутреннего репрезентирования психологически значимых и выделенных человеком аспектов его окружения. Только в той степе-

99

ни, в какой эта информация «выразима» таким языком, она может дальше подвергаться переработке процедурами, входящими в когни­тивный репертуар организма: эти процедуры записаны также на внутреннем языке. Некоторые свойства языка мысли тоже должны задаваться на этом же языке, поскольку способность репрезентировать репрезентации есть предпосылка для рациональ­ного манипулирования ими.

Естественный язык - механизм, связывающий мысли (т.е. мен­тальные репрезентации) с языковыми формами (т.е. репрезентация­ми, в конечном счете физически выразимыми как звуки). Поэтому предложение обладает (синтаксической и фонологической) поверх­ностной структурой, когнитивной структурой (представляющей мысль, которую предложение обязано выразить в замысле говоряще­го и, в нормальном случае, в интерпретации слушающим) и - проме­жуточным между первыми двумя - уровнем значения, представляю­щим языковую информацию. Когнитивные структуры - не языковые репрезентации, они не принадлежат какому-либо естественному язы­ку, а относятся к языку мысли в смысле [Fodor 1975]. Их существова­ние не зависит от того, отражены ли они какой-либо системой есте­ственного языка: они могут порождаться и непосредственно систе­мой восприятия человека, например, зрительным аппаратом. Не обладают когнитивные структуры и линейностью, какая есть у есте­ственноязыковых выражений. Скорее порядок следования информа­ции, содержащейся в когнитивных структурах, соответствует страте­гиям сканирования у наблюдателя [Stassen 1985: 260].

Набор правил формирования, характеризующий выразитель­ную силу «языка мысли», аналогичен соответствующему набору правил для формирования синтаксических структур обычного языка. Эти правила являются объектом семантической теории в той степе­ни, в какой они существенны для описания концептуальной структу­ры естественноязыковых предложений [JackendofF 1987: 355].

По гипотезе о языке мысли [Fodor 1989: 26-27], ментальные со­стояния обладают интенциональными объектами, и те и другие яв­ляются сложными сущностями. В частности, пропозиции анализи­руемы как сложные выражения. Ментальные состояния играют кау­зальную роль, которая и позволяет функционально идентифициро­вать эти состояния, отличать одни состояния от других по функци­ям. Все это составляет некоторый язык. Синтаксическая структура таких ментальных состояний отражает семантические отношения между их интенциональными объектами. Более того, когнитивные состояния - а не просто их интенциональные объекты - обычно об­ладают структурой непосредственно составляющих, подобно обыч­ным языкам.

Существуют трудности в построении МЛ.:

1. Практическое установление свойств М.Я. [Fodor 1985: 13], в частности, синтаксических. Например, в логическом метаязыке

100

кванторные элементы имеют статус префиксов с символами пере­менных, что позволяет наглядно задать область распространения кванторов во всем логическом выражении. А ведь философам до этого нотационного приема пришлось додумываться очень долго, задолго до Фреге, предложившего такой прием. Это означает, что разработка деталей М.Я. может превратиться в бесконечное занятие.

2. Теоретическое определение понятия референции [Putnam 1983: 222]: список объектов М.Я. должен быть либо таким же пол-­ ным, как и мир объектов (как реальных, так и абстрактных и фик­- тивных), что невозможно, - либо же столь же многозначным, как и обычный язык, что также чревато трудностями.

3. Индивидуальные различия в интеллекте между людьми свя-­ заны со свойствами мысли, а интеллектуальное развитие - свойство механизмов, работа которых сама по себе мышлением не является. Это имеет отношение к спору о том, является ли ментальность (mind) процессором символов - или же символы, правила и репрезентации являются всего лишь удобными вспомогательными понятиями, эпи­- феноменами, для лежащих в их основе сетей нейронов? Процедура непосредственного усвоения знаний (мышления) в результате приме­ нения некоторого алгоритма, порожденного конкретным процессо­- ром, несомненно связана с преобразованием символов. Однако неиз­- вестно еще, являются ли модули непосредственного задания опыта (скажем, непосредственного получения ощущений) чем-то вроде «коннекционистских машин». Во всяком случае ясно, что модули опираются не на тот же формальный аппарат переработки символов, что мышление [Anderson 1992: 212].

4. По [Хинтикка 1979: 336-339], «семантическая относитель­- ность своим острием направлена против теорий эязыка мыслиь, т.е. против тех теорий, которые постулируют существоване некоторого внутреннего языка или внутреннего метода представления фунда­- ментального языка понимания».

В.Д.

МОДУЛЬ (module; Modul; module) - одно из основных понятий когнитивизма, относящихся к обозначению тех простейших систем или частей, из которых состоит вся инфраструктура мозга / разума / языка и т.п. Модульность - представление о поведении человека, объясняющее видимую сложность как результат взаимодействия нескольких достаточно простых подсистем, называемых М. [Демьянков 1988: 140].

К характеристикам М. относятся (особенно в отношении рече­вой деятельности):

101

• относительная автономность его - обмен информацией меж-­ ду М. слабее, чем внутри М., а связи внутри М. достаточно органич­- ны;

• специализация модуля - каждый М. обладает своими собст­- венными принципами функционирования, несводимыми друг к другу или к какому- либо обобщающему принципу;

• возможно (и здесь необходима большая осторожность), что с каждым М. связана определенная локализация или определенный тип связей в мозгу человека;

• генетическая заданность;

универсальность: так, определяя тот или иной уровень синтаксической или семантической репрезентации, М. задают поня­тия универсальной грамматики.

Основная идея М. в когнитивизме заключается, по [Jackendoff 1994: 629-635], в следующем. Ментальность разложима на большое число способностей (faculties), или М., каждый из которых специали­зируется на когнитивной переработке определенного вида информа­ции, а потому на выполнении конкретных типов перцептивных или когнитивных заданий (возможно, эта специализация соответствует и тому, как организована нейронная система связей в различных об­ластях мозга). Есть, среди прочего, и М. или группа М., специализи­рующихся на социальной копшции: задача этого М. - образование образа себя как индивида в обществе. В то время как фундаменталь­ными единицами пространственной когниции являются физические объекты в пространстве (о них человек задается вопросами типа: Что это? и Где это расположено?), единицами социальной когниции являются личности в социальном взаимодействии, о которых спра­шивают: Кто это? и Каковы его/ее отношения ко мне и к остальным?

Концепция функциональной разложимости ментальности на М. разрабатывается начиная с середины 1970-х гг.: считается, что вся мыслительная деятельность представима как взаимодействие дис­кретных и специализированных компонентов, а разумность - следст­вие кооперированности этих М. (как аналога гомункулюсов). Сего­дня представление о модульности является не только центральным для когнитивной науки [Bayer 1987: 3], но и одним из главных мето­дологических идеалов науки в целом [Jacobs 1992: 8].

Есть как минимум две версии тезиса о модульности [Sterelny 1989:71]:

1. Каждая система восприятия представлена своим М.; есть еще М. управления памятью, языковой способности, зрительного и пространственного восприятия и воображения и т.д. [Lycan 1990].

2. М. автономны (каждый обладает относительно ограничен-­ ным доступом к информации, располагаемой другими М.); структура ментальности обладает скорее вертикальным, чем горизонтальным характером: нет общей памяти или общих механизмов решения за­ дач - есть системы, специзирующиеся на конкретных областях: зре-

102

пня, речи и т.п. Кроме того, аналогией с гомункулюсами обладают действия периферийных М., а не центрального когнитивного «процессора»: построить общую теорию центрального процессора сегодня вряд ли возможно (концепция Дж.Фодора).

