leontyev_lektsii

364	МЫШЛЕНИЕ И РЕ×Ü	ЛЕКЦИЯ 38

с тем идет объединение дробных элементов речи, слов, в сложные образования, в предложения. Но дело в том, что не речь строит мысль. А существенный факт заклю-

чается вот в чем: грамматика развивающейся детской речи опережает расчлененность

мысли. Она опережает логику (опять дивергенция), а не выражает. Здесь своя логика

развития. Но линии речи и мысли не совпадают между собой.

Выготский, которого я цитирую уже не первый раз, показывал это, как всегда, очень просто. Его маленькая дочка (это было начало дошкольного возраста) любила делать то, что она называла рисовать, то есть, попросту говоря, заполнять каракулями чистые листы бумаги.…Мы однажды сидели у него, и она пришла и,

обращаясь к Льву Семеновичу, попросила: «Дай мне бумаги». Тогда Выготский, в

свою очередь, спросил ее: «А в каком смысле тебе дать бумагу?» Дочка не затруднилась и не стала спрашивать, что это значит. Она сказала очень свободно и мгно-

венно: «В белом смысле, папа!»

Вам понятно, что происходит? Конечно, мы можем вести с дошколятами разговор со сложной грамматикой, сложными расчленениями, и, самое интересное, что

наш дошколенок будет охотно поддерживать этот разговор. Надо сохранить только

одно — общность предметной отнесенности, потому что иначе не будет общения. То

есть нечто должно иметься в виду. Пусть разное, но обязательно нечто, что, по крайней мере, кажется общим. И тогда разговор состоится.

А логика и грамматика речи будут находиться в дивергентных отношениях. Они

не будут совпадать и следовать одно за другим. Здесь гораздо более сложное отношение. Вот я сказал «грамматика опережает логику». А я мог бы с таким же правом ска-

зать (чего не говорит, впрочем, Выготский), что в каком-то аспекте логика опережа-

ет грамматику. То есть это просто не тождественные пути, не тождественны линии их развития, дивергирующие, то есть расходящиеся. Я употребляю термин «дивергирую-

щие» потому, что когда процесс их формирования заканчивается, то сплошь и ря-

дом получаются ужасные дивергентные результаты.

Вы понимаете, что такой «краснобай»? Если вам неясно, то я дам вам науч- ный пример, вполне академический.

Среди умственно отсталых детей, то есть олигофренов на уровне бесспорной

дебильности, не подлежащей никакому сомнению (это не педагогически запущен-

ные, а дебильные дети — их психическое развитие задержано вследствие биологи-

ческих, обычно органических причин, то есть мы знаем, какой этиологии, какого

происхождения данный случай дебильности), — так вот, среди дебильных детей сплошь и рядом наблюдается относительно часто встречающийся случай: дети, нео-

быкновенно владеющие речью. У них чрезвычайно высокое речевое развитие. При-

чем с точно развитой грамматикой речи, не только лексикой. В сущности, речь-то пустая, за ней мало что находится, то есть, я бы сказал, за ней мысли мало, а

самой речи много: и внешней, и предварительно ее подготавливающей внутренней

речи. Кстати, исторический факт, пример. Чтобы вы лучше запомнили, я иногда привожу анекдотические случаи. Но это не анекдот, это исторический факт. В нача-

ле первой четверти нашего столетия жил и действовал довольно известный психолог, которого звали Леон Дюга (он, кстати, написал довольно хорошую книгу о

памяти). В это время во Франции шла борьба прогрессивных сил (университетской

прогрессивной интеллигенции) против классических казенных экзаменов, для про-

стоты назовем их «экзаменами на аттестат зрелости», а там речь шла о бакалаврских экзаменах. Противники системы сдачи экзаменов на аттестат зрелости считали, что

требования к этим экзаменам схоластичны, оторваны от реальных знаний, и на

МЫШЛЕНИЕ И РЕ×Ü	365

этом основании они утверждали, что этот экзамен ничего не дает, что можно стать бакалавром, не проявив никаких научных знаний. Дюга был в числе людей, под-

