3. Синтез - в частности, «неоклассическая теория» [Katz 1979], в центре внимания которой объяснение р. На основе

«семантической компетенции» говорящего, включающей разнород­ные факторы. Развивается этот взгляд с применением понятий тео­рии речевых актов в рамках лингвистического описания, где [Elgin 1983: 17] реферирование считается действием говорящих, а не выра­жений. Р. - элементарный (речевой) акт, входящий в более крупный речевой акт - вопроса, утверждения, приказа и т.п. Теория Р. как теория употребления языка связана с целевыми установками - и в употреблении конкретных имен, и в смысле всего дискурса. Теперь устанавливают, как употребляются выражения, обладающие Р. в конкретном контексте, и как, при удачной Р., меняются модель мира говорящего в ментальности слушающего, а модель мира слушающе­го - в ментальности говорящего [Kronfeld 1990: 2-9].

Отношение между словами и миром существует не в вакууме, а связано с интенциональными действиями говорящих, использующих конвенциональные средства (слова и предложения) в соответствии с правилами употребления этих средств. Если реферирование (осуществление Р.) - действие, осуществляемое посредством произне­сения выражения с некоторым значением на основе правил употреб­ления, то ясно, что оно может быть неудачным в тех же отношениях, что и действия вообще: Р. к королю Франции может быть столь же неудачной, что и попытка ударить его [Searle 1971: 3-5].

в.д.

РЕЧЬ, РЕЧЕВАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ (speech activity) - хотя, ес­тественно, указанные феномены широко изучались как в лингвисти­ке, так и в психологии речи, лишь с возникновением когнитивной науки и генеративной грамматики как определенной ее лингвистиче­ской части они стали исследоваться с новых позиций - как извест­ный и специфический вид обработки информации (см. обработка

165

языковой информации) и потому как весьма сложный и весьма важ­ный когнитивный процесс. Включая передачу и получение информа­ции, закодированной языковыми средствами, требуя определенных приемов вербализации складывающегося замысла в актах порожде­ния речи и , напротив, извлечения смысла из поступающего речевого высказывания в актах его понимания, этот когнитивный процесс проявляет яркую зависимость от условий его осуществления и от того, между какими партнерами он протекает. Понимание сложно­сти этого процесса во всех аспектах его реализации требовал и от ученых, его характеризовавших, «вторжения» в самые разные облас­ти лингвистики и психологии, социологии и прагматики, нейролин­гвистики и логики. Необходимость такого «вторжения» была осоз­нана прежде всего в психолингвистике и, начиная со второй полови­ны 60-х гг., уже можно говорить о выдвижении первых моделей по­рождения и восприятия речи, которые имели когнитивный характер, т.е. учитывали ментальные состояния говорящего и слушающего, его языковые и неязыковые знания, когнитивную подоплеку речевого поведения людей и разные формы его проявления.

История этого психолингвистического этапа в описании по­рождения и восприятия речи, а также история выдвижения моделей этих процессов в период формирования трансформационно- генеративной модели неоднократно описана - ср. [Леонтьев 1969; Тарасов 1987]; преодолены, несомненно, и многие недостатки этих моделей, постоянно подвергавшихся ревизии за время существования генеративного направления и его собственной эволюции. Сложились основные типы моделей Р.Д. - интеракциональные и автономные. Серьезному обсуждению подверглись идеи модулярности мозга и возможности представить всю Р.Д. как симультанную или же сукцес­сивную работу отдельных модулей, о числе и характере которых дебаты не прекращаются; ср. подробнее [Rickheit, Strohner 1993; Schwarz 1992; Frazier 1989; Tanenhaus 1989]. Предлагавшиеся модели все более принимали формализованный характер, будучи рассчита­ны прежде всего на их использование и/или верификацию на компь­ютерах. Но представляемые в этом виде модели (с их процессорами, базами знаний, парсерами и пр. техническими деталями), приобретая все большую «машинную» ценность, теряли другое свое качество -восстановление психологически реалистической картины того, как осуществляется Р.Д. с ее постоянным круговоротом процессов гово­рения и слушания, порождения и восприятия речи. Возможно именно поэтому модели Р.Д., создаваемые в недрах отечественноей науки, оказывались столь отличными от моделей, предлагавшихся за рубе­жом.

Поскольку идеи трансформационной и генеративной грамма­тик встретили в отечественной науке достаточно критическое к себе отношение, как и положение о языке как порождающем устройстве (в математическом понимании понятия порождения), сама проблема порождения речи (порождения как реального процесса производства

166

речи) начинает решаться отлично от генеративистов (см. Порожде­ние речи). Опираясь на традиции отечественной психологии и учи­тывая накопившийся к началу 80-х гг. опыт исследования, ученые предлагают новые гипотезы о том, как протекает процесс порождения речи, какие этапы он включает, какие механизмы ока­зываются вовлеченными в эту деятельность. Появляются первые описания порождающей деятельности именно в ее когнитивном ас­пекте - см. [Кацнельсон 1984; Кубрякова 1984; 1986; 1991], и с этой точки зрения критически осмысляются предлагавшиеся ранее моде­ли.

Нельзя не отметить в этой связи того огромного вклада, кото­рый был сделан по существу в зарождающуюся когнитивную науку отечественными исследованиями по психолингвистике, так - позднее - и по когнитивной лингвистике. Хотя в 60-е и 70-е гг. ученые и не употребляли, возможно, вошедших у нас в обиход позднее когнитив­ных терминов, настаивая на определении речевой деятельности как РЕЧЕМЫСЛИТЕЛЬНОЙ, они совершали ее познание именно с когнитивной точки зрения и тем самым стояли у истоков когнитив­ной науки. Нельзя не упомянуть в этой связи таких исследователей, как А.А.Леонтьев, М.Ф.Зимняя, И.Н.Горелов, Б.Ю.Норман, Л.В.Сахарный, А.А.Залевская и А.К.Клименко, которые в своей дея­тельности опирались на богатейшее наследие трудов Л.С.Выготского и А.Р.Лурия, А.Н.Леонтьева и Н.И.Жинкина, а также их многочисленных учеников. А.А.Леонтьев, справедливо подчеркивая самобытность и оригинальность отечественной психо­лингвистики, перечисляет отличительные черты теории Р.Д., разви­ваемой у нас в стране; см. подробнее [Тарасов 1987: 95 и сл.].

В отличие от генеративных моделей, в описаниях порождаю­щей деятельности человека в отечественном языкознании уделяется основное внимание членению потока сознания, организации пропозиций и способам их вербализации, поискам необходимых средств номинации для объективации замысла речи, соотнесению всех возникающих в этом процессе ментальных структур с их языко­выми аналогами.

К началу 90-х гг. исследования по порождению речи приобре­тают все более выраженный когнитивный характер, а задача созда­ния реалистических моделей производства речи формулируется как одна из центральных задач теоретической лингвистики. В отечест­венном и зарубежном языкознании сейчас накоплен достаточный опыт для создания оригинальных моделей порождения речи и моде­лирования разных аспектов речевой деятельности, выполненных в русле когнитивной парадигмы [Кубрякова 1991] или же, по крайней мере, принимающих во внимание ее несомненные успехи; ср. [Кибрик 1987]. При этом становится ясным, что процессы восприятия речи не являются зеркальным отражением процессов, имеющих место при 167

порождении речи, а, в свою очередь, крен в пользу исследования восприятия речи в зарубежном языкознании привел к определенным пробелам в изучении порождения как реального производства речи. Другой кардинальной особенностью Р.Д. является симультанность фаз процессов порождения, да и восприятия речи [ван Дейк, Кинч 1988: 163], поэтому о фазах или этапах порождения речи можно го­ворить только условно, имея в виду возможность параллельной их реализации [Frazier 1989; McCawley 1980: 170]. Симптоматично, что Е.С.Кубрякова, описывая разные модели порождения речи, их осо­бенности и точки соприкосновения, специально выделяет как «наиболее значимую» модель порождения, в которой все основано на симультанном взаимодействии номинации и предикации [Кубрякова 1986: 129; Sampson 1980]. Следует отметить также важ­ность понимания номинации и предикации как основных процессов порождения речи. В модульных концепциях порождения и воспри­ятия речи также предполагается, что соответствующие процедуры могут в некоторой степени протекать параллельно и налагаться друг на друга во времени [McCawley 1980: 170]. Одно из основных допу­щений когнитивной модели состоит в том, что для процессов пони­мания и порождения текста характерно достаточно сложное взаимо­действие информации, поступающей от разных уровней. Семантиче­ская интерпретация не обязательно должна осуществляться только после завершения синтаксического анализа [ван Дейк, Кинч 1988: 163].

Еще одним свойством протекания речи является эквифиналь­ность процессов порождения речи [Кубрякова 1986], т.е. достижение одного и того же результата вербального воплощения ментальных репрезентаций разными путями. Так, ментальная репрезентация (внутреннее слово), от которого начинается внешнее речевое выска­зывание, может оказаться предикатом или одним из аргументов. Далее «от внутреннего слова могут протянуться "ниточки" к буду­щему предикату, но могут - и к субъекту высказывания, к его актан­там и его сирконстантам» [Кубрякова 1986: 133].

Еще одной важной особенностью когнитивной модели является взаимодействие различных типов знаний, активизируемых в этих процессах. Сегодня такую базу знаний считают включающей, по крайней мере: 1) языковые знания, в том числе знания граммати­ки и словаря, знания об употреблении разных единиц и правилах их комбинаторики; знания принципов речевого общения, иллокутивных сил отдельных речевых актов, знание различных типов текстов и условий их использования; 2) неязыковые знания (знания о мире): знания о событиях, состояниях, действиях и процессах, адресате и т.д. [Viehweger 1987: 331-332; ван Дейк 1988: 164; Петров, Герасимов 1988: 7; Кубрякова 1991₂: 9].