Обычно же мы имеем дело с синтезом этих двух подходов (Sterelny 1989]: каждый из М. в свою очередь рассматривается как набор более специализированных, более простых М., и так далее, до тех пор, пока мы не дойдем до психологически примитивных компо­нентов. Так, по [Raccah 1986: 103], семантика языка как отдельного М. когнитивной системы сама имеет модульную структуру: репрезен­тация знамения, связанного с информацией об определенной ситуа­ции и о мире, приводит к интерпретации смысла высказывания. Главным же предметом семантики является установление принципов, правил и репрезентаций, регулирующих взаимодействие языковой системы с концептуальной системой [Bienvisch 1983: 122-124].

Различаются [Thompson, Altmann 1990: 343]:

- репрезентационная модульность - инкапсулирование долговременной информации, поддерживающей когнитивную переработ­ку на самых различных стадиях,

- процессуальная модульность - распределение обязанностей между различными этапами обработки информации.

Некоторые виды знания индивида непосредственно хранятся соответствующими М., формирующимися в результате эволюции, а «созревание» М. (главный стимул когнитивного развития человека) приводит к усилению выразительных возможностей «языка мысли» (см. ментальный язык), к расширению репертуара форматов для ре­презентирования знаний. Индивидуальные различия в когнитивном развитии ребенка коренятся в заложенной в нем биологической про­грамме развития, в общем не зависящей от абсолютного времени [Anderson 1992, 1].

Язык также может быть рассмотрен под таким модульным уг­лом зрения [Seuren 1986: 2] - отсюда концепция модульной или моду­лярной грамматики как системы правил и репрезентаций, разложи­мой на независимые взаимодействующие подсистемы [Farmer 1984: xv]. Эта идея о модульности языка, но в других терминах, лежит уже в теории «двойного членения» языка, когда считают, что функция единиц более низкого уровня, фонологии (звуков языка) состоит

только в комбинировании между собой для формирования единиц более высокого уровня - слов [Woodbury 1987, 685]. Развивая эту идею, М.Бирвиш [Bienvisch 1983: 122-124] указы­вает, что первопричина внутренних и внешних условий, формирую­щих ментальные репрезентации, в конечном счете заключена в мате­риальных свойствах окружающего мира. Отсюда вытекают следую­щие положения: - ментальная организация имеет модульный характер, т.е. различные системы и подсистемы ментальной структуры взаимодей- 103

ствуют определенным образом, предопределяя способ реагирования организма на свое окружение;

• каждая ментальная система основана на наборе принципов, приводящих, в результате онтогенетического развития, к системе правил или структур, предопределяющих ментальные репрезентации, лежащие в основе соответствующего аспекта поведения;

• системы языка и понятий являются такими ментальными системами, причем репрезентация языка отвечает за использование естественного языка, а репрезентации понятийной системы предо-­ пределяют то, как концептуализируются реальные и вымышленные ситуации, восприятия, действия и системы убеждений.

Грамматической теории приписывается в концепции модуль­ности также модульный характер: она распадается на автономные подтеории, только в своей кооперации определяющие структуру предложений [Drubig 1992: 147]. Гипотеза об универсальности струк­туры и внутреннего устройства всех М. языковой системы не всем кажется правдоподобной. По [Radford 1990: 3], вряд ли все М. языко­вой способности одинаковы для всех языков: М. падежной системы языков сильно варьируются от языка к языку.

С развитием этих положений связана в грамматической тео­рии последних лет и гипотеза об автономности отдельных М.: раз-личные типы языкового знания (семантическое, синтаксическое, лек­сическое и прагматическое) образуют различные модули, взаимодей­ствующие при использовании и интерпретации речи. Часто к этому общему тезису добавляют еще следующие положения (объединяемые под названием тезиса о строгой автономии):

• формальная различительность: формальная природа у каж­- дого М. отлична от других М.;

• четкое разграничение М.;

• возможность подмодулей;

• простота взаимодействия М.: внутренняя механика одного М. не сказывается на внутренней механике другого;

• разделение труда между М. по функциональному принципу: М. не избыточны, а дополняют друг друга; каждое элементарное явление объяснимо действием только одного М.

В то же время, можно выделить две версии тезиса о такой мо­дульности, или автономности [Riemsdijk 1982: 693]:

• внешняя автономность: грамматика в целом представляет собой автономный когнитивный компонент, который во взаимодей-­ ствии с другими когнитивными компонентами определяет языковое поведение;

• внутренняя автономность: в рамках грамматики выделяются Компоненты, обладающие значительной автономией друг по отно-­ шению к другу; то есть, правила одного компонента могут получить Доступ к информации других компонентов только при взаимодейст-­ вии компонентов; однако это не 9значает, что разные компоненты, 104

и М. грамматики, обладают совершенно различной природой. Напротив: фонология и синтаксис обладают большим числом фун­даментальных формальных свойств.

Среди прочего, выделяются М. овладения языком у ребенка, в соответствии с различными задачами, решаемыми человеком при овладения грамматикой [Peizer, Olmsted 1969: 60]. А в стандартной «нативистской» генеративной модели (принимающей гипотезу о врожденности языковой способности) утверждается:

1. Мозг подразделяется на некоторое число независимых вро­- жденных М.

2. Нейронные структуры, предопределяющие когнитивное по­ ведение человека (в частности, языковое) не подвержено дарвинско­- му естественному отбору.

3. Естественные М., отвечающие за язык и когницию, не созре­- вают по ходу онтогенеза.

4. У всех людей одинаковая языковая компетенция.

Впрочем, критики считают, что эти последние четыре положе­ния противоречат представлениям современной биологии, утвер­ждающей прямо противоположное [Lieberman 1989: 199-204].

Кроме того, даже если принять только в общих чертах идею модульности при объяснении феноменов усвоения языка, следует признать, вслед за [Wexler, Manzmi 1987: 41], что некоторые аспекты языка и его усвоения регулируются не собственно языковым М., а М. обучения. К последнему М. относится и теория маркированности, внеположенная собственно языковой теории: иерархии маркирован­ности вычисляются на основе принципов М. усвоения знаний.

В.Д.

НАТИВИЗМ (nutivism или inoatcncss от англ, native «природный, прирожденный» и innate 'врожденный') - концепция врожденности языка; один из главных постулатов генеративной грамматики, свя­занный с признанием языковой способности и языковых структур универсального порядка врожденными и входящими в биопрограм­му человека, наподобие таких органов или систем, как кровообра­щение. Нативизм, пришедший в когнитивную психологию вместе с учением Н.Хомского, может принимать в разных направлениях ког­нитивной науки слабую и сильную форму, в зависимости от ответа на вопрос о том, какие именно языковые механизмы структуры, стратегии и т.п. являются врожденными, а какие - благоприобретае-мыми в процессе онтогенеза и когнитивного развития ребенка. Все теории овладения языком и его усвоения существенно зависят от установок на врожденный или, напротив, на неврожденный характер возникающего знания языка, и полемика по этому поводу, начатая чуть ли не с 60-х гг., продолжается и сегодня. В отечественной науке, 105

в традициях учения Л.С.Выготского и позднее А.Р.Лурия, принима­лась концепция исключительной важности социализации ребенка, но в американской психологии дебаты о врожденных структурах мозга шли не столько вокруг вопроса о врожденности языка (сами эти представления разделялись едва ли не большинством исследовате­лей), сколько вокруг более конкретных вопросов о том, что именно следует считать предсуществующим появлению первых языковых форм и навыков.

