Глава 5 общенациональный кризис

Поражение России в Ливонской войне. — Хозяйственная разруха. Ди­настический кризис. — Гражданская война начала XVII в. и падение авторитета царской власти. — Попытки преодоления общенацио­нального кризиса- избрание царя Михаила Романова, закрепощение крестьян и посадских людей, усиление налогового гнета, государст­венное вмешательство в хозяйственную деятельность

Опричная террористическая политика проводилась на фоне на­чавшихся уже в 50-е годы XVI в. локальных кризисных ситуаций на окраинах России (Северо-Запад, Юг, Восток, частично цент­ральные уезды), вскоре переросших в затяжной кризис. Обычно его хронологические границы обозначают 70—90-ми годами.¹ Де­тонатором кризиса, проявившегося в недопроизводстве, катастро­фическом запустении посевных площадей, голоде и убыли насе­ления, послужили экологические бедствия — эпидемия бубонной чумы и череда неурожайных лет.² Они усугубились тем, что основные направления внутренней и внешней политики остава­лись непересмотренными в контексте возникших хозяйственных реалий.

Так, опричный террор направлялся не только против отдель­ных лиц или слоев правящей элиты, но и приобрел массовый ха­рактер, связанный с «перебором» земли, поджогами стоячего хле­ба, погромами в 1569—1570 гг. в Клину, Торжке, Твери, Вышнем Волочке, наконец, жестокой расправой с новгородцами в 1570 г.

Ливонская война, начатая весьма удачно, потребовала тем не менее перенапряжения сил, что неизбежно вело к резкому усиле­нию налогового гнета. Возникшая опасность не осознавалась ни самим царем, ни политическими группировками, участвовавшими в управлении государством. Об этом свидетельствуют результаты срочно созванного Иваном IV в 1566 г. Земского собора. Все груп­пы, участвовавшие в этом собрании,— духовенство, бояре, дворя­не и дети боярские, дьяки и приказные люди, гости и купцы — безоговорочно высказались за продолжение войны, направленной на новые территориальные завоевания, в частности Ливонии, пра­ва русского государства на которую ими признавались столь же

¹ Зимин А. А. «Хозяйственный кризис» 60—70-х годов XVI в. и русское кре­ стьянство // Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства СССР. М., 1962. Т. 5, Каштанов С. М К изучению опричнины Ивана Грозного // История СССР. 1963 № 2; Аграрная история Северо-Запада России XVI века: Новгород­ ские пятины / Руководитель авторского коллектива А. Л. Шапиро. Л., 1974. С. 290—299; Колычева Е. И. Аграрный строй России XVI века. М., 1987. С. 169— 201.

² Колычева Е. И. Аграрный строй России XVI века. С. 172—187.

92

безоговорочно. По существу для Ивана IV результаты совещания были предопределены: в условиях начавшейся опричнины никто не решился бы ему возражать, да и вряд ли те, кто был созван, мог быть заподозрен в том, что они являлись противниками про­должения войны.

Ведение войны не только обескровливало хозяйство страны, и без того подорванное экологическими бедствиями, но и оголяло южные ее рубежи. Последовавший в 1571 г. опустошительный на­бег крымских татар на Москву оказался неожиданным, а столица беззащитной: в пожаре погибло множество москвичей и людей из близлежащих станов, пытавшихся спастись от нашествия. Колос­сальный ущерб был нанесен также ряду других городов — Туле, Серпухову, Кашире, Рязани, частично Рузскому уезду.³

Возвращаясь к Земскому собору 1566 г., следует отметить ряд его особенностей. Во-первых, он не назван собором ни в одном из упоминаний в источниках. Во-вторых, степень представительства была ничтожна: подавляющая часть детей боярских, участвовав­ших в соборе, принадлежала к Государеву двору.⁴ В нем не имели представителей опричники.⁵ Кроме того, на собор созвали в основ­ном тех, кто в этот момент находился в Москве «для государевой службы», включая купцов.⁶ В-третьих, члены собора определялись не выборами, а назначениями правительством. В-четвертых, со­борная грамота имела вид не столько протокола или приговора, сколько присяги царю.⁷ Все эти особенности позволяют согласить­ся с уничтожающей, по выражению Л. В. Черепнина, характери­стикой,⁸ которую дал собору 1566 г. В. О. Ключевский: «Часть в составе собора 1566 г., имевшая по крайней мере некоторое подо­бие представительства, состояла из военных губернаторов и воен­ных предводителей уездного дворянства, которыми были столич­ные дворяне, и из финансовых приказчиков правительства, кото­рыми были люди высшего столичного купечества».⁹

Цель созыва собора, вероятно, не сводилась только к желанию Ивана IV заручиться коллективной присягой. Он стремился про­тивопоставить литовскому представительному учреждению, ка­ким в действительности являлся Сейм, мнение такого собрания, которое можно было бы выдать также за представительный ор-

³ Штаден Г. О Москве Ивана Грозного' Записки немца-опричника. М., 1925. С. 106—107; Колычева Е. И. Аграрный строй России XVI в. С. 180—181.

