Николаев Хрестоматия
.pdfделение красная может восприниматься по-разному. Если речь идет о каком-нибудь руководстве по садоводству, то там красная роза будет логическим определением, отличающим красную розу от чайной розы, от белой розы и т. д. Но в стихотворении, где между прочим упоминается красная роза, слово красная не будет иметь функции отличения; здесь имеется в виду самая обыкновенная роза, а прилагательное красная прибавляется для того, чтобы создать зрительное красочное впечатление, чтобы вместо скупого слова роза дать сочетание, эмоционально окрашенное.
Явление эпитета, потребность в таком подчеркивании отдельного признака не с целью различения, а с целью придачи слову особой стилистической окраски, — это явление свойственно всем литературам, всем временам и всем народам.
<...>
Л.И. Т и м о ф е е в
ОСНОВЫ ТЕОРИИ ЛИТЕРАТУРЫ
<...>
Таким образом, т р о п представляет собой употребление слова в переносном значении, т. е. выделение вторичных его признаков для характеристики какого-либо явления. При этом слово, признак которого переносится на другое слово, теряет свое самостоятельное значение, интересует нас лишь своей вторичной чертой, как бы подчиняется тому слову, на которое переносится.
Троп есть сочетание слов, образующее новое значение благодаря перенесению одного из вторичных признаков слова на другое слово. Таким образом, троп имеет прежде всего познавательное значение, помогая понять новые попадающие в поле зрения человека явления. Без тропов наш язык был бы гораздо беднее, так как слово употреблялось бы только в одном главном своем значении, тогда как благодаря тропам мы можем употреблять слово в целом ряде значений. В словарях русского языка более двухсот тысяч слов. Легко представить себе, как обогатится язык новыми значениями, если хотя бы часть слов даст два-три переносных значения. В языке Пушкина — 21 ООО слов, но это число надо было бы значительно увеличить, если бы наряду с прямыми значениями слов можно было учесть и их вторичные значения. Язык все время создает тропы. В сущности всякое новое слово в момент его создания всегда является тропом, выделяющим ту сторону объекта, которая казалась наиболее характерной.
271
Язык наш вообще насыщен тропами. Говоря опешить или ошеломить, мы не думаем о том состоянии, которое когда-то было действительно присуще человеку, оказавшемуся в трудном положении из-за того, что он потерял коня или получил удар по шлему; слово разлука не связано у нас с представлением о двух разошедшихся в противоположные стороны концах лука; слово лукавый не вызывает у нас представления о кривизне (лука); мы говорим, что из ружья стреляют, хотя ружье как раз и вытеснило лук и стрелы, которыми действительно можно было стрелять; мы говорим, что солнце садится, и т. д. Все это слова, которые, опираясь на старые слова и понятия, применялись к новым явлениям и помогали их усвоению.
Познавательное значение тропов, выделение в явлениях новых их свойств путем сопоставления их с другими, получает особенное значение именно в литературе. Сами по себе тропы — явление языка и могут быть встречены в любой области языковой деятельности, но именно в литературе они в особенности существенны, так как становятся чрезвычайно гибким средством индивидуализации изображения жизни. При помощи тропа писатель получает возможность более четко выделить в явлении его особенности, придать ему конкретность, оценить его.
В самом деле, так как троп выделяет с чрезвычайной отчетливостью какой-либо один определенный признак явления, то наряду с познавательным своим значением он дает писателю еще очень существенное средство для того, чтобы, во-первых, и н д и в и д у а л и з и р о в а т ь явление, а во-вторых, дать ему определенную с у б ъ е к т и в н у ю оценку. Соотнося явление со вторичным признаком другого явления, художник прежде всего подчеркивает какую-то одну его черту, что позволяет ему изобразить это явление особенно конкретно, а вслед за тем, так как выбор этой черты зависит от того, как сам художник относится к данному явлению (враждебно или положительно и т. п.), выбор ее уже подсказывает, как читатель должен к этому явлению относиться. Это общие свойства тропа. И в языке троп
имеет, следовательно, три основные задачи: |
п о з н а в а т е л ь |
ную, и н д и в и д у а л и з и р у ю щ у ю и |
с у б ъ е к т и в н о |
о ц е н о ч н у ю (я могу сравнить неизвестного моему собеседнику человека и со львом, и с шакалом — в зависимости от моих к нему чувств, а это уже определит отношение к нему моего собеседника). Но ясно, что эти свойства тропа делают его в особенности важным для писателя, создающего индивидуальный и эстетически (т. е. в частности, субъективно) окрашенный образ.
