Глава 23. Защита владения от изъятия вещи административным порядком

Обычная ситуация, насколько распространенная, настолько и трудноразрешимая, должна быть предпослана дальнейшему изложению.

Собственник автомашины, приобретенной за рубежом, при ввозе ее в страну не выплатил положенных таможенных платежей и на основании ст. 131 Таможенного кодекса Российской Федерации (далее - ТмК РФ, ТмК) <1> не вправе был распорядиться своим транспортным средством. Несмотря на это, автомашина была продана третьему лицу, которое становится теперь приобретателем и владельцем.

--------------------------------

<1> Везде имеются в виду нормы ТмК РФ 1993 г.

Таможенный орган, убедившись, что декларант не внес таможенных платежей, в соответствии со ст. 338 ТмК РФ изъял транспортное средство у покупателя и на основании ст. 380 ТмК конфисковал его.

Первоначально эта ситуация рассматривалась только в аспекте конституционных гарантий собственнику - декларанту от конфискации, и было признано, что существующее у него право обращения в суд достаточно гарантирует его собственность <2>. Но при этом в стороне оставался другой участник отношений - приобретатель имущества, который в отличие от декларанта ведь ничего не нарушал, но тем не менее оказался больше всех потерпевшим от изъятия вещи. Проблема, стало быть, не была удовлетворительно разрешена и заявила о себе вновь.

--------------------------------

<2> См.: Постановление Конституционного Суда РФ по делу о проверке конституционности статьи 266 Таможенного кодекса Российской Федерации, части 2 статьи 85 и статьи 222 Кодекса РСФСР об административных правонарушениях в связи с жалобами граждан М.М. Гаглоевой и А.Б. Пестрякова от 11 марта 1998 года. Особое мнение судьи Конституционного Суда РФ Н.В. Витрука // Российская газета. N 58. 1998. 26 марта. С. 5.

Новое ее обсуждение, представленное теперь как вопрос о конституционности права на конфискацию нерастаможенных автомобилей, изложено КС РФ в Постановлении от 14 мая 1999 г. N 8-П. В этом Постановлении КС РФ признал, что ст. 131, 380 ТмК, в том числе правило о конфискации товаров независимо от того, являются ли они собственностью лица, совершившего нарушение таможенных правил, не противоречат Конституции РФ.

Однако основной вопрос, а именно вопрос о незаконных владельцах, прямо КС РФ не обсуждался. КС РФ ограничился заявлением о том, что Конституция РФ защищает лишь права собственников, а не иных лиц (п. 4 Постановления), что само по себе тоже не решает проблему. Указание КС РФ на то, что последствия недействительных в силу нарушения ст. 131 ТмК сделок регулируются иными законами, едва ли могло считаться удовлетворительным, так как сами эти законы не имеют, как можно видеть, однозначного толкования.

Впрочем, в п. 5 Постановления было указано, что товары могут быть конфискованы "независимо от того, принадлежат ли они нарушителю на праве собственности или переданы ему в управление или пользование", "вверены собственником". В этой формулировке, вообще говоря, уже содержался ответ, позволяющий вывести незаконных добросовестных владельцев из-под действия ст. 380 ТмК. Ведь лицами, которым имущество передано в управление, пользование, вверено собственником, могут считаться именно законные владельцы. Разъяснения, данные в том же пункте, обосновывали конфискацию имущества у этих лиц сохраняющейся связью с собственником. Незаконный владелец, напротив, владеет, как уже говорилось, не по воле собственника.

Но такое толкование, безусловно, требует известной юридической техники и может потому быть отвергнуто лицами, этой техникой не обладающими, тогда как акт суда должен быть однозначно понятен и не нуждаться в дополнительном истолковании. Поэтому Постановление КС РФ от 14 мая 1999 г. N 8-П не сняло проблемы. Ее пришлось решать уже Верховному Суду РФ собственными силами.

Сначала было указано, что приобретатель автомобиля, не прошедшего таможенного оформления, не несет ответственности за уплату таможенных платежей, если он не мог знать "о незаконном ввозе транспортного средства на территорию России" <3>.

--------------------------------

<3> Бюллетень ВС РФ. 2000. N 11. С. 4.

В другом деле покупатель автомашины предъявил иск к УВД о возмещении ущерба. Суть спора состояла в том, что похищенная автомашина неоднократно снималась и ставилась на учет ГАИ, но при очередной постановке на учет автомобиль был изъят у истца как находящийся в розыске, причем до покупки истец специально выяснял, не находится ли автомобиль в розыске, и получил отрицательный ответ. Судебная коллегия ВС РФ, отменяя судебные постановления об отказе в иске, указала, что транспортные средства проверяются по учетам угнанного и похищенного транспорта, а результат проверки отражается в заявлении владельца. По мнению надзорной инстанции, добросовестному покупателю причинен ущерб действиями ответчика <4>. Хотя здесь речь не шла о защите владения, можно заметить подход, подтвержденный и в дальнейшем: во-первых, защите оборота дано предпочтение перед защитой бюджета, а во-вторых, приобретатель получил защиту в качестве собственника.

--------------------------------

<4> Бюллетень ВС РФ. 2000. N 1. С. 6 - 7, N 11. С. 3 - 4.

Наконец, было принято ставшее широко известным решение по делу Ж. Истица, у которой был изъят автомобиль, не прошедший таможенного оформления, предъявила иск о его истребовании, сославшись на то, что она является добросовестным приобретателем. Иск в конечном счете был удовлетворен. Однако при этом ВС РФ сослался одновременно и на ст. 302, и на ст. 304 ГК <5>.

--------------------------------

<5> Бюллетень ВС РФ. 2001. N 2. С. 13 - 14. Такое смешение виндикационного и негаторного исков - обычное дело в практике судов общей юрисдикции. Этот вопрос рассматривался выше.

Между тем заявление Ж. о признании ее добросовестным приобретателем означает применение владельческой защиты. Ведь, ссылаясь на свою добросовестность, Ж. тем самым признала, что является незаконным владельцем. Очевидно, что законный владелец, в том числе собственник, не нуждается в доброй совести для обоснования своей позиции: добрая (или недобрая) совесть вообще не применима, если имеется право на вещь; ведь добрая совесть - это извинительное заблуждение относительно отсутствия права.

Но суд ушел от заявленной истицей позиции, и защита Ж. была предоставлена как обладателю права. Один из защитников таможни обвинил ВС РФ в "жонглировании понятиями". Однако жонглирование предполагает известную сноровку, тогда как дело Ж. такой сноровки не обнаруживает. Оно, однако, демонстрирует выбор в пользу приобретателя и против казны <6>. Этот подход стал применяться и в других аналогичных делах.

--------------------------------

<6> Обычно владельческая защита требует выбора между собственником и владельцем. Но в данном случае собственник, т.е. таможенный нарушитель, заведомо находится за пределами спора, не сулящего ему никаких благ.

Поскольку слабости дела Ж. были очевидны, ГТК не мог не воспользоваться своим правом запросить у КС РФ разъяснения. Такие разъяснения были даны в Определении от 27 ноября 2001 г. N 202-О. Теперь КС РФ вынужден был расширить свой анализ и обсуждать позицию лиц, "приобретших товары в собственность или владение" вопреки запрету ст. 131 ТмК <7>. Наконец, фигура (незаконного) владельца оказалась в центре судебного акта.

--------------------------------

<7> Эта формулировка не кажется точной. Поскольку запрет, установленный ст. 131 ТмК, имеет безусловный характер, никакой приобретатель товара, таможенное оформление которого не завершено, не сможет стать собственником, а всегда будет незаконным владельцем (или просто владельцем, как предпочитает выражаться КС РФ, очередной раз подтверждая нежелание использовать неудачный термин ст. 301 ГК, впрочем, традиционный для отечественного права).

Ранее было отмечено, что идея выведения незаконного владельца из-под действия конфискации в порядке ст. 380 ТмК уже была заложена в Постановлении от 14 мая 1999 г. N 8-П. Теперь она была выражена прямо. КС РФ объяснил, что если товар был приобретен "в ходе оборота" (очень важное замечание), то приобретатель может быть подвергнут конфискации, лишь если мог каким-либо образом влиять на соблюдение требуемых при перемещении товаров через таможенную границу таможенных формальностей либо должен был знать о незаконности ввоза. При этом приобретатель кроме мер ответственности обязан также к уплате таможенных платежей. Именно эти обязанности и обеспечиваются изъятием (арестом). Таким образом, изъятие допускается лишь против лиц, имеющих обязательства перед таможенными органами.

Добросовестность предполагается, но приобретатель должен проявить ту степень заботливости и предусмотрительности, какая от него требуется с учетом его осведомленности о заведомом ввозе товара из-за границы.

Это Определение КС РФ, безусловно, является важным шагом на пути юридического освоения владения.

Интересно сопоставить его с известным прецедентом Европейского суда по правам человека - делом AGOSI. Это имеет смысл потому, что Конвенция, применяемая ЕС, является частью российского права и потому практика ЕС должна применяться при разрешении российских юридических коллизий.

Итак, компании AGOSI обратилась в суд, не добившись возврата золотых монет, изъятых и впоследствии конфискованных во время контрабандного ввоза в страну. Монеты были проданы нарушителям по контракту, предусматривающему переход собственности на них не раньше, чем покупатели оплатят товар. Покупатели, получив товар, расплатились необеспеченным чеком, поэтому по условиям контракта и по закону страны заключения контракта право собственности осталось за продавцом - AGOSI. Однако еще до предъявления чека в банк монеты уже были доставлены покупателями (не ставшими собственниками) на границу в тайнике, где и были обнаружены таможенниками.

Рассматривая дело, суд пришел к выводу, что не имеется общей практики стран-участниц, позволяющей установить связь между виновностью собственника и конфискацией товара. В частности, в Великобритании на право таможни конфисковать контрабандный товар не влияет невиновность собственника. В то же время британский закон позволяет таможне по своему усмотрению возвратить конфискованный товар собственнику, причем спор о таком возврате может быть предметом судебного контроля. Например, британский суд удовлетворил обращение собственника яхты, конфискованной за контрабанду наркотиков, сославшись на то, что не была учтена невиновность собственника в контрабанде.