Ю.П.

168

СЕМАНТИЧЕСКИЕ СЕТИ (semantic nets; semantische Netze) -с помощью этого понятия описывается одна из моделей хранения знаний в памяти человека. В своей простейшей форме она представ­ляет собой ассоциативную организацию связей, точки пересечения которой называются узлами. Каждый узел мыслится как представ­ляющий, или репрезентирующий определенный концепт, поэтому С.С. именуются нередко концептуальными сетями или сетями кон­цептуальных зависимостей. Любой узел может быть связан с любым количеством других узлов (в зависимости от сложности фиксируемо­го им понятия) [Скрэгг 1983: 230]; ср. [Норман 1979]. «Вынутый» из своего окружения, отдельный узел может быть изображен в виде определенным образом разветвленного графа, что позволяет отра­зить иерархию связей в С.С. С каждым узлом С.С. в долговременной памяти человека связаны, таким образом, ассоциативно с ним вместе возбуждаемые сведения (другие концепты), что придает С.С. свойст­во, которое Дж.Андерсоном именуется индексированием через поня­тие: если мы устанавливаем место соответствующего понятия (структуры знания) в памяти, мы одновременно вытаскиваем из па­мяти и все известные нам в связи с ним сведения или факты [Залевская 1985: 165].

Разработка понятия С.С. и моделей ассоциативной сетевой ор­ганизации памяти принадлежат в их компьютерном представлении М.Куильяну. Они были задуманы как программы ответа на вопрос, ибо считалось, что на некоторые вопросы человек отвечает и/или реагирует почти молниеносно, а это значит, что доступ к подобным знаниям очень прост и что некоторые концепты явно ассоциируются с другими (зеленая... трава, твое имя?-...); ср. [Ellis, Hunt 1993: 171 и сл.]. С.С. Куильяна была иерархически организованной сеткой ассо­циативно связанных концептов. Модель позволяла объяснить выво­димость знаний, непосредственно в сетке не зафиксированных (если канарейка - это птица, то возбуждение репрезентирующего ее поня­тия позволяет установить, что она обладает перьями, клювом, крыльями и т.п., ибо связанный с этим концептом в вершине графа концепт птицы содержит знания об указанных признаках [Collins, 1972].

С.С. указывали на простейшие типы отношений между кон­цептами, типа «А есть (представляет собой) В» (A IS а В) или «А имеет В» (A HAS В) или, наконец «А находится в отношении к В», «А связано с В» (A R В), что графически может быть отражено ду­гой, связывающей А и В . Сети получили название семантических именно благодаря тому, что они указывали на наличие значения отношений между концептами, а минимальной единицей информа­ции оказывалась тройка ARB: информация, - указывал Скрэгг, -существует в самих отношениях [Скрэгг 1983: 232].

Популярность С.С. объяснялась в итоге тем, что они указыва­ли на то, что способствует сохранению знаний в памяти человека, на

169

конец лингвистами. Наиболее очевидными чертами естественных категорий признаются сегодня четыре: 1 - отсутствие в их дефини­циях указания на обязательные, необходимые и достаточные при­знаки; 2 - кластеризация пересекающихся признаков; 3 - разные степени репрезентативности отдельных ее членов; размытость гра­ниц [Geeraerts 1988; Cruse 1990].

Е.К.

СКРИПТ (script) - в концепции [Schank, Abelson 1977] - один из типов структур сознания, вид фрейма, выполняющего некоторое специальное задание в обработке естественного языка [Lehnert 1980: 85]: привычные ситуации описываются С. как стереотипные смены событий. Большинство С. усваивается в детстве, в результате прямо­го опыта или сопереживания при наблюдении над другими людьми: мало кто лично участвовал в ограблении банка, угоне самолета или в пытках и т.п., - но из книг, телевидения и кино почти все примерно представляют себе, как это делается, т.е. обладают соответствующи­ми С.

Теория С. описывает автоматичность, характерную для дейст­вий человека, когда сознание (которому не все подконтрольно) от­влекается от второстепенных мысленных событий. Имеет место по­стоянное внутреннее напряжение, эксплицитная проверка содержа­ния интенций или мнений, а также постоянное стремление к само­контролю [Audi 1988: 23].

Первоначально С., планы и т.п. рассматривались всего лишь как структуры данных, удобные для умозаключений, осуществляе­мых по ходу реконструкции причинно-следственных отношений, лежащих в основе какого-либо повествования. Но затем появилась надежда на то, что таким же образом можно моделировать память и обработку текста [Schank 1982: 456; Schank, Abelson 1977], С. пред­ставления рассказов. Так, рассказ о культпоходе в ресторан можно представить через указание на С. «ресторан». Действие проглотить мы запомним, если поймем, что проглатывание обычно встречается именно в С. ресторан. По ходу чтения рассказа накапливаются мно­жества значений С., но запоминать нужно только необычные, вы­дающиеся новые сведения, а не стереотипную информацию. С. РЕС­ТОРАН (омар, Джон, «Метрополь») достаточен для того, чтобы воспроизвести простенькое повествование о том, как Джон ел омара в ресторане «Метрополь», - если, конечно, дополнительно к этому указанию о значении параметров при С. «ресторан» не даны еще необычные детали. С. считались разновидностью «схемы» (в смысле когнитивной психологии), проявляющими формальное и функцио­нальное сходство с понятием «поведенческий контекст» [Kruse 1986: 136]. С. может одновременно представлять и когнитивную репрезен-

172

тацию такого контекста, и план, по которому можно учитывать этот контекст в своем будущем поведении [Kruse 1986: 136]. Важным свой­ством С. является повторяемость слотов, ролей, единиц и т.п. [Jones 1977: 116], входящих в структуры текстообразования.

В более поздней концепции С. не приравниваются структурам долговременной памяти [Schank 1982: 459]. Скриптоподобные пред­ставления строятся по мере необходимости на основе общих струк­тур более высокого уровня, по определенным правилам относитель­но конкретной ситуации, взятой на трех уровнях памяти: на уровнях события, ситуации и намерения. Иногда события запоминаются в терминах структуры самого высокого уровня. Базисными единицами памяти являются сцены - кирпичики С. [Schank 1982: 464]. С. полу­чаются, когда сначала сообщается об одном событии, а потом на этот рассказ накладывается другое повествование, усиливающее области согласия и констатирующее противоречия [Schank 1982: 464].

Позже пришли к определению С. как набора ожиданий о том, что в воспринимаемой ситуации должно произойти дальше [Schank 1990: 7]. Многие ситуации в жизни можно проинтерпретировать так, как будто участники этих ситуаций «играют» свою роль, заранее заготовленную в «тексте» некоторой пьесы. Официантка следует роли официантки, клиент - роли клиента. Жизненный опыт означа­ет часто знание того, как поступать и как другие поступят в кон­кретных стереотипных ситуациях. Это знание и называется С. Была выдвинута гипотеза, что размышление и вообще мышление человека представляет собой применение некоторого С. Мы живем, следуя своим С., или предписаниям. Чем больше мы знаем, тем в большем числе ситуаций мы чувствуем себя комфортно, т.е. способны эффек­тивно играть разные роли. В большинстве случаев мышление - поиск имеющихся С. и сличение со старыми (готовыми) имеющимися, а не порождение новых идей и вопросов. Но С. не дают полных ответов.

В конце 1970-х гг. терминология теории С. широко использо­валась не только в работах по искусственному интеллекту, но и в полуформальном анализе дискурса [Manktelow, Over 1990]. Так, счи­талось, что С. участвуют в образовании сложных синтаксических структур (в частности, сложноподчиненных предложений) и в таксо­номиях. Внутренняя структура С. связана с «риторическими преди­катами» [Rhodes 1977: 50] (в смысле [Grimes 1975]): С. задает ритори­ческую структуру текста, костяк которой отражает смену «риторических предикаций», соответствующих семантическим от­ношениям между обычными предикациями текста. Минимум С. со­ставляют действующие лица и сюжет. Варьируясь по сложности, С. могут быть очень простыми - состоять исключительно из простой предикатно-аргументной структуры, - и очень сложными, представ­ляя конфигурацию циклов, теорий, симфоний и т.п. Сюжеты могут быть не только повествовательными (дающими развертывание ли-

173

нии рассказа), но и локационными (описывающими реорганизации в пространстве или времени), логическими (показывающими линию размышлений), процедурными, увещевающими и т.п.

Один С. связан со стереотипизированной серией других С. с общими для них участниками - деятелями [Abelson 1981; Schank, Abelson 1977]. С. позволяет понимать не только реальную или опи­сываемую ситуацию, но и детальный план поведения, предписывае­мого в этой ситуации [Bellezza, Bower 1982: 2]. Есть центральные и зависимые С., иерархизованные и связанные между собой. Все эти события группируются в сцены [Bellezza, Bower 1982: 2]. Разные люди (как показано в большом числе исследований) довольно единообраз­но отвечают на вопрос о том, какие события составляют данный С. [Bower 1979; Graeser et al. 1979]. Информация, подходящая для акти­вированного С., понимается (схватывается) [Bellezza, Bower 1981; Den Uyl, Ostendorp 1980] и вспоминается быстрее [Anderson et al. 1978; Bransford, Johnson 1972; Graeser et al. 1980], чем та, которая для него нерелевантна. Активированный С. - обычный источник абер­рации памяти [Bower 1979].

Работая со С., человек заполняет пробелы. Недоконкретизиро­ванные события, лица и объекты обрастают деталями или врисовы­ваются в ситуацию целиком, так что интерпретатору бывает трудно вспомнить, что он знал ранее и что вывел логически [Bellezza, Bower 1982: 3]. Активация С. влияет на удельный вес различных типов вни­мания.

в.д.