держивающих эту критическую позицию, и в связи с этим заключил пари, что он

возьмет квалифицированный, верифицированный, то есть вполне проверенный,

случай дебильности и подготовит дебила к сдаче бакалаврских экзаменов. Я не буду

говорить долго, а скажу коротко о результате — он выиграл пари. Высокий синклит поставил положительные оценки дебилу. Правда, у этого дебила, кроме отличной речи, отличной грамматики, была и очень высокая память. Это обыкновенное соче- тание. Поэтому на экзамене по истории он цитировал наизусть страницы учебника,

чем привел в полный восторг профессоров. Кстати, по французской системе экза-

мены на аттестат зрелости сдают не в школе, а в университетских комиссиях, не зависимых от школы. Это одновременно проверка школы, и она объективна, так

как мне ведь все равно, из какой школы ко мне пришел экзаменоваться человек, а

я сам принадлежу к какой-то особой организации вроде учебного округа в прежней дореволюционной России, которые наполняются обыкновенно преподавателями

университетов, а не учителями школ. Вывод из этих аргументов, вернее, из этого

факта: различие генетических корней и некоторая дивергентность или даже парал-

лельность, нетождественность развития речи и значений, мыслей, самого мыслительного процесса приводит к проблеме аналитического исследования — как же

связаны между собой в действительности мышление и речь?

Это самая острая проблема современности. Ее острота возросла вследствие «имитации» человеческого мышления. Я имею в виду логические решающие устрой-

ства. Здесь «имитация» не в смысле имитации, а как бы воспроизведения, что ли.

Это удивительно острая проблема, которая прошла две фазы. Первая фаза — десять лет тому назад, это начало 60-х годов, — это была фаза веры, фаза оптимизма. По-

том наступила новая фаза — фаза безверия, фаза пессимизма. Мне подсказывают,

что, вероятно, наступит третья фаза, время снимет первые две, произойдет отрицание отрицания и будет победа машинного интеллекта на всех важных направлениях. На эту реплику я могу сказать только одно, что я все время говорил: я готов усечь любую часть курса, но я не хочу усекать проблемы творческого мышления. Вот

об этом мы и будем вести разговор, чтобы посмотреть внимательно и спокойно,

как обстоит дело в действительности. Что можем прогнозировать мы, психологи, к

тому же теоретики? А пока я хочу перейти к аргументам второго рода и, вместе с

тем, к выводам, которые были сделаны еще в пределах работы Выготского.

То, что мы знаем о процессе развития детской речи, показывает, что про-

цесс развития детской речи не может быть приведен к развитию внешней речи, к

лишению этой внешней речи звукового выражения, к специфическому сокращению, к переходу при этом во внутреннюю речь, автоматизации последней (внутрен-

ней речи) и к появлению на этом основании эффекта как бы озарения. Автома-

тизация есть сокращение. У меня происходит развернутый процесс, бывший развернутый, теперь он свернут и к тому же протекает автоматически. У меня возникает

иллюзорное переживание, «ага-реакция». Я вижу решение! Меня осеняет решение! Я нахожу решение! Но мысль, мышление сохраняет свой речевой характер. Соб-

ственно, мышление здесь приводится не прямо к речи, а к внутренней речи или к

какому-то этапу свертывания внутренней речи. Наверное, к самому последнему. И

это все очень импонирует с точки зрения общей идеи, что развитие внутренних психических процессов происходит в порядке интериоризации, то есть происходит дви-

жение от внешнего вещественного действия (его иногда называют материальным

366	МЫШЛЕНИЕ И РЕ×Ü	ЛЕКЦИЯ 38

действием, материализованным даже, слово здесь неважно) к внутреннему умственному. А происходящие попутно автоматизации, сокращения и обобщения приводят

к внутреннему своеобразию, которое мы открываем в самой последней точке раз-

вития внутренней речи, в направлении от «извне» к «вовнутрь». Я говорил в про-

шлый раз о некоторых признаках этих сокращений. Вы помните, сокращенность фа-

зической стороны, артикуляционной, грамматической. Все это так.

Но мысль Выготского заключается в том, что внутренняя речь на любом этапе ее преобразования остается хотя и внутренним, но все же речевым процессом. Это процесс, посредством которого совершается мысль. Значит, мысль предсуще-

ствует? Выготский отвечал очень изящно. Он отвечал латинской формулой: «Нет,

внутренняя речь есть мысль только in statu nascendi, то есть в момент появления, свершения». В этом заключается трудность мышления, трудность перехода от гло-

бальности к расчленению, то есть как бы к новой жизни: сначала во внутренней

речи, а затем и в трансформации, переходе от внутренней речи к внешне выраженной и расчлененной вполне.