⁴ Зимин А. А. Земский собор 1566 г. // ИЗ. 1961. Т. 71; Скрынников Р. Г. Начало опричнины. Л., 1966. С. 311—317.

⁵ Кобрин В, Б. Состав опричного двора Ивана Грозного // АЕ за 1959 г. М., 1960. С. 18; Скрынников Р. Г. Начало опричнины. С. 312

⁶ Floria В. N. SWad spoteczny soborow ziemskich w panstwe Moskiewskim w XVI wieku // Gzasopismo prawno-historyczne. 1974 T. 26. Zesz. 1. S. 51.

⁷ Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства XVI—XVII вв. М., 1978. С. 108.

⁸ Там же. С 109.

Ключевский В. О. Состав представительства на Земских соборах древней Руси // Ключевский В. О. Сочинения. М., 1959. Т. 8. С. 51.

¹⁰ Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 176.

93

В какой мере дозволены были высказывания, отличавшиеся от того, что хотел услышать Иван IV, свидетельствует его реакция на выступление рада участников собора против опричнины сразу после его окончания: по приказанию царя казнили троих предста­вителей земщины.¹¹ Вскоре жесточайшей казни подверглись более ста руководителей земского правительственного аппарата.

Взяв курс на продолжение войны за Ливонию, Иван IV и его дипломатическая служба имели лишь смутное представление о расстановке международно-политических сил. Заключение в 1569 г. Люблинской унии и образование в результате этого акта польско-литовского государства — Речи Посполитой — в корне изменили ход войны. Выстраиваемый Иваном IV англо-шведско-русский союз не состоялся, Дания фактически также отказалась от союза с Россией и в конечном счете вместе со Швецией стала союзницей Речи Посполитой. Временное перемирие с ней было прервано вслед за избранием на польский престол Стефана Бато-рия, и после этого Иван IV продолжал настаивать на признании за ним всей Ливонии, короны польской и литовской — на прежних зыбких основаниях (он якобы являлся законным наследником бра­та римского императора Августа и родоначальника литовских кня­зей Пруса). Изоляция России на Западе усугублялась опустоши­тельными набегами на Москву крымцев.

Все успехи в Ливонской войне оказались перечеркнутыми се­рией сокрушительных поражений России от Речи Посполитой и Швеции. Россия потеряла отошедшие к польско-литовскому госу­дарству города Ливонии, а также Вележ и Полоцк, а к Швеции — Северную Эстонию, города Ям, Копорье, Ивангород. Тянувшаяся до 1582—1583 гг. война завершилась для Ивана IV и Русского го­сударства тяжелым провалом.

Несмотря на это, Иван IV стимулировал завоевание Сибири. Пожаловав сольвычегодских солепромышленников Строгановых землями на Каме и Чусовой и правом «прибирать охочих людей» (казаков) для их охраны, царь создавал тем самым базу для дви­жения на Восток. Поход дружины Ермака на Сибирь в 1581 г., организованный Строгановыми, привел к разгрому войска сибир­ского хана Кучума и началу освоения Сибири, которая стала ко­лонизоваться торговыми служилыми людьми, беглыми крестьяна­ми, ремесленниками, даже холопами.¹²

Этнический состав России стал еще более разнообразным. Бу­ряты, якуты, хакасы, алтайцы сохранили свою этническую само­бытность, но ряд этнических групп в результате присоединения Сибири к России ее полностью утратил (котты, асаны, арины и др.). Увеличивающееся этническое многообразие тормозило соци­альную эволюцию страны. Культурно-лингвистическая неодно­родность населения и неравномерность развития компенсирова­лись гипертрофированной ролью государства и религии, которые

^{1 1} Садиков П. А. Очерки по истории опричнины. М.; Л., 1950. С. 29.

¹² Подробно о походе Ермака см.: Скрынников Р. Г. Сибирская экспедиция Ермака. Новосибирск, 1982.

94

играли по отношению к этническим общностям централизатор-скую и унифицирующую роль.¹³

Неудачи опричного войска в защите Москвы от набегов крым-цев и казни ряда опричников привели в 1572 г. к формальной от­мене опричнины, последующему объединению опричных и зем­ских территорий, а также опричных и земских служилых людей, хотя террор и не прекратился.

Многолетняя Ливонская война, повторяющиеся набеги крым-цев, которым ослабленная войной и террором власть в течение длительного времени не могла противопоставить боеспособное войско, резкое увеличение налогового гнета — все это усугубило тяжелое положение страны, хозяйство которой находилось в со­стоянии все прогрессирующего упадка.