чем-либо, полностью укладывающемся в эти ожидания и само собой разумеется. Впрочем, часто - из стилистических или иных соображе­ний - мы говорим о вполне обыденных и очевидных вещах, чтобы подчеркнуть эту обыденность. Это обстоятельство объяснимо тем, что сама обыденность является для нас неожиданностью: удивитель­ным для говорящего является то, насколько закономерен ход разви­тия вещей в мире, ср. [Dahl 1976: 46]: мы стремимся указывать на изменения и умалчиваем о том, что неизменно. Пересказывая же содержание С.З., мы только стремимся активизировать это знание для собеседника, удостовериться, что он «дышит одним воздухом с нами»; см. [McCawley 1979].

С.З. - не то же, что общее знание (common knowledge). Общее знание - то, что собеседники знали еще до конкретного акта обще­ния в силу общности культурного фона, образования и т.п. С.З. -знание, выработанное ими по ходу конкретного акта общения с це­лью дальнейшего использования в конкретном эпизоде, для эконо­мии времени и усилий при интерпретации речи [Kreckel 1981: 25].

Выделяются два типа С.З. [Hinds 1985: 7-21]:

• С.З. о мире, его устройстве, о фактах и связанных с ними по­ следствиях, позволяющие выбирать реальную интерпретацию из множества потенциальных;

• метаязыковое С.З. - о конвенциональном и единообразном употреблении символов и знаков в языковой сообществе; этот тип С.З. сильно варьируется от индивида к индивиду.

В.Д.

СОВМЕСТНОЕ ЗНАНИЕ vs. ОБЩЕЕ или РАЗДЕЛЕННОЕ ЗНАНИЕ (shared knowledge vs. common knowledge; gemeinsames Wissen vs. allgemeines Wissen; connaissance communale vs. connaissance commune) - знание, общее для автора и интерпретаторов дискурса; оно лежит в основе понимания текста [Brown, Yule 1983: 58-60] и релевантно для установления референции имен. В силу принципа локальности (предписывающего не рассматривать более широких контекстов, чем это непосредственно необходимо), при восприятии текста интерпре­татор опирается на локальные контексты - т.е. тот минимум, за пре­делами которого начинается полная неопределенность в трактовке имен, понятий и предикатов. Главной целью при этом является по­лучение достаточно определенной интерпретации. Слыша предложе­ние Закрой дверь, мы ищем ближайшую к нам дверь; если она уже закрыта, мы не ищем других дверей где-то еще. Этот принцип локаль­ности является частным случаем принципа минимальных усилий при когнитивной переработке. Другой принцип - принцип аналогии - ожи­дание того, что общающиеся люди обладают аналогичными ожида­ниями относительно хода событий, а потому не будут говорить о

174

СОЗНАНИЕ (consciousness; Bewußtsein) - особое свойство та­кой высокоорганизованной материи, как мозг; отличительная ха­рактеристика человека как разумного существа, способного не толь­ко чувствовать и рассуждать, но и говорить об этих мыслях о ощу­щениях; способность переживать и осознавать окружающую дейст­вительность, воспринимать ее, останавливать внимание на опреде­ленных объектах внешнего или внутреннего мира, возможность кон­тролировать поступление информации и оперировать ею в ходе мыслительной и вербальной деятельности, наконец, способность знать что-то и т.п.

Характеризуя это понятие, надо указать прежде всего на то, что в современной философской и когнитивной литературе понятие сознания, разума, интеллекта и мышления часто употребляются не­дифференцированно и что неразличение этих понятий и даже их прямое отождествление носит постоянный характер. Это относится и к переводам на русский язык терминов mind и consciousness. Следует, по всей видимости, признать, что для подобного неразличения суще-

175

ствует немало оснований как потому, что содержание всех указан­ных понятий частично пересекаются и налагаются друг на друга, так и потому, что жесткое их противопоставление отчасти невозможно. отчасти же - в работах неспециального характера - оно лишено осо­бого значения. Оба термина (сознание и интеллект) относятся к обо­значению форм высшей нервной деятельности, оба - к обозначению психических, ментальных систем и когнитивных способностей человека, а также - к отражению его активной познавательной дея­тельности и восприятию мира и т.п. И все же в определенном отно­шении и чисто интуитивно указанные понятия различаются; так, скорее сознание представляет собой определенное состояние человека, скорее сознание включает представления о чувствах, эмо­циях и ощущениях человека (хотя тоже, конечно, в репрезентирован­ном их виде), скорее сознание развивается под влиянием мышления и, следовательно, следуя эволюции интеллекта и т.п. Не случайно поэтому, что одни ученые настаивают на Том, что вопрос о сознании надо решать в первую очередь как вопрос об осознании мира (awareness) или же как вопрос о соотношении сознания и материи, а другие - как вопрос о соотношении сознания и мышления или даже как вопрос о соотношении сознательного и бессознательного и т.п.; см. также [Chafe 1994].

Интересно в то же время отметить, что современных ученых характеризует разное отношение к самой проблеме сознания, ибо если одними исследователями утверждается невозможность решения этой проблемы как выходящей за пределы когнитивных способно­стей человека, то другими, напротив, она считается одной из наибо­лее существенных проблем не только философии, но и для предста­вителей самих разных конкретно-научных дисциплин - от нейрофи­зиологов до культурологов; ср. [Иванов 1994: 82] и [Horgan 1994: 94].

Хотя соотношение понятий сознаний, разума и мышления в когнитивной науке понимается по-разному, сближение позиций можно отметить в том факте, что все указанные три феномена неиз­менно изучаются по их связям с языком и что в эволюции всех трех феноменов детерминирующим фактором считается возникновение и/или развитие языка. У истоков такого рассмотрения стоял, несо­мненно, Н.Хомский, который в предисловии к расширенному изда­нию книги «Язык и мышление» [Language and mind] - впервые она была опубликована в 1968 г. - писал, что собранные им работы соз­даны на пересечении лингвистики, философии и психологии, а «их главное назначение состоит в том, чтобы показать, как в общем до­вольно специальное изучение структуры языка может способство­вать пониманию человеческого разума»; см. [Хомский 1972: 6-7, 85]. По крайней мере, - писали составители сборника о разуме, - одна программа когнитивной науки ясна: когницию следует изучать в облике лингвистики (см. [Bever, Carroll, Miller 1984: 12]) или, как ут­верждал Г.Харман, «язык - главный топик в когнитивной науке.

176

Частично это происходит потому, что язык отражает познание, вы­ступая как основное средство выражения мысли, так что изучение языка - это косвенное изучение познания. Возможно также, что язык воздействует на познание, ибо влияет на то, какие есть у нее или у него понятия и какие мысли придут в голову ей или ему» [Harman 1.988: 259]. См. также [Pinker 1992: 381; Видинеев 1989: 28 и сл.; Клике 1983; Leiber 1991: особ. 152].

Е.К.

СТЕРЕОТИП (stereotype) - стандартное мнение о социальных группах или об отдельных лицах как представителях этих групп. С. обладает логической формой суждения, в заостренно упрощающей и обобщающей форме, с эмоциональной окраской приписывающего определенному классу лиц определенные свойства или установки, -или, наоборот, отказывающего им в этих свойствах или установках. Выражается в виде предложения типа [Quasthoff 1973: 28] Итальянцы музыкальны, Южане вспыльчивы, Профессора рассеянны, Женщины -это эмоции. Подобные высказывания описывают стереотипные пред­ставления, «расхожие истины», свойственные некоторой группе -носительнице культуры [Quasthoff 1978].

В лингвистических и социально-психологических концепциях С. трактуется как форма обработки информации и состояния знаний [Woods 1973: 39]. Функции С. [Quasthoff 1989: 40]:

• когнитивная - генерализация (иногда чрезмерная) при упо­ рядочении информации - когда отмечают что-либо бросающееся в глаза. Например, при усвоении чужой культуры на занятиях ино­ странным языком приходится одни С. (регулирующие интерпрета­ цию речи) заменять другими;

• аффективная - определенная мера этноцентризма в межэтни­ ческом общении, проявленная как постоянное выделение «своего» в противовес «чужому»;

социальная разграничение «внутригруппового» и

«внегруппового»: приводит к социальной категоризации, к образо­ванию социальных структур, на которые активно ориентируются в обыденной жизни.

Важную роль играет ориентация по национальному признаку, в наибольшей степени выражаясь (для стороннего наблюдателя, по крайней мере) как предрассудки с наибольшей остротой реализуемые при межэтническом общении [Dijk 1984: 37].

Параметры С. [Quasthoff 1989: 46]:

1. Степень необходимости в обыденной жизни: очень необхо­димые в быту, на одном полюсе, противопоставлены тем, которые обладают деструктивным зарядом.

177

2. Степень незакостенелости и изменяемости, гибкости в смене перспектив.

3. Содержание С.: отрицающее (а потому агрессивное) проти­ вопоставлено утверждающему (безобидному).

С. ассоциируются с концепцией Х.Патнема, который [Putnam 1975] пытается с помощью этого понятия решать проблемы семанти­ки, представленной как психологическая (а не чисто лингвистиче­ская) теория [Welsh 1983: 397; Cariou 1990]. Значение в этой концеп­ции не равно интенсионалу: иначе говоря, не все, что входит в зна­чение слова или предложения, связано с необходимыми и достаточ­ными условиями истинности высказывания. Вместо этих условий фигурируют следующие два понятия:

• отношения кооперации между членами языкового сообщест­ ва, иногда называемые «добропорядочными референциальными на­ мерениями» [Welsh 1983: 398],

• минимальная языковая компетенция, характеризуемая зна­ нием обязательных характеристик некоторого конкретного стерео­ типа.

Например, слово вода характеризуется синтаксически как имя осязаемой массы, семантически - как естественный вид «жидкость», С. воды - «бесцветна», «прозрачна», «безвкусна», «утоляет жажду»; экстенсионал же воды - вещество с определенной и широко извест­ной химической формулой.