Образ, к которому апеллировал Выготский, — это образ «облака, изливаю-

щегося дождем слов», как он говорил. Из того, что мы видим дождь, не следует,

что нет облака. Нечто должно изливаться, и это нечто вовсе не таинственное нача- ло. Существует то, что, опять образно, называется «ветром», то есть движением,

которое «гонит облака», порою «изливающиеся» этим «дождем слов». Это мысль,

себя осуществляющая. Поэтому с самого начала ложно ставить вопросы о соотношении двух вещей: одна вещь есть мышление, а другая вещь — речь; одна вещь есть

мысль, а другая — слово. Это связь, переходы одних процессов в другие. Этот са-

мый переход и есть процесс. Это не очень легко понять в плане формально-логичес- кого, метафорического мышления. Мы же здесь имеем дело с какими-то трансфор-

мациями, если говорить на языке логики, марксистского системного анализа. Я

подчеркиваю первое слово, потому что «системным» анализом теперь называют все, что угодно. Он бывает системно-структурный, он бывает структурный, бывает просто системный. Он восходит к старому неопозитивизму. Он восходит к самому модерновому неопозитивизму. Все смешалось теперь. Надо всех допрашивать: «Вы что

имеете в виду?», «Какую системность Вы имеете в виду?» Ведь бывают системы как

каркасы: какие-то точки намечаются в пространстве, связываются жесткими физи-

ческими вещами, и появляется система. Система жесткая, неподвижная, лишенная

движения, лишенная противоречий.

Àвот система, о которой идет речь здесь, — это движущаяся система! Систе-

ма не может не иметь внутреннего движения, иначе придется признавать, дейст-

вительно, божественное начало, духовное начало, чтобы привести в действие. Она должна содержать это движение в себе самой. Так только можно понять развитие.

Àведь мы имеем дело с развитием мысли, с развитием речи, с единством этого

процесса.

Àчто такое единство? Это что, единство, можно сказать, сигареты и обертки?

Можно сказать, единство этой стороны, где написано «Краснопресненские», и той стороны, где написано «Сигареты»? Это единство? Да это просто одна и та же вещь,

которую мы рассматриваем отсюда и отсюда. И, соответственно, эта сторона отлича-

ется от этой. Они потому и разные, что они объективно соответственно различные.

Разве это единство? Подумайте, чему вас учили на философии? Единство — это что? Противоречивое единство, правда? Взаимное проникновение, переходы! Это же дра-

матический процесс! Это процесс прежде всего! Единство производительных сил и

МЫШЛЕНИЕ И РЕ×Ü	367

производственных отношений — боже ты мой! Какие противоречия, переходы, взаимопереходы, столкновения! Движения! Как только остановили процесс, то все кон-

чилось. Вы ушли с ваших позиций.

Теперь я резюмирую мысль Выготского. Здесь постоянная связь, которая есть

не связь вещей, а переходы одних процессов в другие. На какой же базе строятся эти

переходы? Что управляет и регулирует? Ответ очень прост: аффективный, эмоциональный, если хотите, аспект отношения (осторожнее), устанавливающиеся у человека к миру, к действительности. Мышление не может быть равнодушным процессом!

Вспомните очень строгие мысли очень строгих аналитиков и исследователей!

Без человеческих чувств и эмоций никогда не существует и не может быть исканий

истины. Это относится прямо к науке, даже к этому спокойному, абстрактному познанию! Тут есть то, что мыслит (я хочу эффектно кончить), — это личность!

…Я отвечаю на вопрос, только что мне заданный: в каком материале существу-

ют знаки, то есть что служит их «подложкой», субстратом? Все может служить субстратом. Понятно?

