Зазнаев

Интерпретации

[см., напр. Дербишайр, Дербишайр 2004: 359], — значит подменять логику классификации логикой градации.

* * *

Итак, мы видим, что при классификации форм правления нередко допускаются ошибки, описанные в учебниках логики: выбор несущественного критерия типологии, совпадение членов деления, “прыжок по лестнице абстракции”, несоразмерность деления, “концептные натяжки”, подмена логики классификации логикой градации. Способы исправления этих ошибок различны. В одних случаях требуется концептуальная проработка понятий, в других — новая классификация.

Как не без иронии заметили когда-то Р.Пэнто и М.Гравитц, “если мы все же поддерживаем концепцию типа, то потому, что в наши дни термин ‘типология’ столь же популярен, хотя и не определен, как и термин ‘структура’. Политологи впали бы в уныние, если бы любой их коллоквиум не завершался предложением новой типологии” [Пэнто, Гравитц 1972: 230]. Предлагая в этой статье собственную типологию, я, однако, не столько хочу развеселить коллег-политологов, сколько пытаюсь внести свою скромную лепту в решение столь запутанного вопроса, каким остается вопрос о формах правления.

Автономов А.С. 1999. Правовая онтология политики: к построению системы категорий. Ì.

Благож Й. 1985. Формы правления и права человека в буржуазных государствах. Ì. Государственное право буржуазных и развивающихся стран. 1989. Ì.

102 Дербишайр Д.Д., Дербишайр Я. 2004. Политические системы мира. Т.2. М. Зазнаев О.И. 2005. Смешанные формы правления, или Как масло соединяется с

водой. — Полис, ¹ 4.

Паречина С.Г. 2003. Институт президентства: история и современность. Минск.

Пэнто Р., Гравитц М. 1972. Методы социальных наук. Ì.

Рожкова Л.П. 1984. Принципы и методы типологии государства и права. Саратов. Сартори Дж. 2003а. Искажение концептов в сравнительной политологии (I). —

Полис, ¹ 3.

Сартори Дж. 2003б. Искажение концептов в сравнительной политологии (II). —

Полис, ¹ 4.

Сахаров Н.А. 1994. Институт президентства в современном мире. Ì.

Холмс С. 1993/1994. Сверхпрезидентство и его проблемы. — Конституционное право: восточноевропейское обозрение, ¹ 4 / ¹ 1.

Четвернин В.А. (ред.) 1997. Конституция Российской Федерации: проблемный комментарий. Ì.

Шугарт М.С., Кэри Д.М. 1997. Президентские системы. — Современная сравнительная политология. Ì.

Daly S. 2003. The Ladder of Abstraction: A Framework for the Systematic Classification of Democratic Regime Types. — Politics, vol. 23, ¹ 2.

Duverger M. 1980. A New Political System Model: Semi-Presidential Government. —

European Journal of Political Research, vol. 8.

Elgie R. 1998. The Classification of Democratic Regime Types: Conceptual Ambiguity and Contestable Assumptions. — European Journal of Political Research, vol. 33, ¹ 2.

Elgie R. (ed.) 1999. Semi-Presidentialism in Europe. Oxford.

Frye T. 1997. A Politics of Institutional Choice: Post-Communist Presidencies. —

Comparative Political Studies, vol. 30, ¹ 5.

Hazan R. 1996. Presidential Parliamentarism: Direct Popular Election of the Prime Minister, Israel’s New Electoral and Political system. — Electoral Studies, vol. 15, ¹ 1.

Laski H.J. 1944. The Parliamentary and Presidential Systems. — Public Administration Review, vol. 4, ¹ 4.

Lijphart A. 1994. Presidentialism and Majoritarian Democracy: Theoretical Observations. — Linz J.J., Valenzuela A. (eds.) The Failure of Presidential Democracy. Comparative Perspectives. Baltimore, L.

Lijphart A. 1999. Patterns of Democracy: Government Forms and Performance in ThirtySix Countries. New Haven, L.

