Shapovalov_V_F_Osnovy_filosofii_Ot_klassiki_k

сформулирует простой лозунг, а не тот, кто примется за серьезные рассуждения. Последний наскучит раньше, чем успеет закончить речь. Таков закон массового общения, и как таковой он не плох и не хорош. Опасность состоит в том, что всегда находятся демагоги, умеющие использовать его в своих интересах, не думая о последствиях. Выдвигать непосредственные требования желаемого — значит забывать правила нормального поведения, поскольку всякая категоричность подразумевает заведомое отрицание права на другое мнение. Отсюда всего один шаг до того, что принято называть «прямым действием», т.е. насилия. В этом случае насилие будет не вынужденной мерой, а тем, с чего начинают, и, следовательно, не может быть нравственно оправданным.

Призыв к прямому действию закрывает путь к диалогу, обозрению и обсуждению иных возможностей решения возникших проблем. Но масса относится к идее обсуждения и обдумывания неблагосклонно. Гораздо с большим восторгом толпа реагирует на призывы и обещания быстрого и радикального улучшения. Для объяснения же неудач и трудностей нужен образ врага. Его легче всего сконструировать на основе неизвестного, того, информация о чем скудна и недостаточна, питается мифами, слухами, домыслами. Это — «не свои», чужаки. Так возникают и культивируются на волнах массового сознания две грозные и опасные болезни нашего времени — агрессивный наци-

онализм и воинствующий космополитизм.

История XX столетия полна примерами, когда национализм достигал масштабов массового психоза и истерии, охватывавших миллионы людей. Классическим в этом отношении явился национализм гитлеровского рейха, приведший к трагическим последствиям для всего человечества. Казалось, что столь показательного и наглядного по своей чудовищности урока будет достаточно, чтобы навсегда исключить чуму агрессивного национализма из практики международных отношений и из жизни в целом. Однако к концу столетия мы явились свидетелями новых всплесков агрессивности на национальной почве. Они возникают в самых разных точках планеты, в том числе в тех, где ранее положение выглядело вполне благополучным. Обнаруживается, что агрессивно-на- ционалистическая истерия способна захватить не только нации, находящиеся в процессе приобщения к цивилизации, но и нации «цивилизованные» или те, которые принято считать таковыми. Вместе с тем все чаще национализму противостоит столь же опасный и столь же агрессивный космополитизм.

Под космополитизмом здесь понимаются идеи и практика, связанные с игнорированием национальных различий, со стремлением подогнать всех под единый шаблон. В этом смысле космополитизм есть отрицание всемирного многообразия — культурного, политического, экономического, языкового и др. Космополитизм может быть связан, например, с культурной экспансией одной страны, которая навязы396

вает присущие ей культурные стандарты другим народам, так или иначе препятствуя развитию самобытных культур. Космополитизм отрицает право народов на сохранение идентичности, суверенности, самобытности. Он не может не задевать национальных чувств и национального достоинства людей. Именно поэтому он вольно или невольно провоцирует агрессивно-националистическую реакцию. Подталкивая к агрессивности, космополитизм препятствует формированию и развитию здорового национального чувства. Такое чувство не может не предполагать гордости за свое отечество, его историю, традиции и культуру, как и уважения к другим народам. Массовое заражение космополитическими настроениями ничем не лучше и не менее опасно, чем агрессивность на узконациональной почве.

Наконец, обратим внимание еще на один своеобразный феномен XX в., ставший возможным на фоне массовизации. Речь идет о небывалом влиянии сектантства, особенно о сектах тоталитарного типа.

В 1902 г. вышла книга «Многообразие религиозного опыта», ставшая вскоре широко известной. Ее автор, американский философ и психолог В. Джемс впервые обратил серьезное внимание на факт существования и все более широкого распространения разнообразных религиозных течений, которые возникли как ответвления христианства. Таких направлений становилось все больше и больше. В своем вероучении они все более удалялись от классического христианства, приобретая подчас необычные и экзотические формы. В книге В. Джемс отстаивал позицию толерантности (терпимого отношения) к вновь возникшим религиозным направлениям, не видя с их стороны какойлибо опасности для общества.

Сегодня мы имеем возможность оценить «многообразие религиозного опыта» во всей полноте. На фоне утраты людьми ценностей традиционного характера, отрыва от исторических корней, разочарования в многообещающих теориях становится понятным успех разного рода проповедников. Доверчивость людей нередко используется с целью подчинить их диктату вождя, т.е. руководителя секты. Безоговорочное подчинение лидеру составляет важнейший признак тоталитарности. Тоталитарная религиозность захватывает человека без остатка, не оставляя за ним права на частную жизнь, так же как это имеет место в случае с тоталитарной государственностью (см. гл. II наст, раздела). Религиозный тоталитаризм направлен, как правило, против государства, общества, национальных традиций. Он осуществим через отсечение индивида от всех социальных связей, за исключением тех, которые существуют внутри данного религиозного сообщества (секты). Тоталитарное сектантство во многих случаях космополитично и стремится распространить влияние секты в мировом масштабе. Нередко секта бросает вызов не только государству, на территории которого возникла, но всему мировому сообществу, претендуя ни больше, ни меньше как на мировое господство.

397

Глава V

ОСОБЕННОСТИ ПОСТКЛАССИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Возникновение неклассической науки, о чем мы вели речь ранее, следует считать частным случаем феномена более крупного по своему масштабу — рождения в XX в. нового типа культуры.

Уже в самом начале века наблюдается появление необычайного многообразия новых направлений в искусстве. Характерным в этом отношении было время первых десятилетий XX столетия в России. Его называют серебряным веком русской культуры. В этот период выявился исключительно богатый спектр возможностей, которые реализовывались и развивались в последующее время. Это такие направления, как абстракционизм, кубизм, акмеизм, футуризм, сюрреализм, театр абсурда и многое другое, что теперь достаточно хорошо известно. Общепризнано, что XX в. стал веком исключительного культурного многообразия. Появление новых течений сопровождается разработкой столь же многообразных философско-эстетических концепций. Вообще говоря, каждому своеобразному направлению в искусстве сопутствовало тщательное философско-эстетическое обоснование, вне которого смысл произведений данного направления не мог быть до конца понят. Однако утонченность и концептуальность новых направлений неожиданно породили нечто похожее на ответную реакцию. Эта реакция выразилась, в частности, в массовом искусстве.