лекция 39

виды и трансформации речи

Êак я говорил, генетически исходной формой мышления являются процес-

сы опосредствованного познания, как бы скрытые, вплетенные непосредственно в

практические действия. Впоследствии эти специальные действия образуют самостоятельный класс действий, которые отличаются от других, то есть практических,

действий, тем, что действия эти подчинены познавательной цели. То есть являются

собственно познавательными. Именно в силу приобретения ими статуса самостоя-

тельных действий, имеющих собственную цель, уже не непосредственно практическую, а познавательную, и возможно дальнейшее их развитие в качестве процессов

специфических, особенных. В частности, возможна трансформация этих своеобразных

действий в действия внутренние. В связи с этим возникает вопрос о том, на каком же

основании действия переходят во внутренний процесс? Об этом я, собственно, се-

годня и должен был говорить, в соответствии с нашей программой.

Конечно, когда я говорю о действии, то я имею в виду, во-первых, как это много раз было повторено мною, обязательно целеподчиненные, целенаправленные

процессы. И, во-вторых, это процессы, которые опосредствованы психическим от-

ражением. Нужно иметь цель, то есть представление о результате, к которому стремится данное действие, данный процесс, представление, складывающееся в голове

человека, о том, что должно быть получено, которое, по известному выражению Маркса, как закон и определяет действие человека, само течение этого действия. И вот здесь применительно к мыслительным действиям и возникает серьезный вопрос: что же является тем психическим отражением, которое опосредствует не только цель, но и вообще опосредствует, то есть регулирует этот познавательный про-

цесс, эти действия (хочу сказать во множественном числе) мышления. Отражение, которое мы получаем и как результат, продукт познавательных

действий, мыслительных действий в любой их форме, и как то, что управляет этими действиями, имеет свою особенную характеристику. Это психическое отражение в форме понятия, а еще точнее — в форме значения. Подчеркну, что это — не некий обобщенный чувственный образ, а понятие словесное. Я словесное понятие буду дальше называть термином «значение». Само собой, языковое значение.

Таким образом, мы должны констатировать, что в ходе развития познаватель-

ных действий изменяется также и то обобщение, которое возникает как субъективный продукт этого действия и, вместе с тем, как то, что дальше участвует в этом процессе, управляет им или, можно даже сказать, движется в этом процессе. Тогда психологическое, субъективное основание этого преобразования, самого развертывания действия, течения этого познавательного действия, то есть действия мышле-

ния, мы находим в психическом отражении в форме значения. Так и говорят: суб-

ВИДЫ И ТРАНСФОРМАЦИИ РЕ×È	369

стратом мышления как субстратом сознания является значение. Можно сказать, что

основанием, которое позволяет произойти трансформации внешних познавательных

действий во внутренние познавательные действия, является значение, то есть языковое, словесное понятие. Таким образом, с этой стороны, я еще раз это повто-

ряю, мышление выступает как движение значений, как действия со значениями,

иначе говоря, с понятиями. Не с чувственными образами, а со словесными поня- тиями-значениями. Субстрат мышления и субстрат сознания совпадают — это язык. Вот почему мы, когда говорим о мышлении, говорим о речевом мышлении. Это по-

знавательный процесс посредством словесных обобщений. Вот в силу чего может

происходить дальнейшая трансформация внешних процессов, уже опосредствован-

ных языковыми значениями, в процессы внутренние, интериоризованные.

Я хочу при этом отметить некоторые положения, которые характеризуют процесс перехода от внешнего, «умного» действия к внутренним процессам мышления.

Ну, прежде всего, сам язык, сами причалы, так сказать, понятий, носители, суб-

страты обобщений, сами значения выступают очевидным образом во внешней форме. Я говорю о внешней форме языка, и так же я могу сказать о внешней форме

речи. Я пока здесь не различаю этих двух понятий. Все дело в том, что язык разви-

вается не спонтанно, изнутри. Он развивается обязательно в общении, и это одина-

ково справедливо исторически и онтогенетически. Ну, как может развиться, воз-

никнуть вообще речь, а, следовательно, овладение языком (это другое выражение

того же самого) у ребенка, в каком процессе? В общении. А какой это процесс — внешний или внутренний? Внешний. Это же очевидно. Ребенок встречается со зна-

чениями языка в речевом общении с другими. Совершенно так же и в начале чело-

веческой истории речь, по-видимому, может идти только о внешних формах язы-

кового общения, о внешних формах употребления языка, безразлично, посредством жеста или посредством звукового языка. Но посредством языка нечто передается. А

чтобы быть переданным посредством языка, средство передачи должно иметь ка-

кую форму? Внешнюю. Едва ли можно всерьез отнестись к гипотезе о возможности

передачи чего-нибудь без субстрата, без внешнего носителя. Это магическая телепа-

тия. Я, конечно, шучу.