Linz J. 1994. Presidential or Parliamentary Democracy: Does It Make a Difference? — Linz J.J., Valenzuela A. (eds.) The Failure of Presidential Democracy. Comparative Perspectives. Baltimore, L.

Mainwaring S. 1990. Presidentialism in Latin America. — Latin American Research Review, vol. 25, ¹ 1.

Mayorga R.A. 1996. Parliamentiarized Presidentialism, Moderate Multiparty System and State Transformation: The Case of Bolivia. — http://cebem.org/biblioteca/cebem/parlamen.pdf.

Price D.K. 1943. The Parliamentary and Presidential Systems. — Public Administration Review, vol. 3, ¹ 4.

Sartori G. 1997. Comparative Constitutional Engineering: An Inquiry into Structures, Incentives and Outcomes. L.

Shugart M.S. and Carey J.M. 1992. Presidents and Assemblies. Constitutional Design and Electoral Dynamics. Cambridge.

Siaroff A. 2003. Comparative Presidencies: The Inadequacy of the Presidential, SemiPresidential and Parliamentary Distinction. — European Journal of Political Research, vol. 42.

103

1 2006

Интерпретации

104

КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО СООБЩЕСТВА

Â.Ñ. Êîò

Самым непосредственным явлением, к которому обращаются политологи, выступает политическое сообщество. Это настолько естественно, что сама идея политического сообщества кажется очевидной. Однако эта оче- видность еще не создает научного понятия, которое бы позволяло выделить объект познания политической науки. Данная концептуализация проблематична, поскольку понятие “политическое сообщество” самым тесным образом связано с понятиями “полития”, “гражданское общество”, “цивилизация”, “отечество” и даже “единство”. Их объединяет то, что все они трактуются как национальная и политическая целостность.

Понятие “политическое сообщество” подспудно присутствует в целом ряде других политологических и социологических концептов, часто выполняя поддерживающую функцию. Оно имеет немалую инструментальную ценность как для эмпирического анализа политических изменений и стабильности, так и для нормативного определения вопросов политического исследования, которое вновь стало приемлемым и даже желательным после отказа от “чистого позитивизма” 1950-х годов. Именно под этим углом зрения мы и рассмотрим понятие политического сообщества, обратившись в первую очередь к фундаментальным идеям классиков обществоведения.

ÏОЛИТИЧЕСКОЕ СООБЩЕСТВО КАК ОБЩНОСТЬ И ОБЩЕСТВО

Приоритет в различении общности и общества принадлежит Ф.Теннису, который вынес оба этих понятия в название книги, изданной им в 1887 г.*, т.е. до появления трудов Э.Дюркгейма и М.Вебера, где данное различение было уточнено и развито. В нашей лингвокультурной традиции восприятие такого различения затруднено, на что обратил внимание А.Ф.Филиппов: “Наш родной язык служит нам скверную службу. У нас все эти слова однокоренные: ‘общий’, ‘общество’, ‘сообщество’, ‘общение’, ‘сообщник’, ‘община’, ‘общность’. Общение товарищей-союзников и общность общинников никак не дифференцируются, потому что совместность общения (в немецком — Gesellschaft от ‘gesellen’ — ‘общаться’) не отличается у нас от общности общего, общности общины (из ‘gemein’ происходит ведь не только ‘Gemeinschaft’, но и ‘Gemeinde’ — ‘община’, и совершенно непереводимое ‘Gemeinwesen’, которым также широко пользуется Теннис и которое самым приблизительным образом может передаваться на русский, например, как ‘строй общей жизни’). Мы слышим сродство там, где его не слышит европеец, мы только знаем о постулируемой противоположности, но не прочувствуем ее” [Филиппов 2002: 395].

КОТ Виктор Степанович, кандидат политических наук, доцент Борисоглебского государственного педагогического института.

* В переводе на русский язык книга вышла в 2002 г. [см. Теннис 2002].