Поэтому именно в литературе тропы в особенности распространены и чаще всего встречаются. Именно потому-то и говорят о языке художественной литературы как о языке образном, что в нем так часты
272
тропы. Однако ни язык в художественной литературе не сводится к тропам (о чем ниже), ни тропы нельзя рассматривать только как явление языка художественной литературы. Поэтому говорить о словесных образах нерационально, так как это создает терминологическую путаницу, но следует помнить, что в критической литературе и в обиходной разговорной речи понятие образа весьма часто употребляется в том содержании, которое мы охватываем в понятии тропа.
Простейшим первичным видом тропа является с р а в н е н и е 1 , т. е. сближение двух явлений с целью пояснения одного другим при помощи его вторичных признаков. Например: глаза, как звезды. Некоторые свойства звезд мы переносим на глаза: перед нами пересечение прямого, главного значения — слова глаза и вторичного — слова звезды. В результате у нас получается новое значение, позволяющее более конкретно, ярко, точно характеризовать одно явление при помощи перенесенных на него тех или иных свойств и признаков другого явления. Совершенно очевидно, что в зависимости от задач, которые ставит себе писатель, сравнение также может быть для него одним из средств не только правдивого отражения действительности, но и искажения ее. Поэтому и троп всегда имеет конкретно-историческое содержание, функция его переменна. Так, мы можем иметь наряду со сравнением:
И слезы крупные мелькнули
На них [глазах], как светлая роса...
о
(Лермонтов)
о
сравнение зарниц с глухонемыми демонами (Тютчев) или сравнение неба с ризами господа. Характер сравнений никаким образом не сво-
1 Следует здесь оговориться, что сравнение, эпитет, гиперболу и литоту не все относят к числу тропов. Нет оснований, однако, делать это ограничение: во всех этих случаях мы имеем дело с основным признаком тропа — соотнесением X и А, образующим новое значение путем перенесения свойства А на X, причем А теряет свое самостоятельное значение, является односторонним признаком для характеристики X. Потебня справедливо считал всякий эпитет тропом (синекдохой).
2 Из поэмы «Кавказский пленник».
3 Подразумеваются строки из стихотворения Ф.И. Тютчева «Ночное небо так уг-
рюмо...
Одни зарницы огневые, Воспламеняясь чередой, Как демоны глухонемые, Ведут беседу меж собой.
273
дится к примитивному пояснению. Сравнение стремится внести в отражение действительности то общее ее понимание, которое присуще писателю. Когда Лермонтов пишет об Измаил-бее:
Как в тучах зарево пожара, Как лава Этны по полям, Больной румянец по щекам Его разлился; и блистали, Как лезвие кровавой стали, Глаза его...1
то сравнения эти должны, конечно, создать не просто примитивное представление о румянце, с которым весьма отдаленное сходство имеет лава Этны, а создать общий колорит напряженности, силу страстей и душевных бурь, присущих приподнято-героическому образу Измаила; отсюда — конкретное содержание сравнений; явления, в них сближенные, тот колорит, который они им придают, их функции становятся одним из моментов образного отражения писателем действительности. <...>
б) ЯЗЫК ПИСАТЕЛЯ И ЛИТЕРАТУРНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ
Г о р а ц и й
НАУКА ПОЭЗИИ (К ПИЗОНАМ) (16 — 17 гг. до н. э.)
<...> Взявшись писать, выбирайте себе задачу по силам!
Прежде прикиньте в уме, что могут вынести плечи, Что не поднимут они. Кто выбрал посильную тему, Тот обретет и красивую речь, и ясный порядок.
Ясность порядка и прелесть его (или я ошибаюсь?)