Суд не усмотрел в конфискации монет, принадлежащих AGOSI, нарушения ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции, в частности правила о соблюдении справедливого баланса общих и частных интересов. Мера заботливости собственника по предотвращению нарушения - лишь один из элементов такого баланса, и его заботливость должна рассматриваться в совокупности с иными обстоятельствами, посчитал суд.

Кажется, ЕСПЧ, проигнорировав невиновность собственников, обманутых нарушителями таможенных правил, пришел к выводу, противоположному позиции КС РФ, который дал защиту даже не собственнику, а владельцу товара. На самом деле обоснование позиции КС РФ лежит глубже, чем вопрос о вине.

В деле AGOSI товар изъят из рук нарушителей, а не из оборота. Покупатели не могут считаться добросовестными лицами, доверившимися продавцу, а значит, действия против таких лиц никак не вредят устойчивости, надежности оборота, напротив, они защищают его. Проблема поэтому сводится только к балансу интереса собственника и публичного интереса. Невиновность собственника здесь - один, причем не решающий, фактор.

Но если товар приобретен в обороте, то коллизия возникает уже между оборотом и фискальным интересом. Решение против владельца, т.е. против оборота <8> и в пользу фиска, означает, что ни один из его участников, проявляющих требуемую осмотрительность и заботливость, не может тем не менее быть застрахован от изъятия товара по причинам, которые он не в состоянии контролировать. Оборот становится сферой повышенных и неконтролируемых обычными средствами рисков, исходящих не только от естественных источников, но и от государства, которое призвано обеспечивать надежность и предсказуемость гражданского оборота. Именно против такого положения и направлено Определение КС.

--------------------------------

<8> Выше уже говорилось, что владение и порожденные им юридические инструменты: добрая совесть, приобретательная давность, ограничение виндикации - занимают важное место в регулировании гражданского оборота; защита владения вещью, полученной в обороте, - это и есть защита оборота.

По существу КС напоминает государству о его конституционных обязанностях. Ведь среди других юридических основ экономики именно надежность оборота занимает ведущее место. Как только рушится оборот (а такие периоды известны российской истории), так в фикцию превращаются и право на труд, и право собственности, и все иные частные права. Поэтому без юридической защиты оборота защита собственности, других прав личности не может не оставаться декларативной. Можно утверждать, что надежность оборота - один из самых важных публичных интересов в сфере экономики. К сожалению, это обстоятельство часто упускается из виду. Нужно отдать должное КС РФ, который верно определил приоритеты, подчеркнув преимущественное значение надежности оборота перед иными ценностями, в том числе перед интересом казны. Если же оставаться в рамках широко распространенных, хотя и далеких от права представлений о том, что государство в любом случае важнее человека, то можно заметить, что ущербная экономика ничего не даст и казне.

Другой аргумент может быть таким. Собственник, совершив заведомо для него незаконную сделку в нарушение запрета на отчуждение товара, не прошедшего таможенного оформления, не обеспечил перехода права собственности на товар к покупателю, хотя плату за товар он получил. Таким образом, позиция добросовестного покупателя достаточно незавидная: права на товар он не имеет, распорядиться им не может, владение его имеет самую ограниченную защиту. Кроме этого еще и предлагается перенести на него риск изъятия товара. Между тем не видно никаких оснований для освобождения собственника от рисков и обременений, лежащих на собственности. Ведь когда мы говорим о бремени, лежащем на вещи, имеется в виду все же то или иное лицо. Почему же таким лицом должен быть не собственник, а владелец? Впрочем, и эта аргументация в конечном счете будет апеллировать к защите оборота.

КС РФ определил, что конфискация добросовестно приобретенного товара недопустима. Однако установление доброй совести - исключительная прерогатива суда. Административный орган не может и не должен выяснять наличие (не)добросовестности.

В последние годы изъятие автомобиля только по тому основанию, что он был незаконно приобретен, насколько известно, перестало быть повсеместной практикой. В то же время органы ГИБДД отказывают в регистрации автомобиля, если устанавливают, что ранее он был приобретен по подложным документам и, соответственно, его регистрация была незаконной. Но отказ в регистрации - это не изъятие автомобиля, поэтому здесь уже речь идет не о защите владения, а скорее о защите права.

В настоящее время КС РФ не видит здесь нарушения конституционных прав, мотивируя свою позицию так: во-первых, защита собственности предоставляется в отношении того имущества, которое приобретено на законных основаниях <9>, во-вторых, право собственности в отношении транспортного средства продиктовано его повышенной опасностью <10>. Очевидно, что второй аргумент затрагивает не только незаконных владельцев, но и собственников транспорта. Ресурсы защиты будут состоять, видимо, в развитии процедур установления безопасности автомобиля в случае выявления недостоверности имеющихся технических документов.

--------------------------------

<9> Тем самым обнаруживается тот факт, что расширенное толкование объекта защиты ст. П1-1 Конвенции не принимается КС РФ.

<10> См.: Определение Конституционного Суда РФ от 16 октября 2007 г. об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Пименовой Марины Юрьевны на нарушение ее конституционных прав п. 3 ст. 15 Федерального закона "О безопасности дорожного движения".

Понятно, что ограничение изъятия автомобилей не исчерпывает всей проблемы защиты владения в отношениях с административными органами.

Важно отыскать общие ориентиры в этой сфере.

Учитывая, что сама ситуация имеет достаточно древнее происхождение, есть смысл обратиться к литературе прошлых лет, чтобы подчеркнуть вытекающий из сути проблемы общий характер предлагаемых решений: "Аресты, секвестры, конфискации, запрещения и другие лишения или ограничения права пользования имуществом и выбора занятий имеют место не только в двух вышеуказанных случаях <11>, но еще и в видах ограждения казенного интереса" <12>.

--------------------------------

<11> ...По поводу преступлений и проступков, а также с исключительной целью устранения какой-либо опасности.

<12> Тарасов И.Т. Очерк науки полицейского права. М., 1897. С. 69.

Понятно, что при жестком толковании защита "казенного интереса" позволяет вторжение в имущественную сферу не только нарушителя, но и иного лица.

Признав правомерность в нашем случае административного насилия, выразившегося в изъятии имущества у третьих лиц, мы тем самым уже сделали вывод о бесперспективности защиты полученного владения в рамках административной юрисдикции, поскольку не допущено нарушений собственно порядка изъятия.

Следует заметить, что, конечно, проблема выходит за рамки деятельности таможенных органов и затрагивает вообще сферу полицейских, административных отношений, в том числе, например, наложение ареста или опись имущества судом или судебным приставом-исполнителем. Здесь имеется прямое указание на то, что допускается обращение взыскания на имущество должника, находящееся у иных лиц (ст. 77 Закона об исполнительном производстве). Такая формулировка указывает на право собственности в отношении подлежащего изъятию имущества, ведь только такая связь остается с теми вещами, которые оказались у других лиц. В этом не остается сомнений, если учесть, что для продажи (а именно в этом состоит обращение взыскания на имущество, см. ст. 54 Закона об исполнительном производстве) необходимо, чтобы имущество принадлежало должнику на праве собственности.

Соответственно и норма ст. 119 Закона об исполнительном производстве, предоставляя "заинтересованным лицам" средство защиты на случай "спора, связанного с принадлежностью имущества, на которое обращается взыскание" - иск об освобождении имущества от ареста или исключении его из описи, - должна пониматься прежде всего как норма о защите собственности или в крайнем случае законного владения, поскольку оно не совместимо с арестом, изъятием имущества и его предстоящей реализацией (здесь прежде всего следует указать залогодержателя).

Казалось бы, тем самым защита незаконного владения отпадает, и значение права на исключение имущества из описи (освобождение от ареста) для нашей ситуации утрачивается, хотя сама по себе возможность предъявления титульного иска третьим лицом, заявляющим о своем праве собственности, существует не только в сфере исполнения судебных решений, но и во всех других случаях административного изъятия вещи. Однако это средство помогает нам сориентироваться в решении иного, наверное, самого сложного вопроса: какова природа права административных органов на изъятое имущество с момента изъятия и до его вручения покупателю или взыскателю, если имущество не будет реализовано?

Именно при определении этого вопроса и выходит на первый план иск об освобождении имущества от ареста (об исключении из описи) как известная альтернатива искомому средству защиты. Ведется дискуссия о характере этого иска: является ли он только иском о признании права собственности либо виндикационным, т.е. об истребовании вещи. Для наших целей эта дилемма не имеет большого значения, ведь в любом случае мы ориентируемся на ситуацию утраченного владения - следствие изъятия вещи. Поэтому соотносим иск, предусмотренный ст. 119 Закона об исполнительном производстве, только с виндикацией, не обсуждая случая возникновения спора при оставлении вещи у фактического владельца.

Напомним, что виндикационный иск подлежит удовлетворению, если он предъявлен собственником к незаконному владельцу вещи. Понятно, что административный орган, изъявший имущество на законных основаниях, не может рассматриваться как незаконный владелец. Но если иск подлежит удовлетворению (нет никаких оснований сомневаться в том, что при доказанности надлежащего титула на стороне истца иск удовлетворяется и вещь ему возвращается), то ответчик, удерживающий вещь, которым является орган государства, не может считаться законным владельцем, ведь от законного владельца вещь не виндицируется (ст. 301 ГК).

Следовательно (в этом и состоит главный вывод), право административного органа на вещь не является каким-либо частным правом <13> и не защищается цивильными средствами, т.е. иском.

--------------------------------

<13> Для сравнения: "...таможня, заявляя данный иск, не является носителем субъективного права" (Громова Н.В. Споры, связанные с применением ст. 10 ГК РФ // Комментарий судебно-арбитражной практики / Отв. ред. В.Ф. Яковлев. Вып. 4. М., 1997. С. 79). Речь идет об обращении взыскания на залог (далее автор обосновывает возможность применения ст. 10 ГК о злоупотреблении правом применительно к реализации залога по требованию таможенных органов).

КонсультантПлюс: примечание.

Учебник "Гражданское право: В 2 т." (том 1) (под ред. Е.А. Суханова) включен в информационный банк согласно публикации - Волтерс Клувер, 2004 (2-е издание, переработанное и дополненное).

Е.А. Суханов подчеркивает, что налоговые, таможенные отношения являются публично-правовыми и к ним неприменимы нормы гражданского права; в то же время вмешательство публичной власти в имущественную сферу может повлечь нарушения вещных прав, "а потому и требует особых способов защиты" (Гражданское право. 2-е изд. Т. 1 / Отв. ред. Е.А. Суханов. М.: Бек, 1998. С. 614).