Противопоставление Теннисом двух типов сообществ может быть весьма полезным для наших дальнейших рассуждений. Позитивными отношениями образуется группа, понимаемая как сущность, единым образом действующая внутри и вовне. Она может быть названа “связью”. В свою очередь, связь может быть рассмотрена двояко: либо как реальная, органи- ческая сущность (Gemeinschaft), либо как идеальное, механическое образование (Gesellschaft). Подлинной совместной жизнью людей является сообщество, в то время как общество — артефакт, символизирующий преходящую, мнимую жизнь. Фиктивным единствам обществ (“нечто, которое есть ничто, или ничто, которое есть нечто”) Теннис противопоставлял живые органические тела, действующие как целые относительно своих частей. Одушевленная телесность, интуитивное постижение единства, пространственная близость и достижимость сопрягаются друг с другом, образуя сообщество. Именно здесь, в отличие от механистического общества, находится место и этике, и интуитивным воззрениям. Универсум становится целым благодаря притяжению. Но откуда берется цельность, сильное взаимное притяжение частей органического целого?

Его началом является âîëÿ. Она выступает как причина, во-первых, представления (“народная вера”, “художественная фантазия”), а во-вто- рых — предметов представления. Тот, кто “наивно созерцает” органическое, желает, чтобы оно было живым, а не разлагает его на атомы [Теннис 2002: 33-36].

Взаимное тяготение к единению Теннис называет сущностной волей (Wesenwille), т.е. психологическим эквивалентом человеческого тела, это — 105 животно-ментальная, органическая воля. Ей противостоит избирательная

âîëÿ (Kurwille) — продукт мысли. Не образуя пространственного тела в собственном смысле, члены сообщества воспринимают и представляют его именно как органическое целое, а не агрегат независимых индивидов (семья, соседство, дружба и т.д.). Духовная общность — не рассудочная общность, и город — область дружбы и духовного сообщества — не то же самое, что большой город, воплощение механистического общества.

В обществе об органическом единстве уже не может быть и речи. “Здесь каждый — сам по себе”, т.е. не притягивается к другим, не образует с другими подлинной связи. Индивиды враждебны друг другу, области их деятельности и власти четко отделены. Для общества в состоянии покоя, считает Теннис, такое негативное отношение субъектов друг к другу является нормальным. Нет общего блага, есть только отдельные блага, ценные для отдельных субъектов. Воля к обмену обобщается, общее благо может быть только фиктивным. Изменяется характер собственности: в сообществе она носит органический и внутренний характер, в обществе — внешний и механистический.

Обществу присуще государство. Воля государства постепенно все больше и больше освобождается от традиции, право перестает быть делом обы- чая и становится продуктом политики. В сообществе еще нет места для политики, она — атрибутивная черта общества как механической солидарности. Разновидности совместной жизни (в которой общность предшествует обществу, а не наоборот) включают, согласно Теннису, следующие элементы:

Интерпретации

(Общность)

1.Семейная жизнь = единодушие. Объемлет человека со всеми его настроениями. Подлинным ее субъектом является народ.

2.Деревенская жизнь = обычай. Объемлет человека со всем его нравом. Ее подлинный субъект — интегральное существо.

3.Городская жизнь = религия. Объемлет человека вместе с его совестью. Подлинным субъектом тут выступает церковь.

(Общество)

4.Крупногородская жизнь = конвенция. Полагает человека со всеми его стремлениями. Подлинным ее субъектом является общество как таковое.

5.Национальная жизнь = политика. Полагает человека со всей его расчетливостью. Подлинный субъект такой жизни — государство.

6.Космополитическая жизнь = публичное мнение. Полагает человека со всей его сознательностью. Здесь подлинным субъектом выступает республика ученых. [Теннис 2002: 378-379].

Политическое сообщество предстает у Тенниса чередой превращений*, или своего рода ипостасей, — принцип, получивший развитие у М.Вебера.