Попытки преодолеть хозяйственную разруху были малоудач­ными. Финансовая политика Ивана IV отличалась непоследова­тельностью и противоречивостью. В период опричнины превали­рует тенденция к расширению финансового иммунитета.¹⁴ Затем выдача иммунитетных грамот приостановилась, после чего они вновь начинают выдаваться монастырям,¹⁵ и эта тенденция дости­гает апогея в 1575—1576 гг.;¹⁶ в дальнейшем финансовая полити­ка по-прежнему носила волнообразный характер, то ужесточаясь, то отступая.¹⁷ Приговор от 15 января 1580 г., который под давле­нием Ивана IV вынуждены были подписать все участники освя­щенного собора,¹⁸ ограничивал рост церковно-монастырского зем­левладения, что вело к установлению контроля над земельным фондом и создавало условия для расширения поместных раздач.¹⁹ В итоге, по убедительно аргументированному выводу С. М. Каш­танова, «в XVI в. не нашлось удовлетворительной общей платфор­мы для выработки унифицированного податного права иммуни-стов», проведения «в жизнь единообразных форм финансового права», чему препятствовало «сохранение экономической раздроб­ленности».²⁰ По существу иммунитетная политика представляла собой инструмент государственной власти, осуществлявшей пере­распределительную функцию в сфере хозяйственной жизни стра­ны, порожденную ее неразвитостью, относительной замкнуто­стью, натуральным производством и как следствие этого — недо­статочностью ресурсов.

¹³ Ланда Р. Г. Восток: цивилизация, формация // ВИ. 1995. № 4. С. 54.

¹⁴ Каштанов С. М. Финансы средневековой России. М., 1988. С. 163—176.

¹⁵ Там же. С. 177—204.

¹⁶ Там же. С. 205—220.

¹⁷ Там же. С. 221—230.

¹⁸ Законодательные акты... Тексты. № 40.

¹⁹ Скрынников Р. Г. Россия после опричнины. Л., 1975. С. 76—77; Зи­ мин А. А В канун грозных потрясений: Предпосылки первой крестьянской войны. М., 1986. С. 60; 259; Законодательные акты... Комментарии. С. 60—62.

²⁰ Каштанов С. М. Финансы средневековой России. С. 242.

95

Вмешательство государства в хозяйственную жизнь, в частно­сти в аграрные отношения, проявлялось также в том, что оно при­нуждало крупных монастырских феодалов расширять фонд бар­щинных земель и вообще непосредственно влиять на формы и раз­меры ренты — в противоположность прежнему регулированию эксплуатации крестьян в рамках обычноправовой традиции.²¹

80-е годы являются той хронологической гранью, за которой правовое положение русского крестьянства начинает кардиналь­ным образом меняться. Суть этого процесса — переход к крайним методам внеэкономической эксплуатации, выражающейся в при­креплении к личности феодала. Не исключено, что прикрепление началось как временная мера прежде всего в наиболее разоренной части страны, на Северо-Западе России, в форме так называемых заповедных лет (повторяющихся?), когда выход крестьян, владев­ших тяглыми наделами, был запрещен даже в течение двух осен­них недель (по неделе до и после Юрьева дня) — срока, разрешен­ного для выхода и Судебником 1497 г., и Судебником 1550 г.²²

Все эти меры не могли вывести страну из глубочайшего обще­национального кризиса не только потому, что хозяйственная раз­руха, усиленная опричниной и Ливонской войной, продолжала уг­лубляться. Коронование после смерти Ивана IV в 1584 г. его сла­боумного сына Федора само по себе не могло не обострить ситуацию, но кризис вскоре приобрел и династический аспект из-за претензий стоявших за царевичем Дмитрием Ивановичем, сводным братом нового царя, боярских группировок и ввиду от­сутствия у царя Федора сыновей. Победа Бориса Годунова в этой борьбе, в значительной степени определившаяся его личной бли­зостью к новому царю и даже семейными узами, на некоторое вре­мя стабилизировала положение, но ссылка в Углич, а затем смерть (убийство?) малолетнего царевича вновь его обострило, и хотя благодаря политической ловкости правитель сумел быстро его уре­гулировать, это событие имело далеко идущие, даже катастрофи­ческие для страны последствия.

В принципе Борис Годунов продолжал политическую линию Ивана IV на укрепление самодержавной власти, прибегая к ре­прессиям, но не столь массовым и свирепым, какими они были при Иване IV, и опирался на тех представителей старомосковского бо­ярства и князей, которые связывали свое служебно-местническое продвижение с государевой службой, а свое благополучие — с цар­ским жалованием.²³ Это вело к настолько значительному усиле­нию личной власти Бориса Годунова, что после смерти царя Фе-

²¹ Колычева Е. И. Аграрный строй России XVI века. С. 204.