Интересно, что при рассмотрении ФАС Северо-Западного округа дела (Постановление N А56-4661/00 от 14 августа 2000 г.) суд, обсуждая, имеется ли неосновательное обогащение управления юстиции, пришел к выводу, что получение денежных средств еще нетождественно приобретению (и сбережению) этих средств.

Интересно сопоставить этот вывод с правилами, сформулированными английским правом в деле Costello v. Chief Constable of Derbyshire Constabulary. Полиция, подозревая, что автомобиль "Форд эскорт" был похищен Костелло или с его ведома, изъяла у него этот автомобиль в июле 1996 г. (Костелло не мог доказать свое право собственности). При этом полиция опиралась на предоставленное ей законом (в частности, законами о статусе полиции и о доказательствах по уголовным делам) право задержания и изъятия вещей. К январю 1997 г. установленные законом цели изъятия были исчерпаны, однако полиция отказалась возвращать автомобиль. Костелло обратился с иском об истребовании автомобиля.

Позиция полиции (ответчика) была основана на двух тезисах: 1) никакого владельческого или иного титула не имеется у вора или последующего получателя похищенного имущества, следовательно, полиция не обязана возвращать автомобиль Костелло, но только действительному собственнику или его правопреемникам; 2) даже если владельческий титул принадлежит вору или последующему получателю, то тем не менее у полиции нет обязанности вернуть похищенное вору или приобретателю этого имущества.

Эти доводы защиты были убедительно опровергнуты судом. При этом суд ссылался также на дело Webb v. Chief Constable of Merseyside Police. Это дело возникло в связи с тем, что полиция, изъяв у истца деньги, предположительно полученные от наркоторговли, и не сумев привлечь истца к ответственности, тем не менее деньги конфисковала. Апелляционный суд признал за истцом право на возврат денег. В деле Вэбба были сформулированы правила: "1) факт владения дарует владельческий титул, даже если владение было получено противозаконно или по незаконной сделке; 2) владельческий титул, как бы слаб он ни был, может уступить только тому лицу, кто может доказать лучший титул; 3) установленные законом права полиции просто лишают "собственника" ("owner" <14>) владения на период узаконенного удержания, так что в конце этого периода полиция обязана вернуть изъятое имущество "собственнику", независимо от тех соображений публичной политики, что результаты преступной деятельности не должны возвращаться преступнику".

--------------------------------

<14> Кавычки - в оригинале. Еще раз замечу, что в любом случае английское право не проводит четкой грани между собственностью и владением, хотя ситуации, когда собственника определенно нет, английские суды, конечно, хорошо различают.

Суд по делу Костелло дополнительно указал, что норма закона, позволяющая ответчику сослаться на то, что третье лицо имеет более сильное право, чем право истца, применима лишь к тем случаям, когда такое третье лицо известно. Кроме того, суд указал, что полиция лишь тогда вправе отказаться от возврата изъятого имущества, когда само по себе такое владение является противозаконным либо когда запрещено передавать такое имущество <15>.

--------------------------------

<15> Указываются в качестве примеров наркотики или оружие при отсутствии разрешения.

Можно, следовательно, заключить, что английским правом выработан подход, отрицающий за полицией право на удержание имущества после того, как отпали те цели, которые в силу закона дают полиции право на изъятие того или иного имущества, например, в качестве доказательств. Г. Баттерсби заключает, что суд совершенно прав, отрицая право полиции на "неограниченное удержание" изъятого <16>.

--------------------------------

<16> Battersby Graham. Acquiring Title by Theft // The Modern Law Review. 2002. July. P. 609. Изложение казуса Костелло - в том же издании. P. 606 - 607.

Нужно заметить, что существующий в английском праве принцип, согласно которому предшествующий владелец всегда сильнее последующего <17> (об этом принципе пишет в процитированной работе Г. Баттерсби), значительно упрощает обоснование владельческой защиты против полиции, так как полиция, изъяв имущество у владельца, в любом случае оказывается в позиции последующего владельца, заведомо более слабой. Тем не менее приведенные нормы английского права содержат и доводы, относимые исключительно к квалификации владения имуществом полицией. Нельзя не согласиться с тем, что такое владение ограничено только тем сроком, в течение которого должны быть достигнуты те цели, которые и обеспечиваются изъятием имущества, и что, стало быть, за пределами этих целей владение полиции утрачивает основания. Верно и вытекающее из этого суждение о том, что владение полиции не может быть неограниченным.

--------------------------------

<17> В Средние века Плацентин сформулировал ряд презумпций, среди которых наряду с презумпцией собственности в лице владельца было и правило, по которому всякое раннее владение предпочитается новому и новое предполагается порочным, пока противное не будет доказано (см.: Никонов С.П. Развитие защиты владения в средневековой Европе. Харьков, 1905. С. 169).

Но в российском праве отсутствует понятие владельческого титула (в самом широком смысле это можно понимать как признаваемую правом позицию), тем более что английское право понимает владельческий титул исключительно относительно, сравнивая его с иным титулом. А наше право, не придавая владению юридического содержания, оставляет ему только внешнее выражение, лишенное тех качеств, которые могут проистекать из юридических отношений с иными лицами.

Известное российскому праву понятие титульного владения - это владение только законное и основанное на договоре; тогда владельческий титул по английскому праву скорее применим (особенно в той сфере, в которой предпринято исследование Г. Баттерсби) к владению незаконному. Поэтому и сопоставление позиции полиции и незаконного владельца, в том числе вора (который в английском праве также имеет владельческий титул), в терминах российского права - это не сопоставление разных владельческих титулов, а выяснение только одного обстоятельства - что владение полиции не является законным владением.

Может показаться, что в квалификации владения административного органа как владения, не являющегося законным и не охватываемого потому нормой ст. 305 ГК, кроется опасность утраты возможности защиты владения вещью, изъятой административным порядком, от посягательств третьих лиц. Но такое мнение, если оно возникло, ошибочно.

Действительно, представим, что описанную, опечатанную и арестованную недвижимость заняли третьи лица, пусть даже заявившие о своем праве на нее. Если, как мы утверждаем, судебный пристав или иной административный орган не вправе применить для защиты вещи исковые средства (здесь - виндикационный иск), то как же производить выселение нарушителей ареста вещи? Ответ оказывается, однако, весьма простым: выселение (изъятие) вновь производится точно так же и на том же основании, что и вообще у третьих лиц. Административный орган объявляет о том, что вещь подлежит изъятию и осуществляет его всеми предоставленными ему средствами, включая и допускаемое законом насилие, причем, как говорили дореволюционные юристы, "возражения третьих лиц игнорируются". Совершенно очевидно, что здесь нет никакой почвы, равно как и юридического основания, для применения исковой формы защиты. Но это лишний раз подтверждает уже сделанный нами вывод: административные органы не имеют права на изъятое (арестованное, описанное) имущество, ведь когда есть право, всегда есть иск для его защиты. В жизни, как известно, административные органы никогда и не прибегают к виндикационному иску.

О том же свидетельствуют и нормы, регулирующие защиту прав "других лиц", у которых изъято имущество должника, находившееся у таких законных владельцев в силу заключенного с должником договора. Эти лица, как и собственник, вправе предъявить свой титульный иск об исключении имущества из описи только к должнику и взыскателю, но никак не к органу власти - судебному приставу и др. (ст. 429 ГПК РСФСР) <18> (ст. 442 ГПК РФ). Следовательно (и это вполне логично), административный орган не имеет не только активной, но и пассивной легитимации на виндикацию, т.е. не может быть не только истцом, но и ответчиком.

--------------------------------

<18> К. Глуховский, оспаривая это положение закона, полагает, что "более логичным было бы предъявление иска об освобождении имущества от ареста или исключении его из описи непосредственно к судебному приставу-исполнителю" (Материалы конференции "Право собственности и другие вещные права в юридической науке, законодательстве и практике России и зарубежных стран" // Государство и право. 1999. N 11. С. 86). С этим суждением, конечно, невозможно согласиться. Очевидно, что судебный пристав-исполнитель не может быть стороной в споре о частном праве. Другое дело - спор о владении.

Высказанный К. Глуховским взгляд лишний раз показывает, насколько непонятна современным юристам владельческая защита. В данном случае автор просто возлагает на виндикацию функции защиты владения, которая и на самом деле разворачивается владельцем против административного органа.

В то же время после отпадения компетенции, дающей право на изъятие вещи, например, в связи с прекращением административного производства, владение оказывается уже противопоставленным собственнику: отказ вернуть вещь означает отрицание права собственности. В этой ситуации административный орган становится незаконным владельцем <19> и к нему может быть предъявлен виндикационный иск.

--------------------------------

<19> Эти вопросы уже затрагивались при рассмотрении видов владения.

Теперь мы можем возвратиться к вопросу о защите приобретателя изъятой вещи как владельца, а не собственника.

Наиболее типичной и потому исходной следует считать позицию покупателя вещи по ничтожной сделке. В этом случае он начинает владение, которое при наличии указанных в законе условий дает ему по истечении указанного там же срока право собственности. Закон уважает давностное владение и предоставляет владельцу до приобретения права собственности на имущества защиту владения против третьих лиц, не являющихся собственниками, а также не имеющих прав на владение в силу иного предусмотренного законом или договором основания (ст. 234 ГК).

Мы уже уяснили, что административные органы не имеют такого права на владение изъятым имуществом (равно как и вообще не имеют какого-либо частного права). Следовательно, лицо, владеющее имуществом для приобретательной давности, имеет против указанных органов защиту по иску об истребовании вещи из их владения.

Подтверждение этого вывода мы находим и в отечественной классике. Известный цивилист Е.В. Васьковский без тени сомнения писал: "Если описываемое имущество не находится во владении должника, то третьи лица могут требовать прекращения описи как в исковом порядке, так и в частном и ссылаться при этом не только на свое право собственности, но и на фактическое владение описываемым имуществом" <20>. Налицо именно спор о владении, а не жалоба на действия судебного пристава <21>.

--------------------------------

<20> Васьковский Е.В. Учебник гражданского процесса. М., 1914. С. 494. Речь идет именно о фактическом владении, а не о праве.