Массовое искусство не претендует на изощренное эстетическое обоснование. Оно стремится быть привлекательным для каждого человека, независимо от уровня его образования и общей культуры. Оно рассчитано на восприятие масс. Распространению массового искусства способствовало развитие кинематографа, а его подлинный триумф связан, конечно, с телевидением. Его количественное преобладание в общем объеме культурной продукции очевидно. Вряд ли следует противопоставлять массовое искусство и искусство концептуально-эстетическое, считая последнее более «высоким», «подлинным». Гораздо большее значение имеет отличие современного искусства от классического.

Классическое искусство характеризовалось ясностью и определенностью изобразительных и выразительных средств. Образы классики в большинстве случаев отчетливы и определенны, узнаваемы. Столь же отчетлив эстетический и нравственный идеал, без которого классическое искусство просто немыслимо. Отсюда проистекает возвышающий и облагораживающий эффект искусства. Классическое искусство определенно стремится пробудить в человеке лучшие чувства и помыслы. Границы между возвышенным и низменным, прекрасным и безобразным, истинным и фальшивым в классике, как правило, отчетливы. Для неклассического искусства, напротив, характерна размытость идеала. Смысл

398

произведений требует расшифровки; многое зависит от восприятия и интерпретации. Образы не столь отчетливы и определенны, хотя безобразное и уродливое порой нарочито подчеркивается, что призвано создать настроение тревоги, разрушить безмятежное состояние.

В современном искусстве гораздо чаще, чем в прошлом, происходит обращение к области подсознательного. Целый ряд направлений делает подсознательные импульсы, в частности импульсы агрессивности и страха, специальным предметом художественного исследования. Искусство, как и философия, обнаруживает, что тема свободы или несвободы человека не сводится к политико-идеологическому и юридическому уровню. Особое внимание к теме свободы вообще составляет одну из характерных черт искусства XX в. Ее глубокая постановка — одна из особенностей культуры последнего столетия. Показательны, например, романы «Мы» Е. Замятина и «О дивный новый мир» О. Хаксли, произведения Мих. Булгакова, Г. Гессе, Вл. Набокова, Г.-Г. Маркеса, А. Платонова и многих других.

В искусстве XX в. (как и в философии) тема свободы ставится во многом иначе по сравнению с тем, как она ставилась в предшествовавшие века. Акцент на проблеме политических и гражданских свобод свойствен XVIII-XIX вв. В наше время наряду с задачей освобождения от внешнего принуждения со всей остротой встала проблема внутренней свободы человека. Обнаружилось, что освобождение большинства населения от социального гнета не решает проблемы свободы в полном объеме. «Маленький человек», о котором столь сочувственно говорилось в культуре XIX столетия, освободившись от пут старого режима, обнаружил не меньшую тягу к подавлению свободы, чем прежние властители. Несводимость проблемы свободы к вопросу о формах общественного устройства обнаружилась во всей полноте. Не случайно в XX в. вновь приобрело актуальность творчество С. Кьеркегора и Ф. Достоевского, в чьих произведениях бытие человека подчеркнуто не сводится к социальности. Вполне подтвердилась мысль Ф. Достоевского о том, что «человек социален, — но не весь...» (см. раздел «Философская антропология»). Именно поэтому тема свободы в культуре XX столетия наполнена размышлениями о природе человеческой агрессивности, соотношении рационального и иррационального, человека «дневного» и человека «ночного», о природе сексуальности, жизни и смерти.

Прояснение через культуру темных сторон человеческой натуры стало рассматриваться не столько с точки зрения познавательного значения, сколько с точки зрения достижения очищающего эффекта. Умолчание и сокрытие рождают агрессивность. Напротив, постановка «ночного человека» под свет дневных лучей способна снять внутреннее напряжение. Кажется парадоксальным, но современная культура в ряде случаев берет на себя проявление того, что ранее рассматривалось как бескультурье. Выражение зла, уродства, агрессивности через художественный образ, в силу идеальной эстетической природы последнего,

399

могут способствовать уменьшению их шансов быть реализованными в жизни. Образы неклассического искусства отнюдь не всегда следует воспринимать в качестве образцов для подражания. К сожалению, в нашей стране они воспринимаются именно так. Коренная причина такого восприятия состоит в том, что у нас с большим опозданием начался процесс десакрализации культуры. Поясним сказанное.

Дело в том, что в XIX в. имела место сакрализация1 культуры, прежде всего художественной литературы. Произведения литературы стали восприниматься как то, что призвано научить правильно жить, ответить на актуальные, животрепещущие вопросы. Литература заняла то место, которое раньше занимала религия. Вот как об этом пишет известный современный исследователь: «В период конца XVIII — начала XIX в. в России тоже начинается процесс сакрализации литературы, отмечаемый в таких западноевропейских странах, как Франция и Германия, являющийся своеобразной реакцией на потерю религией своего центрального места в социуме и на то, что можно назвать преобразованием религиозной энергии. С той лишь разницей, что в России этот процесс носил особый общественный характер, шел особенно интенсивно и длился значительно дольше. С такой сакрализацией, принявшей уродливые государственные формы в советский период, покончено только сейчас»2.

В результате сакрализации, имевшей место в советский период, всякое публичное слово, обращенное со страниц книги, газеты, идущее из уст диктора радио, с экрана телевизора, стало восприниматься как образец «правильности», как проповедь, как учительство, т.е. наподобие священного текста. Процесс десакрализации, начавшийся после 1991 г., пошел столь стремительно, что застал общество врасплох. Неудивительно, что люди старшего поколения горячо высказывают протест и возмущение в адрес средств массовой информации, прежде всего телевидения, ставшего, с их точки зрения, орудием растления и развращения общества. Напротив, молодежь, воспринимая всякую публичную информацию столь же учительски, как и старшее поколение, видит в продуктах массовой культуры едва ли не прямое наставление как «нужно жить», а в образах экранных антигероев — образцы для подражания. Нечего и говорить, сколь опасно сложившееся положение.