Позиция сильного нативизма была сформулирована Н.Хомским; уточняя свою концепцию и указывая на таких предше­ственников как Платон или Лейбниц, он подчеркивал, что в более современных терминах эта позиция может быть сформулирована в следующем виде: «мы утверждаем, - пишет Хомский, - что главные свойства когнитивных систем даны в разуме врожденно (are innate in the mind), это часть биологического наследия человека...», и хотя происходящие в онтогенезе процессы иногда существенно зависят от окружения, оно играет роль только пускового и регулирующего ме­ханизма, не более [Chomsky 199 li: 15-17].

Отвечая на возражения своих противников, Н.Хомский счита­ет все состоявшиеся на этому поводу дискуссии бесплодными и счи­тает, что в настоящий момент очень важные эмпирические исследо­вания, которые позволяли бы проверить выдвинутую им «гипотезу о врожденности» [Chomsky 19912: 33-34]. Задачу приведения таких доказательств и поставил перед собой С.Пинкер [Pinker 1994].

Интересно в этой связи отметить, однако, что в обстоятельной и глубокой рецензии на эту монографию М.Томазелло [Tomasello 1995] опровергает прежде всего те экспериментальные данные, кото­рые, якобы, свидетельствуют в пользу гипотезы Хомского. Разви­ваемые им идеи могут быть определены как позиция умеренного на­тивизма, а суть его формулируется Томазелло в следующем виде. Врожденной является предрасположенность к овладению языком, к усвоению языковых навыков, умений и т.д. в процессе нормальной социализации ребенка и его актах общения со взрослыми, в ходе обучения языку и во время определенных этапов его когнитивного развития. Томазелло отмечает также, что к рассматриваемой гипоте­зе Н.Хомский пришел в результате чистого теоретизирования и ло­гических решений проблемы, а не на основании каких-либо эмпири­ческих данных: данные о языке, получаемые ребенком, якобы, так бедны, что из них он не может извлечь сведений об абстрактной ор­ганизации языка, а сами эти сведения настолько сложны, что по­стичь их индуктивным путем невозможно. Все эти аргументы, одна­ко, можно так или иначе опровергнуть, а предлагаемая С.Линкером интерпретация эмпирических данных неубедительна.

Другие ученые принимают все же положение о врожденности некоторых когнитивных структур и языка более спокойно и «нейтрально»,хотя вопрос об этом поднимается в любых исследова-

ниях детской речи, онтогенеза, когнитивного развития ребенка и Т.д., и он, таким образом, уже имеет особую историю своего освеще­-

ния; ср. [McShane 1991; Menuyk 1988; Paivio 1986: 42^3, 84-85; Byrnes, Gelman 1991].

E.K.

ОСВОЕНИЕ/УСВОЕНИЕ ЯЗЫКА, ОВЛАДЕНИЕ ЯЗЫКОМ

(language acquisition; Spracberwerb; apprentissage du langage) - эта про­блема, давно изучавшаяся в психологии, вошла в проблематику об­щелингвистического порядка лишь с появлением генеративной грам­матики Н.Хомского и когнитивной науки, когда проблема онтогенеза языковой способности была причислена к трем важнейшим пробле­мам теоретической лингвистики и была указана наряду с проблема­ми природы языковой способности, ее использования и, наконец, возникновения; ср. [Chomsky 1986; 1991; Cook 1988: 56 и ел.; Nuyts 1992: 92, 98, 149 и ел.; Beaugrande 1991: 155 и ел.]. Нередко полагают, что само выдвижение проблемы О.Я. на первый план знаменовало собой важный аспект хомскианской революции; ср. [Tanenhaus 1989: 5]. И хотя с признанием подобной значимости проблемы для лин­гвистики согласились бы далеко не все лингвисты, важность иссле­дования детской речи для решения многих общелингвистических проблем не вызывает сомнения: ни формирование языковой способ­ности и знания языка, ни проблемы порождения речи и ее понима­ния, как и связанные с этими проблемами вопросы обработки и воз­никновения языковых данных, не могут быть освещены без обраще­ния к детской речи; ср. [Кубрякова, Шахнарович 1991: с библ. по вопросу].

Несмотря на то, что общие идеи Н.Хомского о языковой спо­собности как врожденной когнитивной способности человека при­нимались со значительной долей скептицизма и конкурировали с конструктивной концепцией Ж.Пиаже, - отражением различий этих взглядов может служить публикация их полемики по данному поводу [Piattelli-Palmarini 1980], - фактически все рассуждения об онтогенезе речи последних десятилетий так или иначе были связаны с указан­ными точками зрения и служили отправными моментами исследова­ний не только по языковому, но и когнитивному развитию ребенка; ср. [Dubois 1980: 48 и ел.; Menyuk 1988; McShane 1991; Pinker 1984; 1994 и др.].

По мнению Н.Хомского, ребенок рождается не только с таки­ми органами как руки, ноги, система кровообращения и т.д., но и таким, как язык, и в процессе взросления ребенка они растут вместе с ним. Окружение ребенка и его контакты со взрослыми - это только пусковые механизмы заложенной в биопрограмме человека «универсальной грамматики» - тех общих принципов, на которых

107

держится любой язык и которые получают характер более конкрет­ных параметров индивидуального языка в актах соприкосновения с ним и своеобразной проверки тех гипотез, которые ребенок, овладе­вая языком, строит о своем родном языке. См. также Параметриза­ция.

В отличие от предыдущих концепций О.Я., рождавшихся в хо­де длительных наблюдений за развитием детей и/или эксперимен­тальной работы, у Хомского она формулируется им как чисто логи­ческая проблема, нередко именуемая проблемой Платона: как при­ходит человек к таким богатым и специальным сведениям о мире и к таким сложным представлениям о нем, когда в его распоряжении поступают такие скудные данные? Ср. [Cook 1988: 54; Tanenhaus 1989: 21; Chomsky 1991i: 21; Wexler 1991]. Посылки концепции Хом­ского состояли в том, что разум ребенка не был в состоянии постичь такой сложной и абстрактной системы единиц и правил, каковую являет собой язык, на основании той скудной информации, которую он получает от взрослых, да еще и сделать это за такое короткое время. Остается, следовательно, предположить, что такая система является врожденной (см. также Нативизм). Аргументы Хомского были положительно восприняты одними исследователями и критиче­ски - другими; ср. показательную в этом отношении рецензию [M.Tomasello 1995] на книгу [Pinker 1994], но они послужили поводом для интенсивной проверки каждого их его постулатов и оказали огромное влияние на все последующее изучение проблем О.Я. См. [Gleitman, Wanner 1982; MacWhinney 1987; Menyuk 1988; Pinker 1984; Gleitman et al. 1989 с библ.; Bates, MacWhinney 1989].

В отечественной психолингвистике (ср. [Леонтьев 1969; Тара­сов, Уфимцева 1985: 32 и ел.; Тарасов 1987: особ. 68 и ел.; Сахарный 1989], а также вышеперечисленную литературу) теория врожденных знаний вообще не получила признания: находившиеся под влиянием трудом А.Н.Леонтьева, Л.С.Выготского, А.Л.Лурия, А.А.Леонтьева и других видных отечественных психологов, ученые развивали свои оригинальные концепции, в которых значительную роль отводили социализации ребенка, его когнитивному развитию, творческим аспектам в О.Я. (ср. работы А.М.Шахнаровича, С.Н.Цейтлин, Н.Ф.Уфимцевой и их учеников; ср. также [Горелов 1974]).