<21> М. Ерохова полагает, что в некоторых случаях спор о принадлежности арестованного имущества может выражаться в жалобе на действия судебного пристава (см.: Ерохова М. Комментарий к Постановлению Пленума ВАС РФ от 12 октября 2006 года N 54 "О некоторых вопросах подсудности дел по искам о правах на недвижимое имущество" // Хозяйство и право. 2007. N 2. С. 17 - 18). На мой взгляд, это невозможно ни в какой ситуации.

Понятно, что условием удовлетворения иска, предъявленного в силу п. 2 ст. 234 ГК РФ, будет подтверждение добросовестности приобретения. Тем самым снимается всегда ожидаемое от административных органов возражение против такого иска, сводящееся к тому, что сделка купли-продажи, по которой вещь оказалась у приобретателя (покупателя), была совершена специально с целью укрытия имущества от взыскания. В выяснении добросовестности приобретения решающую роль играет система регистрации сделок, прав (на недвижимость) и самих объектов сделок <22>.

--------------------------------

<22> О регистрации автомобильного транспорта см.: Николаев М. Право собственности на автотранспортное средство как основание защиты гражданами своих имущественных интересов // Хозяйство и право. 1998. N 1. С. 96 - 103. Понятно, что такая техническая регистрация прав не создает. Однако выяснению принадлежности имущества все же способствует.

Если отказать владельцу в возможности заявления иска об истребовании изъятой вещи, что при отсутствии убедительных аргументов из сферы частного права может быть обосновано лишь заботой о казенном интересе, то будут созданы предпосылки для серьезных злоупотреблений. Например, собственник, пропустив срок виндикации или проиграв процесс об истребовании своего имущества по мотивам добросовестности ответчика (ст. 302 ГК), указывает на это имущество своим кредиторам, которые выставляют его на торги в порядке исполнительного производства. Нет нужды говорить, что запрет владельцу в этом случае отстаивать свое владение не только был бы несправедлив, но и прямо вступил бы в противоречие со всей логикой ГК РФ.

Учитывая, что вопрос практически не разработан и не известен судебной практике, имеет смысл резюмировать все изложенное путем определения сути заявленного требования: незаконный владелец вещи, не оспаривая ничтожности сделки, по которой он получил владение, требует от органа власти (таможенного, налогового, судебного пристава) возврата ему вещи, изъятой административным порядком в связи с обязательствами или правонарушением, совершенным собственником вещи (должником по обязательству), причем истец в этом иске ссылается на свою добросовестность и требует применить к нему защиту, предусмотренную п. 2 ст. 234 ГК <23>.

--------------------------------

<23> В отношении автомобилей, задержанных органами внутренних дел по мотиву объявления в розыск, имеется дополнительное основание иска: "...ни уголовно-процессуальным, ни административным законодательством действия по задержанию разыскиваемого автотранспорта не предусмотрены" (см.: Гричанин И. Автомашина числится в розыске. Правовой анализ ситуации и вопросы идентификации // Российская юстиция. 1998. N 5. С. 47). Впрочем, автор статьи предлагает ввести в уголовно-процессуальное законодательство институт задержания автотранспорта. Не оспаривая в целом этой рекомендации, нужно обратить внимание на хотя бы минимальное согласование процедуры такого полицейского задержания с гражданским законодательством. Это кажется тем более важным, что на практике нередко смешиваются позиции собственника, титульного владельца и незаконного приобретателя (это отмечено и в статье И. Гричанина). Впрочем, после истечения такого срока задержания (а он не может быть дольше срока, установленного для расследования) защита владения восстанавливается.

Против этого вывода было высказано возражение, основанное на норме п. 3 ст. 2 ГК: к административным отношениям гражданское законодательство не применяется, если не предусмотрено иное. На мой взгляд, ответ содержится в той же статье. Закон дает защиту незаконному владельцу, владеющему по давности, против любых лиц, кроме собственника и законного владельца. Не вижу оснований исключать из числа возможных ответчиков административные органы, завладевшие имуществом, ведь они не являются ни собственниками, ни законными владельцами. Стало быть, в силу ст. 234 ГК защита владельца распространяется и на сферу административных отношений, если вещь, которой владели по давности, оказалась во власти административных органов.

Более того, отнюдь не очевидно, что отношения по поводу возврата владения вполне тождественны отношениям по изъятию вещи административным порядком. Здесь нет симметрии. Во-первых, для сохранения владения не нужна публичная власть - здесь достаточно средств, охватываемых самозащитой, а такие средства не выходят за пределы частного права. Во-вторых, в рамках спора о возврате владения административному органу не даны никакие властные возможности в отношении владельца, заявившего о нарушении своего владения. Нетрудно заметить, что в этой ситуации стороны равны.

В. Белов, обсуждая сходный случай возврата незаконно взысканного таможенным органом штрафа, резонно отмечает, что такие отношения, в отличие от взыскания штрафа, характеризуются равенством участников. Продолжая свои рассуждения, автор формулирует не лишенную оснований презумпцию: всякие отношения по поводу имущества должны предполагаться гражданскими, пока не будет доказано обратное <24>. Частным подтверждением этой презумпции может служить и такой вывод ВАС РФ: если таможенный орган заключил договор хранения с юридическим лицом (не являющимся владельцем изъятого транспортного средства), то по такой сделке будут приоритетны нормы гражданских правоотношений <25>.

--------------------------------

<24> Белов В. Сингулярное правопреемство в обязательстве. М., 2000. С. 260.

<25> Закон. 2001. N 3. С. 113.

Наконец, общеизвестно, что отношения, возникающие вследствие причинения вреда действиями органов управления, являются частноправовыми (ст. 1069, 1070 ГК). Почему же отношения, возникающие вследствие изъятия товара, имеют другую природу?

На защиту владения в порядке ст. 234 ГК может претендовать не только покупатель вещи, но и иные лица, которые могут владеть для давности, а также, как представляется, и иные незаконные владельцы, поскольку они не могут быть уличены в недобросовестности.

Такая защита добросовестного приобретателя, конечно, гораздо более эффективна, чем та, которая не выходит за рамки традиционных личных (относительных) исков. Например, Т. Левинова и Р. Ефимов, в целом подтверждая вывод И. Гричанина о том, что органы МВД не имеют возможности изъять транспортное средство, незаконно находящееся в обороте <26>, а вправе в административном порядке лишь "задержать" автомобиль, нисколько не ставят под сомнение то, что возврат угнанного автомобиля потерпевшему в рамках гражданского иска в уголовном процессе вполне возможен <27>. Только после этого они вспоминают и о покупателе, который, как полагают авторы, "полжизни копил деньги на автомобиль". Понимая, что иск покупателя, у которого изъяли автомобиль в порядке "задержания", к преступнику - дело безнадежное, авторы предлагают, опираясь на ст. 461 ГК, предъявить требования о возмещении убытков к комиссионному магазину как номинальному продавцу, т.е. воспользоваться механизмом эвикции <28>.

--------------------------------

<26> Рассматривая судебный спор о регистрации автомобиля с измененным номером, суд высказал суждение, что изъятие автомашины органами ГИБДД незаконно, так как изъятие имущества, принадлежащего гражданину, возможно лишь по постановлению суда (ЭЖ-Юрист. 1999. N 37. С. 8).

<27> Далее будет показано, что как раз вещные иски УПК и не предусмотрены, возможен лишь иск деликтный.

<28> Левинова Т., Ефимов Р. Угон автомобиля как "соцветие" правовых вопросов // Российская юстиция. 1999. N 8. С. 43 - 44.

Есть, однако, опасения, что этот механизм не сработает. Ведь если продавец заявит о недействительности сделки по продаже чужой вещи (угнанного автомобиля), то тем самым отпадут и основания для эвикции, о чем мне уже приходилось писать выше. А это приводит к тому же выводу: у добросовестного приобретателя нет иной действенной защиты, кроме владельческой.

Изложенные проблемы можно рассмотреть на примере, возникшем в практике.

Гражданин-предприниматель Котков обратился в арбитражный суд с иском к банку "Псковбанк" и АО "Реал" об освобождении от ареста нежилого помещения. Иск был удовлетворен. Это решение Президиумом Высшего Арбитражного Суда РФ было отменено по следующим основаниям.

Актом судебного исполнителя Псковского городского суда описано и арестовано нежилое помещение. Основанием для ареста послужил приказ Псковского областного арбитражного суда, взыскателем по которому является АКБ "Псковбанк", а должником - АОЗТ "Реал".

В период составления акта ареста и описи названное помещение АО "Реал" передало гражданину С.Г. Коткову на основании заключенного с ним договора купли-продажи. Установив, что с момента передачи помещения у покупателя возникло право собственности, суд первой инстанции освободил помещение от ареста.

При рассмотрении дела в надзорной инстанции в суд поступили дополнительные сведения о том, что гражданин Г.С. Котков скончался.

Отменяя решение, Президиум ВАС РФ указал, что при новом рассмотрении суду "необходимо проверить, соответствует ли законодательству договор купли-продажи между АО "Реал" и гр. Котковым, учитывая, что помещение приобретено АО "Реал" в процессе приватизации и в короткий срок по той же цене продано гражданину-предпринимателю" <29>.

--------------------------------

<29> Вестник ВАС РФ. 1998. N 1. С. 38 - 39.

Очевидно, что здесь мы сталкиваемся с обычным пониманием иска об освобождении имущества от ареста как петиторного, титульного, т.е. основанного только на праве собственности истца, в данном случае вытекающего из купли-продажи имущества у должника. На основании приведенных сведений можно предположить, что кредитор не смог добиться своевременного ареста имущества и вследствие этого сама по себе сделка не может считаться ничтожной как нарушающая арест.

Высказывания Президиума ВАС РФ позволяют также предположить, что имеются основания полагать сделку ничтожной по иным основаниям. Это видно, например, из предложения учесть, что "помещение продано в короткий срок и по той же цене". Поскольку законной целью любой коммерческой организации является получение прибыли, продажа имущества по той же цене, т.е. без прибыли, кроме случаев неожиданного снижения его стоимости, всегда дает основания для обсуждения вопроса о возможности квалификации сделки как мнимой или притворной (как и всегда, когда цели сделки не совпадают с действительными намерениями сторон). В этом случае и без предъявления отдельного иска о недействительности договора суд вправе дать такую квалификацию; этим, видимо, можно объяснить тот факт, что в протесте ставился вопрос об отмене решения с одновременным отказом в иске, хотя в конечном счете дело было направлено на новое рассмотрение (иного трудно было ожидать после получения данных о смерти истца).