В том всегда состоит, чтоб у места сказать об уместном, А остальное уметь отложить до нужного часа.
Даже в плетении слов поэт осторожный и чуткий, Песню начав, одно предпочтет, а другое отвергнет. Лучше всего освежить слова сочетаньем умелым — Ново звучит и привычное в нем. Но если придется Новые знаки найти для еще не известных предметов,
1 Из поэмы «Измаил-Бей».
274
Изобретая |
слова, каких не слыхали Ц е т е г и 1 , — |
|||
Будет |
и |
здесь позволенье дано и принято с толком, |
||
Будет |
и |
к |
этим |
словам доверье, особенно, если |
Греческим |
в них |
языком оросится латинская нива. |
||
<. . . >
<...> Всегда дозволено было и будет
Новым чеканом чеканить слова, их в свет выпуская! Словно леса меняют листву, обновляясь с годами, Так и слова: что раньше взросло, то и раньше погибнет, А молодые ростки расцветут и наполнятся силой.
Смерти подвластны и мы и все, что воздвигнуто нами. В море ли вторгшийся мол защищает суда от Борея
(Царственный труд!), разлитая ли зыбь болот бесполезных Чувствует плужный сошник и питает окрестные грады, Или река, чье теченье бедой угрожало посевам, Новое русло нашла, — творения смертных погибнут: Вечно ли будет язык одинаково жив и прекрасен?
Нет, возродятся слова, которые ныне забыты, И позабудутся те, что в чести, — коль захочет обычай,
Тот, что диктует и меру, и вкус, и закон нашей речи. <...> Мудрость — вот настоящих стихов исток и начало!
Всякий предмет тебе разъяснят философские книги, А уяснится предмет — без труда и слова подберутся. <...> Или стремится поэт к услажденью, или же к пользе,
Или надеется сразу достичь и того и другого. Кратко скажи, что хочешь сказать: короткие речи Легче уловит душа и в памяти крепко удержит,
Но не захочет хранить мелочей, для дела не нужных. Выдумкой теша народ, выдумывай с истиной сходно
Ине старайся, чтоб мы любому поверили вздору,
Ине тащи живых малышей из прожорливых Ламий2. Строгих полки стариков в стихах лишь полезное ценят; Быстрые всадники знать не хотят никаких поучений;
Всех соберет голоса, кто смешает |
приятное с пользой, |
И услаждая людей, и на истинный |
путь наставляя. |
1 Цетег — консул, известный оратор (III в. до н. э.).
2 Ламия (греч. пожирательница) — в греческой мифологии чудовище в облике женщины, похищающее младенцев.
275
Книга такая плывет за моря, приносит доходы Для продавца, а творцу дарит долголетнюю славу. <...>
Н.Б у а л о
ПОЭТИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО (1674)
<...> Будь то в трагедии, эклоге иль в балладе,
Но рифма не должна со смыслом жить в разладе; Меж ними ссоры нет и не идет борьба:
Он — властелин ее, она — его раба. Коль вы научитесь искать ее упорно, На голос разума она придет покорно, Охотно подчиняясь привычному ярму, Неся богатство в дар владыке своему.
Но чуть ей волю дать — восстанет против долга, И разуму ее ловить придется долго.
Так пусть же будет смысл всего дороже вам, Пусть блеск и красоту лишь он дает стихам! <...> Бегите подлых слов и грубого уродства.
Пусть низкий слог хранит и строй и благородство. <...> Своим читателям понравиться старайтесь.
О ритме помните, с размера не сбивайтесь; На полустишия делите так ваш стих, Чтоб смысл цезурою подчеркивался в них1
Вы приложить должны особое старанье, Чтоб между гласными не допустить зиянья2.
Созвучные слова сливайте в стройный хор:
1 Александрийский стих (применялся в трагедиях, дидактических поэмах и др., им написано и «Поэтическое искусство» Буало) состоял из рифмующихся попарно двенадцати слогов, после шестого слога была обязательная пауза — цезура.
2 Зияние, или гиатус (лат. hiatus — отверстие, дыра) — неблагозвучное скопление гласных на стыке слов.