Е.К.

ОСНОВАНИЕ и/или ОБОСНОВАНИЕ (grounding) - термин когнитивной лингвистики, используемый для обозначения а) опера­ции установления отношений между элементами в текущем менталь­ном пространстве дискурса [Langacker 1991]; б) когнитивный меха­низм кодирования неканонических ситуаций и альтернативных спо-

108

собов представления одной и той же ситуации, базирующийся на различении фигура—фон как когнитивном феномене [Talmy 1978; Wallace 1982; Langacker 1991]. Выбор элемента (участника речевого акта) в качестве фигуры связывается с его естественной выделенно-стью (salience) и с коммуникативно мотивированным выдвижением (foregrounding). Термин О. используется также для обозначения сис­тематического различения выделенных (foregrounded) и фоновых (backgrounded) частей текста/дискурса; концепт О. базируется здесь на представлении о дискурсе как структурном образовании, постро­енном на взаимодействии в нем более или менее выделенных, замет­ных и фоновых частей и соответствующем разделении информации на выделенную и фоновую [Longacre 1983].

В настоящее время проблемы О. активно исследуются на мате­риале текстов типологически разных языков; наиболее детально изучены повествовательные (нарративные) тексты. Появление боль­шого количества работ по текстовой проблематике О. обобщающе­го, исследовательского и обзорного характера, сложившиеся к на­стоящему времени предпосылки и направления объединяются как теория О. - [Coherence and grounding... 1987; Reischmann 1985; Weber 1983].

В области изучения О. взаимодействуют лингвистический под­ход, базирующийся на анализе дискурса и направленный на уста­новление универсальных дискурсивных правил на функциональных критериях, и литературный подход к анализу структурной органи­зации нарративных текстов.

Общепризнанной можно считать функциональную интерпре­тацию концепта О. Уже в ранних исследованиях по теории О. отме­чается взаимосвязь между функциональными различиями отношений О. в организации текста и лингвистическими механизмами кодиро­вания этих различий (порядок слов, морфология глагола и др.) в разных языках [Hopper 1979]. Принимая в целом функциональный подход, некоторые ученые предлагают детализировать отношения О. в видах информации [Polany 1982; Tomlin 1985].

В процессах О. как базовой организации дискурса главная роль отводится говорящему/пишущему, от которого в определенной степени зависит, какая часть текста будет признана им наиболее значимой и потому выделенной, а какая составит для нее фон. В этом смысле О. выступает как прагматическая функция, указываю­щая адресату, какие части текста относятся к главным событиям в повествовании, а какие описывают связанные с ними факты. В ана­лизе отношений О. устанавливается связь между макроуровнем ана­лиза текста и прагматических выборов говорящего в зависимости от его предположений о знаниях адресата и оценки ситуации, с одной стороны, и микроуровнем анализа предложения, вовлекающего в рассмотрение О. понятия «одушевленность», «движение», «реальность» и др., т.е. категории, которые относятся к явлениям,

109

универсально воспринимаемым человеческим мозгом как наиболее значимые, с другой.

Известна также когнитивная интерпретация О., согласно ко­торой различение выделенных и фоновых частей текста является лингвистическим аналогом перцептуального различия фигура - фон, свойственного пространственной организации визуального поля, в терминах гештальтпсихологии [Reinhart 1984]. Основное положение этой концепции состоит в утверждении, что различия выделенных и фоновых частей текста в соответствии с перцептуальной организа­цией фигура—фон обусловлены не эстетическими или субъективны­ми целями, а являются следствием ограничений, накладываемых че­ловеческим мозгом на способы организации информации для ее об­работки (визуальной или вербальной).

В развитии представлений об отношениях О. наблюдается от­ход от дихотомической характеристики и распространение более гибкого представления этих отношений как континуума, в котором одна из пропозиций выступает в качестве выделенной, т.е. более близкой к топику/геме текста [Longacre 1983; Tomlin 1985].

Принимая во внимание сложность и многоуровневость прояв­ления О. в языке, лингвисты считают более адекватным использова­ние в этих целях термина «кластерный концепт», введенного С.Уоллесом из философии науки, где этот термин используется для обозначения понятия, формируемого действием нескольких факто­ров, которые в определенных обстоятельствах могут входить в от­ношения оппозиции [Wallace 1982].

Критерии определения отношений О. представляют основную проблему в этой области. К наиболее известным относится критерий динамики действия (transitivity), под которым здесь понимается об­щая эффективность действия и вовлеченность в него тех или иных участников ситуации [Hopper, Thompson 1980]. Взаимосвязь динами­ки действия и отношений О. имеет вероятностный характер: чем большим количеством динамических свойств обладает пропозиция, тем вероятнее она может интерпретироваться как выделенная. В качестве критерия определения отношений О. используются также: (не)принадлежностъ части текста к основной линии повествования [Hopper 1979; Longacre 1983]; информационная значимость части текста как тот вклад, который она вносит в развитие темы текста или достижение цели дискурса [Tomlin 1985]. При этом отмечается, что выделенность не следует отождествлять с важностью информа­ции, так как важная для полного понимания текста информация может составлять фоновый материал текста [Chvany 1985; Bdcklund

.

110

1988]. В наиболее общем представлении предлагается различать два пша критериев: содержательные, идентифицирующие выделенные и фоновые части в тексте, и лингвистические, связываемые с отноше­ниями (независимости частей сложного предложения [Reinhart 1984]. Языковые рефлексы отношений О. обнаруживаются в струк­турной (синтаксической) организации текста, его информационной динамике и в эксплицитных лексических и других маркерах; вводит­ся также понятие специфического сигнала (cue) для маркирования отношений О. в тексте; см. [Backlund 1988].

Л.Л.

ПАДЕЖНАЯ ГРАММАТИКА - это такой тип грамматики, выполненной в русле когнитивного подхода к языку, в которой центр описания приходится на установление семантических падеж­ных отношений, их классификацию и номенклатуру, а также спосо­бы их выражения в универсальной и конкретных грамматиках. Па­дежными называются отношения, устанавливаемые между глаголом и его сопроводителями, актантами или аргументами, реализующи­мися с помощью именных групп. П.Г., как показывает ее название, строится на понятии падежа, которое здесь, в отличие от его тради­ционного определения через морфологическую форму той или иной именной парадигмы, приобретает прежде всего содержательную интерпретацию и фиксирует конкретные роли актантов, или участ­ников ситуации, представленных при ее языковом описании в виде особых аргументов при предикате предложения. См. также [Smith 1993].

В работах Ч. Филлмора [Fillmore 1968; 1977] впервые постули­руется необходимость построить такую теорию глубинных падежей, которая могла бы объяснить, почему одни и те же функции могут выполняться разными поверхностными падежами и почему, напро­тив, один и тот же поверхностный падеж используется для выраже­ния различных значений. Падежи в семантическом понимании можно так или иначе выразить в любом языке, поэтому если их рас­сматривать безотносительно к способу выражения, они выступают как элементы некоторой системы единиц смысла. Глубинные падежи в филлморовском понимании выступают как категории универсаль­ной системы, в которой исчислены семантические роли имен (актантов) относительно глаголов (предикатов) и которая в каждом конкретном языке находит те или иные формальные средства воз­можной реализации.