ÏОЛИТИЧЕСКОЕ СООБЩЕСТВО КАК ОБЩНОСТЬ, ОБОБЩЕСТВЛЕНИЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ СОЮЗ

Понимание Вебером политического сообщества вытекает из различения общности, обобществления и политического союза [Вебер 2002]. Общность

106(Gemeinschaft, Vergemeinschaftung) налицо, когда и поскольку настроенность социального действования определяется субъективно чувствуемой (аффективной или традиционной) сплоченностью участников. Обобществление (Vergesellschaftung) происходит, если и поскольку настроенность социального действования основывается на целелибо ценностно-рационально мотивированном уравнивании или соединении интересов. Союз предполагает поддержание порядка с помощью особой категории людей. Политическим его делает осуществление господства, которое гарантируется применением или угрозой применения штабом управления физического принуждения.

Общность, обобществление и союз становятся своего рода ипостасями политического сообщества. В связи с этим важна солидарность, которая “как факт типична: (a) для традиционных общностей [Gemeinschaften], [члены которых объединены] рождением и [совместной] жизнью (типич- ные примеры: дом и род); (b) для замкнутых отношений, насильственно утверждающих свою монополию на шансы (типичные примеры: политические союзы, особенно в прошлом, но достаточно часто и в наши дни, особенно на войне); (c) для обобществлений, ориентированных на получение дохода, когда участники лично ведут дело (типичный пример: открытое

* “Все движение в целом, в его первичном (и проходящем также сквозь все последующие) проявлении, может быть понято как движение от изначального (простого, семейного) êîì-

мунизма и от происходящего из него (деревенско-городского) индивидуализма — к независимому (крупногородскому и универсальному) индивидуализму и учреждаемому им (государственному и интернациональному) социализму” [Теннис 2002: 383].

торговое общество); (d) при определенных обстоятельствах — в рабочих обществах (типичный пример: артель)” [Вебер 2002: 130].

Наиболее отчетливую рамку для концептуализации политического сообщества дает союз. Согласно Веберу, “союзом называется социальное отношение, доступ к которому извне отрегулирован и ограничен или замкнут, если поддержание этого порядка гарантируется соответствующим образом настроенным поведением определенных людей: руководителя и, эвентуально, штаба управления, который обычно располагает также представительской властью” [Вебер 2002: 131]. Политический союз отличает применение насилия или угрозы насилия. Разумеется, насилие — не единственное средство управления политическим союзом. Во имя реализации своих целей власть прибегает к самым разным инструментам. Но угроза насилия и эвентуальное применение такового — ее специфическое средство. Конечно, насилие как легитимное средство использовали и используют не только союзы, но и роды, объединения, а в средние века — все, кто имел право на ношение оружия. Специфика политического союза заключается в применении насилия для поддержания “порядка”. Другая его особенность состоит в том, что штаб управления союзом и его порядки господствуют и гарантируются насилием во вполне определенной области. Поэтому “политический” характер союза можно выявить только через средство (в некоторых ситуациях, впрочем, становящееся самоцелью), которое свойственно не ему одному, но для него специфично и необходимо, — насилие.

Опираясь на эти рассуждения, Вебер сформулировал определение понятия “политическое сообщество”, которое применимо к ассоциации, чья коллек- 107 тивная деятельность направлена на организованное господство над какойлибо территорией и регулирование поведения проживающих на ней лиц. “Политическая общность” существует там, где мы обнаруживаем: (1) территорию; (2) наличие физической силы для господства над ней; (3) коллективную деятельность, которая не только обеспечивает удовлетворение общих экономических нужд, но и в целом регулирует взаимоотношения населяющих данную территорию людей. В связи с этим нельзя согласиться с выводом российского исследователя Э.А.Позднякова о тождестве веберовской “политической общности” и государства [Поздняков 1995: 98]. Как представляется, Вебер имел в виду именно союз между властью и обществом, реализуемый через коллективную деятельность.