Итак, процесс мышления, даже отделяясь от своих непосредственно практи- ческих эффектов, становясь процессом движения значений, на первых этапах развития необходимо сохраняет внешнюю форму. В том смысле, что субстрат этого про-

цесса, речь, сохраняет внешнюю форму своего существования. И это, еще раз повторяю, потому, что есть общий принцип развития. Обратите на него внимание. Этот принцип был отлично сформулирован Л.С.Выготским: то, что становится интрапсихологическим, то есть внутренним психологическим, прежде обязательно бывает интерпсихологическим, то есть межпсихологическим, междупсихологическим. От интерпсихологического к интрапсихологическому. То есть процесс cначала идет как бы разделенный между людьми, совместный, а потом отделенный от другого человека, то есть как процесс уже теперь не совместный, а индивидуальный, то

есть отделившийся, а не разделенный.

Это очень справедливо по отношению к многим процессам, которые изуча- ются психологией. И это очень наглядно видно. Но ведь если познавательный про-

цесс протекает в условиях уже начавшегося или уже совершившегося перехода от

интер- к интрапсихологической своей форме, то есть от непосредственной разде-

ленности между двумя людьми к самостоятельному выполнению, то я хочу вас спросить: внешняя форма речи, языка необходимо сохраняется или она может не

сохраниться? А зачем, собственно, ей сохраняться, правда? Это говорящее мышле-

370	МЫШЛЕНИЕ И РЕ×Ü	ЛЕКЦИЯ 39

ние, эта речь или это речемыслие, она может сделаться беззвучной, она может по-

терять свою внешнюю отчетливую артикулированность и может не фонироваться,

то есть не выражаться в колебаниях воздуха. Это давно было понято, это не открытие психологов, эти гипотезы выдвигались постоянно. Постоянно предполагалось,

что вначале речь всегда внешняя, а потом она теряет звук. Потому что если это речь

не обращенная, то есть выполняет функцию не коммуникативную, а познавательную, не передачу и одновременно познавательный процесс, а только познавательный процесс, без передачи (передача будет потом), то естественно, что языковые

значения остаются, но они не должны обязательно иметь внешнюю форму своего

существования, то есть «громкую» форму. Внешнюю в каком-то смысле они сохра-

няют, беззвучная речь, конечно, тоже двигательная речь, ее не видно невооружен-

ным глазом, зато ее отлично можно наблюдать, а при наличии каких-то приборов ее можно отчетливо регистрировать. Боже мой, сколько работ сделано с записы-

ванием голосовых движений во время, в процессе мышления. Накладываются со-

ответствующие капсулы на органы артикуляции, и прописываются с величайшей отчетливостью движения голосового аппарата, хотя речь остается, я повторяю, без-

звучной. Это своеобразный безмолвный разговор с самим собой. Безмолвный только

не в смысле отсутствия слов, а в смысле отсутствия громкой речи.

Понятно, что это только точка отправления дальнейших трансформаций, ме-

таморфоз, поэтому очень часто говорят, помимо беззвучной речи, о внутренней

речи, которая как бы утрачивает свою первоначальную развернутую форму. Она становится непохожей по своей форме на ту речь, которая является громкой. Она со-

кращается, она теряет, как правило, свои субъектные моменты. Она становится пре-

дикативной, иначе говоря. Высказывается в речи не то, что имеется в виду, а то,

что об этом имеющемся в виду говорится. Ну, известные иллюстрации к этому всегда приводятся. И если мы с вами опаздываем на поезд (пример, по-моему, Выгот-

ского), и у нас на глазах на некотором расстоянии он трогается, так что догнать

его, сесть на него уже невозможно, то достаточно сказать вашему спутнику: «Уже

ушел!». Многие люди говорят: «Поезд уже ушел». Потому что имеется в виду одна и

та же ситуация, один и тот же вопрос.