Ранняя концепция П.Г. у самого Ч. Филлмора прошла доволь­но большой путь развития и подвергалась со стороны своего созда­теля и его последователей значительным модификациям. От чисто синтактической концепции падежной рамки, основанной на мате- 111

риале одного языка (английского) здесь прошли через семантико -синтактическое восприятие падежных функций к интегрированному пониманию семантических отношений во фреймовой семантике и когнитивной лингвистике [ср. Fillmore 1977; 28-36]. Введенное при этом понятие падежной рамки (фрейма) характеризовало некую сце­ну или ситуацию так, что определение семантики глагола и всего высказывания связывалось с восстановлением самой описываемой ситуации. Выделение такого рода фреймов как особых категориаль­ных и когнитивных структур объяснило как некоторые особенности порождения высказывания, так и закономерности его восприятия [Панкрац 1992: 64]. Сближение теории фреймов с теорией прототи­пов, развиваемых в работах Э. Рош [Rosh 1973], оказалось важным следствием включения П.Г. в более широкий контекст исследовании по прагмалингвистике, анализу речевых актов и текста в целом [Concepts of case 1987: 28-31]. И. Вилке [Wilks, 1987; 204] отмечает, что исследования в области искусственного интеллекта получили значительный импульс именно благодаря П.Г. Филлмора, которая может быть переведена в формат логики предикатов, столь удобный для разработки систем искусственного интеллекта.

Сегодня П.Г. - это скорее семейство концепций, развивающих исходную идею «ролевой» семантики аргументов: эта семантика основана на «ролях», исполняемых референтами имен в прототипи-ческой ситуации. П.Г. нередко именуют поэтому также «ролевой», поскольку понятие падежа определяется через представление о той синтактико-семантической роли, которую выполняет аргумент по отношению к «своему» глаголу: агента действия или пациенса, объ­екта или инструмента и т.д.

Несомненно, что в развитии П.Г. все сильнее давали о себе знать когнитивные моменты: связь со структурой человеческой дея­тельности и ее восприятием, а далее и понимание изоморфизма меж­ду структурой деятельности и способом ее расчленения и кодирова­ния в языке.

Роль П.Г. в истории современного языкознания не может быть сведена к одному лишь «открытию» семантического понятия падежа. Именно П.Г. привлекла интерес исследователей к связи лексики и грамматики и послужила импульсом для создания разнообразных версий так называемых лексических грамматик. По мысли Филлмо­ра, словарь является одним из главных средств задания глубинных (ролевых) структур и правил их перевода в поверхностные (аргументные) структуры. В связи с этим Ч. Филлмор предлагает значительно расширить объем помещаемой в словаре информации при лексической единице.

Привлекает аппарат П.Г. и психолингвистов, изучающих дет­скую речь в онтогенезе. Они склоняются к тому, что грамматика детской речи в значительно большей мере, чем думали раньше, опре­деляется «логикой вещей» и «логикой действий» (Ж. Пиаже, Л.С.

112

Выготский) - первыми появляются в речи ребенка те языковые формы, которые выражают значения, имеющие корреляты в структуре деятельности и согласующие с уровнем когнитивного развития ре­бенка [Слобин 1984: 143; Брунер 1984: 27]. «Что действительно уни­версально, - писал Дж. Брунер, - так это структура человеческого действия в раннем возрасте, которая соответствует структуре универсальных падежных категорий» [Брунер 1984: 28]. Не случайно и то, что П.Г. оказалась наиболее влиятельной лингвистической кон­цепцией в К0ГНИТИВНОЙ психологии, где специальные эксперименты преследовали цель установить соотносительную значимость воспри­ятия глаголов и связанных с ним падежей для понимания высказы­вания и текста [Величковский 1982: 210 и ел.].

В целом благодаря глубокой аналогии между лингвистическим конструктом семантического падежа и актантом ситуации достига­ется естественная связь между моделью ситуации и моделью предло­жения [Богданов 1982].

Расхождения между различными версиями П.Г. затрагивают следующие моменты: 1) логическую структуру предложения; 2) число и номенклатуру падежей; 3) набор допустимых падежных рамок; 4) способы соотнесения форм посредством семантической деривации; 5) использование скрытых падежных ролей; 6) выделение как пропози­циональных, так и модальных падежей ср. [Cook 1979: 203-205; 1983: 854-857]. Ср. также [Кубрякова, Панкрац 1986].

Несмотря на то, что психологическая реальность разных ролей оценивалась не тождественно, виденье ситуации или сцены по тому, кто делает что-то с чем-то или с кем-то посредством какого-либо инструмента или средства в определенном месте и в определенное время, стало основанием введения понятия падежа = роли в разные типы иных грамматик, начиная от многих функциональных грамма­тик, ролево-референциональной грамматик Фоли и Ван Валина или же лексико-падежной грамматики С.Старосты. Еще большое распро­странение и развитие в разных разделах когнитивной лингвистики получило понятие фрейма, испытав трансформацию от представле­ния о падежной рамке глагола до представления о сложных совокуп­ностях.

Несмотря на отсутствие надежных критериев для дифферен­циации семантических падежей (ролей), несмотря на обоснованные сомнения относительно возможности «создать универсальную сис­тему семантических амплуа, приложимую к высказываниям любой семантики» [Арутюнова 1973, 122], «логика языка», несомненно, «определяется - как отмечает Ю.С.Степанов, - системой имен, за­дающих классификацию объективного мира, и системой предикатов и пропозициональных функций, отражающих ситуации в голове

113

человека в виде типовых фреймов»; см. [Алешин, Аршинов, Велич-ковский и др. 1988, 62].

Ю.П.

ПАМЯТЬ (memory; Gedachtniss) - когнитивная способность удерживать в голове информацию о мире и о самом себе, сохранять накопленный опыт и знания в виде определенных «следов» (энграмм) когнитивных и ментальных репрезентаций как определенных структур представления знаний и оценок, упорядочивать весь этот массив знаний, чтобы облегчить легкий доступ к нему, «складировать» и систематизировать все сведения, пришедшие к человеку по разным каналам и в известной мере интегрировать их в единую систему для простоты оперирования и манипулирования имеющейся информацией; едва ли не основная часть нашего созна­ния и разума, заключающаяся в возможности извлекать по мере не­обходимости хранящиеся в ней воспоминания об услышанном и уви­денном, прочувствованном и осмысленном, познанном за все время жизни человека и т.п. Это - общий термин для способности помнить и воспроизводить в актах речемыслительной деятельности прежние впечатления и знания, мысленно или вербально ими оперировать, а также для обозначения самого запаса хранящихся в голове сведений и впечатлений, функцией которого является обеспечение самых раз­ных процессов по обработке и переработке информации. Как сино­нимы термину П. могут выступать понятия концептуальной системы (когда речь идет исключительно о той части П., которая содержит смыслы и которая позволяет осуществить скачок «через чувствен­ность за границы чувственного, через сенсорные модальности к амо-дальному миру» - [А.Н.Леонтьев 1979: 12], понятия базы знаний и ментального лексикона (когда речь идет о П. вербальной, П. всех знаний о словах и их свойствах) и, наконец, понятия информацион­ного тезауруса человека как базы его речемыслительной деятельно­сти [Залевская 1985].