Десакрализация культуры предполагает преодоление отношения к продуктам культуры, подобного тому, как относятся к священным текстам. Нормальное протекание процесса десакрализации связано с возрастанием воспитательной роли таких общественных институтов, как семья, церковь, система образования. Именно они призваны сформировать избирательное отношение к продуктам массовой культуры, способствовать формированию вкуса, умения отличать достойное под-

1От слова «сакральный», т.е. священный.

2Страда Б. В свете конца, в предвестии начала//В раздумьях о России. XIX век.

М., 1996. С. 30.

400

ражания от того, что недостойно. К сожалению, на пути нормальной десакрализации в нашей стране стоит немало трудностей, в частности бедственное положение системы школьного и университетского (академического) образования.

Наконец, обратим внимание еще на одну особенность постклассической культуры. Она связана с возникновением нового типа рациональности. Новая рациональность противостоит рационализму просветительского типа. Следует иметь в виду, что под знаком идей Просвещения прошел (если выделять главную тенденцию) XIX в. О характерных чертах Просвещения речь шла во втором разделе (см. часть вторая, раздел «Западноевропейская философская классика»). Плоский рационализм, основы которого заложены эпохой Просвещения, сменяется сложной комбинацией рационального, иррационального и сверхрационального в современной культуре.

Если ранее аксиомой был тезис о том, что «сон разума рождает чудовищ», — достаточно вспомнить впечатляющие картины Ф. Гойи из серии с тем же названием, то сегодня стало ясно, что чудовищ способно породить и «высокомерие разума», — по выражению лауреата Нобелевской премии Ф.А. Хайека. Стремление подогнать общественную и индивидуальную жизнь под жесткую рациональную схему, даже самую благонамеренную, на практике открывает простор для проявления самых разнузданных страстей. XX в. дал, к сожалению, весьма богатый материал для художественных и философских обобщений на эту тему.

ЛИТЕРАТУРА

Ортега-и-Гассет X. Восстание масс//Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация искусства и другие работы. М., 1991.

Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993.

Краткий философский словарь/Под ред. А.П. Алексеева. М., 1997. Лосев А.Ф. Дерзание духа. М., 1988.

Леонтьев К.Н. Средний европеец//Леонтьев К.Н. Избр. М., 1993. Микешина Л.А. Ценностные предпосылки в структуре научного позна-

ния. М., 1990.

Моисеев Н.Н. Пути к созиданию. М., 1992.

Философия и методология науки/Под ред. В.И. Купцова. М., 1996. ШаповаловВ.Ф. «Восстание масс» по-российски//Свободная мысль. 1993.

№ 12.

Ясперс К. Духовная ситуация времени//Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991.

ВОПРОСЫ ДЛЯ ПОВТОРЕНИЯ

1. Почему истоки современной эпохи следует датировать вторым десятилетием XX в.? Каковы отличительные черты современной эпохи?

401

26-781

2.На какие периоды разделяется современная эпоха?

3.Назовите основные этапы технологической революции в XX в.

4.Как можно оценить роль техники в жизни людей современной эпохи?

5.В чем сущность технократического подхода к решению обще ственных проблем?

6.Какие мотивы лежат в основе гуманитарного подхода к оценке роли науки и техники?

7.Какова роль государства в современном обществе?

8.В чем состоят опасности чрезмерного разрастания государ ства и роста могущества государственного аппарата? На каких путях возможно противостояние опасностям?

9.Чем чревато ослабление или разрушение государственности?

10.В чем сущность «восстания масс»?

11.Оцените, насколько характеристики массового общества со ответствуют реалиям современной России.

12.Каков портрет человека-массы? Как по-вашему, к чему при зывает автор, рисуя портрет человека-массы? Способен ли человекмасса преобразовать самого себя?

13.Согласны ли Вы в своей жизни удовлетвориться ролью чело века-массы?

14.Означает ли критика массового общества призыв к реставра ции иерархического общественного устройства?

15.Почему массовое общество легко скатывается в анархию и хаос? Откуда возникает опасность установления диктатуры в массо вом обществе?

16.Какие факторы способствуют возникновению у современного человека чувства превосходства над людьми прошлого? Насколько оно оправдано?

17.В чем сущность воинствующего национализма и космополи

тизма?

18.Каков основной отличительный признак тоталитарных сект?

19.В чем отличия постклассической культуры XX в. от классичес кой? Перечислите особенности постклассической культуры.

20.Почему тема свободы занимает особое место в культуре XX в.?

21.Чем был вызван процесс сакрализации литературы в XIX в.?

Вчем суть сакрализации литературы?

22.В чем отличия нормального протекания десакрализации куль туры от ненормального? Возрастание роли каких общественных ин ститутов предполагает десакрализация массовой культуры?

23.Как Вы понимаете особенности нового типа рациональности, характерного для XX в., и его отличие от рационализма эпохи Про свещения?

Раздел 3

Проблематика языка, сознания, общения в философии XX в.

Современность предъявляет повышенные требования к человеку, ставит перед ним целый ряд сложнейших задач, без решения которых невозможен сам процесс жизни. Вместе с тем вовлеченность в поток текущей жизни почти не оставляет ему времени на серьезные размышления, не стимулирует их, отчего современному человеку грозит утрата основных смысложизненных ориентиров. Он подвержен опасности быть вовлеченным в круговорот событий, смысл и причины которых ускользают от него. Найти верный компас в современном бушующем мире непросто. Философия так или иначе стремится вобрать в себя всю сложность современного бытия, вовсе, однако, не беря на себя задачу найти простые решения сложных вопросов. В ряду серьезных философских произведений последних десятилетий едва ли встретятся такие, авторы которых самонадеянно претендуют на открытие рецептов ускоренного решения острейших проблем современного мира и человека. Напротив, в большинстве случаев философы осознанно отказываются от простых и прямых решений. Причина, в частности, заключается в характерном для современной философии понимании того, что истоки глубинных проблем во многом коренятся

в самом человеке, в его внутреннем мире. Человек мучается не оттого,

что не может справиться с внешними проблемами, а оттого, что не может справиться с самим собой, со своими мыслями, со своим сознанием.