Кстати, это дало основание некоторым немецким аналитикам ввести понятие «имеющееся в виду», то есть не называемое, а «мнящееся». Тогда отчетливо выступает предикативная форма. Всяческая полемика шла вокруг положения о предикатив-

ности внутренней речи. В частности, были возражения в адрес Выготского, который настаивал как раз на предикативном характере внутренней речи. Но микродискуссии, которые всплывали время от времени, были основаны, как часто бывает, просто на недоразумении. Ну, например, когда я говорю «субъект» и «предикат» — подлежащее и сказуемое, то я же, само собой понятно, имею в виду либо психологические, либо логические сказуемое и подлежащее, но не грамматические.

Поэтому я не помню, кто это писал, но я читал где-то статью одного из наших советских авторов, который говорил: ну как же, вот великолепная вещь, —

описание у Толстого в «Воскресении» утра после встречи с Катюшей. Первая мысль,

которая приходит к Нехлюдову: что-то случилось. Вчера случилось. «Катюша». Это же не грамматический предикат, грамматически это субъект. Нет, логически это

предикат! По логической схеме, вам известной: «Часы упали». Формальный грамма-

тический субъект где? Наверное, часы. Формальный грамматический предикат где?

Упали, правда? Но ведь это лишь формально грамматически, потому что если раздается звук падающего предмета (и я говорю: «часы упали»), так часы будет что?

Предикат. А о чем высказывание, субъект? Падение, которое я слышал и о кото-

ВИДЫ И ТРАНСФОРМАЦИИ РЕ×È	371

ром я узнал по тому или другому признаку. Это же естественно. Ну, ведь Катюша в

данном случае — это предикат. Все сказанное — о том, что это за волнение, с ко-

торым герой проснулся? Что об этом сказано? «Катюша». Это недоразумение, конечно, так спорить нельзя. Просто иногда надо уметь делать первоначальные разли-

чения, хотя бы элементарные. Это очень простые, очень элементарные различения,

которые известны, вероятно, порядка двухсот лет. Несовпадение формального предиката и субъекта, формального в смысле формально-грамматическом, и действительного предиката.

Итак, происходит трансформация во внутреннюю речь, которая теряет свою

субъектность, она приобретает свою предикативность в очень сильной степени, она

остается все же речью, она все же прописывается, она затекает (процессы соответ-

ствующие) на моторные пути. Ну и, наконец, говорят и о внутренней речи в другом значении слова. Это то, что можно было назвать совсем скрытой, как бы ушедшей

совсем в подполье, речью, вернее словами, а не речью. Это даже не речь. Это своеоб-

разное речемышление. Это страшно погруженный язык, который сделал свое дело и даже как бы отходит. Муки слова. Это трудности воплощения замысла, мысли в слова.

Это не трудности развертывания внутренней речи во внешнюю. Трудности гораздо

áó льшие. Как будто даже значение отсутствует. Я говорю «как будто». Во всяком слу- чае, здесь особый процесс.

Мы с вами легко можем выделить, по меньшей мере, три слоя, три этапа в

этом, таком на первый взгляд простом, процессе интериоризации, иначе говоря,

движения от внешней речевой мысли, языковой мысли к внутренней мысли, к мыс-

ли в собственно интимном и наиболее развитом и сложном виде. Бывали и очень простые схемы, которые представляли этот процесс. Этот процесс вообще всем давно

известен, он только по-разному понимался. Но были и простые схемы, старые бихе-

виористские схемы, например. Громкая речь — система речевых навыков, шепотная

речь — это речь минус звук. Вся артикуляция сохранена. И, наконец, безартикуляци-

онная речь, то есть с заторможенным, подторможенным артикуляционным концом. Но это простейшие и ужасно грубые схемы, которые в начале бихевиористского дви-

жения были выстроены Дж.Уотсоном. Там вообще все выражалось в сильном огруб-

лении. Сейчас, конечно, никто по таким схемам не думает, а этапы, понимаемые не-

сколько по-разному, в общем-то, остаются. Главное, очень легко функционально вызвать смещение от одного плана к другому, от одного слоя к другому, от одной формы к другой.