В 1969 г., когда когнитивная наука только-только зарождает­ся, Дж. Миллер указывает на существование шести разных моделей П. и подчеркивает значимость ее изучения для психологии и психо­лингвистики [Miller 1969; Ахутина 1981], а А.А.Леонтьев пишет в том же году: «Суммировать все, что нам сейчас известно о памяти совер­шенно не представляется возможным по двум причинам: громадно­сти материала и невероятному разнобою в его теоретической трак­товке» [Леонтьев 1969: 177 и ел.]. К тому же времени относится, на­конец, и появление первой когнитивной достаточно детальной моде­ли П., связывающей ее с обработкой информации и новым информа­ционно-поисковым подходом к ее строению. С тех пор поток литера-

114

туры о П. нарастает как лавина и обзор этой литературы затрудня­ется в еще большей степени. К числу причин, приведенных А.А.Леонтьевым, добавляется еще одна - ключевое положение само­го понятия П. для всей когнитивной науки. И как бы ни формулиро­вались ее конкретные цели и задачи, возникающая среди них про­блема структур представления знаний и способов их организации , (см. подробно [Язык и структуры представления знаний 1992: осо­бенно 14 и ел.; Структуры представления знаний в языке 1993: осо­бенно 10 и ел.]) неизбежно связывает когнитивный анализ с анали­зом тех или иных аспектов памяти. Как правильно указывает А.А.Залевская, «внимание исследователей заострено на роли знаний в различных познавательных процессах, в том числе и речемысли­тельной деятельности, на формах представленности (репрезентации) знаний в памяти и на организационных принципах, с помощью ко­торых знания упорядочены в памяти, что обеспечивает доступ к ним в случае надобности» [Залевская 1985: 150].

Тот, кто интересуется П., должен ознакомиться как с общими работами о когнитивной науке, так и литературой о когнитивной архитектонике человеческого сознания, а также с массой публикаций по когнитивной и экспериментальной психологии, не говоря уже о работах в специальных журналах о мозге, памяти и т.д. (а их не ме­нее десятка). В подавляющем большинстве публикуемых сегодня исследований о когнитивном развитии ребенка, о копнищи как тако­вой, о понимании, об обработке информации, о когнитивной психоло­гии и лингвистике и т.п. содержатся обязательно главы о П.; см., например [McShane 1991: 93 и ел.; Rickheit, Strohner 1993; Eckardt 1993]; см. также [Anderson 1983; Paivio 1986; Tulving, Donaldson 1972; Kintsch 1974; 1977; Schank 1982].

Сегодня большинство исследователей подчеркивает наличие в П. разных видов или типов ее, поэтому конкретное изучение П. часто осуществляется в системе разных оппозиций. Так, перечисляя основ­ные механизмы центральной нервной системы, Ч.Осгуд называет среди них лексикон, оператор, буфер и собственно память, но тут же указывает, что все эти механизмы - разные виды памяти [Osgood 1984: 158]. Ясно, однако, что указание на механизмы имплицирует процессуальное, а не статическое понимание П. Так, лексикон, по его мнению, - это скорее динамический, а не «складский» тип памяти, ибо он обеспечивает при восприятии и порождении речи процессы кодирования и декодирования информации и перехода ее из одного кода в другой. Оператор и буфер тоже работают в режиме кратко­временной П. и только собственно память - долговременна, т.е. предназначена для длительного хранения познанного. Ф.Клике ха­рактеризует знания, хранимые в долговременной П. человека, как «стационарные» и противопоставляет им знания выводимые. Полу­чение выводных знаний рассматривается им как особый процесс 115

человеческой деятельности, анализ которой составляет одну из глав­ных задач когнитивной психологии. См. инференция [Klix 1991].

Способность понять и оценить ситуацию вытекает из возмож­ности сравнить ее с соответствующими ситуациями в прошлом опы­те, сличить ее с тем, что хранится в П. Отсюда - и стационарное, и динамическое в строении П. и выделение «своего» типа П. для раз­ных впечатлений; ср. [Шенк, Хантер 1987: 21-22). Интересно отме­тить, что на процессуальном характере П. настаивал А.Р.Лурия. «Под памятью, - писал он в 1964 г., - мы должны понимать процесс, который позволяет нам сохранять и воспроизводить следы прежнего опыта и реагировать на сигналы и ситуации, которые перестали непосредственно действовать на человека» [Лурия 1964: 7]. См. так­же [Schank 1983].

Но paccмотренную первую оппозицию в понимании П. можно рассматривать как противопоставляющую организацию и функции П. Другие оппозиции были введены по отдельности для сепаратного описания функций П. (что она делает, обеспечивает или в чем при­нимает участие) и организации (как устроена, что «содержит» и из чего состоит и т.д.).

Функциональное описание П. связывает ее с участием во всех речемыслитеяьных процессах, т.е. во время обработки информации, происходящей в особенно явном виде в процессах порождения и вос­приятия речи; см. [Кубрякова 199h; Rickheit, Strohner 1993; Schwarz 1992; Слобин, Грин 1976, особенно 173 и ел.; ван Дейк 1989; Ellis, Hunt 1993]. С другой стороны, независимо от видов П. описываются и такие функции ее как хранение информации (storage), распознава­ние (recognition), извлечение из П. (recall) или нахождение нужной информации (retrieval). Все эти процессы широко изучаются в разно­го рода экспериментах, четко выявивших, кстати говоря, упорядо­ченный и ясно структурированный характер П. (ср. материалы сб. [The Making of Cognitive Science... 1988]), а также наличие в ней раз­ных единиц; ср. например, идеи Ф.К.Бартлета о схемах [Bartlett 1932]. В настоящее время существует немало разных моделей органи­зации П. Это и модели семантических сетей и разного рода коннек-ционистские модели - ср. [Скрэгт 1983; McShane 1991: 160 и ел.]; см. также обзор моделей в [Carston 1989; Tanenhaus 1989; Hoffmann 1986; Noordman-Vonk 1979].

Обычно в устройстве П. подчеркивается ее деление на эпизоди­ческую (событийную, или ситуативную) и семантическую, что соот­ветствует запоминанию отдельных эпизодов, происшествий, собы­тий и т.п., приуроченных к определенному времени, в отличие от того, что запоминается в качестве общих утверждений и истин, не­сводимых к единичному опыту и обычно представленных в более абстрактном виде (например, концептов, пропозиций и т.п.). Эпизо­дическая П. рассматривается прежде всего как продукт перцептив­ной деятельности человека, результат того, что он видел, слышал,

116

осязал - того, что было воспринято им в его непосредственном, чув­ственно-созерцательном опыте. По мысли Э.Тульвинга [Tulving 1972; 1983], такое восприятие всегда связано со временем, тогда как семан­тическая память существует как бы безотносительно к нему. Не ис­ключено, впрочем, что и эта - вторая - оппозиция достаточно услов­на: обе разновидности П. взаимодействуют друг с другом и жестко не разграничены [Hunt, Ellis 1993: 198]. Семантическая П. определя­ется как П. о значимой для человека информации, как структуриро­ванная определенным образом и постоянно пополняемая система хранения знаний о мире и языке [Kintsch 1977: 284]. Исследование этого типа П. есть одновременно анализ проблем знания и его ре­презентации, и активно обсуждаемый вопрос о единицах этого зна­ния связывает исследования с вопросами о фреймах, скриптах, сце­нариях и пропозициях. Интересно отметить, что нередко задаваемый в связи с этими единицами вопрос о том, являются ли они формами хранения знаний или же формой извлечения знаний - ср. [Залевская 1985: 169], вряд ли оправдан: именно потому, что приобретаемые человеком знания упорядочиваются в более крупные и, по всей ви­димости, различные структуры, доступ к этим структурам, как и поиск их в речемыслительной деятельности, упрощается и способст­вует, естественно, их «извлечению». Думается, что есть основания считать, что сложившиеся в голове человека структуры очерчивают область активации единиц, необходимых как при порождении, так и при восприятии речи, так что сама концепция расширяющейся или распространяющейся активации (см. [Collins, Loftus 1975: 407 и ел.]) может быть пересмотрена именно за счет определения границ акти­вации, налагаемых возбужденным фреймом или сценарием. Они кла­дут пределы ассоциациям и препятствуют возбуждению «лишних» цепочек связей.