Знание экстенсионала не входит в языковую компетенцию, а фиксируется частично знаниями соответствующих специалистов, а частично (когда наука умалчивает о предмете) - природой самого предмета. Общение с помощью имен предметов бывает успешным, когда мы обладаем добропорядочными намерениями совершить ре­ференцию: т.е. намереваемся использовать конвенциональные тер­мины (для указания на то, к чему они обычно относятся).

Общие свойства С. таковы [Dahlgren 1978: 64]:

1. Признаки и атрибуты, содержащиеся в языковых стереоти­ пах, используются говорящими для оценки отнесенности предметов к тому или иному классу на основе семейного сходства.

2. Разные типы терминов обладают фундаментально различ­ ными языковыми С. Цветообозначение основано на перцепции: тер­ мины базовых цветов базируются на конкретных зрительных образ­ ах с различными аспектами восприятия, более сложные же термины - на более абстрактном представлении, более близком к картинам, чем к словам. Термины, характеризующие социальные роли, связаны с осознанными мнениями.

3. Для каждого типа термина можно предсказать заранее, ка­ кой тип признаков будет включен в семантическую компетенцию. Признаки восприятия для цвета, типичное поведение - для обозна­ чений живого мира, функциональное предназначение - для артефак­ тов, социальные функции, место на социальной шкале, типичные

черты или типичное поведение и доход - для терминов социальной

сферы.

См. также: [McKay, Stem 1979; Tannen 1994; O'Sullivan 1989;

Harras 1986; Bock 1990].

В.Д.

СХЕМА (schema; Schema; schema) - способ представления опе­рациональной информации. В когнитивной психологии понятиями оперируют как структурами, упорядочивающими поток входящей и исходящей информации. Когнитивно перерабатываемые внешние сигналы (восприятия, ощущения) и внутренние возбуждения (представления о собственных импульсах к действию, чувства и т.п.), в своей временной последовательности составляют этот поток соз­нания. Конструирование понятий привносит в него порядок, так что сходные вещи отделяются от несходных. В результате получаются С. (в других терминологиях: когнитивные структуры, концепты). Поня­тия же упорядочиваются в «иерархии понятий», структуры знаний и скрипты, являясь не столько результатом, сколько факторами упоря­дочения при обработке информации [Schönpflug 1987: 56].

Термин С. заимствован из работы [Bartlett 1932]. Особенно часто к нему прибегают в компьютерном моделировании, исполь­зующем старую нотационную традицию для изображения отноше­ний между концептами в виде графа. Так, представление о концепту­альных графах уже издавна развивается как семантическая репре­зентация для естественного языка [Sowa 1983: 29]. Самая ранняя раз­новидность, названная «экзистенциальным графом», была изобрете­на Ч.С.Пирсом (о чем см. [Roberts 1973]), взамен линейной нотации символьной логики, по образцу изображения молекулярных соеди­нений в органической химии, что облегчало формулировку правил логического вывода. В языкознании Л.Теньер [Tesninre 1959] исполь­зовал близкую по духу нотацию в рамках грамматики зависимостей. В компьютерной форме идея воплощена в виде сетей в концепциях [Ceccato 1961] и [Masterman 1961]. В системе LUNAR интерпретации сложных элементов строилась в результате рекурсивного процесса заполнения слотов в некоторой С., определяемой определенными правилами, оперирующими порциями дерева представления предло­жения [Woods 1978: 25]. Под разными именами - «граф концептуаль­ной зависимости» [Schank, Tesniere 1969], «сети структурного насле­дования» [Brachman 1979], нотация в виде графов стала одним из самых распространенных способов представления знания. Общая структура такого «концептуального графа» называется при этом С. (часто в качестве синонимов при этом употребляются: фрейм, скрипт, МОР, сценарий). Причем С., представляющие свойства некоторого

178

179

типа концепта, «наследуются» всеми разновидностями этого концеп­та. (Об истории термина С. в философии см. [Richir 1983: 179]).

По мнению некоторых ученых, мир, в той мере, в какой он во­обще воспринимаем и воспроизводим, представляет собой «функцию», реализацию схем интерпретации, а потому он зависит от нашей интерпретации. Мир может истолковываться в результате употребления знаков, систем понятий и символов, также зависящих от интерпретаций. [Lenk 1993: 55-85]. Вслед за Кантом можно ска­зать поэтому, что мы структурируем мир того, что в принципе вос­принимаемо, «мир явлений». Границы интерпретации являются од­новременно и границами воспринимаемого мира. Интерпретирова­ние же - когнитивный процесс, в результате которого получаются частично осознаваемые структуры, состоящие из сигналов и их сово­купностей. Для получения этих структур используется когнитивные конструкты, называемые С., которые служат для того, чтобы кон­кретные переживания и действия соотнести с ментальными репрезен­тациями (общими понятийными рамками, в которых единичные яв­ления сводятся к общим и опознаваемым).

В этой связи можно говорить о «С. ситуации» (в иных терми­нологических системах - о «логической форме» высказывания), за­дающей соотношения между участниками и обстоятельствами опи­сываемой ситуации. Часть элементов такой формы при этом бывает недоопределенной - представлена «переменными» величинами. Че­ловек обладает алгоритмом переработки языковой формы в фор­мальную, называемую «С. ситуации» и подаваемой на вход в семан­тическую интерпретацию. Интерпретация высказывания должна отвечать всем требованиям, налагаемым той С., которая описывает­ся «ситуацией высказывания» [Fenstad et al. 1987: 1-3]

Главным признаком С. является наличие в ней постоянного каркаса, заполняемого переменными, и возможность одной С. опи­раться на другие (подсхемы или подпроцедуры) [Lenk 1993: 100-101]. Когнитивная прагматика оперирует правилами, понятиями, страте­гиями и С., оказывающимися в этом отношении инструментами для быстрой и функциональной обработки информации [Dijk 1981: 222].

Понятие С. используется при моделировании интерпретации текста [Gumperz 1982: 21]. Понимание характеризуется как выявление обобщающих и стабильных схем («теорий») на основе соотнесенных между собой конкретных наблюдений («данных») [Chafe 1994: 10]. О понятии нарративной схемы в описании дискурса см. [Ludi 1991: 198], [Digueur 1993: 9-10].

Прилагается понятие С. и к описанию собственно языковых сущностей:

- в типологии [Talmy 1991: 480-482] - при определении типа языка на основании того, как в нем выражается схематическое ядро концептуализации событий (например, самим глаголом или сателли­том глагола);

180

- в описании механизмов усвоения языка: гипотеза о врожден­ной С. объясняет единообразие, специфику и детализированность структуры грамматик, конструируемых человеком, усвоившим язык [Chomsky 1972: 174]. Конечно, вряд ли все люди рождаются с совер­шенным знанием некоторого конкретного языка, скажем, английско­го. Гипотеза о врожденном схематизме заключается в предположе­нии, что каждый человек рождается с совершенным знанием универ­сальной грамматики - некоторого фиксированного схематизма, ис­пользуемого при усвоении конкретного языка. [Chomsky 1972: 192];

см. нативизм;

- в формальном описании семантики языка; напр. [Rieser 1980: 537], когда языковое значение приравнивается совокупности: интен-сионал (частично определенная функция, дающая экстенсионалы) плюс стереотип (представление мнений). В таком понимании значе­ние зависит от говорящих, контекстов и фонового знания говоряще­го.

В.Д.

СЦЕНАРИЙ (scenario; Szenarium; scenario) - разновидность структуры сознания (репрезентации), одно из основных понятий концепции М.Минского. С. вырабатывается в результате интерпре­тации текста, когда ключевые слова и идеи текста создают тематиче­ские («сценарные») структуры, извлекаемые из памяти на основе стандартных, стереотипных значений, приписанных терминальным элементам. Индивидуальные утверждения, находимые в дискурсе, приводят к временным представлениям (соответствующим понятию «глубинной структуры»), быстро перестраиваемым или усваиваемым по ходу работы над разрастающимся С. Уровни сценарной структу­ры [Minsky 1980: 16]:

1. Поверхностно-синтаксический фрейм - обычно структуры вида «глагол + имя». Отвечает, среди прочего, конвенциям о пред­ ставлении предложных конструкций и о порядке слов.

2. Поверхностно-семантический фрейм: значения слов, привя­ занные к действию. Это квалификаторы и отношения, связанные с участниками, инструментами, траекториями движения и стратегия­ ми, с целями, следствиями и попутными эффектами.

3. Тематические фреймы - С., связанные с топиком, деятельно­ стью, портретами, окружениями.

4. Фрейм повествования - скелетные формы типичных расска­ зов, объяснений и доказательств, позволяющие слушающему сконст­ руировать полный тематический фрейм. Такой фрейм содержит кон­ венции о том, как может меняться фокус внимания, о главных дейст­ вующих лицах, о формах сюжета, о развитии действия и т.п.

181

Понятие С. используется для объяснения случаев речевого не­доразумения [Hinds 1985] и для представления знания [Sowa 1983].

В.Д.

УНИВЕРСАЛЬНАЯ ГРАММАТИКА (universal grammar; universale Grammatik; grammaire unirerselle) - теория языка, предла­гающая систему принципов и параметров, непременно составляю­щих свойства всех языков. В качестве теории биологической способ­ности человека У.Г. порождает гипотезы не только о структуре язы­ка, но и о последовательности его усвоения и о заполнении его па­раметров [Flynn, O'Neil 1988: 9]. По [Chomsky 1993: 1-2], язык составляет часть естественного мира, а грамматика конкретного языка является своеобразной теорией этого языка. У.Г. - общая тео­рия языков и выражений, ими порождаемых; это теория исходного состояния компонента языковой способности как когнитивного ме­ханизма, не совпадающего с концептуальным компонентом и с сис­темой прагматической компетенции. У.Г. задает класс возможных языков, в частности, свойства символьных репрезентаций и процеду­ры построения - «вычисления», в результате которых эти репрезен­тации конструируются. С другой стороны [Chomsky 19882: 411], У.Г. - одновременно система принципов, а также связанных с ними пара­метров и механизмы их взаимодействия. Выявление и объяснение свойств У.Г. входит в исследовательскую программу большинства современных лингвистических концепций.