Ученик запутался в решении задачи, неважно какой. Банальный прием учителя заключается в следующем: давай рассуждать вслух. То есть вы что делаете? Вы

производите так называемый декаляж. Это слово французское, которое перешло сей- час и в другие языки. Это как бы смещение уровня, перемещение границы, то есть возращение, смещение. Да, ученик выпутывается, когда он начинает рассуждать вслух. А как мы с вами делаем? Задачи, которые мы решаем, процесс мышления, который отвечает тем или другим возникающим познавательным задачам, идет плавно, без особого труда. И мы сидим и размышляем. Например, размышляем над

текстом. Вдруг затруднение. Что вы делаете? Вы переходите к проговариванию тек-

ста. Пускай не вслух, правда? А иногда даже мы (это каждый из нас видел) от усердия, от усилия шевелим немножко губами, правда? Шепотная речь как бы возвращается. При крайности. То есть, из сжатого переходит к развернутому процессу. Из глубоко погруженного к более моторному. Иногда говорят так: а я все-таки пропи-

сывать буду. Это еще хитрее ход. Для того, чтобы решить какую-то проблему, что-то обсудить с самим собой, выдвинуть гипотезу, доказать предположение, я предпо-

372	МЫШЛЕНИЕ И РЕ×Ü	ЛЕКЦИЯ 39

читаю работать рукой. То есть выписывать что-то, прописывать мысли. Тогда они не

только проприоцептивно передо мной, они еще и убедительно зрительно передо

мной. Тут еще одно преимущество. Речь ведь сукцессивный процесс, он текучий. Сказанное не остановишь, правда? Оно уходит. А здесь оно «замерзает», застывает в

прописанном. Вы можете потом повернуть страничку и сопоставить, нет ли тут про-

тиворечия между тезисом «а», написанном на предыдущей странице, и каким-то тезисом «n», написанном уже на этой. Вы начинаете работать внешними средствами, с внешней системой значений, их связями, их переходами друг в друга, рас-

суждая вслух, или, например, начинаете при размышлении шевелить губами.

Словом, здесь опять происходит движение от сокращения к развертыванию,

обратное движение от внутреннего плана, скрытого от наблюдателя, к открытому,

более доступному наблюдению, внешне выраженному. Процесс, конечно, при этом замедляется, он становится длиннее. Специфические сокращения, которые шли по

первому пути — от внешних форм к внутренним формам — теперь идут в обратном

направлении: от кратких форм к распространенным, к раздвинутым, продолженным. Это все очень простые вещи.

Но это тоже общее положение. Как общим положением является «от интер- к

интра-», так же общим положением является от «экстро- к интра-». От экстериори-

зованного процесса к интериоризованному. Только с одной оговоркой: всегда воз-

можно обратное движение. Я говорил: от интер- к интра-, а потом мы сейчас же

наблюдаем обратное движение. Я продумываю, а потом на этой основе осуществляю общение, правильно? То есть опять развертываю во внешнюю речь, опять мне

нужен собеседник. Опять познавательная функция превращается в коммуникатив-

ную, только разумную коммуникативную. Передача рассуждения, идеи, убеждение

кого-то, приведение аргументов.

ßбы сказал так: этот процесс такой же, как и психологические процессы вооб-

ще — они как бы дышат и никогда не застывают. Все время переходят, перетекают из

одних форм в другие. Я и думаю, я и прописываю внешнее действие, я и проговари-

ваю, я и схватываю, как говорят, интуитивно, одномоментно. То есть как будто весь

аппарат речи, языка, понятий и не существует даже. «Как бы» — это значит не существует и не участвует в процессе вообще.

Надо сказать, что исследованиями этого процесса занимаются многие крупные исследователи. И под разными углами зрения, и в виду разных задач, которые нужно

решать. Я вам назову некоторые имена. Очень много изучался процесс интериоризации Л.С.Выготским. Его современник Ж.Пиаже, швейцарец, написал шкаф книг. (Шкаф в том смысле, что это огромное количество томов, сейчас, вероятно, подошедшее к сотне томов.) Он сам давно стал предметом исследования. Он образовал специальный международный центр в Женеве по изучению развития мышления, генетической эпистемологии. Он так и называется Международный центр генетической эпистемологии, где собираются ученые разных стран и совместно разрабатывают проблему развития, будем говорить, познавательных процессов. Он один из первых

начал подробно обсуждать вопросы интериоризации, переходов во внутренний план,

от сенсомоторных схем, сенсомоторных действий к мыслительным операциям. Я, наконец, не могу не отметить еще одного цикла исследований, который ведется здесь

óнас, на факультете, которые, в общем, идут в направлении не Пиаже, а Выготско-

го, потому что была полемика, было основное расхождение, которое нашло свое

выражение и в литературе.

