1) Требуется более широкая постановка вопроса "Что объяснять?",

которая обеспечивается только пониманием исторического

многообразия типов человеческого общества. То, что, например, на

конкретный вопрос о соотношении между формами национализма и

типами милитаризма нужно по-разному отвечать применительно к

разным обществам и разным историческим периодам, означает

необходимость переформулировать сам вопрос. Мы нуждаемся в

многообразии предоставляемых историей фактов скорее для того,

чтобы ставить социологические вопросы, нежели отвечать на них.

Ответы или объяснения, которые мы могли бы предложить, часто,

если не всегда, строятся на сравнении. Сравнение требуется для

того, чтобы понять, каковы могут быть основные условия

существования объекта, который мы исследуем, будь то формы

рабства или трактовка преступлений в различных обществах, типы

семьи, крестьянские общины или колхозы. Какое бы явление нас ни

интересовало, мы должны наблюдать его в самых разнообразных

обстоятельствах. В противном случае мы ограничимся плоским

описанием.

Для того чтобы преодолеть это, мы должны изучить все доступное

многообразие социальных структур, как исторических, так и

современных. Если мы не будем стремится к этому, что, конечно,

не подразумевает исчерпание множества конкретных случаев, то

наши утверждения не будут эмпирически адекватными. Ограничившись

анализом нескольких признаков только одного общества, нельзя

четко выявить действующие в нем закономерности и отношения.

Исторические типажи составляют весьма важную часть наших

изысканий и играют незаменимую роль в трактовке рассматриваемых

событий. Исключить из исследований исторический материал —

сведения о том, что люди сделали и какими стали, - было бы

равносильно изучению процесса рождения без учета материнства.

Если мы ограничиваемся примером одного какого-либо государства

современного (обычно западного) общества, то у нас нет оснований

надеяться, что сможем уловить многие подлинно фундаментальные

различия между человеческими типами и общественными институтами.

Эту общую истину можно конкретизировать применительно к

общественной науке. Различным секторам одного общества часто

присуще так много общих знаменателей веры, иерархии ценностей,

hmqrhrsvhnm`k|m{u форм, что сколь бы Детальным и педантичным ни

было наше исследование, мы не Найдем действительно значимых

различий среди людей и между институтами в один отдельно взятый

момент отдельно взятого общества. Фактически, синхронный срез

одного общества часто подразумевает однородность, к которой,

даже если суждения о ней истинны, необходимо подходить как к

проблеме. Ее нельзя, как это часто делается в современной

исследовательской практике, свести к проблеме построения выборки

или сформулировать как проблему в терминах "здесь" и "теперь".

Общества, по-видимому, различаются разнообразием своих

специфических явлений, а также, в более общем плане, по степени

социальной однородности. Как заметил Моррис Гинзберг, если то,

что мы изучаем, "демонстрирует существенные индивидуальные

вариации внутри одного общества или в один исторический период,

то установление реальных связей возможно, без выхода за пределы

данного общества или периода"1.

1 Ginsbei-g M. Essays in sociology and social philosophy. Vol.

II. London: Heinemann, 1956. P. 39.

Часто это действительно так, но не настолько безапелляционно,

чтобы принять без проверки. Для проверки обычно приходится

предусматривать в исследованиях сравнение социальных структур.

Полноценное сравнительное исследование требует привлечения всех

имеющихся многообразных материалов. Проблему социальной

однородности, если ее ограничить рамками современного массового

или же рамками традиционного общества, нельзя правильно

сформулировать и, тем более, должным образом решить без учета

сравнительного изучения современных и прошлых обществ.

Например, значение таких ключевых тем политической науки, как

"общественность" и "общественное мнение" нельзя понять без

подобной работы. Без расширения исследовательского горизонта мы

часто обрекаем себя на получение поверхностных и ошибочных

результатов. Не думаю, например, что кто-нибудь будет оспаривать

утверждение о том, что политическая индифферентность является

одним из главных фактов в политической жизни современных

западных обществ. Однако в тех научных работах по "политической

психологии избирателей", которые не опираются на исторический и

сравнительный анализ, мы не находим даже классификации

"избирателей", которая бы учитывала подобную индифферентность.

На самом деле конкретно-историческую идею политической

индифферентности и, тем более, ее смысл нельзя сформулировать в

терминологии большинства исследований поведения избирателей.

Одно и то же утверждение о "политической индифферентности"

применительно к крестьянам доиндустриального и к человеку

современного массового общества имеет неодинаковый смысл. Во-

первых, значение политических институтов для образа жизни людей

и условия их существования абсолютно различны в этих двух типах

общества. Во-вторых, различны формальные возможности участия в

политической жизни. И, в-третьих, рост ожидания политического

участия на протяжении всей истории буржуазной демократии

современного Запада не всегда был характерен для

доиндустриального мира. Чтобы понять "политическую индиффе

рентность", объяснить ее, уловить ее смысл в современных обще

ствах, необходимо учитывать совершенно разные типы и условия

этой индифферентности, а для этого мы должны произвести срав

нение исторических данных.