Сторонники гипотезы об У.Г. считают [Lehmann 1978: 3], что, несмотря на свои внешние различия, языки основаны на одних и тех же внутренних структурах и принципах. Об этом свидетельствует то, что ребенок выучивает в качестве родного любой язык, на котором с ним общаются. И дети, и взрослые могут усваивать дополнительные языки, совершенно отличные по своим внешним свойствам от родно­го для них языка. Итак, теория У.Г. должна определить класс потен­циальных грамматик естественного языка и тем самым объяснить, почему человеческое дитя, нормально развитое, может выучить язык за сравнительно короткое время на основе конечного множества наблюдаемых предложений [Kimball 1973] (см. также когнитивное развитие).

В этом смысле, по [Chomsky 1970; 1972: 63], У.Г.:

• система ограничений на возможные грамматики человече­ ского языка, которая содержит в скелетной форме отражение правил, входящих в любой человеческий язык, а также условия, предъявляе­ мые к грамматикам, и принципы их интерпретации; она задает схе­ му, определяющую бесконечный класс допустимых грамматик;

• формулирует принципы, определяющие, как каждая из этих грамматик соотносит звук и смысл; *

- дает процедуру оценки грамматик подходящего вида: по­скольку [Aissen 1972] объяснение, соотносящее факты в двух различ­ных языках, более предпочтительно, чем два разных объяснения для этих языков (принцип максимизации У.Г.), У.Г. может служить и для построения общей теории языка.

Такая У.Г., по [Chomsky 1975: 29], выражает суть человеческо­го языка и не меняется от языка к языку. В то время как грамматика - теория компетенции, У.Г. - система принципов, задающих природу языковых репрезентаций и правил, с ними работающих, а также процедуры работы правил [Chomsky 1977: 71]. По [Chomsky, Lasnik 1977: 430-431], У.Г. включает теорию маркированности.

В отличие от умеренного универсализма, гипертрофирован­ный семантический универсализм состоит, по [Lyons 1977: 331], в при­нятии одновременно следующих трех положений:

1. Смысл всех лексем всех языков представим как различные комбинации однородных компонентов смысла.

2. Есть фиксированный универсальный набор семантических компонентов, лексикализируемый во всех языках.

3. Формальные принципы комбинирования этих компонентов в значения лексем также универсальны.

Из истории подхода. Представление о единой сущности языка, отраженное сказанием о вавилонской башне [Ferguson 1978: 9], мож­но сформулировать словами Р.Бэкона (XIII в.): «Грамматика по сути одна и та же во всех языках, хотя случайно может варьироваться» (Grammatica ипа et eadem est secundum substantiam in omnibus linguis, licet accidentaliter varietuf).

В истории языкознания периоды поисков универсалий, объяс­няющих частности в языке, постоянно и периодически сменялись периодами отказа от этих попыток [Bossong 1990: 1]. Источником идей универсализма в новое время обычно считают [Hall 1970: 9] Универсальную и рассудочную грамматику Пор-Рояля, написанную КЛансло (1615-1695) и А.Арно (1612-1694) и впервые опубликован­ную в 1660 г. (третье, окончательное издание - 1676), см. также [Ferguson 1978: 9]. Само выражение «У.Г.» датируется началом XVII в., ср. [Padley 1976], а термины лингвистические универсалии и универ­салии языка вошли в оборот в конце 1940-х гг., см. [Aginsky, Aginsky 1948; Katz, Postal 1964]. Начало поиску универсалий в когнитивной лингвистике положили работы Н.Хомского, особенно [Chomsky 1966]. По [Chomsky 1994: 3], начиная с 1960-х гг., главной целью по­рождающей грамматики было выявление общих принципов исходя из сложных систем правил, которые приходится постулировать для конкретных языков. Предполагалось, что эти правила являются реа­лизацией каких-то более общих, универсальных закономерностей. Обнаружение таких закономерностей позволило бы отказаться от массы деталей в описании конкретных языков, свести эти детали к минимуму, из которого выводима вся конкретика. Поиски в этом

182

183

направлении и привели к современной концепции параметризации языков.

В отличие от традиционных представлений (еще у Аристоте­ля), касавшихся, в основном, плана содержания (чувства общи у всех людей [Holenstein 1985: 7]; в частности, универсальны механизмы порождения снов [Kurth 1976/84: 11]), в современном языкознании в исследовании У.Г. идут от плана выражения, занимаясь общими свойствами фонологической, морфологической, синтаксической структуры языков.

В 1970-е гг. родилось различие между сильными и слабыми уни­версалиями [Ferguson 1978: 18]: в рамках гипотезы о врожденности языковой способности утверждалось, что слабые универсалии являются характеристиками человеческой когниции в целом, а не просто усвоения языка, а сильные универсалии - отражение конкрет­ной языковой способности, а не когниции [McNeill 1970: 73-74].

Современное исследование универсалий естественного языка представлено двумя направлениями [Ferguson 1978: 7], продуктивно начавшими взаимодействовать в 1970-е гг.:

• работы Дж.Гринберга в 1950-е гг., приведшие к построению базы данных языковых универсалий на обширном материале языков мира,

• исследования в рамках хомскианской парадигмы.

Эти два методологических подхода различаются [Comrie 1981: 1] по степени абстрактности анализа, проводимого при констатации универсалий, и по типам объяснений, выдвигаемых в пользу сущест­вования конкретных универсалий.

Сегодня главными являются следующие два подхода [Croft 1991: 1-19]:

• формальный подход (хомскианский), при котором граммати­ ка считается состоящей из модулей, «подтеорий» (типа: теория свя­ зывания переменных в логической структуре предложения, теория падежа, теория категориальной структуры предложения и т.п.), каж­ дая из которых заложена в ментальности человека от рождения; ис­ следователи констатируют грамматические структуры и различия;

• функциональный подход (исследования Т.Гивона, ILXoппepa, С.Томпсон и др.): У.Г. состоит из набора функций, которые обслу­ живаются языком; здесь мотивация эволюционистская: язык является частью механизма приспособления человека к окружению, а струк­ тура языка предназначена для выполнения этих функций; в фокусе внимания находятся конструкции и области их применения.

Врожденность и когниция. Сторонники идеи У.Г. полагают, что когнитивные структуры определяют структуру языка [Holenstein 1985: 2]. По [Lenneberg 1967: 374], язык - проявление когнитивной предрасположенности, специфичной для человека, и вытекает из биологических особенностей человеческой когниции (см. также нативизм). Когнитивная функция, лежащая в основе языка, состоит в

усвоении процедур категоризации и извлечения сходств. Правила У.Г. можно сформулировать как аналоги генетических законов и «врожденных схем» мышления [Jenkins 1979: 105-106]. По [Chomsky 1980: 234], У.Г. - генетическая программа, допускающая только оп­ределенный спектр возможных реализаций для человеческих языков и состоящая [Chomsky 1988: 411] из предварительно запрограммиро­ванных подсистем, включающих, напр., подсистемы значения, со­ставления сочетаний слов в предложения и т.д.

Выделяются две категории языковых универсалий [Aitchison 1987: 16]: врожденные (заранее запрограммированные в качестве генетического кода) и неврожденные (напр., объяснимые свойствами внешнего мира: таково свойство всех языков иметь категорию суще­ствительного в силу того, что мир по большей части состоит из ве­щей). Языковые понятия представляют собой идеальные структуры в рамках опыта, а не ненаблюдаемые «теоретические сущности»; «врожденное языковое знание» имеет отношение к биологическим ограничениям на языковые понятия, а не к передаваемым интенцио­нальным структурам [Kates 1980: 186-187]. Приспосабливаясь к оп­ределенной культурной среде, ребенок констатирует наиболее бро­ские свойства этой культуры, устанавливает иерархии выделенных признаков ее, - скорее всего на основе биологически детерминиро­ванных универсалий когниции. Поэтому-то так трудно бывает ино­гда провести четкую грань между биологическими и культурными универсалиями [Lyons 1977: 248-249].

Языковая структура в значительной степени формируется уни­версалиями условий человеческого существования: как мы думаем и о чем хотим говорить. Различные каналы вторичны, приспосабли­ваются людьми к практическим функциям [Anderson 1982: 91]. Даже при сопоставлении систем грамматических категорий в языке глухо­немых и в обычных языках можно обнаружить идентичность языко­вых структур. В первую очередь, различия касаются «канала» пере­дачи сообщений: между рукой и глазом или между ртом и ухом.

Критику подхода У.Г. в биологическом ключе см. [Lieberman 1989: 204-205].

А. Д.

ФИГУРА - ФОН (ОСНОВА) (figure - ground) термины геш­тальтпсихологии, используются в когнитивной лингвистике и обо­значают когнитивную и психическую структуру (гештальт), которая характеризует человеческое восприятие и интерпретацию действительности и не сводится к совокупности ее частей [Лакофф 1981; Talmy 1978; Wallace 1982; Langacker 1987]; см. также [Weber 1983].