ßимею в виду цикл исследований, который ведет Петр Яковлевич Гальпе-

рин и очень много людей, вокруг него собравшихся, и в зарубежных странах, преж-

ВИДЫ И ТРАНСФОРМАЦИИ РЕ×È	373

де всего в социалистических, и у нас. Эту концепцию он называет термином «концепция поэтапного формирования умственных действий». Прежде всего, речь идет о

мышлении. Как на самом деле формируется мысль? Оказывается, нужно формиро-

вать какие-то внешние познавательные действия. Затем их трансформировать в рече-

вые. И наконец, переходить от речевых, громко речевых действий к внутренне-ре-

чевым действиям. Тут исследования представляют, помимо теоретического, прямой педагогический интерес, потому что действительно много есть работ, которые показывают, что когда этот путь не стихийный, а вы им руководите, то вы получаете очень серьезное повышение эффективности процесса.

И там тоже во всех исследованиях отмечаются эти специфические сокраще-

ния, то есть интериоризация — это не просто минус чего-то, это не только вхождение вовнутрь, так сказать. Это и обязательная трансформация. Процесс не может

сохраниться, не меняя свою форму. Он меняется. Но очень интересно прорваться ко

внутренней речи. Есть такие попытки. Я сейчас не имею возможности излагать всех догадок, которые в этом отношении существуют. Я могу указать только на две вещи.

Во-первых, на некоторые интересные попытки прорваться к внутренней речи на

патологическом материале. И имеются попытки использовать для этого письменную

речь при некоторых тяжелых психических заболеваниях, когда речь действительно выступает в очень своеобразной форме. Она оказывается предикативной, она ока-

зывается страшно сокращенной не только в звуковой, в данном случае в графи-

ческой, форме, но прямо сокращается до уменьшения слова, скажем, от десятизначного или восьмизначного, по количеству необходимых букв, до каких-нибудь

двух-трех значков. Но это, повторяю, очень туманные, очень смутные попытки про-

рваться таким образом. Я хочу, во-вторых, вам дать идею вообще сопоставительного анализа речи. Дело все в том, что есть известные параметры, которые можно на-

щупать просто при сопоставлении обыкновенной развернутой, но разной по форме

речи. У нас в последнее время очень мало об этом стали писать, считая слишком простым материалом, доступным и само собой понятным, но, по-моему, этот анализ важен в том отношении, что он показывает своеобразные стороны, с каких можно характеризовать вообще речевой процесс. Я имею в виду, естественно, вме-

сте с ним и мыслительный, то есть речевое мышление.

Давайте посмотрим, что в этом отношении хорошо известно, детально изу-

чено. Формы речи. И давайте посмотрим, как строится речь диалогическая. Это речь

между двумя или большим числом собеседников в условиях, когда речь относится к наличной ситуации, связывающей всех партнеров. Что происходит с этой речью?

Она почти целиком становится предикативной, не говоря уже о том, что чрезвы-

чайно короткой. Если вы абстрагируете эту речь от общей ситуации, то эта речь абсолютно не доступна пониманию. Если с помощью магнитофона записать такую

симпраксическую речь, то есть речь в общей, связывающей нас ситуации, то ника-

кой третий человек, не присутствовавший при этом, ничего не сможет понять. Это давнее наблюдение. Есть специфические сокращения, известное обоим участникам

не говорится вслух.

Хотите посмотреть, где про это рассказано так, чтобы не психологи мудрство-

вали, а, так сказать, с другой стороны? В приложении к «Синтаксису» Пешковского

есть стенограмма записи такой речи, которая записана так, что собеседники нахо-

дятся в одной и той же ситуации. Но попробуйте прочитать эту полную стенограмму. Что-нибудь понятно? Ничего не понятно. Потому что это всегда включение во что-то

воспринимаемое. Аналог — мыслимое.