Поэтому и решение внешних проблем дается ему с таким трудом. Современной философии совершенно чуждо представление, что

философ, автор философского труда находится в некотором особом, привилегированном положении и ему, якобы, известна истина, которую остается лишь донести до остальных людей. Напротив, состояние собственного духа часто становится предметом исследования. Отличие философа от остальных людей состоит не в том, что он обладает истиной, которая недоступна «простым» людям, а в том, что он -

403

26»

профессионально занят анализом скрытых от поверхностного взгляда тайников духовного мира, проясняет через посредство языка и сознания то, что прячется в глубинах неосознанного. В ряде случаев философия как бы переводит на другой язык проблемы, скрытые в общеупотребительном, обыденном языке, с тем чтобы сделать эти проблемы более ясными. Вообще, язык становится предметом пристального внимания философов, поскольку современная философия во многих случаях связывает само существование философских проблем с фактом их укорененности в языке, а их разрешение — с их переформулировкой при использовании более точного языка. Не случайно многие философы XX в. в своих произведениях сознательно применяли язык, существенно отличающийся от общераспространенного, но построенный на анализе глубинных, корневых свойств родного языка. Особое внимание в философских произведениях уделяется и выработке правильного способа общения, максимально учитывающего сложность духовного мира человека.

Современный человек не терпит назидательности. Безвозвратно ушли в прошлое те времена, когда философ мог вещать и излагать истины от имени авторитета — религиозного, государственного, научного. Истина, подкрепляемая лишь формальным авторитетом, отторгается современным человеком. Перед философией остро встала задача найти соответствующий ключ к душе тех, к кому она обращена. Между автором философского произведения и читателем должно установиться взаимопонимание. Мыслители отчетливо осознают, что философский текст нельзя уподобить тексту из учебника физики: философия требует особого языка, особого стиля, особой формы изложения. Конечно, это относится к произведениям, принадлежащим любой сфере культуры, — чтобы текст стал действенным, необходимо «достучаться» до человека. Однако ход культурного развития XX в. все более отчетливо обнаруживал, что делать это становится все трудней и трудней. Практика общения людей XX в. показывала, что нередко взаимопонимание не устанавливается не только между людьми, далекими друг от друга, например, представителями различных культурных регионов, говорящих на разных национальных языках, но и между людьми близкими. Отсутствует взаимопонимание не только между поколениями — в отношениях «отцов и детей», но и внутри одного и того же поколения, а нередко взаимопонимание в действительности является лишь его суррогатом, видимостью и мгновенно улетучивается при первом серьезном испытании. Порой даже профессионалы из одной и той же сферы культуры неожиданно для себя обнаруживают, что не понимают, о чем же все-таки идет речь при коллективном обсуждении профессиональных вопросов, на конференциях, симпозиумах и т.д. Возникает ощущение, что люди говорят на разных языках, каждый из которых столь индивидуален, что не имеет общих точек пересечения с другими.

Конечно, многие из отмеченных явлений не являются открытиями XX в: с фактами взаимного непонимания люди сталкивались на всем протяжении предшествующей истории человечества. Однако только с XX в. проблема установления взаимопонимания обостряется настолько, что на нее уже невозможно не обратить пристального внимания. Этому способствует, в частности, резкая интенсификация контактов междулюдьми, количественный рост актов общения, характерный для жизни современного человека. Например, жителю современного большого города в течение одного дня приходится, очевидно, сталкиваться и вступать в контакт с таким количеством людей, с каким человек прошлого мог вступить в общение на протяжении только очень длительного времени. При этом контакты современного человека гораздо разнообразней

втом, например, отношении, что ему приходится общаться с людьми самого различного происхождения, национальности, вероисповедания и т.п. Однако дело не только в увеличении числа контактов и их разнообразии. Дело еще и в том, что многие факты истории и культуры все более убеждали, что понимание другого человека, а порой и самого • себя, — феномен гораздо более сложный, чем представлялось ранее. В частности, взаимопонимание может не наступить даже и в том случае, когда в наличии обоюдное стремление и желание партнеров к его установлению. Случайно ли, что человек часто не находит взаимопонимания с теми, кто всеми силами старается ему помочь и считает, что все делает для блага ближнего? В жизни не столь уж редки случаи, когда сигналы добрых побуждений партнером не распознаются, а следовательно, и не воспринимаются. Возможна ситуация, несколько иная по характеру, но столь же неприятная, а иногда и трагическая по последствиям, когда люди, сами того не желая, в процессе общения наносят один другому тяжелейшие психологические травмы, унижают и подавляют другого человека, убивают самое светлое в его душе, как это показано, например, в пьесе американского драматурга Т. Уильямса «Трамвай "Желание"», справедливо названной «драмой человеческого непонимания».

Ситуации, подобные описанной в пьесе и ставшие предметом осмысления многих произведений культуры XX в., свидетельствуют, что сущность общения не может быть сведена к вопросу о правоте одного и неправоте другого человека. В известном смысле проблема должна быть рассмотрена в обратном порядке — сам процесс общения

всилу присущих ему особенностей становится источником розни и разобщенности людей. Неправильно организованное общение рож- - дает агрессию, способствует конфликтам, наносит психологические травмы. Сконцентрировав свое внимание исключительно на «существе предмета», на объекте обсуждения, люди нередко забывают о том, что вопрос о способе общения не менее важен, чем о его пред- • мете. Способ общения, а не изначально присущие его участникам качества, способен породить то или иное отношение к обсуждаемому

405

предмету. Он может оказать немалое влияние и на свойства характеров партнеров, на их личности.

Таким образом, современная эпоха обнаруживает усложнение условий человеческого бытия в том отношении, что делает жизнь человека более интенсивной, напряженной и динамичной. Особое место в ней занимают процессы общения, с которыми оказываются тесно связаны многие проблемы современного общества и жизни отдельного человека. Именно поэтому в современной философии резко возросло значение проблематики сознания,языка,понимания текста,а в конечном итоге— человеческого взаимопонимания. Соответственно, на первый план выдвинулись такие направления, как философия языка, герменевтика, феноменология.