184

185

В теории гештальтов различие Ф.—Ф. рассматривается как наиболее простая форма перцептуальной организации [Hilgard, Atkinson 1967; Krech, Crutchfield 1968]. Суть этого различия заключа­ется в следующем: при восприятии любого дифференцированного поля одна из его частей инвариантно выделяется четко различным образом; эта часть называется фигурой, а все остальное - фоном, основой фигуры. Фигура представляется лежащей впереди или рас­положенной на основе, которая воспринимается как непрерывный континуум за/под фигурой. В любом случае выделение фигуры на фоне всего остального является автоматическим и обязательным. Различие Ф.—Ф. объясняется их разными перцептуальными свойст­вами, которые в сопоставительном представлении выглядят следую­щим образом [Демьянков 1992: 65]:

ФИГУРА

вещность, плотность, дискрет­ность

определенность, четкая организация обладает контурами, окружена обладает границами, замкнута, локализована с различимыми частями маленькая близко

вверху, впереди более яркий цвет больший контраст постоянность симметрична значима, знакома

ФОН

бесформенность, диффузность, непрерывность, плавность слабая пригонка частей, меньшая очерченность отсутствуют границы нелокализован

без различимых частей

большой

далеко

внизу, сзади

менее яркий цвет

меньший контраст

непостоянность

без закономерностей

незначим, незнаком

Обязательность различения Ф.—Ф. при любом восприятии по­зволяет читателям интерпретировать некоторые части текста как более заметные, значимые/релевантные (salient), т.е. выступающие как фигура по отношению к своей основе - всему остальному тексту Систематические различия между выделенными и фоновыми частями текста интерпретируются как языковой аналог перцептуального различия Ф.—Ф. и составляют область исследований теории основа­ния/обоснования [Reinhart 1984: 787].

Л.Л.

186

ФРЕЙМ (frame) - в фреймовой семантике является одновре­менно [Hayes 1980: 46]:

• набором предположений об устройстве формального языка для выражения знаний, в качестве альтернативы для семантических сетей или для исчисления предикатов;

• набором сущностей, по предположению исследователя суще­ ствующих в описываемом мире (метафизическая интерпретация понятия); Ф. дает представление о том, какой вид знаний существе­ нен для такого описания;

• организацией представлений, хранимых в памяти (человека и/или компьютера) плюс организация процессов обработки и логи­ ческого вывода, оперирующих над этим хранилищем (эвристическая, или имплементационная интерпретация). Ф. - структура данных для представления стереотипных ситуаций, особенно при организации больших объемов памяти.

Понятию Ф. соответствуют такие понятия, как схема в когни­тивной психологии [Bartlett 1932; Minsky 1980], ассоциативные связи [Bower 1972], семантическое поле. Сцены ассоциированы с опреде­ленными языковыми Ф. Под сценой понимаются не только зритель­ные, но и иные виды внутренних мысленных образов [Talmy 1977: 612]: межличностные процессы общения, стандартные сценарии поведения, предписываемые культурой, институциональные струк­туры и др.

Общее во всех определениях Ф. - аналогия с модулем техниче­ского устройства и с рамкой в кино. В концепции Ч.Филлмора тер­мин модуль (module) как синоним термина «Ф.» ассоциирован с сек­ционной («модульной») мебелью: Ф. комбинируются в более круп­ные модули, или рамки. Можно так сгруппировать понимания термина:

1. Система выбора языковых средств - грамматических пра­вил, лексических единиц, языковых категорий, - связанных с прото­ типом сцены. Кроме связей внутри Ф., есть еще и межфреймовые отношения, существующие в памяти как результат того, что разные Ф. включают один и тот же языковой материал, а элементы сцен сходны, определяются одним и тем же репертуаром сущностей, от­ ношений или субстанций, а также контекстов употребления в жизни человека [Fillmore 1975: 124].

2. В концепции Э.Гоффмана [Goffman 1974: 7] (где понимание термина берется у Г.Бейтсона [Bateson, Ruesch 1951], см. также [Bateson 1972; 1979]) Ф. ассоциирован с английским словом frame­ work (каркас) и указывает на «аналитические леса» - подпорки, с помощью которых мы постигаем свой собственный опыт. В этой концепции, лежащей далеко за пределами искусственного интеллекта и относящейся к этнологии речи, Ф. - базисные элементы, которые исследователь в состоянии идентифицировать в рамках ситуаций. Ситуации подчинены организующим принципам, «генерирующим»

187

те или иные события, среди них, социальные события. Эти же прин­ципы регулируют и наше субъективное участие в событиях [Goffman 1974: 10-11]. Первичные структуры отношений внутри социальной группы составляют центральный элемент культуры, особенно в той степени, в какой они проявляют основные классы схем, взаимоотно­шения этих классов и общую сумму сил и действующих лиц, которым в интерпретации социолога приписывается свобода выбора действий [Goffman 1974: 27]. У Гоффмана же находим и социологическую ти­пологию фрейминга [Goffman 1974: 497 и след.].

3. Общее родовое обозначение набора понятий типа: схема, сценарий, когнитивная модель, «наивная», или «народная», теория (folk theory) [Fillmore 1982: 111] как система категорий, структуриро­ ванных в соответствии с мотивирующим контекстом. Некоторые слова существуют для того, чтобы обеспечить коммуникантам дос­ туп к знанию таких Ф., а одновременно категоризуют опыт в опоре на систему понятий. Мотивирующий контекст, в свою очередь, - корпус пониманий, структура практик или история социальных ус­ тановлений, на фоне которых нам кажется постижимым создание конкретной категории в истории языкового коллектива [Fillmore 1982: 119].

4. Единица знаний, организованная вокруг некоторого поня­ тия, но, в отличие от ассоциаций, содержащая данные о существен­ ном, типичном и возможном для этого понятия. Ф. обладает более или менее конвенциональной природой и поэтому конкретизирует, что в данной культуре характерно и типично, а что - нет. Особенно важно это по отношению к определенным эпизодам социального взаимодействия - поход в кино, поездка на поезде - и вообще по отношению к рутинным эпизодам. Ф. организуют наше понимание мира в целом, а тем самым и обыденное поведение (скажем, когда мы платим за дорогу или покупаем билет привычным для нас образом) [Dijk 1981: 219-220]. Ф. при таком подходе - структура данных для представления стереотипной ситуации (типа: нахождение в комнате, ритуал детского дня рождения), соответствующая обычно частот­ ным, но иногда и непродуктивным стереотипам. С каждым Ф. связа­ ны несколько видов информации: об его использовании и о том, что следует ожидать затем, что делать, если ожидания не подтвердятся.

Формально Ф. представляют в виде структуры узлов и отно­шений. Вершинные уровни Ф. фиксированы и соответствуют вещам, всегда справедливым по отношению к предполагаемой ситуации. Ниже этих узлов - терминальные узлы, или слоты (от англ. slot). Родственные соотнесенные Ф. связаны фреймовыми системами. Ф. хранятся с некоторым значением «по умолчанию» (default meaning) при каждом терминальном узле. Возможны подмены этих значений по ходу работы с Ф. [Minsky 1980, с.11]. Каждый терминальный узел может указывать на условия, которым должно отвечать его заполне-

ние. Часто такое заполнение представляется как подфрейм - вложен­ный Ф.

То, что в генеративных теориях- особенно в стандартной мо­дели - описывается с помощью правил сочетаемости или ограниче­ний на сочетаемость (селекционные правила и ограничения), во фреймовой семантике рассматривается как отношение между эле­ментами внутри одного и того же Ф., а также как отношение между Ф. и сценой. Это позволяет определить понятия синонимии, цен­трального (прямого) и переносного (например, метафорического) значений, семантического поля и т.п.

Сцена и Ф. соотносятся посредством «перспективы» [Fillmore 1977, с.80]: в сценах и ситуациях можно выделить функции, испол­няемые теми или иными участниками. По ходу речи одни участники выдвигаются на первый план, а другие оказываются на втором пла­не. Иерархия превосходства, или выделенности (saliency hierarchy) предопределяет, что именно в первую очередь является кандидатом на такое выдвижение.

Схемы, или контуры (frameworks) понятий, или термов, соеди­нены в систему, придающую связность тому или иному аспекту чело­веческого опыта. Эта структура может содержать элементы, одно­временно являющиеся частями других таких контуров. В некоторых случаях область опыта, на которую накладывается такой Ф., пред­ставляется только как прототип. Так, мы знаем, - не ведая, как мы знаем, - те прототипичные способы, которыми наше тело позволяет нам связываться с нашим окружением. Это знание входит в наш об­раз нашего же тела. Именно поэтому мы понимаем лексемы типа верх, низ, спереди, сзади, слева, справа [Fillmore 1975: 123].

Соотносение сцен и Ф. бывает неоднозначным, когда два или большее количество элементов предложения указывают на одну и ту же часть сцены [Talmy 1977: 613]. Между элементами сцены могут быть дружественные или конфликтные отношения, что заставляет рассматривать процессы разрешения конфликтов в рамках общеког­нитивной процедуры «гармонизации» сополагаемых частей, прими­рения противоречий.

В.Д.

ФРЕЙМОВАЯ СЕМАНТИКА (frame semantics, frame-and-scene analysis) - общее название для очень разных типов формализованно­го описания деятельности человека в контексте ситуации. В качестве лингвистической концепции Ф.С. предложена Ч.Филлмором [Fillmore 1975], [Fillmore 1977] и явилась продолжением падежной грамматики. В Ф.С. значения слов, словосочетаний, предложений, текста и т.д. соотнесены со сценами в рамках общей теории семанти­ческого знания [Wegner 1985: 143]. Ф.С. используется в грамматиче-

188

189

ском описании, в искусственном интеллекте и в компьютерной лек сикографии. Ф.С. в начале 1980-х гг. представлялась как программа исследований в области эмпирической семантики, дающей способ охарактеризовать принципы создания новых слов и предложений, добавления новых значений слов, а также «сборки» значений эле­ментов текста в целое значение [Fillmore 1982; 111]. Ф.С. подчеркива­ет непрерывность, а не разрывы, в переходе от языка к опыту [Fillmore 1982, 111].