²² Самоквасов Д. Я. Архивный материал. М., 1909. Т. 2. Ч. 1. С. 449—453, 499—500; Греков Б. Д. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII в. М.; Л., 1946. С. 807—862; Анпилогов Г. Н. Новые документы о России конца XVI—нача­ ла XVII в. М., 1967. С. 415—418; Корецкий В. И. Закрепощение крестьян и клас­ совая борьба в России во второй половине XVI в. М., 1970. С. 97—119; Скрынни- ков Р. Г. Россия после опричнины. С. 167—202; Зимин А. А. В канун грозных по­ трясений. С. 66—71.

²³ Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове (1584—1605 гг.). СПб., 1992. С. 43.

96

дора в 1598 г. он сумел добиться на Земском соборе избрания его царем. Борис Годунов перестроил структуру Государева двора, окончательно положив в основу его комплектования чиновный принцип, закреплявший ведущую политическую роль привилеги­рованного столичного дворянства, обособившегося от служебной связи с уездами и городовым дворянством: между ними роль свое­образного буфера играли выборные дворяне. При этом группиров­ки служилых людей стали настолько изолированными, что состав­ляли замкнутые корпорации, комплектование которых происхо­дило на основе семейной преемственности и противоречия между которыми нарастали, сыграв одну из главных ролей в начавшейся вскоре гражданской войне.²''

Выделение из общей массы дворянства и горожан привилеги­рованных групп московского дворянства и московского купечества стало одним из этапов формирования сословий, но до окончатель­ного их складывания было еще далеко.

Что касается Боярской думы, то, как отметил А. П. Павлов, происходил процесс «бюрократизации» боярства, представители которого возглавляли основные приказы, почему она и стала свое­образным советом «из „начальников приказов"».²⁵ Но если учесть, что бояре назначались и воеводами в полки, воеводами в крупные пограничные города, то из этого следует сделать вывод, что соби­раться Боярская дума могла далеко не в полном составе, и уже одно это принижает ее роль как коллективного органа управления. В данной связи обоснованным представляется мнение А. А. Зими­на, который утверждал, что «Боярская дума практически не при­нимала участия в решении важных государственных дел», а «име­ла парадное значение».²⁶

Во главе местного управления при Борисе Годунове все в боль­шей степени становятся воеводы, чьи властные полномочия были шире функций любых других органов власти на местах, а связь с центром теснее.

Получение в 1589 г. права на избрание русского патриарха усилило авторитет России, а следовательно, и русского царя во вселенской православной церкви. С другой стороны, общенацио­нальный кризис, несмотря на ряд мер по укреплению самодержа­вия и централизации власти, не только не имел тенденции к из­живанию, но даже нарастал. Социальные взрывы в Москве в 1584 и 1586 гг., в Сольвычегодске в 1589 г., волнения в вотчине Иоси-фо-Волоколамского монастыря в 1594 г. свидетельствовали о рас­шатанности той системы власти, которая перешла от Ивана IV к Борису Годунову и которую он стремился укрепить.

²⁴ Подробно см.: Там же. С 107—139.

²⁵ Там же. С. 231.

²⁶ Зимин А. А. В канун грозных потрясений. С. 193. Возражения А. П. Пав­ лова такой характеристике значения Думы (см.: Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове. С. 232) не основаны на критике аргу­ ментов А. А. Зимина. А. П. Павлов, пожалуй, придает излишнее значение форму­ ле боярских приговоров, содержавшей слова о «всех боярах».

⁴ Власть и реформы 97

Меры по изживанию хозяйственной разрухи не ограничились локальными запретами крестьянского выхода. Этот запрет распро­странился в 90-е годы XVI в. на все государство.²⁷ Указом от 24 ноября 1597 г. подтверждается режим пятилетних урочных лет сыска беглых крестьян.²⁸ Но государство не могло еще из-за сла­бости и малочисленности властных структур взять на себя обязан­ность искать их по собственному почину и не вводило санкции за бегство, вывоз и прием беглых. Законодательными мерами 80-х— 90-х годов были сделаны лишь первые, во многом непоследова­тельные и половинчатые шаги по пути юридического закрепоще­ния крестьян в форме поземельного прикрепления. Но сами по се­бе эти меры в условиях катастрофического запустения могли привести к закрепощению минимального числа крестьян, к кон­сервации состояния хозяйственной разрухи, а тем самым способ­ствовали ее углублению,²⁹ так как запрет свободного выхода кре­стьян привел к аннулированию естественного регулятора уровня эксплуатации.