ÏОЛИТИЧЕСКОЕ СООБЩЕСТВО КАК ПОЛИТИЯ И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

Залогом существования политического сообщества является согласие составляющих его индивидов относительно своей идентичности, прав и обязанностей. Но не менее важна и способность к мирному разрешению конфликтов. Консенсус — даже неполный — легитимирует правление и обеспечивает связность политического сообщества. Не случайно некоторые авторы определяют такое сообщество именно как “совокупность взаимодействующих индивидов, объединяемую набором общих ценностей” [Mayer et al. 1996: 42]. Однако далеко не всякий консенсус предполагает демократическое равенство. Равные перед законом ответственные граждане формируют то, что принято называть гражданским обществом. Л.Даймонд

Интерпретации

характеризует современное гражданское общество как “сферу организованной социальной жизни, которая является добровольной, самостоятельно генерируемой, (во многом) самоподдерживающейся, автономной формой государства, объединяемой легальным порядком и группой общих правил” [Diamond 1994: 5]. Согласно Даймонду и некоторым другим теоретикам демократии, гражданское общество охватывает только граждан, активно включенных в публичный политический процесс. Иными словами, Даймонд фактически воспроизводит аристотелевскую модель политии, выводя за пределы гражданского общества тех, кто ориентирован на частную культурную, рекреационную и религиозную деятельность.

Разделительная линия между политической и сугубо частной социальной деятельностью представляется во многом искусственной, ибо культурные, религиозные и т.п. добровольные ассоциации формируют часть “социального капитала” гражданской деятельности и способствуют росту эффективности демократического правления. Уровень развития гражданского общества зависит от развитости неклассовых форм коллективной жизни и деятельности, обеспечиваемой не только правовыми нормами, но и системой неполитических институтов, способных противостоять как бюрократической централизации, так и анархии. Основным инструментом, ограничивающим подобные негативные явления, служит система права, закрепленная в конституции и системе законодательства. Именно поэтому в наши дни нередко при определении гражданского общества используется понятие правового и социального государства [Кот 2003: 20-21].

108Гражданское общество выступает основой более широкого объединения

—политии. Последняя тоже обладает средствами дисциплинирования и принуждения граждан, находящихся в сфере ее господства. Однако люди лишь в редких случаях признают авторитет исключительно под угрозой наказания. “Истинная сила власти, — писал в этой связи русский мыслитель И.А.Ильин, — в ее способности звать, не грозя, и встречать верный отклик в народе. Ибо власть есть прежде всего и больше всего дух и воля, т.е. достоинство и правота наверху, которым отвечает свободная лояльность снизу. Чем меньшее напряжение нужно сверху и чем больший отклик оно вызывает внизу, тем сильнее власть” [Ильин 1992: 318].

Совокупность лояльностей образует социальную сеть, имеющую территориальное и функциональное измерения. Участники такой цепочки лояльностей воспринимают друг друга как носителей определенных качеств, находятся в общей ситуации со всеми ее фактическими и потенциальными преимуществами и тяготами. Полития включает в себя структуры и правила, способствующие достижению общей цели. Поэтому неизбежно появляются индивиды, говорящие от имени политии, воплощающие собой лидерство, излучающие воодушевление, способные мобилизовать членов политии на достижение коллективных целей. Тем не менее полития не обязательно должна иметь формальный “центр”. Принадлежность к ней не предполагает также проживания в непосредственной близости друг от друга.

Однако наличие лидерства и дифференциация ролей совершенно необходимы ради институциональной памяти, исторической преемственности и мобилизации ресурсов.

На глобальном и региональном уровне функционирует целый спектр политий — от семьи и племени до городов и церковных общин. Каждый тип политии — это идеальный конструкт, раскрывающий себя в разных формах в разное время. Так, например, хотя Римскую и Британскую империи описывают одним и тем же понятием, они обладают лишь незначи- тельным числом общих черт при большом количестве различий.