Основные положения [Goldstein, Roberts 1980: 28-29]:

1. Разумность (intelligence) - проявление работы небольшого количества механизмов общего (логического) вывода с большими объемами весьма конкретных и специальных знаний.

2. Этот процесс сопровождается использованием «библиотеки фреймов», пакетов знаний, дающих описания типовых объектов и событий. Такие описания содержат и абстрактную схему - скелет для описания произвольного единичного случая, и множество «действий по умолчанию» (defaults) для типовых членов класса. Дей­ ствия по умолчанию позволяют информационной системе воспол­ нять отсутствующие детали, порождать ожидания и замечать откло­ нения от рутинных состояний дел. Так добавляются свежие знания в базу данных [Hayes 1980: 56] при учете текущего состояния системы знаний в целом. Формальный аппарат фреймов включаает метаязык системы, на котором по ходу логического рассуждения вырабатыва­ ются суждения о состоянии системы.

Фреймовые концепции позволяют моделировать понимание [Charniak 1982: 437]. Последнее приравнивается набору следующих действий: активация фрейма, выдвижение на первый план фрейма-кандидата и конкуренция фреймов. Начиная интерпретировать текст, мы активизируем определенную контурную схему, в которой многие позиции («слоты») еще не заняты. Более поздние эпизоды текста заполняют эти пробелы, вводят новые сцены, комбинируемые в различные связи - исторические, причинно-следственные, логиче­ские и т.п. Интерпретатор постепенно создает внутренний мир, с продвижением по тексту все больше конкретизируемый в зависимо­сти от подтверждаемых или отвергаемых ожиданий. Этот внутритек­стовой мир зависит от аспектов сцен, обычно (или никогда) в тексте эксплицитно не описываемых [Fillmore 1975: 125]. Прототипические сцены составляют багаж знаний человека о мире. Усваивая значение, сначала как бы приклеивают ярлыки к целым сценам, после чего - к частям знакомых уже сцен, а затем оперируют: а) репертуаром ярлы­ков для схематических, или абстрактных, сцен и б) ярлыками для сущностей или действий, воспринимаемых независимо от тех сцен, в которых они впервые встретились [Fillmore 1975: 127].

Представления о том, как происходит активация фрейма, ме-­ нялись; эта эволюция взглядов, по [Charniak 1982: 438], выглядела как смена четырех периодов:

190

1. Первые работы ([Charniak 1972] и др.) рассматривали эту активацию как перенос информации между двумя базами данных

• долговременной, содержащей все, что известно системе, и разбитой на фреймы, прямой доступ к частям которых невозможен; информация, содержащаяся в активируемом фрейме, переносится во вторую базу данных;

• оперативной, где каждый факт индивидуально индексирован так, чтобы допускать быструю обработку информации. При деакти­- вации факты лишаются индексов (полученных по ходу активации), на что тратится время, исчисляемое как линейная функция от числа добавляемых фактов. Поскольку активация некоторых понятий тре­- бует активации подчиняющих (в иерархии категорий) фреймов, об­ щее число фактов может быть очень большим.

2. Позже [Charniak 1978; Cullingford 1978] был принят на воо­- ружение противоположный прием. По-прежнему есть две базы дан­- ных, но фреймовая информация никогда не переносится из одной в другую. Одна база содержит фреймовое знание, а другая – информа-­ цию конкретно к данному тексту. Активация требует только добав­- ления имени фрейма к списку уже активированных фреймов и проис­- ходит достаточно быстро. Но скорость обработки довольно велика: чтобы выяснить факт, нужно просмотреть каждый гипотетически предлагаемый фрейм порознь, а требуемое время прямо пропорцио­- нально числу активных фреймов.

3. Центральная база данных содержит всю фреймовую инфор-­ мацию, как существенную, так и несущественную для воспринимае­ мого текста [Fahlman 1979; McDermott 1975]. Нет операций непо­- средственной активации: поиск данных в большой базе поддержива­ ется чисто аппаратными средствами [Fahlman 1979] типа параллель­ ных процессоров; аналогично см. [Woods 1975]. Такие системы го-­ раздо более мощны, чем моделируемые человеческие способности.

4. Все фреймовые данные хранятся в одной и той же базе дан­- ных [McDermott 1975; Charniak 1982].

В.Д.

ХОМСКИАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ/ПОВОРОТ (Chomskyan Revolution/Turn) - обозначение для тех радикальных перемен, кото­рые характеризовали теоретическую лингвистику в США начиная с середины конца 50-х гг. и которые, связанные с именем Н.Хомского, знаменовали собой, как и всякая научная революция по Т.Куну, раз­рыв с прежней структуралистской парадигмой знания и переход к новой - трансформационно-генеративной (направлению, которое чуть позднее получило название генеративной или порождающей грамматики). Сам термин появился в начале 70-х гг. в работах о Н.Хомском и генеративной грамматике у Дж.Серля и

191

Фр.Ньюмейера, а затем был подхвачен многими историографами, одни из которых объясняли, почему этот термин имеет полное право на существование (влияние работ Н.Хомского на лингвистику и пси­хологию, а позднее - и на другие науки было, действительно, огром­ным), а другие, напротив, пытаясь развенчать Н.Хомского, указыва­ли и на его предтечи, и на то, что вызванные им изменения носят характер «дворцового переворота». Вместе с тем полный разрыв с традициями структурализма в США был, несомненно, налицо, как и вызванные, взглядами и публикациями Н.Хомского перемены в об­ласти психологии и ее отказом от бихейвиоризма; см. Когнитивная революция.

Ни один лингвист в истории лингвистики не вызывал к себе такого интереса и одновременно - таких же неоднозначных и проти­воречивых оценок, и, несомненно, такого исключительного внима­ния ко всем аспектам его творчества (см. как итоговый документ этого рода многотомное издание [Otero 1994]). Выделяя самые глав­ные моменты в его творчестве, существенные для связанной с ним революции, следует, по всей видимости, указать на принципиально иной подход к знанию и его исследованию вообще и к лингвистиче­скому знанию, в частности. Четкое выделение трех циклов проблем, связанных с когницией: проблем о природе знания и о том, что оно собой представляет, проблем о возникновении систем знания в соз­нании или мозгу человека и, наконец, об использовании знания, о материальных или физических механизмах как базы знаний и их применении [Chomsky 1988], пришло уже в 80-х гг., но аналогичнные вопросы формулировались Н.Хомским и в его более ранних работах. В целом Х.Р., подчеркивает Дж.Катц, - была сопряжена с возникно­вением трех новых областей знания: семантики синтаксиса, фор­мальных свойств грамматики и когнитивно ориентированной пси­хологии [Katz 1984: 43]. Фактически, однако, новых областей знания и новых проблем было выдвинуто гораздо больше, как, впрочем, и решения этих проблем или же указаний на пути и направления в их решении.

Можно назвать, по крайней мере, семь черт, определявших но­вую, хомскианскую парадигму научного знания и важных для мето­дологии науки: 1 провозглашения приоритета гипотетико­дедуктивного подхода к предмету исследования взамен чисто индук­тивных методов его анализа; 2 - положения о творческом, деятель­ном, креативном характере деятельности человека с языком и необ­ходимости изучать эту сторону деятельности во всех ее проявлениях; 3 - помещение в центр лингвистических исследований той сферы языка, где креативный характер деятельности ощущается особенно ярко - синтаксиса - и выдвижение теории автономного синтаксиса как модуля, независимого от других модулей; 4 - рассмотрение языка как феномена ментального, феномена человеческой психики и созна­ния, его разума и мозга, как особой когнитивной способности,

192

имеющей врожденный характер; 5 - постулирование необходимости исследования не внешних, экстериоризированных проявлений языка, но языка как интериоризированной способности, внутренне сущест­вующей системы ментальных репрезентаций языкового знания со своими специфическими единицами и правилами; 6 - требование рассматривать формальные свойства постулируемых модулей, ха­рактеризующих внутреннее строение языка, причем как универсаль­ные (принципы), так и специфические для отдельных языков (параметры с их незначительным варьированием возможностей); 7 -выделение в качестве особой теоретической проблемы вопроса о когнитивном развитии ребенка и усвоении им языка.

Каждая из перечисленных нами черт изучалась в значительном числе работ, посвященных как оценке разных версий трансформаци­онных и генеративных грамматик, так и оценке деятельности лично Н.Хомского, как в специальных историографических работах по истории лингвистики во второй половине XX века, так и в много­численных исследованиях, непосредственно относящихся к хомски­анской революции и освещению ее истоков и последствий. Из всего этого множества изданий мы указываем поэтому выборочно на (The Chomskyan Turn... 1991; The Cognitive Turn 1989; Anderson 1988; Newmeyer 1989; 1991; Beaugrande 1991; Кубрякова 1980 с библ.; Куб­рякова 1995; Кибрик 1982; Грин 1976; Nuyts 1992]; см. также четы­рехтомное издание Ф.Ньюмейера [Newmeyer 1988] и др.

Особой темой, связанной с обсуждением проблем хомскиан­ской революции, оказывается связь между когнитивной наукой и языком, между исследованием всех ключевых понятий этой науки и тем, что может дать для этого анализ языка. Интересно отметить, что именно эти вопросы находились в фокусе внимания самого Н.Хомского, открывавшего и закрывавшего специальную конферен­цию 1988 г., посвященную хомскианскому повороту в науке. Станов­ление генеративной грамматики не просто пришлось на годы воз­никновения когнитивной науки: и то, и другое знаменовало новые подходы к исследованию человеческого разума и языка как его глав­ной когнитивной составляющей. Хомский справедливо отмечает в этой связи [Chomsky 1991: 4 и сл.], что генеративная грамматика оказалась важным фактором в изменении взгляда на всю природу человека и его поведение, а также на зависимость этого последнего от его знаний, способностей, биологической организации человека и т.п. И хотя с хомскианской революцией в науку проникают идеи врожденности многих знаний, прежде всего - языкового, а это поло­жение нередко ставится под сомнение и резко критикуется (см. Ког­нитивное развитие), сама постановка о пределах человеческого разу- 193

ма, его ограничениях и разграничении врожденного и постигаемого в опыте, о сознательном и бессознательном, была исключительно важной и привела к далеко идущим последствиям далеко за предела-ми лингвистики.