Для поддержания оборонительной системы на Юге правитель­ство Бориса Годунова ввело в южных городах десятинную пашню, что было оценено С. Ф. Платоновым как неосмотрительная мера, втянувшая служилых людей этой местности в Смуту.³⁰ Низшие категории служилых людей (служилые люди «по прибору») в це­лом оказались притесняемыми Борисом Годуновым, стремившим­ся возродить опустевшие города посредством «посадского строе­ния», т. е. прикрепления к тяглу вместе с посадскими людьми и «приборных» служилых людей.

Как видим, Борис Годунов пытался преодолеть хозяйственную разруху проведением ряда мер, носивших ярко выраженный кре­постнический характер. Это свидетельствует о том, что он не осоз­навал опасности назревавшей катастрофы. Более того, попытка закрепощения крестьян, посадских людей и низших категорий служилых людей, всеобщее прикрепление всех дворян к службе, законодательство о холопах, игравших важную роль в управлении государством и в войске, не могли не вести к обострению социаль­ного кризиса и приближали социальный взрыв.

Череда неурожайных лет в 1601—1603 гг. и разразившийся вследствие этого голод привели к вымиранию многих тысяч людей, к притоку еще большего числа обедневших и голодных в крупные города, где, таким образом, накапливался горючий материал. Бо-

^{1 1} Законодательные акты... Тексты. № 46; Корецкий В. И. Закрепощение кре­стьян и классовая борьба в России во второй половине XVI в. С. 140—153; Анпи-логов Г. Н. К вопросу о законе 1592—1593 гг., отменившем выход крестьянам, и урочных летах в конце XVI—первой половине XVII в. // История СССР. 1972. № 5. С. 164; Скрынников Р. Г. Россия после опричнины. С. 204—209; Зи­мин А. А. В канун грозных потрясений. С. 209—210; Законодательные акты... Комментарии. С. 66—76.

²⁸ Законодательные акты... Тексты. № 48.

²⁹ Панеях В. М. Закрепощение крестьян в XVI в.: новые материалы, концеп­ ции, перспективы изучения (по поводу книги В. И. Корецкого) // История СССР. 1972. № 1. С. 163.

³⁰ Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. М., 1937. С. 95, 241—242.

98

рис Годунов попытался смягчить ситуацию и отступить, как ему казалось, временно, от практики прикрепления крестьян, возоб­новив в течение двух лет (1601—1602 гг.) разрешение выхода и вывоза крестьян в Юрьев день.³¹ Но эти указы прорвали плотину, которую власти пытались ранее воздвигнуть, чтобы воспрепят­ствовать выходу и вывозу крестьян. Они не только внесли дезор­ганизацию в судопроизводство по поводу ушедших и беглых крестьян, но и привели к тому, что незаконный выход и вывоз, существовавший и до этого, получил теперь повсеместное рас­пространение. Лавина несанкционированных уходов разрушила непрочную систему прикрепления крестьян; бороться с ними ни частные владельцы, ни государство были не в состоянии.

Катастрофа была подстегнута не только начавшимся процессом закрепощения, страшным голодом и запустением, но и появлени­ем в Речи Посполитой первого самозванца, выдававшего себя за царевича Дмитрия, сына Ивана IV, якобы не погибшего в 1591 г. в Угличе, который начал борьбу за «возвращение» себе царского трона. Располагая небольшим отрядом наемников из числа поль­ских шляхтичей и русских дворян-эмигрантов, он двинулся на Мо­скву. Уже на русской территории к Лжедмитрию I в большом чис­ле присоединялись служилые люди, донские и запорожские каза­ки, беглые и небеглые крестьяне и в огромном числе — холопы. В сознании масс, поддерживших Лжедмитрия, он был «прирожден­ным», в отличие от Бориса Годунова, царем.

Началась первая в истории России гражданская война, привед­шая к территориальному и социальному расколу российского со­циума, причем его разграничительная линия не была стабильной. Особенно катастрофическим для страны оказалось нарушение единства (пусть относительного) корпораций служилых людей, и прежде всего их верхнего слоя. Именно гражданская война (а не крестьянская, как считало подавляющее большинство отечествен­ных историков последних десятилетий)³² разрушала сами основы создававшейся на протяжении полутора столетий системы власти, ее иерархию и приоритеты.

Поколеблено было и «относительное единство средневековой идеологии», что привело «к мысли о соперничестве с властью, хотя в той же монархической оболочке»,³³ к самозванчеству как народ-

³¹ Законодательные акты... Тексты. № 50, 51.

³² Заслуга убедительного обоснования этой концепции принадлежит А. Л. Станиславскому и Р. Г. Скрынникову (см.: Станиславский А. Л. Граждан­ ская война в России XVII в.: Казачество на переломе истории. М., 1990); Скрын- ников Р. Г. 1) Россия после опричнины; 2) Самозванцы в России в начале XVII века: Григорий Отрепьев. Новосибирск, 1987; 3) Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. Л., 1988.