Глава I

ФИЛОСОФИЯ ЯЗЫКА

Язык издавна привлекал внимание философов. Целый ряд интересных соображений а языке мы находим уже в античности — у Сократа, Платона, Аристотеля. Итальянские гуманисты эпохи Возрождения, пристально изучая древнегреческий и латинский языки, заложили основы классической филологии, ставшей впоследствии родоначальницей целого семейства наук о языке. Интерес к философскому осмыслению языка резко возрастает с конца XVIII — начала XIX в. Немецкий естествоиспытатель и философ В. Гумбольдт (17671835) сформулировал положение о том, что язык представляет собой особого рода реальность, характерной чертой которой является саморазвитие, производство самого себя. Г. Гегель подчеркивал роль языка в процессе формирования человека, его сознания и мышления. В целом в XIX в. сложилось философское представление о языке, ставшее классическим. Оно явилось отправной точкой и основой для осмысления языка философами XX столетия.

С позиций классических представлений языку отводится исключительно важная роль в жизни человека и общества. Язык в собственном смысле является исключительным достоянием человека как существа разумного, поэтому говорить о языке животных или, например, птиц можно лишь метафорически. Язык тесно связан с мышлением человека, со способностью абстрагирования, т.е. мысленного вычленения отдельных качеств и рассмотрения их в известной независимости от предмета и от остальных его свойств. Только с помощью языка человек в состоянии формулировать абстрактные понятия, а именно они являются важнейшим инструментом познания и мышления. Кроме того, язык — необходимое условие и средство социализации индивида, а без социализации, т.е. без совместной жизнедеятельности с

406

другими людьми, без усвоения социальных норм, правил, культуры, без освоения достижений, созданных трудом многих поколений, человек немыслим как человек. Наконец, язык выполняет целый ряд общественных функций. Одна из важнейших — коммуникативная, функция общения. Таким образом, «человек», «язык», «общество» — понятия однопорядковые, одно не мыслимо без другого, одно раскрывается через другое.

В целом классическая мысль ориентирована на подчеркивание значения языка, на его высокую оценку. В отдельных случаях она, конечно, обращала внимание на опасности, скрытые в языке, однако эти опасности представлялись легкопреодолимыми по мере их обнаружения. Так, широкую известность получила, например, критика «идолов рынка» английским философом Ф. Бэконом. «Идолами рынка» (или «рыночной площади») Ф. Бэкон называл те, часто незамечаемые людьми причины, которые толкают их к небрежному пользованию языком. Небрежное отношение к языку, к слову, невнимание к правильности и точности языка способны внести в отношения людей сумятицу, подобную той, которую можно наблюдать на рыночной площади в базарный день. Так нередко бывает и в науке. Однако Ф. Бэкон в целом не обнаруживает сомнений в том что «идолы» будут со временем побеждены.

Вряд ли оценка роли и значения языка современной философией может быть охарактеризована как пессимистическая, хотя известная доля пессимизма, несомненно, имеет место. Однако более точно современное отношение к языку следует охарактеризовать как реализм

или реалистический оптимизм: Философия XX в. видит в языке не только • несомненное благо человека, но и опасность. Дело не только в том, что люди порой обнаруживают неумение пользоваться языком и от этого страдают. Главное состоит в особенностях самого языка — язык по самой своей природе таков, что «расставляет ловушки», создает опас- • ности. В связи с этим роль языка современной философией представляется в значительной мере по-новому.

Многие философы XX в. пришли к выводу, что власть языка простирается настолько, что в известном смысле язык творит реальность. • Власть слова такова, что, используя те или иные слова, мы создаем или исключаем из жизни те или иные предметы. Один из тезисов современной философии языка можно сформулировать так: «Сказать — значит в определенном смысле создать, сотворить». Однако этот тезис нуждается

вправильном истолковании. Совершенно справедливо: сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет. Однако если в словаре человека отсутствует слово «халва», то не исключено, что ему так и не доведется ее попробовать или вообще узнать о ее существовании. Слово не обладает магической силой превращать «камни в хлеба». Однако если, например,

вобществе, взявшемся строить капитализм, под словом «капитализм» молчаливо подразумевается состояние, в котором за норму при-

407

няты алчность, стремление к наживе, пренебрежение к жизни и достоинству человека, разбой и стяжательство, то будет построено именно такое общество. И оно будет разительно отличатся от того, где в слово «капитализм» вкладывается совсем иной смысл, например тот, который придал ему известный немецкий философ и социолог М. Вебер (1864-1920). Согласно последнему, капитализм связан, в частности, с этикой аскетизма, т.е. с готовностью и умением отказывать себе в жизненных удовольствиях, с верностью избранной профессии, с чувством долга, с незыблемостью правила выполнять взятые на себя обязательства, с уважением к чести и достоинству личности и т.п.

Таким образом, следует признать, что отношение языка и реальности отличается особой сложностью. Обратим внимание на некоторые из вскрытых современной мыслью особенностей этого отношения.

Первую из особенностей можно проиллюстрировать своеобразным примером. Известный лингвист, академик Л.В. Щерба (1880—1944) предложил однажды на лекции студентам-филологам разобрать по частям речи и членам предложения фразу: «Глокая куздра штеко буд-

ланула бокра и кудрячит бокренка». Очевидно, что ни одно слово в данной фразе не имеет смысла, однако она построена в полном соответствии с правилами грамматики русского языка. Можно указать в ней подлежащее, сказуемое и т.д., обнаружить существительные, прилагательные, глаголы и т.д. Вместе с тем эта фраза является бессмысленной. Говорить о ее истинности или ложности невозможно. Ее пример наводит на размышления о природе языка, подводит к определенным выводам.