Другой важной проблемой семантической П. является вопрос о соотнесении хранящихся в ней репрезентаций с тем, что находится за ее рамками. Разнообразие их типов объясняется адаптивной струк­турой когнитивной системы в целом. В то же время оно, несомненно, отражает и тот факт, что часть репрезентаций фиксирует отнюдь не только реальные объекты внешнего мира, но и такие сущности, как верования, мнения, планы, оценки, модели поведения и т.п. Так, скрипты отражают скорее именно последовательности определенных действий, а не репрезентации каких-либо вещей; ср. [Shank 1983; McShane 1991:320].

Еще одной (третьей) оппозицией является противопоставление кратковременной и долговременной П., осуществленное впервые последовательно Д.Бродбентом в 1958 г., но систематически исследо­ванное лишь в 60-е гг.; см. [Леонтьев 1969: 184-185]. Несмотря на то, что основания противопоставления этих видов П. считались шатки­ми, термины продолжают использоваться, лишь иногда заменяясь близкими им по содержанию терминами оперативная П. или П. в

117

текущем режиме и т.п. Представления о кратковременном хранилище и долговременном хранилище неких структур сохранены и в концеп­ции Р.Аткинсона [Аткинсон 1980]. Его концептуальное хранилище, выделяемое в составе долговременного хранилища, близко понятию концептуальной системы, а используемые им понятия физических и концептуальных элементов входа - понятиям смыслов.

Распространено мнение о том, что исследование П. должно проводиться не только с точки зрения представленных здесь единиц (начиная от признаков и кончая сценариями) и устанавливающихся между ними связей (в первую очередь - ассоциаций разного типа) и т.п., но и с физиологической и нейробиологической точек зрения. Нельзя создать адекватную теорию П., «отбрасывая физиологиче­ские представления о деятельности мозга» [Лебедев 1985: 27]. Нейро-иауки, широко используя данные о патологии мозга и применяя экс­периментальные методики, уже внесли свой существенный вклад в исследование П.; ср. [Психологические и психофизиологические ис­следования речи 1985; Нейропсихология: разд. III]. Представляется, что именно в изучении П. когнитивная наука, имеющая междисцип­линарный характер, может достичь больших результатов, соединяя в единой теории П. ее биологические основания и все ее разнообраз­ные функциональные характеристики.

Е.К.

ПАРАМЕТРИЗАЦИЯ (parametri/ation; Parametrisierung; paramctrisation) - одно из основных понятий концепции исследова­ния языка как идеализированной системы человеческой когниции («минималистская программа») в рамках подхода «принципов и параметров» к универсальной грамматике по Н.Хомскому [Chomsky 1994: 1-2]: у языков нет ни правил, ни конструкций (типа пассивных, относительных предложений и т.п.) в обычном смысле слова, все эти понятия - изобретения исследователей. Есть универсальные принци­пы и конечный набор выборов того, какие возможности (значения параметров) допустимы для конкретного языка. В этой концепции универсальная грамматика представляется как система подтеорий, каждая из которых обладает своим набором параметров, по кото­рым варьируются реальные языки [Chomsky 19862: 2].

Такой подход - не простое стремление выявить систему пара­метров языка; ср. [Franks 1982: 151], а радикальный отход от прежне­го генеративистского взгляда на язык как на набор правил и конст­рукций [Grewendorf 1994: 387-388]: по Хомскому, вместо этого теперь постулируются общие принципы языковой способности и конечный набор параметров. Конкретный язык задается выбором значений для параметров. В результате можно вывести свойства венгерского язы-

118

ка при одной настройке параметров и суахили - при другой. Грам­матические процессы рассматриваются не как результат специальных правил, порождающих конкретные явления, а как след­ствие взаимодействия различных автономных принципов [Ch.Bhatt

1990: 12].

Исходной идеей этого подхода была мысль [Chomsky, Lasnik 1977: 430-431], что универсальная грамматика включает теорию маркированности и что есть теория ядра грамматики с ограничен-ными выбором средств и выразительностью, основанная на очень небольшом наборе параметров. Системы, совпадающие с таким «ядром», представляют собой «немаркированный случай» с малым (или даже нулевым) отклонением от немаркированности. Реальный язык задается в результате фиксирования параметров этой «ядерной» грамматики (core grammar), которая покрывает большин­ство конструкций языков.

Позже, в развитие этой идеи, было предположено [Chomsky 1981: 7-9], что «ядерная» грамматика является результатом парамет­ризации универсальной грамматики, которая характеризует исход­ное состояние человека, еще не владеющего никаким реальным язы­ком. Параметры устанавливаются опытным путем, в соответствии с системой предпочтений и логических отношений между параметрами «ядерной» теории. Именно этим путем и отражается маркирован­ность в «ядерной» грамматике. Но трудно ожидать, чтобы реальные языки, диалекты и идиолекты очень близко соответствовали систе­мам, получаемым в результате одной такой параметризации. Это было бы возможно только в идеально однородном речевом коллек­тиве. Скорее всего по ходу усвоения языка происходит модификация полученной «заготовки» языка, когда те или иные ограничения ос­лабляются под действием аналогии, что-то добавляется и уточняется

и т.д.

В «ядерной» грамматике правило можно считать совокупно­стью различных измерений: одни относятся к ядру и немаркированы, другие - к периферии и маркированы [Hirschbuhler, Rivero 1981: 592]. Периферийные измерения налагают дополнительные ограничения на ядро: только подмножество допустимого для немаркированных из­мерений может быть в действительности порождено грамматикой конкретного языка. Периферия «подправляет» грамматику там, где та порождает неправильно построенные цепочки. По [Rutherford 1984: 3], именно «ядерная» грамматика позволяет объяснять явления языковой интерференции; см. [Rutherford ed. 1984]. Иначе говоря, «ядерный» язык появляется в результате фикси­рования параметров подтеорий универсальной грамматики [Chomsky 1986?: 2]. По [Chomsky 1988г: 379], в результате эмпириче­ских исследовании обнаружилось, что можно ограничиться очень скромным репертуаром типов правил, выводимых из очень общих принципов и сравнительно мало варьирующихся – подверженных

119

параметрической вариации. Универсальная грамматика поэтом) может быть определена как система принципов, параметрически довольно мало варьирующихся. Грамматика как система правил устанавливается в результате настройки параметров - параметриза­ции. Так, в английском и испанском глагол и предлог идут перед объектом, а в японском - после (нет предлогов, а есть послелоги). Выбор того, где находится вершина - в начале или в конце состав­ляющей - как раз связан с параметром, по которому языки варьиру­ются. Но сами конфигурации остаются в остальных отношениях неизменными во всех языках. В результате же параметризации уни­версальная грамматика «проецирует» систему правил непосредст­венно составляющих на конкретный язык. Параметры - своеобраз­ные переключатели на корпусе сложного механизма, обладающего богатой структурой, скрытой от внешнего наблюдателя. Варьирова­ние же языков - результат не только лексических различий, но и раз­личной параметризации общих принципов [Rappaport 1987: 475].