³³ Панченко А. М. Русская культура в канун петровских реформ. Л., 1984. С. 16.

99

ной оболочке бунта,³⁴ в котором сами самозванцы выступали в ка­честве «возвращающихся избавителей».³⁵ В период гражданской войны начала XVII в. проявили себя полтора десятка самозван-цев- «царев и чей»: три Лжедмитрия, Петр, Иван-Август, Клемен-тий, Савелий, Василий, Ерофей, Гаврила, Мартын, Лаврентий и др. В результате народная концепция самозванства была противо­поставлена концепции самодержавной власти (царь — «земной Бог»), сформулированной Иваном IV.³⁶

Восстание в Москве против номинального преемника умершего скоропостижно в 1605 г. Бориса Годунова — Федора Борисовича и его матери, которые были удушены, привели на российский пре­стол Лжедмитрия I. Его правление в течение года не разрешило и не могло разрешить тех антагонизмов, которые обнажились в пе­риод гражданской войны, но имело катастрофические последст­вия, выразившиеся, в частности, в том, что передача земель, уже имевших владельцев в поместья и вотчины другим людям надолго запутала земельные отношения и не только обострила раскол в среде феодалов, но и продлила его. К тому же привело и проти­воречивое законодательство о холопах.³⁷ Не оправдавший доверия Лжедмитрий I в результате боярского заговора в мае 1606 г. был свергнут и убит, а на его место сторонники князя Василия Шуй­ского перед собравшимися на Красной площади горожанами «вы­кликнули» князя царем. Но не «прирожденного» монарха совре­менники не хотели признавать еще и потому, что он не был ко­ронован всей «землей», хотя его «избранию» пытались придать вполне легитимный характер ссылкой на державные права «по ко-ленству» — через Александра Невского к князю Рюрику.³⁸

Небывалая новизна, по выражению В. О. Ключевского,³⁹ про­цедуры возведения нового царя на престол заключалась в том, что с него была взята «крестоцеловальная запись», которой провоз­глашались гарантии от внесудебных опал и казней, запомнивших­ся еще со времени Ивана IV, незыблемость имущественных прав наследников и родственников осужденных, а также обязательство царя решать судебные дела после тщательного расследования.⁴⁰ Б. Н. Чичерину запись напомнила даже «знаменитую статью Ве­ликой Хартии»,⁴¹ хотя это, безусловно, было преувеличением. Ее

³⁴ Панченко А. М. «Народная модель» истории в набросках Толстого о Пет­ ровской эпохе // Л. Н. Толстой и русская литературно-общественная мысль. Л., 1979. С. 80 и ел.

³⁵ Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды XVII— XIX вв. М., 1967. С. 24—236.

³⁶ Панченко А. М. Русская культура в канун петровских реформ. С. 15.

³⁷ См.: Панеях В. М. Холопство в XVI—начале XVII века. Л., 1975. С. 185— 238; Законодательные акты... Комментарии. С. 98—102.

³⁸ О Василии Шуйском подробно см.: Абрамович Г. В. Князья Шуйские и российский трон. Л., 1991. С. 134—150.

³⁹ Ключевский. В. О. Боярская дума древней Руси. М., 1902. С. 362.

⁴⁰ ПСРЛ. М., 1968. Т. 31. С. 151; Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедицею Академии наук. СПб., 1836. Т. 2. С. 102. № 44; Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. М., 1819. Ч. 2. С. 299. № 141.

⁴¹ Чичерин Б. Н. О народном представительстве. М., 1866. С. 368.

100

историческое значение состояло в том, что запись представляла собой первый в истории России «договор царя со своими поддан­ными», первый робкий и неуверенный шаг «к правовому государ­ству».⁴² Само собой разумеется, что в условиях гражданской вой­ны, в частности начавшегося восстания под предводительством Ивана Болотникова,⁴³ эти обязательства не были выполнены.

В результате восстания сначала образовались два центра госу­дарственной власти (в Москве и в ставке Болотникова), а затем, с появлением второго Лжедмитрия и до подавления восстания, — три центра власти (в Москве, в ставке восставших, и в Стародубе, затем в Тушине, где последовательно были базы самозванца, опи­равшегося на перешедших к нему бояр и отряды польских наем­ников). Никто из них — ни Василий Шуйский, ни Болотников, ни Лжедмитрий II — не в состоянии были решить возникшие в ходе гражданской войны проблемы, а, борясь за власть, только ослож­няли положение: каждый из них, как и ранее Лжедмитрий I, на­травливал холопов на господ, жаловал высшими государственны­ми чинами и должностями, раздавал землю, во многих случаях чужую, в поместья.