276
Нам отвратителен согласных грубый спор. Стихи, где мысли есть, но звуки ухо ранят, Ни слушать, ни читать у нас никто не станет. <...> Иной в своих стихах так затемнит идею,
Что тусклой пеленой туман лежит над нею И разума лучам его не разорвать,— Обдумать надо мысль и лишь потом писать! Пока неясно вам, что вы сказать хотите, Простых и точных слов напрасно не ищите; Но если замысел у вас в уме готов, Все нужные слова придут на первый зов1
Законам языка покорствуйте, смиренье,
Итвердо помните: для вас они священны. Гармония стиха меня не привлечет, Когда для уха чу>вд и странен оборот. Иноязычных слов бегите, как заразы,
Истройте ясные и правильные фразы.
Язык должны вы знать: смешон тот рифмоплет Что по наитию строчить стихи начнет.
Пишите не спеша, наперекор приказам: Чрезмерной быстроты не одобряет разум, И торопливый слог нам говорит о том, Что стихотворец наш не наделен умом.
Милее мне ручей, прозрачный и свободный, Текущий медленно вдоль нивы плодородной, Чем необузданный, разлившийся поток, Чьи волны мутные с собою мчат песок. Спешите медленно2 и, мужество утроя, Отделывайте стих, не ведая покоя, Шлифуйте, чистите, пока терпенье есть: Добавьте две строки и вычеркните шесть. <...> Чтоб нас очаровать, нет выдумке предела.
1 Ср. со словами Горация из «Науки поэзии: ...А уясните предмет — без труда и слова подберутся» (пер. М.Л. Гаспарова).
2 Спешите медленно — перевод латинской поговорки «festlna lente», которую Цитирует Гораций в «Науке поэзии».
277
Все обретает в ней рассудок, душу, тело:
ВВенере красота навек воплощена;
ВМинерве — ясный ум и мыслей глубина; Предвестник ливня, гром раскатисто-гремучий Рожден Юпитером, а не грозовой тучей; Вздымает к небесам и пенит гребни волн Не ветер, а Нептун, угрюмой злобы полн;
Не эхо — звук пустой — звенит, призывам вторя,— То по Нарциссу плач подъемлет нимфа в горе1 <...> <...> Конечно, тот поэт, что христиан поет,
Не должен сохранять язычества налет, Но требовать, чтоб мы, как вредную причуду, Всю мифологию изгнали отовсюду;
Чтоб нищих и владык Харон в своем челне Не смел перевозить по стиксовой волне; Чтобы лишился Пан пленительной свирели,
АПарки — веретен, и ножниц, и кудели2,—
Нет, это ханжество, пустой и вздорный бред, Который нанесет поэзии лишь вред!
Им кажется грехом в картине иль поэме Изображать войну в блестящем медном шлеме, Фемиду строгую, несущую весы, И Время, что бежит, держа в руке часы!
Они — лишь дайте власть — объявят
всем поэтам,
Что аллегория отныне под запретом!
Ну что же! Этот вздор святошам отдадим, А сами, не страшась, пойдем путем своим;
Пусть любит вымыслы и мифы наша лира, — Из бога истины мы не творим кумира.
<...>
1 Согласно древнегреческому мифу, юноша Нарцисс был превращен богами в цветок за то, что он не ответил на любовь нимфы Эхо.
2 В древнегреческой мифологии Харон — перевозчик душ умерших в царство мертвых (Аид)\ Стикс — одна из рек царства мертвых; Пан — бог лесов и рощ, один из его атрибутов — изобретенная им свирель, Парки (лат.; др.-гр. — Мойры) — богини человеческой судьбы, обычно представляемые в образе трех старух, прядущих нить человеческой жизни.