Е.К.

ЭПИСТЕМОЛОГИЯ (epistemology; Epistemologie) - наука о природе познания и о путях развития самой науки; исследование оснований науки, которое то относится к философии, то выделяется в самостоятельную научную дисциплину, но так или иначе входит и состав когнитивной науки или же считается одной из когнитивных наук как таковых. В традиционной Э. знание рассматривалось как определенная данность, но для современной Э. более характерно ее процессуальное определение, а потому интерес к таким проблемам, как генезис знания, его рост, его прогресс, его возникновение в про­цессе онтогенеза и т.д. Под влиянием когнитивной науки облик со временной Э. меняется и в другом отношении, поскольку считается, что один и тот же объект исследования - познание и знание - должен получить в разных когнитивных науках дифференцированное пред­ставление (т.е. в пределах каждой отдельной когнитивной науки уточнение должен получить определенный аспект знания и процесса познания, когнитивная же наука как междисциплинарное исследова­ние должна обобщить и интегрировать эти данные). По всей види­мости, именно когнитивная наука должна найти новые решения и в традиционном споре о «правоте» эмпиризма или же рационализма в освещении проблем получения, накопления и трансформации зна­ния, что и составляет в общем содержание Э.; ср. [Gardner 1985: 71 и сл.].

Э. 80-х гг. не является единой, и в ней можно выделить, по крайней мере, три разных направления: генетическое, эволюционное и так называемую натурализованную Э.

Родоначальником Э. является Ж.Пиаже. Его идеи и разработ­ки в области исследования процессов формирования мышления у ребенка легли в основу объяснения становления генезиса мышления человека вообще, они позволили поставить вопрос о реконструкции и развитии познания в историческом плане [Боброва 1992: 7]. Глав­ным ориентиром в построении генетической Э. послужили идеи эво­люционной биологии. Пиаже ищет способ описать процесс познания с точки зрения генезиса, динамики его структур и механизмов [Яковлев 1992: 12]. Г.Э. берет в качестве объекта исследования зако­номерность формирования самого знания, т.е. когнитивных отноше­ний между субъектом и объектом [Kitchener 1986: 2].

Теория онтогенеза интеллекта рассматривается Пиаже как ос­нова общей теории познания и, соответственно, он подробно рас­сматривает вопрос о росте интеллекта у ребенка и о развитии у него базисных интеллектуальных операций: расширяя представления о структуре мышления, он использует для его описания не только на­бор определенных категорий, но выделяет также и главные мысли­тельные операции. В итоге предметом исследования в генетической Э. оказывается процесс познания как функция развития; переход от менее продвинутой стадии к стадии продвинутой: механизмы роста знания [Piaget 1970]. Индивид реагирует на информацию, поступаю­щую из окружающей среды, исходя из той базы данных, которой он обладает. Новые данные трансформируются таким образом, чтобы приспособиться к уже существующим интеллектуальным схемам. В то же время данные схемы приспосабливаются, чтобы обеспечить инкорпорацию новых данных и постепенно сами трансформируются. На основе экспериментальных данных Пиаже приходит к выводу о существовании четырех основных стадий в когнитивном развитии ребенка, для которых характерна строгая последовательность фор­мирования: сенсомоторная (от момента рождения индивида до овла­дения языком - 0-2 года), интуитивная, или предоперациональная (2-7 лет), конкретно-операциональная (7-12 лет) и формально-операциональная (12-15 лет). Рост знания предстает не как увеличе­ние и расширение числа репрезентаций реальности (эмпиризм) или разворачивание в логических конструкциях врожденных идей (априоризм), а как процесс непрерывной структурации при помощи мыслительных схем информации, получаемой в результате взаимо­действия организма со средой [Яковлев 1992: 29]. Сосредоточив ос­новное внимание на нормативности развития эпистемического субъ­екта, Пиаже не сумел вписать концептуально в генетической Э. со­циокультурные факторы. Вот почему именно по этой линии и скон­центрирована основная масса критических замечаний теории гене­тической Э. [Furth 1987]. Вместе с тем работы Ж.Пиаже служат неиз­менным источником сведений о когнитивном развитии ребенка, а все его основные теоретические положения продолжают обсуждаться и проверяться эмпирически; см. подробнее [McShane 1991: 21 и сл.].

Становление эволюционной Э. связано с именами К.Лоренца (Германия) и Д.Кэмпбелла (США). Основная задача эволюционной Э. определяется как исследование биологических предпосылок чело­веческого познания. Она опирается на представление о том, что че­ловек обладает познавательным аппаратом, развитым в процессе биологической эволюции человека. Поэтому объяснение процессов познания осуществляется на базе современной теории эволюции. Суть эволюционной Э., если следовать работам ее основоположника К.Лоренца, состоит в следующем. Познавательные способности человека есть достижение врожденного аппарата отражения мира, который был развит в ходе родовой истории человека и дает воз-

194

195

можность фактического приближения к внесубъективной реально­сти. Степень этого соответствия в принципе поддается исследова­нию, по меньшей мере, методом сравнения [Lorenz 1943: 352].

В трактовке Г.Фоллмера, основной тезис эволюционной Э. гласит: «Наш познавательный аппарат - результат эволюции. Субъ­ективные структуры познания соответствуют реальности, т.к. рни были выработаны в ходе эволюционного приспособления к этому реальному миру. Они согласуются (частично) с реальными структу­рами, потому что только такое согласование обеспечивает возмож­ность выживания» [Vollmer 1975: XI, 102]. Современная теория эво­люции, составляя важнейшую научную основу и предпосылку эво­люционной Э., является базой для междисциплинарного синтеза, в который включается масса иного конкретно-научного знания из

области биологии, физики, психологии, лингвистики и других дисциплин [Кезин 1992: 92]. Помещая эволюционную Э. в центр меж­дисциплинарного синтеза, ее авторы трактуют эволюционную тео­рию познания «как мост между генетико-органической и социокуль­турной эволюцией» [Oeser 1985]. К числу главных положений эволю­ционной Э. можно отнести следующие. 1. Возникновение жизни сов­падает с формированием структур, которым присуща способность получать и накапливать информацию. Заостряя этот тезис, Лоренц даже утверждает, что «жизнь есть процесс получения информации». Другие (Э.Ойзер) считают это высказывание скорее метафорой и полагают, что более корректно говорить, что познание есть функция жизни. 2. Любые живые существа снабжены системой врожденных «априорных» когнитивных структур. Формирование этих структур осуществляется в соответствии с эволюционным учением; в результа­те селекции закрепляются те из них, которые в наибольшей степени соответствуют окружающим условиям и способствуют выживанию [Lorenz 1973]. Критика эволюционной Э. ведется по разным направ­лениям. Одно из них связано с неразличением в рамках эволюцион­ной Э. разных типов познавательных способностей таких как: унас­ледованные в ходе генетического становления; употребляемые в ходе индивидуального развития, преимущественно в детском возрасте; культурно обусловленные, связанные, например, с особенностями языка. Все они обозначаются без надлежащего обоснования как «врожденные» познавательные способности [Кезин 1992: 106-107]. Наряду с критикой имеет место попытка рассмотрения эволюцион­ной Э. в рамках более широких подходов. В.Лайнфелнер [Leinfellner 1987] рассматривает космическую и биологическую эволюцию в рамках Э.Э.

Появление натурализованной Э. связано с работами У.Куайна, утверждающего, что Э. должна рассматриваться как часть психологии и, следовательно, как часть естественной науки. Она должна изучать «естественные явления, а именно физический человеческий объект» [Quine 1958: 22-23]. Исследование процессов 196

получения знаний осуществляется не непосредственно, а через на­блюдение человека как некоторого физического объекта. С одной стороны, имеются чувственные данные, полученные посредством воздействия предметов внешнего мира на органы чувств. С другой стороны, человек выдает теории внешнего мира. Задача эпистемоло­га, с точки зрения У.Куайна, в том и состоит, чтобы дать объясне­ние, каким образом столь бедный «вход» обеспечивает богатый вы­ход [Quine 1958: 23]. Таким образом, У.Куайн уделяет большое вни­мание субъекту познания, трактуя его как эмпирический объект [Боброва 1992: 152].

А.Саймон выдвигает в качестве основных тезисов Н.Э. сле­дующие два: 1. Человеческие существа обладают познавательными способностями, поскольку они являются природными существами, то должны изучаться естественными науками. 2. Результаты естествен­ных наук (биологии, эмпирической психологии) являются сущест­венными для Э. [Naturalistic epistemology... 1987: 1]. В современной западной философии все более осознается тесная связь Э. с психоло­гией, а также биологией и другими науками, изучающими человече­ское мышление. Однако куайновский подход к Э., ее рассмотрение как части психологии вызвало споры среди философов, т.к. тради­ционно, со времен И.Канта, Э. отводилось центральное место в фи­лософии, она считалась кардинальной частью введения в филосо­фию. Тезис У.Куайна требует более тонкого анализа или скорее бо­лее точной формулировки. Именно буквальное прочтение тезиса Н.Э. как «полной замены» Э. эмпирической психологией порождает поток критической литературы.

Основная тенденция в развитии современной Э. может быть определена как стремление к объединению различных направлений, стремление объединить усилия в достижении позитивных результа­тов в изучении познавательных способностей и познания в целом.

Ю.П.

197