Если сделка является ничтожной как мнимая, совершенная только с целью, например, укрытия имущества от взыскания, то покупатель, конечно, собственником не становится. Но в этом специальном случае он не может считаться и добросовестным приобретателем (и вообще владельцем), о чем говорилось выше; кроме того, если установлены признаки состава п. 1 ст. 170 ГК, то обе стороны тем самым признаются знающими все обстоятельства, касающиеся прав на вещь.

Но если у приобретателя в данном случае нет добросовестности, то он лишен возможности получить защиту по ст. 234 ГК в качестве давностного владельца, хотя в праве предъявить иск по этим основаниям ему нельзя отказать, как видно из предыдущего изложения.

И, наконец, последний вопрос. Если покупатель не приобрел собственности и не является добросовестным, то не изменится ли эта ситуация для его правопреемников? Теория отвечает на этот вопрос без колебаний: "...наследник является преемником наследодателя и в отношении порока его воли" <30>; "если наследодатель был in mala fide, то порок его владения переходит на наследника, и тот не может даже начать новой давности, несмотря на свою bona fides" <31>. Применительно к данному делу это означает, что в любом случае наследники не смогут сослаться на собственную добросовестность.

--------------------------------

<30> Дернбург Г. Пандекты. Т. 1. Ч. 2. Вещное право. СПб., 1905. С. 137.

<31> Хвостов В.М. Система римского права. С. 257.

Интересный материал дает также позиция, достаточно определенно обозначенная в выступлении Т. Пуховой <32> и в общем отражающая преобладающую пока тенденцию увязывать предоставление защиты владения непременно с наличием титула.

--------------------------------

<32> Пухова Т. Защита добросовестного приобретателя имущества, составляющего предмет залога // Российская юстиция. 1998. N 3. С. 38 - 40.

Автор, насколько можно судить, стремится усилить позиции приобретателя заложенного имущества ограничением возможности оспаривания сделки по приобретению этого имущества, в частности, полагая, что сделка по отчуждению заложенной вещи является оспоримой и может быть признана недействительной лишь при доказанности того обстоятельства, что "приобретатель предмета залога знал или заведомо должен был знать об ограничении прав собственника по распоряжению таким имуществом" <33>.

--------------------------------

<33> Там же. С. 38.

При таком подходе защита приобретателя утрачивает всякие черты посессорной (хотя название процитированной статьи и указывает на владельческую тематику, ведь добросовестный приобретатель - это не собственник; в противном случае следовало бы говорить о защите собственника и законного владельца) и остается только титульной: если сделка действительна, значит, приобретатель - собственник, а если недействительна, значит, он - недобросовестный и лишен защиты.

Нетрудно заметить, что настоящие трудности здесь не устранены, а просто оставлены в стороне. Ведь суть залогового права состоит в праве следования, а не в праве аннулирования распорядительных актов собственника в отношении заложенного имущества. "Если залог препятствует продаже, то эта особенность не составляет вовсе существа залогового права", - указывает Г.Ф. Шершеневич <34>.

--------------------------------

<34> Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. М., 1995. С. 241. См. также: Скловский К. Залог, арест имущества, иск как способы обеспечения прав кредитора // Российская юстиция. 1997. N 2 (эта статья помещена в приложениях к иным изданиям книги).

Т. Пухова совершенно справедливо отмечает, что при переходе права собственности на заложенное имущество другому лицу право залога сохраняет силу, но для реализации заложенное имущество должно быть истребовано из чужого владения <35>. Вот здесь-то и заключены главные практические, да и теоретические проблемы.

--------------------------------

<35> Весьма характерен такой спор. Продавец, не получив оплаты за проданную недвижимость (переход собственности был зарегистрирован надлежащим образом), потребовал исполнения обязательств от покупателя. Однако выяснилось, что покупатель уже продал здание третьему лицу. Продавец, ссылаясь на возникшее у него в силу ст. 488 - 489 ГК право залога на проданное, но не оплаченное имущество, предъявил иск к новому покупателю из залога в объеме невыплаченных сумм. Суд, признав наличие залога, отказал в иске, сославшись на добросовестность приобретения, а в силу ст. 302 ГК "для изъятия у приобретателя имущества нет законных оснований" (Савкин С.Ф. Судебно-арбитражная практика по спорам, связанным с применением законодательства о регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним // ЭЖ-Юрист. 1999. N 7. С. 5). Мотивировка решения представляется правильной. В настоящее время действие нормы о залоге неоплаченной недвижимости наталкивается на требования о регистрации вещных прав и обременений. Касательно движимостей вопрос об удержании титула обстоятельно исследован С.В. Сарбашем (см.: Сарбаш С.В. Удержание правового титула кредитором. М., 2007).

Обращение взыскания на заложенное имущество в форме его продажи с торгов понимается в смысле возникновения административной по природе компетенции судебного пристава изъять имущество у любого лица, у которого оно будет обнаружено, как это уже отмечалось <36>.

--------------------------------

<36> Имеются в виду ситуации, когда залогодержатель не прибегнул к иску об истребовании имущества, отчужденного залогодателем, а потребовал обращения взыскания на заложенное имущество, находящееся у третьего лица.

Но если это лицо не является залогодателем, у него появляется защита против изъятия, которая, однако, может быть только владельческой: ведь ссылки на титул, право на имущество именно в силу п. 1 ст. 353 ГК не имеют силы против реализации залога (этим, т.е. отпадением титульного иска об освобождении имущества от обращения на него взыскания <37>, реализация залога отличается от ординарного исполнения судебного решения). Соответственно и сохранение приобретателем вещи титула на заложенное имущество не имеет значения, а значит, и все усилия, направленные на сохранение силы сделки по его приобретению оказываются тщетными, если отсутствует добросовестность, важная только для незаконного владения <38>.

--------------------------------

<37> Если оспаривается право залогодателя передать имущество в залог, в том числе по мотиву отсутствия у него собственности, то налицо совсем другой иск - о недействительности залога.

<38> Здесь, наконец, обнаруживается и противоречие, таящееся во всей системе взглядов, представленных Т. Пуховой (но, конечно, разделяемых не только ею): если важно сохранить именно титул, право на приобретенное заложенное имущество, то добросовестность в дальнейшем, после обсуждения силы сделки, уже не нужна; если же речь идет о добросовестном приобретении (владении), то, значит, нет никакого права и владение, стало быть, - незаконное, защищаемое только при условии добросовестности. Посылка всех рассуждений, указанная в названии статьи, оказывается тогда утраченной.

Даже если третье лицо будет защищаться иском об исключении имущества из описи (освобождении от ареста), что, судя по состоянию ситуации с владельческой защитой, вполне возможно, аргументы истца будут тем не менее увязываться именно с доброй совестью относительно залога, т.е. иметь владельческую природу.

Следовательно, мы получаем парадоксальную на первый взгляд ситуацию, когда позиция незаконного добросовестного владельца заложенного имущества в случае его изъятия административным порядком не хуже позиции владельца законного (законный владелец предполагается добросовестным в отношении залога, поскольку сделка, по которой он получил имущество, не оспорена, а помимо судебного спора добросовестность не может быть опровергнута).

Но здесь как раз и подтверждается тот аспект залогового права, который так хорошо сформулирован Г. Шершеневичем: препятствия к продаже вещи вовсе не составляют сущности залогового права. Значит, и при защите владения заложенным имуществом наличие или отсутствие титула не может принципиально изменить владельческого характера применяемых средств.

Попробуем теперь сформулировать суть такой защиты: если вещь изъята судебным приставом у добросовестного приобретателя (в отношении залога) в порядке реализации залога, то такой приобретатель вправе истребовать ее до продажи, поскольку не опровергнута его добросовестность, т.е. не доказано, что приобретатель был вполне осведомлен о наличии залога.

Наконец, такая защита против изъятия в административном порядке, как уже отмечалось, вообще (не только для залога) возможна лишь постольку, поскольку продажа с торгов вещи несовместима с защищаемой позицией владельца, а такой позицией является владение вещью как своей, что присуще как владеющему собственнику, так и лицу, осуществляющему владение для давности.

Впрочем, если изъятое имущество окажется во владении залогодержателя, то истребовать вещь от него ни виндикационным, ни владельческим иском по основаниям ст. 234 ГК, конечно, невозможно. Здесь обнаруживается способ нейтрализовать все имеющиеся средства владельческой защиты, хотя трудно представить, каким образом может быть осуществлена легальная передача заложенного имущества залогодержателю в процессе обращения взыскания на это имущество.

На самом деле если обычной обязанностью залогодержателя перед покупателем, когда в классическом праве залогодержатель выступал продавцом вещи, является либо совершение традиции, либо (при отсутствии владения) "уступка покупателю своих исков по поводу заложенной вещи" <39>, то не может так случиться, что при переходе к продаже через судебного пристава вдруг уже потерянная залогодержателем виндикация возродится.

--------------------------------

<39> Хвостов В.М. Система римского права. С. 349. Это означает, что если залогодержатель иски потерял, то их восстановить в процессе реализации уже невозможно и покупатель может не добиться вещи.

То новое, что приносит вмешательство публичной власти в реализацию залога, состоит в том, что исковой порядок истребования вещей от фактических владельцев для их реализации заменяется административным, но за ним как раз и следуют направленные на восстановление фактического владения посессорные по сути иски, вновь приводящие к исходной ситуации, если подтверждается добросовестное приобретение, и иного, конечно, материальное право позволить не может. Достаточно уже того, что истец и ответчик поменялись местами, но это никак не может означать утрату владельческой защиты в принципе.

Нужно отметить, что средства защиты владения, основанные на ст. 234 ГК, о которых говорится в этой главе, в любом случае утрачивают действие, как только изъятая вещь будет продана с торгов <40>. После этого вернуть владение становится уже невозможным, а спор утрачивает вещную форму и сводится только к взысканию убытков.

--------------------------------

<40> Если вещь изъята органами милиции, например, похищенный автомобиль обнаружен у добросовестного приобретателя и изъят, то возврат владения на основании ст. 234 ГК возможен до тех пор, пока имущество остается на хранении у органа внутренних дел, например, когда собственник не обнаружен. Если оно будет возвращено собственнику, что чаще всего и происходит, то владелец, конечно, не имеет к собственнику никакого иска - ни вещного, ни требования об убытках. Впрочем, в этой ситуации позиция незаконного владельца изначально слабее ("беззубая", как говорит цитированный выше английский автор), ведь несмотря на свою добросовестность, он не защищен от виндикации, поскольку у собственника вещь похищена.