В 1609 г. положение Русского государства еще больше ослож­нилось в результате соглашения, заключенного Василием Шуй­ским с шведским королем Карлом IX. Поскольку Швеция находи­лась в состоянии войны с Польшей, началась война между Поль­шей и Россией. Польские войска осадили Смоленск, а шведы, воспользовавшись ослаблением России, оккупировали Новгород и значительную часть северных территорий. Недовольные царем Василием Шуйским бояре в 1610 г. свергли его с трона. Власть временно перешла к правительству, состоящему из семи бояр («се­мибоярщина») , которые в создавшихся условиях вынуждены были согласиться с возведением на царский престол польского короле­вича Владислава. Однако пятнадцатилетний царь в Москву не прибыл; ее заняли польские отряды, опираясь на которые его на­местник пытался управлять государством и по примеру предшест­вующих властителей (коронованных и некоронованных) присту­пил к раздаче земель.

Центральная власть в Русском государстве полностью распа­лась. Отряды польских шляхтичей осаждали города и монастыри, промышляли грабежами. Так называемые «вольные» казаки, в со­став которых вошли и холопы, и крестьяне, и посадские люди, участвовали в походах Лжедмитрия I, в восстании Болотникова, в войске Василия Шуйского, в движении казачьего атамана Ивана Заруцкого, затем в Первом и Втором ополчениях, в избирательном соборе 1613 г., в восстании под руководством Баловнева и в вос­станиях 1615—1618 гг. На некоторых этапах гражданской войны они выступали как решающая сила. Казаки ничуть не уступали интервентам в грабежах, они также устанавливали в различных районах свою власть — своеобразную систему кормлений в форме

⁴² Кобрин В. Б. Смута // Родина. 1991. № 3. С. 71.

⁴³ О нем см.: Смирнов И. И. Восстание Болотникова: 1606—1607. [М.], 1951; Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников.

101

«приставств», что означало возврат к архаическому для начала XVII в. феодальному институту с особо жестокой формой эксплу­атации местного населения/⁴

Все это в совокупности свидетельствовало о том, что опасность потери Россией национальной самостоятельности стала реальной. Именно в данной ситуации «земское» начало российской государ­ственной системы, казалось бы, окончательно задавленное в пе­риод опричнины, стало возрождаться. «Земская» самоорганизация получила дополнительный стимул к национально-освободитель­ной борьбе в связи с восстанием москвичей против поляков в марте 1611 г., последовавшего за этим «великого московского разоре­ния» — сожжения поляками Москвы и массового избиения горо­жан.

Одним из центров власти в 1611 г. стало Первое ополчение, двинувшееся к Москве с целью изгнания поляков; впрочем, оно стало быстро распадаться из-за неразрешимых внутренних проти­воречий между разнородными силами, вошедшими в его состав. Второе ополчение первоначально возникло осенью 1611 г. на базе посада Нижнего Новгорода. Организация власти в обоих ополче­ниях воссоздавалась по типу, сложившемуся в условиях самодер­жавия: отдельными сторонами государственного управления веда­ли приказы. Правда, во Втором ополчении верховным органом власти стал «Совет всей земли», заместивший собой опустевший царский трон.⁴⁵ При этом к внутренним противоречиям Первого ополчения, в котором преобладали казаки, прибавились противо­речия, принимавшие формы военных столкновений со Вторым ополчением, по преимуществу дворянским.⁴⁶

И все же 26 октября 1612 г. земская рать под руководством Д. Пожарского и Д. Трубецкого освободила Москву от поляков и въехала в Московский Кремль. Сразу же после этого, в ноябре 1612г., началась подготовка к созыву Земского избирательного со­бора.⁴⁷ В декабре делегаты стали съезжаться в столицу. Опреде­лились и кандидаты на царство: сын плененного поляками митро­полита Филарета Михаил Федорович Романов, сын Лжедмит-рия II, шведский герцог Карл Филипп, Д. Т. Трубецкой, Д. М. Пожарский, И. И. Шуйский, И. В. Голицын, Д. М. Черкас­ский, П. И. Пронский.