Фраза, придуманная академиком Л. Щербой, ярко свидетельствует, что правильность языковых конструкций не является гарантией правильности суждения. Более того, возникает вопрос о существовании объектов, соответствующих словам, запечатленным в языке, поэтому в философии принято говорить о проблеме существования. О том, существуют ли объекты, которые запечатлены в языке, мы можем судить либо по грамматической правильности, либо по логической непротиворечивости понятий или суждений. Понятно, что, например, понятие «круглый квадрат» логически противоречиво, поэтому ему ничего не соответствует в действительности. В случае с «пегасом» или «кентавром», так же как с упомянутой «глокой куздрой», у нас может быть относительная уверенность, что в реальности соответствующих этим словам объектов не существует. Но где гарантия, что так же обстоит дело в более сложных случаях? Не пользуемся ли мы словами, реальных аналогов которым в действительности просто нет? Как найти критерий отличения тех случаев, в которых речь идет о реальных объектах, от тех, где нечто утверждается о фактически несуществующем, притом что никаких логических или грамматических ошибок не обнаруживается? Проблема существования стала центральной для ряда течений в философии.

408

Вторую из отмеченных философией XX столетия особенностей отношения языка и реальности можно усмотреть в следующем. Очевидно, что богатство или, наоборот, бедность языка (т.е. характерный для него набор слов и выражений, конструкций и т.д.) так или иначе влияет на возможности языка. Более богатый язык позволяет выразить больше оттенков мысли, обнаруживает глубину и высокую развитость мышления. Бедный язык свидетельствует об убогости, неразвитости мысли. Словарь языка Элочки Людоедки, известной героини И. Ильфа и Е. Петрова, состоявший всего из 12-ти слов и выражений типа: «хохо», «шалишь, парниша!» (современные аналоги «клёво», «достал!») и т.п., красноречиво характеризовал уровень ее мышления. Однако выясняется, что и противоположный случай, когда словар- -ный запас достаточно богат, — отнюдь не достоверное свидетельство богатства, подлинности и глубины мысли.

Противоречивость факторов духовной ситуации современности способствует тому, что усвоение языка, увеличение разнообразия ело-« варного запаса может и не сопровождаться соответствующим повышением уровня мышления. Порой язык усваивается, но не влияет или почти не влияет на развитие мышления. Сегодня легко встретить людей, говорящих на вполне «интеллигентном» языке, широко использующих в речи множество «умных» слов, за которыми в действительности скрывается лишь убогость мысли или пустота. Человек, конечно, не уподобляется попугаю и не может регулярно и связно произносить слова, значения которых ему не ясны. Он, однако, способен пользоваться» языком, который не стал частью его жизненного мира.

Понятие «жизненный мир» было введено немецким философом Э. Гуссерлем (1859-1938). Оно подразумевает ту сферу бытия, которую субъект считает «своей», в рамках которой он ощущает себя нестесненным, где все представляется ему объяснимым и близким. За пределами жизненного мира остается многое из того, что известно, но осталось не своим, сохранило элемент чуждости, знание о чем может быть и достаточным, но не ощущается как свое. Поэтому общий объем языка любого субъекта (индивида, группы людей, принадлежащих к данной национальной культуре, и т.д.) распадается на • две части. Одна часть принадлежит жизненному миру, другая остается за его пределами. Первая ощущается как «своя», вторая же, владение которой может порой достигать степени виртуозности, не перестает ощущаться как не вполне своя.

Особенности современного мира таковы, что часть, находящаяся за пределами жизненного мира, неизмеримо возросла. Человек не успевает осваивать потоки разноречивой информации, обрушивающейся на него, делать эту информацию в полной мере своей. При этом он нередко неплохо усваивает язык, на котором информация делается для него доступной. Таким образом, можно сделать вывод, что объем « языка всегда несколько больше, шире объема мышления — мышле-

409

ния как процесса, являющегося собственным, непосредственным и живым достоянием субъекта. По словам X. Гадамера, мышление всегда движется, в границах «колеи, пролагаемой языком»1.

Третья особенность, вскрытая современной философией в отношениях языка и реальности, тесно связана с достижениями лингвистики

— науки о языке, прежде всего с возникновением направления, получившего название «структурная лингвистика». Ее основателем стал Ф. де Соссюр (1857-1913), впервые изложивший основные теоретические положения нового направления в книге «Курс общей лингвистики» (1916). Возникновение структурной лингвистики, знаменовавшее революционный шаг в развитии языкознания, оказало в дальнейшем существенное влияние на самые различные области научного познания, на особенности всей культуры. Предложенный Ф. де Соссюром структурный подход к языку позволил во многом переосмыслить роль языка в составе бытия. Язык предстал как феномен, далеко выходящий » за рамки сознания, т.е. того, что осознается. Выяснилось, что язык запечатлевает бессознательные (неосознанные) структуры, скрытые за внешним слоем того, что осознается и выражается непосредственно и пря-

•мо. Неосознанные структуры связаны с языком как знаковой системой и лежат не в сфере.непосредственных.значений язьцса, .а в сфере его орга- I нйзации. Поскольку без языка ни одна из сфер культуры; как и культура

вцелом, существовать не может, то посредством структурного анализа языка оказывается возможным исследование культур разных эпох, народоь и т.д. Структурный подход к изучению многих явлений общественной жизни получил широкое распространение в гуманитарных науках. В то же время он поставил и множество вопросов, в том числе и философского характера.

Открытие бессознательных структур означало, в частности, признание того, что человек и его сознание подчинены действию независящих от воли людей безличных начал, которым сознание подчинено, поскольку связано с языком и не может функционировать иначе как посредством языка. Язык же всегда определенным образом организован, структурен, задан. Следовательно, сознание оказывается

•целиком запрограммировано языком той культуры, к которой при надлежит, становится своего рода пленником языка. В этой связи с особой остротой встают вопросы о свободе человека, а также о прин ципиальной возможности взаимопонимания людей, принадлежащих к культурам с различным строем языка. Структурный метод, открыв перспективу объективного исследования языка, а через него — явле ний общественной жизни, вместе с тем неожиданно поставил под сомнение свободу человеческой индивидуальности, с одной сторо ны, а с другой — грозил подорвать тезис о единстве человеческого рода. Проблемы, связанные с применением структурного метода, ока-

1 Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М., 1991. С. 24.