Во все исторические эпохи существует множество политий, находящихся по отношению друг к другу в иерархической зависимости. Наряду с новыми формами сохраняются и старые. Разрыв с прошлым сплошь и рядом носит драматический характер, что крайне затрудняет создание типологии политических сообществ. Отсюда — огромное разнообразие подходов к определению самого “идеального типа”.

* * *

Попробуем подвести итоги. Политическое сообщество — многомерное и многофакторное понятие, допускающее самые разные толкования при сохранении сущностного “ядра”, элементами которого являются целостность, единство и сильная групповая солидарность. Наличие такого ядра позволяет определить политическое сообщество как структуру, обладающую некой идентичностью, способностью к мобилизации людей и их ресурсов во имя политических целей, а также той или иной степенью институционализации и иерархичности (лидеры и граждане) [Ferguson, Mansbach 1996: 34]. Иначе говоря, политическое сообщество есть форма и способ са-

моорганизации индивидов, объединяющихся для достижения общих целей 109 и строящих свои взаимоотношения на основе согласия, в пространстве социальных общностей и политико-правовых систем [Кот 2004: 11].

Вебер М. 2002. Основные социологические понятия. — Баньковская С.П. (ред.)

Теоретическая социология. ×. 1. Ì.

Ильин И.А. 1992. О сильной власти. — Ильин И.А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России. Статьи 1948 — 1954 гг. Т.1. Париж, М.

Êîò Â.Ñ. 2003. Гражданское общество, его генезис и проблемы становления в современной России. Борисоглебск.

Êîò Â.Ñ. 2004. Ïолитическое сообщество: генезис и эволюция. М. Поздняков Э.А. 1995. Философия государства и права. Ì.

Теннис Ф. 2002. Общность и общество. Основные понятия чистой социологии.

ÑÏá.

Филиппов А.Ф. 2002. Между социологией и социализмом: введение в концепцию Фердинанда Тенниса. — Теннис Ф. Общность и общество. Основные понятия чистой социологии. ÑÏá.

Diamond L. 1994. Toward Democratic Consolidation. — Journal of Democracy, ¹ 5. Ferguson Y., Mansbach R. 1996. Polities. Authority, Identity, and Change. Univ. of

South California Press.

Mayer L., Burnett J., Ogdon S. 1996. Comparative Politics: Nations and Theories in a Changing World. Upper Saddle River.

Тезаурус

НЕПОЛНОМОЩНЫЕ ЗАКОНЫ К психологии русской исполнительной власти

À.фон Бринкман

Â1907 г. в журнале “Русская мысль” были опубликованы две статьи правоведа, служившего по ведомству Министерства внутренних дел и изредка выступавшего в печати по вопросам аграрного права и земского самоуправления, Александра Александровича фон Бринкмана — “Неполномощные законы (К психологии русской исполнительной власти)” (кн. VI) и “Недоверие” (кн. XII). К моменту их публикации известность автора практически не выходила за пределы профессиональной среды. По-видимому, ситуация принципиально не изменилась и после появления его работ на страницах ведущего российского либерального журнала.

Âпредлагаемой вниманию читателей “Полиса” статье фон Бринкман сфор-

мулировал неординарное для русской исторической науки начала прошлого столе-

′

тия видение хода отечественной истории. Тезис о противостоянии государственной власти и “земли” (“народа”), в той или иной степени разделяемый многими историографическими школами и направлениями, усложнялся и переосмысливался автором благодаря введению в систему координат различения между собственно верховной и исполнительной (“попечительной”) властью и, что особенно важно, представлений о неуклонно возраставших в пореформенный период политических противоречиях между отдельными стратами власти и обществом. Все это в

110статье фон Бринкмана концептуально, но при этом метафорически описано через противопоставление “опричнины” и “земщины”, диалектика многосложных отношений между которыми и породила такой выразительный феномен русской истории Нового времени, как “неполномощные законы”*.