278
М.В. Л о м о н о с о в
ПРЕДИСЛОВИЕ О ПОЛЬЗЕ КНИГ UJEPbKOBHblX В РОССИЙСКОМ ЯЗЫКЕ (1757—1758)
<...> Как материи, которые словом человеческим изображаются, раз-
личествуют по мере разной своей важности, так и российский язык чрез употребление книг церьковных по приличности имеет разные степени, высокой, посредственной и низкой. Сие происходит от
т р е х родов речений российского языка. К первому причитаются, кото- рые у древних славян и ныне у россиян общеупотребительны, например: Бог, слава, рука, ныне, почитаю. Ко второму принадлежат, кои хотя обще употребляются мало, а особливо в разговорах, однако всем грамотным людям вразумительны, например: отверзаю, Господень, насажденный, взываю. Неупотребительные и весьма обветшалые отсюда выключаются, как: обаваю, рясны, овогда, свене и сим подобные. К третьему роду относятся, которых нет в остатках славенского языка, то есть в церьковных книгах, например: говорю, ручей, которой, пока, лишь. Выключаются отсюда презренные слова, которых ни в каком штиле употребить не пристойно, как только в подлых комедиях.
От рассудительного употребления и разбору сих трех родов речений раждаются три штиля, высокой, посредственной и низкой.
Первой составляется из речений славенороссийских, то есть употребительных в обоих наречиях, и из славенских, россиянам вразумительных и не весьма обветшалых Сим штилем составляться должны героические поэмы, оды, прозаичные речи о важных материях, которым они от обыкновенной простоты к важному великолепию возвышаются. Сим штилем преимуществует российский язык перед многими нынешними европейскими, пользуясь языком славенским из книг церьковных.
Средней штиль состоять должен из речений, больше в российском языке употребительных, куда можно принять некоторые речения славенские, в высоком штиле употребительные, однако с великою осторожностию, чтобы слог не казался надутым. Равным образом употребить в нем можно низкие слова; однако остерегаться, чтобы не опуститься в подлость. И словом, в сем штиле должно наблюдать всевозможную равность, которая особливо тем теряется, когда речение славенское положено будет подле российского простонародного. Сим штилем писать все театральные сочинения, в которых требуется
279
обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия. Однако может и первого рода штиль иметь в них место, где потребно изобразить геройство и высокие мысли; в нежностях должно от того удаляться. Стихотворные дружеские письма, сатиры, эклоги и элегии сего штиля больше должны держаться. В прозе предлагать им пристойно описания дел достопамятных и учений благородных.
Низкой штиль принимает речения третьего рода, то есть которых нет в славенском диалекте, смешивая со средними, а от славенских обще неупотребительных вовсе удаляться, по пристойности материй, каковы суть комедии, увеселительные эпиграммы, песни; в прозе дружеские письма, описания обыкновенных дел. Простонародные низкие слова могут иметь в них место по рассмотрению.
<...>
В.Г ю г о
ОТВЕТ НА ОБВИНЕНИЕ (1834)1
<...> Когда я позади оставил Коллеж, латыни звон, заучиванье правил,
Когда, неопытен, застенчив, бледен, хил, Я, наконец, глаза на жизнь и мир открыл2,—
Язык наш рабством был отмечен, как печатью,
1 Поводом к написанию стихотворения, в котором Гюго подводит итоги своей полемики с классицистами прежде сего по вопросам стилистики, послужил памфлет члена Французской Академии Дюваля «О романтической литературе» (1833). Дюваль, «называя Гюго «Робеспьером от литературы», обвинил его в том, что он как глава школы «погубил французскую словесность» (Прицкер Д., Трескунов М. Комментарии//Гюго В. Собр. соч.: В 15 т. М., 1956. Т. 12. С. 523). Стихотворение «Ответ на обвинение» вошло в сборник стихов «Созерцания» (1856).
2 Гюго вспоминает о своей учебе в лицее св. Людовика в Париже, где он воспитывался в духе преданности легитимной монархии и где учился писать стихи по всем правилам классицизма. Первый его сборник «Оды и разные стихотворения» (1822) выдержан в традициях классицизма. Во второй половине 1820-х годов политические и эстетические взгляды молодого поэта резко меняются, его «Предисловие к «Кромвелю» (1827) становится манифестом новой литературной школы — романтизма. При этом для Гюго эстетика романтизма неразрывно связана с антимонархическими, республиканскими идеями, что проявляется, в частности, в выборе метафор и сравнений в данном стихотворении.
280