зывались предметом оживленных дискуссий на всем протяжении XX в., вплоть до наших дней. Постепенно происходило сближение структурных взглядов с позициями, поначалу представлявшимися противоположными, основанными на идеях феноменологии, герменевтики,

экзистенциализма.

В массовом обществе процесс социализации индивида сопряжен с «диктатурой языка». Общество «входит в человека» посредством стан- - дартизированного и схематического языка массовых коммуникаций. Вместе с освоением такого языка человек невольно становится пленником ходячих мнений, представлений, предрассудков, усваивает готовые варианты оценок тех или иных общественных явлений. Особый трагизм ситуации состоит в том, что массовый язык тотален, т.е. охватывает все сферы, все участки жизнедеятельности человека. Поэтому даже свой протест против различных сторон существующего порядка человек вынужден формулировать на том же массовом языке или на одной из его разновидностей. Тиранию языка невозможно победить.

Важно, тем не менее, подчеркнуть, что осмысление тиранической роли языка в массовом обществе привело современную философию отнюдь не к обоснованию призывов к «восстанию» против языка. Язык при всех условиях остается важнейшим «местом встречи» человека и общества. Посредством языка человек обретает действительную возможность стать человеком. Язык наряду с моралью, правом, традициями, обычаями и через них формирует человеческие черты, выделяющие род человеческий из природного царства.

Вместе с тем в отношении к языку следует быть настороже, ибо его особое коварство состоит в способности увести нашу мысль в совершенно нежелательном для нас направлении. Это может произойти помимо нашей воли, в силу природы и особенностей избранного варианта языкового общения. Следовательно, у человека остается хотя и не абсолютная, но достаточная для сохранения собственной индивидуальности возможность — возможность не окончательной победы над тиранией языка, а постоянной борьбы с ней. В философии XX в.

намечены линии, или направления, противостояния тирании языка, ог-

раничения его тиранической власти. Особое внимание к философскому осмыслению языка характерно для течения, получившего название

аналитической философии.

В рамках аналитической философии были реализованы две возможности подхода к анализу языка. Соответственно аналитическая философия включает в себя две группы философов, реализовавших соответствующие направления поиска. Одна из них сосредоточила свои усилия на логическом анализе языка. Ее представители, такие, как Б. Рассел

(1872-1970), Д. Мур (1803-1958), А. Уайтхед (1861-1947), X. Райхенбах

(1891-1953), М. Шлик (1882-1936) и др., усматривали главную задачу в том, чтобы в конечном итоге реформировать язык, максимально ис-«- ключив из него логические несообразности и двусмысленности. Ко-

410	411

нечно, речь шла не о реформировании живого разговорного или литературного языка, не о том, чтобы предписывать всем людям пользоваться не тем языком, к которому они привыкли. Имелось в виду то, что только недвусмысленный, непротиворечивый язык пригоден для постановки и решения научных проблем. Логический анализ языка предполагал, в частности, обнаружение и выявление скрытых в языке противоречивых понятий. Например, понятие «круглый квадрат» логически противоречиво и по этой причине не имеет права на существование. По иному пути пошла другая группа мыслителей.

Направление, получившее название лингвистическая философия, усматривало свою задачу не в реформировании языка, а в тщательном анализе фактического употребления языка, с тем чтобы устранять из него недоразумения, возникающие вследствие неправильного использования.

Крупнейшим представителем лингвистической философии стал Л. Витгенштейн (1889—1951). С самого начала важнейшим для него представлялось достижение ясности при пользовании языком1. Особую заслугу Л. Витгенштейна можно, видимо, усмотреть в том, что он обнаружил в языке органически присущую ему способность быть орудием человеческой неискренности и более того — провоцировать человека на неискренность.

Отчетливое понимание социального значения вопроса о достижении искренности для противодействия господствующим фальши и лицемерию присуще многим философам XX в. Л. Витгенштейн связывал возможность ее решения с анализом языка, в котором, по его мнению, скрывается опасность того, что избранный нами способ языкового выражения может спровоцировать неискренность.

Не поддаться на провокацию языка крайне трудно. Л. Витгенштейн, безусловно, не разделил бы цинизма известного изречения, приписываемого Ш. Талейрану: «Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли». Но он бы не согласился и с тезисом А. Шопенгауэра: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает». Ставший знаменитым афоризм Л. Витгенштейна противопоставлен обеим указанным позициям: «То, что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно; о чем нельзя говорить, о том следует молчать».

Для достижения ясности, таким образом, одного желания недостаточно. Выясняется, что человек способен быть неискренним даже в те моменты, когда он внутренне ориентирован на искренность, но доверившись языку, незаметно изменяет самому себе, соскальзывает к несобственному, чужому, выдаваемому за свое. Применительно к обществу это означает, что количественно доминирующими здесь становятся фальшь и лицемерие, которые, конечно, не способны при-

1 См.: Сокулер З.А. Людвиг Витгенштейн и его место в философии XX века. Долгопрудный, 1994.

412

вести ни к чему позитивному. Достижение ясности становится, таким образом, не только требованием логико-лингвистического, но и нравственного, социально значимого характера. Однако для его реализации необходимо преодолеть трудности, заключенные в языке.

Для понимания смысла приведенного выше знаменитого изречения Л. Витгенштейна следует, кроме того, учесть, что далеко не все открывается человеку непосредственным информативно-познаватель- ным путем. В контексте разговора, речи или беседы нельзя забывать о том, что нечто всегда остается несказанным. Говоря, мы как бы обозначаем границы того, о чем промолчали, — «показываем», по терминологии Л. Витгенштейна. В этом смысле его идея созвучна мысли М. Хайдеггера (1889—1976): «Язык основывается внутри молчания»1/ Порой существенно именно то, что не может быть сказано напрямую. Самые важные человеческие проблемы (жизни, долга, мужества, счастья, судьбы) лежат за пределами явным образом выраженного знания, как бы в особом человеческом измерении. Значение высших вопросов человеческого бытия невыразимо в словах, что, однако, не умаляет роли последних — слово есть намек для ищущего духа. Язык раскрывает не только то, о чем говорит, но и своеобразно являет («показывает») то, о чем умалчивает.