Некоторую связь с рассмотренным выше вопросом имеет старая проблема защиты владения от незаконных актов органов власти. В соответствии с Кодексом Юстиниана рескрипт императора или распоряжение судьи, предписывавшие ввод во владение, не должны были быть приводимы в исполнение в отсутствие прежнего владельца. Точно так же и "выхлопотанное" незаконное судебное постановление о вводе во владение, особенно если не был выслушан ответчик, могло быть опровергнуто путем владельческого иска, возвращающего прежнему владельцу его владение <41>.

--------------------------------

<41> См.: Иеринг Р. фон. Об основании защиты владения. Пересмотр учения о владении. М., 1883. С. 94 - 95.

Впрочем, ранее мы рассматривали защиту владения от законных действий административных органов в рамках ст. 234 ГК. Споры, в которых потерпевший владелец ссылается на незаконность действий административных органов, в российском праве будут вестись скорее в рамках процессуальных норм. В то же время есть проблема последствий исполнения акта органа власти, в том числе судебного акта, который был "выхлопотан" незаконными путями, с точки зрения виндикации. На практике преобладает точка зрения, согласно которой, если невозможен поворот судебного решения (например, имущество передано третьим лицам), виндикационный иск прежнего собственника течет обычным порядком, в рамках ст. 302 ГК. В этом случае собственник не вправе сослаться на то, что вещь выбыла из его владения помимо его воли даже при обнаружившейся незаконности судебного акта, в силу которого вещь отобрана (независимо от того, имело ли место административное насилие при исполнении судебного акта). Мне кажется, что в отдельных случаях все же нельзя исключить снабжение собственника повышенной защитой, если по обстоятельствам дела было видно, что он был лишен, скажем, возможности остановить исполнение незаконного акта на время его обжалования. В этом случае, думаю, можно было бы допустить истребование имущества и от добросовестного приобретателя. Ответственность бюджета за вред, причиненный незаконным судебным актом, является труднореализуемой, а если речь идет о судебном решении - то почти невозможной из-за весьма трудного доказывания вины, которое к тому же зависит от усмотрения публичной власти, что не соответствует основам защиты частных прав.

Понятно, что владельческая защита против незаконного изъятия имущества в любом случае возможна лишь постольку, поскольку вещь находится во власти административного органа.

В заключение изложения проблемы хочу привести такое дело.

Общество с ограниченной ответственностью "Скорпион", созданное на базе сельского комбината бытовых услуг, т.е. по существу небольшая мастерская, в свое время упустило возможность правильной приватизации. К моменту, когда возник спор, приватизировать имущество - несколько небольших зданий - уже было невозможно. Однако общество занимало в одном из близких к Москве районов земельный участок, что и предопределило интерес к имуществу.

Районная администрация, убедившись в отсутствии права собственности на строения и землю, предложила обществу уйти. А когда оно отказалось, сославшись, в частности, на то, что в течение 10 лет вложило большие средства в ремонт и реконструкцию строений, домики внезапно сгорели. Остались только фундаменты. После этого глава районной администрации издал постановление о признании этих фундаментов муниципальной собственностью, определив вид объекта как незавершенное строительство. При том, что объект незавершенного строительства существенно отличается от недогоревшего дома, потерпевшие были лишены даже возможности заявить этот аргумент в суде.

Понятно, что если бы районная администрация попыталась виндицировать мастерские, она бы дело проиграла хотя бы из-за пропуска срока исковой давности, который следовало исчислять с 1991 г. К 2003 г., когда возник спор, он уже был безнадежно пропущен. А таким обходным путем имущество оказалось изъято.

Сходство с обсуждавшимися выше проблемами здесь в том, что налицо также действия, коренящиеся в административной компетенции.

Когда общество "Скорпион" оспорило постановление о регистрации прав за районной администрацией, суды всех инстанций, включая Высший Арбитражный Суд РФ, ответили ему в полном соответствии с законом: оспаривание ненормативного акта по ст. 13 ГК принадлежит субъекту права. Поскольку у истца права нет, его аргументы суд выслушивать не вправе.

Возникает вопрос: неужели владелец в нашей стране настолько бесправен, что можно совершать с ним подобные самоуправные действия без всяких последствий? И мы должны признать, что никакой защиты в нашей стране такие владельцы получить не могут. Можно оспаривать только действия, нарушающие право собственности, а вот оспорить ненормативный акт, затрагивающий объект владения, хотя бы и незаконного, запрещено.

К сожалению, и Конституционный Суд РФ не нашел оснований для вмешательства, сочтя тем самым, что беззащитность владельца перед самоуправством вполне отвечает российской Конституции.

Если сопоставить это дело с делом Костелло, то ситуация с защитой владения от действий административных органов в нашем праве не может внушать большого оптимизма.

Тем не менее я все же склонен считать, что защита владения от нарушений административными органами возможна хотя бы в сфере защиты от изъятия.

Некоторые проблемы защиты собственности и владения

в рамках уголовного дела о мошенничестве

Мошенничество является одним из наиболее распространенных преступлений против собственности в сфере экономики. Однако назначение уголовного наказания за мошенничество само по себе не означает, что тем самым защищено право собственности. В этой сфере остается немало практических и теоретических проблем, затрудняющих защиту права собственности; в то же время само уголовное преследование нередко становится средством злоупотреблений, направленных против частных прав. Все это достаточно негативно влияет на экономику.

Ряд возникающих вопросов я бы хотел здесь обсудить.

1. Сделки, совершенные мошенником, сами по себе не являются недействительными лишь потому, что они стали средством преступного завладения имуществом.

Нередко приходится слышать, что любая сделка, которая совершена преступником с преступной же целью, является сделкой, противной основам правопорядка и нравственности (антисоциальной), и потому подпадает под действие ст. 169 ГК, т.е. является ничтожной и влечет конфискацию исполненного преступником или подлежащего исполнению им. Основание этих суждений очевидно - не может являться законной сделка, которая сама по себе преступление. А незаконность этой сделки настолько велика, что она, конечно, нарушает основы правопорядка, ибо совершение преступления - такое действие, которое нарушает основы правопорядка.

Однако эти суждения неверны, как уже говорилось выше.

Следует руководствоваться простым правилом: если сомнительно, является ли данная сделка по характеру создаваемых ею прав и обязанностей нарушающей основы правопорядка и нравственности, то следует исходить из того, что она такой не является. Антисоциальность, влекущая квалификацию по ст. 169 ГК, всегда очевидно и заведомо для всех бесспорна и несомненна.

Соответственно, мы можем сказать, что для совершения мошенничества обычно используются сделки, не являющиеся антисоциальными. Более того, скорее всего, мошенник будет прибегать именно к сделкам вполне законным, ибо заключение договора антисоциального делает весьма затруднительным хищение чужого имущества. Зачем мошеннику присваивать чужие деньги посредством договора об устройстве за плату взрыва в магазине конкурента, при том что он просто намерен похить деньги, а не взрывать магазин, если он может достичь того же, заключив договор на поставку товара и заменив его впоследствии суррогатом или вовсе не исполнив? Понятно, что заключение антисоциального договора практически затрудняет хищение, повышает риски преступника, привлекает к нему повышенное внимание официальных органов и неофициальных структур. Простой здравый смысл (а именно здравым смыслом и руководствуются участники хозяйственной деятельности независимо от своей законопослушности) заставляет прийти к выводу, что мошенник не будет прибегать для своих целей к антисоциальным сделкам.

Итак, заведомая квалификация сделки, посредством которой совершено мошенничество, только потому, что сторона сделки осуждена за мошенничество, по ст. 169 ГК исключается.

Но нас интересует другой вопрос: каким образом защищаются имущественные права потерпевшего, если мошенничество состоит в завладении чужим имуществом? Если неприменима квалификация сделки по ст. 169 ГК, то, может быть, она подпадает под ст. 168 ГК и является незаконной? И это не так.

Несоответствие сделки закону состоит в нарушении определенного положительного закона. Нормы УК РФ не являются, конечно, нормами, регулирующими совершение сделок, поэтому и не могут быть основанием для признания сделок не соответствующими закону. Для этих целей могут применяться лишь соответствующие нормы ГК РФ, в том числе общие нормы о признании сделок недействительными.

Вообще говоря, можно ожидать, что во многих случаях сделки, совершенные мошенниками, будут подпадать под признаки составов, описанных в ст. 178, 179 ГК, потому что мошенники обманывали потерпевших, вводили их в заблуждение. Эти сделки, как известно, являются оспоримыми. Без исков потерпевших эти сделки не могут быть признаны недействительными.

Можно, однако, заметить, что во многих случаях сделки мошенника будут действительными и не будут иметь тех пороков, которые указаны в ст. 178, 179 ГК. Это, в частности, характерно для тех случаев мошенничества, когда мошенник заключает сделку без намерения ее исполнить, только для того, чтобы получить имущество от другой стороны: например, получает деньги взаймы, не имея намерения их вернуть, либо договаривается об оказании услуг или осуществлении работ, но не собирается на самом деле исполнять свои обязательства, а стремится только получить деньги. В этих случаях действительность сделок вполне очевидна. Ведь именно действительность сделки заставляет потерпевшего исполнить ее. Особенно это заметно, когда мошенник приобретает не имущество, а права. Если сделка оказывается недействительной, то никаких прав мошенник по ней не приобрел, а значит, и нет состава преступления либо налицо только покушение на мошенничество.

ГК РФ слабо различает владение и собственность. Тем менее мы вправе ожидать такого различения от УК РФ. Однако можно предположить, что постольку, поскольку речь идет о хищении чужого имущества, в ст. 159 УК РФ имеется в виду как получение имущества в собственность, так и в незаконное владение, но в обоих случаях получение владения является целью преступника. В то же время получение прав, видимо, охватывает все те случаи, когда имущество не находится во владении мошенника либо такое владение не представляет для него самостоятельного интереса (например, хранитель или перевозчик имущества путем обмана добивается получения права собственности на это имущество, которым он владел раньше по иным основаниям).