С параметризацией может быть связано и понятие прототипа [Seller 1993: 115-117]. Прототип подвергается оптимизации по тем или иным параметрам, относительно определенной функции, а по­тому из прототипизации вытекает определенная параметризация: прототипизация есть результат оптимального набора выборов на основе выбора из множества параметров. Параметр - скалярное упорядочение выборов, отражающее пределы варьирования, а пото­му соответствует некоторому инварианту. Варьирование по некото­рому параметру характеризуется отношением маркированности: биполярным (маркировано немаркировано) или непрерывным (возрастание - убывание маркирования относительно двух полюсов). Прототипизация связана с иерархией уровней категоризации и П.: с подчиняющим, базисным и подчиненным. Области приложения понятия П.:

1. Грамматическое описание, особенно в рамках 1^енеративной грамматики, в которой универсальная грамматика рассматривается как совокупность неизменных принципов, встроенных в каждый язык и покрывающих грамматику, звуки и значения языка [Chomsky 19882: 410-411], набор подсистем, одна из которых отвечает за зна­чение, другая - за конструирование словосочетаний в предложении, третья - за отношения между существительными и местоимениями и т.д. [Chomsky 1988 к 457]. При традиционном описательном взгляде каждый язык должен описываться по-своему, в соответствии с его собственной природой, без оглядки на структуру близкородственных языков. Теперь же предполагается, что близкородственные языки, при адекватном анализе, должны проявлять важное общее ядро ба­зисных свойств структуры, что сказывается как одинаковая их П. [Clements 1991: 58]. В этой же терминологии пытаются также объяс­нить, как усваиваются знания о варьировании языка [Jaeggli, Safir 1989: 1].

120

В области фонологии [Harris 1994: 271-272] учитывается то, что главная роль фонологических репрезентаций - в задании систе- мы адресации для лексического хранения и поиска. Каждый язык использует только часть возможных способов такой адресации, что я конечном итоге предопределяется параметризацией фонологии. Фонологические различия между разными языками проявляются в трех формах:

• систематические различия, отражающие расхождения в настройке параметров,

• различия в выборе из ограниченного набора результатов деривации, допустимых конкретными комбинациями настройки пара­метров и универсальными ограничениями,

• специфические различия в фонологической информации кон­кретных лексических единиц.

2. Типологическое исследование. Параметры связывают воедино различные, иногда очень разнородные свойства языка [Obenauer, Zribi-Hertz I992: 13-14]. Напр., допустимость в языке нулевого под­лежащего (pro-drop parameter) связана с богатой словоизменитель­ной глагольной системой; см. также [Gleitman et al. 1989: 186-187]. Другие параметры [Geisler 1982: 16]: направление отношения детер­минирования (главное предшествует подчиненному или следует за ним в предложении), степень синтетичности языка, выделенность категории (в предложении выделено подлежащее или выделен то­пик), интонационные свойства (баритонная vs. окситонная интона­ция). Эргативность предложения также можно рассматривать как результат взаимодействия нескольких различных параметров, свя­занных, в частности, с устройством категорий падежа, определенно­сти/специфичности. Эти свойства логической формы отражены па­раметрами синтаксиса [Jelinek 1993: 15]. В той же степени, в какой расстановка различных параметров взаимообусловлена, можно го­ворить и о степени типологической несамопротиворечивости (consistency) конкретного языка. Та или иная настройка по конкрет­ному параметру определяет в конечном итоге общее взаимодействие модулей универсальной грамматики, а потому и предопределяет спектр явлений, которых можно ожидать в данном языке. Гибкость концепции параметризации связана с идеей обусловленного варьи­рования разных подсистем языка.

3. Усвоение языка. Достаточно сравнительно небольшого коли­чества параметров для того, чтобы охватить огромное количество типологически различающихся языков, а само усвоение языка заключается в параметризации небольшого количества позиций [Gleitman et al. 1989: 186-187]. Универсальная грамматика ограничи­вает набор допустимых гипотез, генерируемых человеком при изуче­нии языка (родного или неродного) [Flynn, O'Neil 1988: 9-18]. Уни­версальные когнитивные механизмы усвоения языка, по [Bates et al. 1988: ix], можно объяснить не только через набор характеристик 121

когнитивной переработки (что позволяет открывать свойства усваи­ваемого родного языка, - переходить от универсального содержания к универсальным механизмам переработки), но и в терминах на­стройки параметров. При усвоении языка на основе универсальной грамматики главную роль играет теория маркированности которая Chomsky 1981: 7-9] задает структуру предпочтения для параметров и позволяет расширить «ядерную» грамматику за счет маркированной периферии. При отсутствии данных по поводу конкретного пара­метра человек, усваивающий язык, выбирает немаркированный спо­соб настройки, - в отсутствие следующих трех видов данных:

• позитивных (напр., наблюдаемый жесткий порядок слов не­ правильные глаголы, расширяющие маркированную периферию);

• прямых отрицательных данных - исправления со стороны языкового коллектива; ср. [Wexler, Culicover 1980];

• косвенных отрицательных данных - если какие-либо сравни-­ тельно простые выражения не зафиксированы по ходу усвоения язы­- ка там, где их естественно ожидать, то они исключаются и из грам- матики.

Порядок возникновения структур по ходу усвоения языка в общем соответствует системе маркированности, однако процессы «созревания» могут иногда допускать определенные немаркирован­ные структуры в поле зрения человека только на сравнительно позд­них этапах усвоения языка; может сказываться и фактор относи­тельной частотности и т.д.

Варьируется не только универсальная грамматика, но и про­цедуры усвоения языка; ср. «гипотезу преемственности» [Pinker 1984] Принципы также имеют свойство «созревать». На некоторых этапах развития они просто недоступны для ребенка и проявляются только позже, но не выучиваются, т.е. не возникают в результате того что у ребенка появляются новые данные. Такое созревание интеллекта аналогично биологическому созреванию человека [Borer, Wexler

1987:123-124]

4. Патология речи. Например [Ouhalla 1993: 3], явление аграм- матизма для концепции параметризации существенно, поскольку демонстрирует различия в нарушениях между функциональными и лексическими категориями. В результате аграмматизма структура предложения обеднена, а функциональные категории (союзы и со­- юзные слова, вспомогательные глаголы, артикли, местоимения флексии, связанные с согласованием, временем, падежом и т.п.) отсутствуют вовсе. Из этого следует, что функциональные категории составляют автономный компонент - модуль - универсальной грам­матики, обладающий своим набором настраиваемых параметров

5. История языка. Например [Lightfoot 1991: ix-x], на настройке параметров не сказываются свойства придаточных предложений вложенных в состав более крупных структур. Именно поэтому диа­- хроническое развитие языка не связано с переанализом сложных

122

структур. Морфология играет важнейшую роль при настройке син­таксически существенных параметров: утрата богатой падежной системы и разрушение глагольных классов в др.-англ. были основной причиной для перенастройки параметров, приведшей к современно­му англ.

6. Описание различных манифестаций языка, в частности [Lillo-Martin 1991: 1], языка глухонемых.