Если попытаться предельно кратко резюмировать изменения, произошедшие в XX в. в философской трактовке языка, то сделать это можно с учетом триады, в рамках которой в философии принято рассматривать язык: сознание — язык — общество. Среднее звено этой ч триады приобрело в философии последнего столетия неизмеримо больший вес и значение, чем оно имело ранее. Язык стал рассматриваться в качестве важнейшей части бытия, раскрывающей или прячущей его тайны. Проблематика языка пронизала не только направления аналитической философии, о которых говорилось выше, но самые различные философские направления. Пристальное внимание к проблемам языка присуще многим выдающимся философам XX в.

Философская эволюция XX в. обнаруживает, что вера в могущество науки и техники все более уступает место вере в могущество > языка. Притом что XX столетие остается в своем практическом воплощении эпохой торжества науки и техники, в философии возрастает убежденность, что научно-технический прогресс порождает проблемы столь специфические и сложные, что их принципиально невозможно разрешить, а порой даже и правильно поставить средствами одного научно-технического прогресса. Они требуют принципиально новых подходов, новых взглядов, лежащих за пределами науки и техники, за пределами научно-технического способа мышления. Поиск подходов, адекватных ситуации, во многом определяет мотивы обращения философов к анализу языка. Поэтому философское осмысле-

1 Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993. С. 11.

413

ние языка рассматривается не только как относительно самостоятельная задача, а в широком контексте, в том числе и в рамках тех проблем, которые прежде считались весьма далеко отстоящими от языковой проблематики.

Философия языка переосмыслила и актуализировала веру в слово, выраженную известным библейским изречением: «В начале было слово...», отразила возросшее значение языка в жизни общества и индивида. Поэтому резюмирующим тезисом философского осмысления языка в XX в. мог бы стать тезис о том, что ни одна фундаментальная проблема человеческого бытия не может быть ни поставлена, ни решена без пристального внимания к языку, без учета его роли, поскольку человек — «единственное существо, создающее себе проблемы посредством языка».

Глава II

ГЕРМЕНЕВТИКА

Герменевтика — искусство и теория истолкования текста. Начала герменевтики восходят к античности. Одним из первых произведений, непосредственно связанных с рассмотрением герменевтической проблематики, принято считать сочинение Аристотеля «Об истолковании». С возникновением христианства искусство и теория истолкования на долгое время стали рассматриваться как инструмент правильного понимания Библии. Христианские богословы первых веков христианской эры (святые Отцы церкви) выделили в священном тексте несколько смысловых уровней. За первым, т.е. буквальным смыслом они стремились обнаружить более глубокий, духовный смысл библейского послания. Тем самым они обратили внимание на то, что текст может иметь сложную, многозначную структуру. С течением времени герменевтика все более приобретала общекультурное и философское звучание.

В начале XIX в. философ и протестантский теолог Ф. Шлейермахер (1768-1834) значительно расширил понятие герменевтики, рассматривая возможность ее применения не только к Библии, но и к другим текстам. Для него герменевтика стала способом понимания характера и психологии автора текста. Этим она отличалась от других методов, применяемых в работе с текстом, — диалектики и грамматики, направленных соответственно на то, о чем идет речь в тексте (предметное содержание), и на изучение структуры текста, не зависящей от индивидуального стиля его автора.

Труды Ф. Шлейермахера положили начало бурному развитию герменевтической проблематики. Герменевтика охватывала все более разнообразные сферы реальности, включая их в орбиту герменевтичес -

414

кого рассмотрения. При этом ее направленность на постижение внутреннего мира автора текста и в конечном итоге конкретного человека, производящего тот или иной текст, оставалась неизменной.

Важный этап в дальнейшем расширении сферы приложимости герменевтики связан с именем немецкого философа В. Дильтея (18331911). Он связал с герменевтикой обширную область знания, занятую изучением культуры и истории — «науки о духе». В их число так или иначе попадали все науки, изучающие общество и человека. С точки зрения немецкого философа, все они неизбежно сталкиваются с задачей понимания внутреннего мира автора текста, поскольку реконструируют картину событий посредством обращения к письменным свидетельствам, следовательно, заняты интерпретацией текстов культуры. В. Дильтей полагал, что воссоздать прошедшее можно лишь при условии правильной интерпретации текста источников, а для этого важно понять психологию автора, его мотивы, менталитет, образ жизни и мысли. Исследователь не в состоянии адекватно воспроизвести прошлые факты, если не сможет принять во внимание психологию создателя документа.

Подчеркнутое В. Дильтеем значение герменевтической задачи для реконструкции событий и явлений общественной жизни, а также ее связь с внимательным отношением к внутреннему миру людей, ставших составной частью предмета изучения, были восприняты последующим развитием науки и философии. Сомнение же вызвал излишний субъективизм (психологизм) методов, предложенных В. Дильтеем, которые он назвал «вживанием» и «вчувствованием». Стремление преодолеть их недостатки стимулировало дальнейшее развитие проблематики.

Со времени В. Дильтея герменевтика тесно связана с комплексом наук о человеке и обществе. Она стала рассматриваться в качестве одно-

го из важнейших методов социально-гуманитарных дисциплин. Такое по-

нимание стало этапом на пути расширения понятия герменевтики. Следующий шаг был сделан в XX в. и был связан с возникновением философской герменевтики. Философская герменевтика в полном объеме восприняла все достижения герменевтики как метода социально-гума- нитарных наук. В ее рамках, в частности, подчеркивается значение изучения текста для познания человека и общественной жизни.

В самом деле, историк, литературовед, культуролог и другие специалисты в области гуманитарных наук познают предметы своих дисциплин не иначе, как через изучение соответствующих текстов. Научная работа с текстом — самое существо гуманитарного познания. Познание духовной жизни общества и человека принципиально отличается от познания природы: постигнуть духовную жизнь становиться возможным только через раскрытие многозначности текста. Это связано с тем, что человеческий мир недостаточно описать в его внешних проявлениях, ибо в этом случае может оказаться упущенным то главное, что составляет суть данного культурного феномена. Духовный мир должен от-

415