Трактовка фон Бринкманом важнейших моментов российского историкополитического бытия не совпадала полностью ни с одной из существовавших на рубеже XIX — XX вв. концептуализаций проблемы. Возможно, именно этим

èобъяснялось его “выпадение” из “строя” отечественной исторической и со- циально-политической мысли того времени. Имя Бринкмана отсутствовало в исследованиях и справочных изданиях по истории русского правоведения. О его статьях 1907 г. не писали современники. Более того, мимо них прошел даже П.Б.Струве, в 1907 г. возглавивший “Русскую мысль”.

Êсожалению, на сегодняшний день нам мало что известно о жизни фон Бринкмана. Единственный справочник, дающий о нем какие-то сведения, — это издание “Весь Петроград” за 1917 г., из которого явствует, что в 1916 г. отставной коллежский советник, присяжный поверенный и присяжный стряпчий, член ряда комиссий по усилению вооруженных сил А.А.Бринкман проживал в Петрограде на Преображенской улице [Весь Петроград 1917: 82]. Установление биографии фон Бринкмана — дело будущих исследований, тол- чок которым, хотелось бы надеяться, даст републикация его замечательной статьи “Неполномощные законы”.

* Анализ реальных механизмов этих отношений был продолжен автором во второй из упомянутых выше статей [см. Бринкман 1907].

Текст публикуется по изданию: Бринкман А. фон. 1907. Неполномощные законы (К психологии русской исполнительной власти). — Русская мысль, кн. VI, с. 17-28.

И.Л.Беленький

Иоанн Грозный любил останавливать тех редких советчиков, которые отваживались иногда возражать ему в его велениях, указанием на то, что он устрояет свою державу не на год и не на два, а в долготу веков. И, действительно, более трех столетий ни бурный поток Смутного времени, ни столь же бурные преобразования Петра Великого, ни реформы Александра II — ничто не может смыть с лица русской земли тех резких черт, которые наложило на нее самовластие Иоанна Грозного. Гениальным для самодержца ударом он расслоил свою державу на опричнину и земщину и этим в долготу веков предначертал все ее исторические судьбы.

Другого подобного самобытного и истинно русского явления не представляет история ни одного государства в мире, и вот почему западноевропейскому наблюдателю так трудно разобраться в сущности наших внутренних дел и оценить значение того или иного факта для грядущего. Думается также, что и русским исследователям современного положения при оценке текущих событий необходимо всегда иметь в виду эту коренную реформу Иоанна Грозного, без чего многое исторически необходимое останется для них непонятным или представится явно нелепым.

I.

111

Для цели настоящего очерка совершенно безразличны те сокровенные замыслы, которые руководили Иоанном при учреждении опричнины. Хотел ли он оградиться от правительственного боярского класса, предполагал ли только создать высшую полицию по делам государственной измены, или задавался определенной целью сломить традиционные права и преимущества потомства удельных князей, дабы опереть здание своего самодержавия на прочный фундамент демократических слоев, — важно не это, а то, в чем выражалась опричнина и чем отразилось ее учреждение на государственной физиономии Руси.

По авторитетному утверждению С.Ф.Платонова (“Очерки по истории Смуты”), опричнина выражалась прежде всего в отобрании в непосредственное ведение особого государева двора обширных земельных площадей, выбираемых из общего пространства государства не подряд, а по особому плану. Население этих земель в противоположность остальной государственной территории, получившей самоуправление и оставшейся в ведении Боярской думы, подлежало личному распоряжению государя через его ставленников помимо последней во всех отраслях. Кроме того, известная категория дел для всей государственной территории была отнесена также к личному ведению государя. Непосредственно вслед за тем произведенной перетасовкой вотчинников из родовых гнезд на новые поместья и испомещением взамен в их родовые вотчины новых “опричных” людей Иоанн достиг совершенного умаления государственного значения родовой вотчинной знати и создал служилое поместное дворянство.