И в первом, и во втором случае будут возникать разные варианты защиты права потерпевшего, если он сам передал имущество мошеннику, т.е. совершена сделка об имуществе: имущество невозможно передать, не совершив при этом сделки.

Если сделка недействительна как совершенная, скажем, в результате обмана, потерпевший будет обращаться к иску в порядке ст. 179 ГК. Если же сделка действительна, то единственным средством защиты остается иск о неосновательном обогащении. Сам по себе этот иск может быть не только денежным, но и натуральным (ст. 1104 ГК), в том числе в виде обязательства вернуть ту вещь, которая была предметом обогащения. В то же время деликтный иск (если не обсуждать вопрос о возможности причинения вреда посредством сделки) все же не предусматривает возвращения той же вещи.

Мошенник может присвоить имущество и без совершения сделки (путем подделки документов, например). В этом случае потерпевший защищается иском об истребовании вещи из чужого незаконного владения (виндикационным) или (если вещь утрачена) денежным иском о возмещении вреда (возможен и кондикционный денежный иск на тот случай, когда материальным правом допускаются оба, хотя их различия, как мы увидим дальше, существенны для уголовного процесса).

2. Каким образом потерпевший может защищаться на стадии расследования и рассмотрения дела судом? В каких случаях возможен арест имущества и какое имущество может быть арестовано?

В соответствии со ст. 44 УПК РФ гражданским истцом является физическое или юридическое лицо, предъявившее требование о возмещении имущественного вреда при наличии оснований полагать, что данный вред причинен ему непосредственно преступлением.

По буквальному смыслу уголовно-процессуального законодательства допустимо только одно предусмотренное нормами гражданского законодательства требование - о возмещении имущественного вреда (ст. 1064 ГК). Вред по общему правилу (ст. 1082 ГК) возмещается в натуре путем предоставления такой же вещи (того же рода и качества), исправления поврежденной вещи либо возмещается в деньгах по правилам о возмещении убытков (ст. 15 ГК РФ), т.е. выплатой расходов, необходимых для восстановления нарушенного права, неполученных доходов.

Это во всяком случае означает, что гражданский истец в уголовном процессе имеет только обязательственное требование о возмещении вреда.

Характер возможного требования предопределяет и подходы к одному из наиболее конфликтных имущественных вопросов, возникающих в рамках уголовного процесса: какое имущество может быть арестовано для обеспечения гражданского иска? Едва ли не самые серьезные конфликты возникают при попытках арестовать акции; в этих случаях уголовное преследование нередко превращается из цели в средство. (В дальнейшем я буду делать специальные оговорки о режиме акций.)

Точное применение ст. 44, 115 УПК РФ заставляет прийти к выводу о том, что объектом ареста может быть только собственное имущество обвиняемого, причем любое его имущество, которое может быть реализовано для получения денежных средств.

В рамках уголовного судопроизводства на обвиняемого или подсудимого едва ли может быть возложена обязанность предоставить вещь того же рода и качества, которая ранее принадлежала гражданскому истцу, но даже если такая обязанность и будет возложена приговором в рамках гражданского иска в уголовном процессе, обеспечена эта обязанность может быть только возможностью денежного взыскания. Ведь для изготовления вещи, ее ремонта и подобных действий в том случае, когда подсудимый окажется неспособным это сделать самостоятельно, единственным средством остается только совершение указанных действий другим лицом за его счет.

Кроме того, наложение такой обязанности возможно лишь постольку, поскольку ответчик повредил ранее принадлежавшее истцу имущество и оно утратило свои качества, уничтожено.

Возвращение того же самого имущества в рамках требования о возмещении вреда невозможно. Такое требование имеет природу вещного, а не деликтного (обязательственного). Впрочем, возможно и требование индивидуально-определенной вещи кондикционным иском, но УПК не предусматривает заявления такого иска в принципе, ограничиваясь только деликтным требованием.

Следовательно, нормы о гражданском иске в УПК исключают арест определенного имущества, принадлежащего обвиняемому на праве собственности, для обеспечения гражданского иска в уголовном процессе. Аресту подлежит не определенное, а любое имущество обвиняемого.

Если вспомнить вопрос об аресте акций, то приходится признать, что если мошенничество совершено для завладения акциями, то в целях обеспечения гражданского иска в уголовном процессе именно эти акции не могут быть арестованы (как не может быть арестован, скажем, и объект недвижимости, на присвоение которого направлены действия преступника).

Особый интерес представляет вопрос о том, может ли быть арестовано в рамках уголовного процесса имущество, находящееся не в собственности, а во владении обвиняемого, хотя такое имущество, конечно, не может быть реализовано для целей обращения взыскания на имущество обвиняемого. Одним из принципов исполнительного производства является, как известно, правило, в силу которого не может быть обращено взыскание по долгам ответчика на имущество, ответчику не принадлежащее на праве собственности. Поэтому для применения мер процессуального принуждения в отношении имущества, находящегося во владении, но не в собственности обвиняемого (гражданского ответчика), могут быть выдвинуты только обоснования, опирающиеся на принадлежность этого имущества гражданскому истцу, который ссылается на свое право собственности (или законное владение). Такое требование является виндикационным (ст. 301 ГК).

Однако, как уже говорилось, по точному смыслу ст. 44, 115 УПК такой арест невозможен, поскольку гражданский истец взыскивает только причиненный ему имущественный вред. Отсюда следует вывод, что защита права собственности на имущество, попавшее во владение обвиняемого каким-либо образом, в том числе в результате преступления (прежде всего хищения), осуществляется за рамками уголовного процесса, что само по себе может быть оправдано тем, что, во-первых, защита права собственности, предусмотренная ст. 301, 302 ГК РФ, не является мерой гражданской ответственности и не увязывается с виной ответчика, а во-вторых, тем, что такие требования, представляющие собой спор о праве гражданском, могут затрагивать права и интересы третьих лиц, а также предусматривать привлечение в процесс органов, регистрирующих права, и т.д. В противном случае придется признать, что требование о защите права собственности, в отличие от требований о возмещении причиненного вреда, осуществляется в уголовном процессе с выходом за пределы норм УПК РФ, регулирующих эти отношения, и не имеет, следовательно, законного нормативного основания.

В то же время формулировки ст. 115 УПК содержат указание на возможность ареста имущества, находящегося у других лиц, если есть достаточные основания полагать, что оно получено в результате преступных действий подозреваемого, обвиняемого.

Это правило может указывать только на имущество, подлежащее конфискации. Для целей обеспечения гражданского иска имущество, полученное третьими лицами, могло бы быть взыскано лишь в том случае, если оно находится в собственности гражданского ответчика (которым по смыслу ст. 54 УПК может быть не только обвиняемый), но во владении других лиц. Для сравнения можно указать на ст. 77 Закона об исполнительном производстве, в которой содержится именно такая норма.

Однако тот факт, что закон увязывает арест этого имущества не с принадлежностью его гражданскому ответчику, а с получением в результате преступных действий обвиняемого, подозреваемого, заставляет признать, что имеются в виду только цели конфискации. Поскольку мы ограничились рамками мошенничества, конфискация исключена. Следовательно, арест имущества, полученного третьими лицами, в рамках ст. 115 УПК невозможен.

В любом случае арест для целей обеспечения гражданского иска должен охватывать все имущество должника без выделения в нем каких-либо отдельных объектов.

Очевидно, что указание на то, что имущество получено в результате преступных действий, исключает арест его в интересах гражданского истца, так как такое имущество подлежит конфискации.

Кроме того, течение гражданского иска в уголовном процессе предопределяется тем составом преступления, в котором обвиняется обвиняемый.

Если речь идет о мошенничестве, то состав преступления предусматривает либо хищение чужого имущества, либо приобретение права на чужое имущество. В обоих случаях имущество, ставшее предметом преступления, первоначально принадлежит иному лицу (потерпевшему, гражданскому истцу) и посредством преступления, путем обмана или злоупотребления доверием переходит во владение и/или в собственность иного лица.

Следовательно, предметом гражданского иска, не обсуждая, в каком процессе он заявлен, может быть истребование имущества из чужого владения или взыскание его стоимости, если к моменту предъявления требования имущество утрачено похитившим его лицом. В любом случае истец должен доказать, что похищенное имущество первоначально принадлежало именно ему.

В практике возник такой спор. Против руководителя коммерческой организации было выдвинуто обвинение в том, что, действуя в качестве бенефициара и должностного лица компании, он не исполнил имеющегося опционного соглашения по передаче пакета акций в 100% в пользу определенного лица, а, напротив, передал эти акции иному лицу. При этом мошенничество состоит, насколько можно судить, в том, что то лицо, в пользу которого был установлен опцион, выполнило свои денежные обязательства по перечислению денег компании - собственнику акций, но эти акции не были переданы. В связи с обвинением должностного лица в мошенничестве компания, не получившая акций в порядке исполнения опционного соглашения, потребовала наложить арест на акции, находившиеся у третьего лица <42>.

--------------------------------

<42> Фактически это были не акции, являвшиеся предметом опционного соглашения, а акции, которые принадлежали третьей компании, контролировавшейся посредством этого 100-процентного пакета. Но для целей нашего обсуждения упростим схему контроля, поскольку принципиально важны все же иные аспекты дела.

По смыслу ст. 159 УК преступление состоит в хищении имущества, т.е. обращении его в свою собственность, получении прав на имущество. Неисполнение обязанностей не является способом хищения. Следовательно, мошенничество может состоять лишь в том, что имущество, ранее принадлежавшее потерпевшему, стало собственностью иного лица (или хотя бы перешло в его владение). Преступными эти действия будут являться в зависимости от того, как будут судом оценены намерения сторон и правомерность их поведения. Поскольку эти обстоятельства не влияют на обсуждение нашего вопроса, мы не будем их специально анализировать.

С точки зрения присвоения имущества очевидно, что только ранее принадлежавшие потерпевшему денежные средства перешли в собственность компании, которой руководил обвиняемый. Иного имущества, ранее принадлежавшего потерпевшему, эта компания не получала ни в собственность, ни во владение. Отсюда вытекает, что только эта денежная сумма и может быть предметом гражданского иска в данном уголовном процессе при соблюдении, конечно, иных условий, указанных в ст. 44, 115 УПК.

Акции, которые по требованию потерпевшего должны быть арестованы, приобретены по иному основанию, которое само по себе не является порочным с точки зрения норм ГК РФ о сделках и не является частью преступных действий обвиняемого, поскольку обвиняемый их вообще не приобретал (они принадлежат третьему лицу).

Уголовный закон не рассматривает неисполнения обязательства, в том числе обязательства по передаче имущества, возникшего из договора, как мошенничество, поскольку такое неисполнение не является присвоением чужого имущества. Не охватываются уголовным законом, стало быть, действия, направленные на сохранение кем-либо имущества, ранее им приобретенного. Следовательно, УК и УПК не дают оснований для взыскания имущества, имеющегося или (тем более) ранее имевшегося у неисправного должника.

Такое взыскание может быть осуществлено только в рамках гражданского спора.

3. Имущество не может быть арестовано в интересах потерпевшего (гражданского истца) как вещественное доказательство, в том числе как предмет преступления.

Имеются в виду ситуации, когда выдвигается обвинение, связанное с совершением экономического преступления, направленного на захват акций, либо иного, иногда самым косвенным образом связанного с правом на акции, и при этом ставится вопрос об аресте акций как предмета, на который направлены преступные действия (ч. 1 ст. 81 УПК). Нередко на этом основании акции арестовываются по ходатайству того или иного предпринимателя или компании. Впрочем, приведенные ниже суждения имеют отношение не только к акциям или иным ценным бумагам.

Прежде всего закон не предусматривает ареста вещественных доказательств, а совершаемые на практике подобные акты органов следствия лишены законного основания. Предусмотрен лишь арест имущества, полученного преступным путем (ч. 3 ст. 82 УПК), что указывает, как уже говорилось выше, на цели конфискации. Ведь если единственным основанием для ареста является квалификация его как имущества в результате преступных действий или нажитого преступным путем, то это имущество не может обеспечивать гражданский иск, так как не может быть продано с торгов или иным образом реализовано частным лицам для получения денежных средств, необходимых для взыскания причиненного вреда по гражданскому иску. Между тем арест имущества в порядке ст. 115 УПК предусматривает только два основания - для целей конфискации (и тогда в дальнейшем имущество может быть либо возвращено законному владельцу, либо конфисковано) или для обеспечения гражданского иска (и тогда оно может быть только реализовано, продано).

В ст. 82 УПК указывается только на арест имущества для целей конфискации. Но если арест осуществляется для целей конфискации, то поводом к нему не может быть ходатайство частного лица, которое заведомо не может иметь интереса в обращении какого угодно имущества в доход государства, поскольку частные лица не уполномочены на выступление в защиту публичных интересов.

Кроме того, санкция той нормы УК РФ, по которой обвиняется лицо, должна предусматривать конфискацию как меру наказания.

Поскольку речь идет о вещественных доказательствах, арест имущества, как уже говорилось, вообще не применяется, кроме рассмотренного случая обеспечения возможной конфискации.

Объяснением этого обстоятельства может быть то, что арест вещи, препятствуя юридическому распоряжению вещью, не исключает возможности физического воздействия на нее, что является недопустимым, поскольку речь идет о доказательстве. Ведь именно те или иные физические, материальные следы на предмете и являются доказательствами преступления. В то же время изъятие вещи и приобщение к делу, т.е. прекращение владения вещью тем или иным частным лицом, вполне обеспечивают нужды доказывания. Соответственно закон и предусматривает не арест, а именно изъятие, лишение фактического владения.

Если мы говорим об акциях, то еще более важно другое. Акции в бездокументарной форме, не являясь предметом материального мира, не могут иметь качеств вещественного доказательства. Информация, заключенная в такой акции, получается и в дальнейшем полностью сохраняется без обращения к определенному, исключительному материальному объекту, предмету. Любое считывающее устройство пригодно для этого. Между тем вещественным доказательством является именно определенный, исключительный предмет, единственный из всех подобных. Доказательство незаменимо. Значит, не только акция, но и те электронные и технические средства, которые могут быть использованы для получения и последующего сохранения заключенной в ней информации, не отвечают признакам вещественного доказательства.

Бездокументарная акция может, видимо, относиться к такому виду доказательств, как иной документ (ст. 84 УПК), если по обстоятельствам дела содержащиеся в ней сведения имеют отношение к совершенному преступлению. Если, скажем, речь идет о похищении акций, эмитированных до того, как к ним проявился интерес похитителя (что чаще всего и бывает), то они едва ли могут нести информацию о совершенном преступлении.

Кроме того, не только арест иного документа, который не отвечает признакам, указанным в ч. 1 ст. 81 УПК, не предусмотрен, но невозможно и его изъятие. Дело в том, что акции в бездокументарной форме в силу отсутствия у них качеств предмета не могут быть изъяты, помещены на хранение, иным образом переданы во владение тому или иному органу или лицу, так как в отношении этих объектов владение не может осуществляться. Владение как физическая власть над вещью не может осуществляться в отношении тех объектов гражданских прав, которые лишены материальности, не имеют физических свойств, не являются вещами.

Заключенная в акциях информация, поскольку она получена и зафиксирована способами, предусмотренными УПК РФ, не связана впоследствии материально с самими акциями, и для сохранения этой информации не требуется никаких обеспечительных мер, связанных с существованием акций.

Следовательно, в отношении акций в бездокументарной форме недопустимы и реально невозможны те меры обеспечения вещественных доказательств, которые предусмотрены УПК РФ.

Другой вопрос, связанный с судьбой акций, возникает при вынесении приговора или прекращении уголовного дела. Поскольку акции не являются предметами и не могут храниться при уголовном деле, равно как и вообще не могут храниться в качестве вещей (предметов) (а других объектов хранения, кроме вещей, не существует в силу ст. 886 ГК), вопрос, казалось бы, и не должен возникать. Но практика говорит о том, что иногда акции только для того признаются вопреки их природе вещественными доказательствами, чтобы как минимум парализовать права на акции, а еще лучше - изменить в ходе рассмотрения уголовного дела их собственника.

В этом плане может рассматриваться как основание норма п. 6 ч. 3 ст. 81 УПК, которая позволяет "остальные предметы" передать законным владельцам, а при неустановлении последних - в собственность государства.

Неясным, впрочем, остается понятие законного владельца. Вообще говоря, таким владельцем является то лицо, которое владеет имуществом по воле собственника, так как только собственник способен создать законное основание владения (ст. 305 ГК). Понятие законного владения ограничено сферой частного права, что не противоречит смыслу п. 6 ч. 3 ст. 81 УПК. Однако непонятно, возвращаются ли "остальные предметы" (к которым только и могут быть причислены акции) законным владельцам (как это, например, сказано об имуществе, нажитом преступным путем, когда не применяется конфискация (п. 4 ст. 81 УПК)) либо же должен решаться вопрос о принадлежности "остальных предметов".

Против последнего предположения (о том, что суд, а тем более следователь вправе решать вопрос о принадлежности "остальных предметов") говорят следующие аргументы: здесь же сказано, что споры о принадлежности решаются в порядке гражданского судопроизводства. Но ведь если имущество изъято у одного лица, а возвращается другому, то тем самым предполагается спор об имуществе. Спор в имущественном смысле предполагает не обязательно внешне выраженный конфликт, заявление иска и т.п. действия. Достаточно хотя бы того, что два или более лица рассматривают себя или рассматриваются иными лицами как владельцы. Владение (как и право собственности) исключительно и не может осуществляться более чем одним лицом. Значит, обнаружение более чем одного владельца и означает наличие спора.

Другой аргумент состоит в том, что в рамках уголовного дела рассматриваются, как уже говорилось, только гражданские иски о взыскании причиненного преступлением вреда. Споры о принадлежности имущества, в том числе иски об истребовании имущества из чужого незаконного владения, об истребовании имущества в силу договора или иного обязательства, судом при вынесении приговора не рассматриваются. Следовательно, суд не вправе решить вопрос, не поставленный перед ним в установленном законом порядке.

И.Н. Трепицын правильно пишет (применительно к действию аналогичного правила в русском дореволюционном уголовном процессе), что возврат вещественных доказательств является реституцией, т.е. только восстановлением прежнего положения, без решения вопросов права. Соответственно возврат вещей их хозяину не означает, что хозяин - это непременно собственник и не исключает спора о праве в будущем, как вообще не исключает его реституция <43>.

--------------------------------

<43> Трепицын И.Н. Приобретение движимостей в собственность от лиц, не имеющих права на их отчуждение. Варшава, 1907. С. 438 - 439.

Можно представить такую ситуацию. По результатам рассмотрения уголовного дела суд обнаруживает, что лицо, у которого изъято имущество, не имеет права на него, т.е. является незаконным владельцем. И тогда суд не возвращает это имущество бывшему владельцу, а передает в собственность государства. Единственным основанием такой передачи может служить норма ст. 225 ГК о бесхозяйном имуществе. Но эта норма предполагает не только отсутствие собственника, но и отсутствие владельца. Бесхозяйное имущество не может быть отобрано у владельца. Для истребования имущества у незаконного владельца применяется такое известное средство, как виндикационный иск (ст. 301 ГК), который доступен только собственнику или законному владельцу. Суд (следователь) не относится к числу лиц, имеющих возможность отобрать имущество по этому основанию у незаконного владельца. Не относятся к таким лицам и государственные органы. Кстати, в силу ст. 225, 228 ГК вещи, не имеющие собственника, могут быть обращены в муниципальную, а не государственную собственность (тогда как в п. 6 ст. 81 УПК говорится о государстве, что свидетельствует о слабом согласовании нормы этого Кодекса с применимым материальным законом).

Следовательно, изъятие имущества в рамках уголовного дела не может ухудшить положение незаконного владельца (неважно, добросовестного или нет) по сравнению с ГК РФ.

Применительно к акциям, которые существуют в виде записи на счете за определенным лицом, вывод о незаконном владении в рамках уголовного дела не может быть на самом деле сделан, так как само по себе незаконное владение возникает в силу несовпадения в одном лице собственника и владельца. Владение, как уже говорилось, возможно лишь в отношении физических объектов. Следовательно, применительно к бездокументарным акциям, которые существуют посредством записей в реестре с одновременным указанием лица, которому они принадлежат, расщепление права собственности (или иного права) и владения технически невозможно. Более или менее условно говорить о таком несовпадении права и "фактической" принадлежности акции можно лишь в рамках споров о праве на акции, что, как уже говорилось, невозможно, пока акции остаются в сфере действия УПК РФ.