На открывшийся 7 января 1613 г. Земский собор, состав кото­рого насчитывал 700—800 человек, прибыло много выборных от городов, чем он отличался от предыдущих соборов.⁴⁸

^{4 4} Станиславский А Л Гражданская война в России XVII в С 23 и ел

⁴⁵ О Втором ополчении см Любомиров П Г Очерк истории Нижегородского ополчения 1611 —1613 гг М , 1939

⁴⁶ Станиславский А Л Гражданская война в России XVII в С 43—44

⁴⁷ См Зимин А А Акты Земского собора 1612—1613 гг // Записки Отдела рукописей ГБЛ М , 1957 Вып 19

⁴⁸ О Земском соборе 1613 г см Черепнин Л В Земские соборы Русского го­ сударства в XVI—XVII вв М , 1978 С 187—200

102

В конечном счете, в результате длительной борьбы, 21 февраля 1613 г. царем был избран Михаил Романов, который положил на­чало новой династии, просуществовавшей более трехсот лет. Ре­шающую роль в «царском обирании» сыграли казаки, численность которых в Москве во время проведения Земского собора значи­тельно превышала численность дворянских формирований. Это даже дало основание А. Л. Станиславскому прийти к выводу, что Михаил Романов был казачьим ставленником.⁴⁹

Если данное утверждение и страдает известным преувеличени­ем, то несомненно, что казачество в период граждаской войны пре­вратилось в силу, с которой вынуждены были считаться все соци­альные слои и все претенденты на власть. Оно к этому времени самоорганизовалось в сословие, имевшее свою особую структуру, собственную систему самоуправления, специфические формы су­допроизводства, своеобразный менталитет.

Избирательный Земский собор оставался высшим органом го­сударственной власти, действовавшим вместе с Боярской думой вплоть до прибытия 2 мая 1613 г. в Москву из Ипатьева монастыря молодого царя с матерью, хотя одновременно с ними уже наречен­ный царь рассылал свои указы и пытался править, опираясь на представителей, посланных ему Земским собором.⁵⁰

В литературе существуют разногласия относительно того, была ли дана Михаилом Романовым ограничительная запись, подобная той, на которую вынудили согласиться Василия Шуйского.⁵¹ Без­относительно к этому условия, в которых новому царю пришлось вступить на престол, неизбежно вели к ослаблению самодер­жавной власти и вынужденному признанию необходимости уча­стия в управлении страной представителей тех сил, которые его избрали.

Государство лежало в развалинах, общенациональный кризис обострялся, гражданская война была далека от завершения, раз­бойничьи шайки терроризировали население, отсутствовали орга­ны управления в центре и на местах, огромные территории, в том числе Новгород и Новгородская земля, оказались оккупированны­ми, военные действия с Польшей и Швецией не прекращались.

Гражданская война начала XVII в. в России коренным образом отличалась от революций, происходивших в XVI—XVII вв. в

⁴⁹ Станиславский А Л, Морозов Б Н Повесть о Земском соборе 1613 г // ВИ 1985 № 5, Станиславский А Л Гражданская война в России XVII в С 46— 79

⁵⁰ Черепнин Л В Земские соборы Русского государства XVI—XVII вв С 202

⁵¹ Платонов С Ф Московское правительство при первых Романовых // Статьи по русской истории (1883—1912) СПб , 1912 С 355—367, 388, Цвета­ ев Д В Избрание Михаила Федоровича на царство М , 1913 С 72—73, Чиче­ рин Б Н О народном представительстве С 369—370, Маркевич А И Избрание на царство Михаила Федоровича Романова//ЖМНП 1891 №10 С 403, Клю­ чевский В О Курс русской истории 4 3// Ключевский В О Сочинения М , 1957 Т 3 С 78, Дьяконов М А Избрание Михаила Федоровича на царство СПб, 1913 С 31—32, Сухотин Л М Первые месяцы царствования Михаила Фе­ доровича (Столбцы Печатного приказа) М, 1915 С XIX, Любомиров П Г Очерк истории Нижегородского ополчения С 225—228, Черепнин Л В Земские соборы Русского государства XVI—XVII вв С 204—211

103

Европе, хотя эти социальные потрясения и в России, и в европей­ских странах непосредственно порождались общенациональными кризисами (в том числе кризисами власти). Однако если револю­ции становились следствием глубоких экономических перемен и знаменовали собой смену общественных отношений, сопровождав­шуюся коренной ломкой и преобразованием системы власти, то гражданская война начала XVII в. не имела экономической подо­плеки и потому не могла привести к перестройке всего социаль­ного организма в России, к выведению на политическую сцену но­вых социальных субъектов политической жизни. Вместе с тем в одном она походила на революции: она подняла на поверхность и активизировала асоциальные, маргинальные силы, ставшие осо­бенно опасными в условиях распыления власти, ослабления преж­них регуляторов общественных отношений, и поэтому действи­тельно превратилась в смуту.

Гражданская война, таким образом, не только не разрешила противоречий, ее вызвавших, но породила новые. Общенацио­нальный кризис, правда, с избранием на престол Михаила Федо­ровича приобрел новые формы. В частности, царские родственни­ки (поскольку сам царь по малолетству и неподготовленности не мог взять власть в свои руки) вынуждены были опираться в своей деятельности на почти перманентно функционировавшие с 1613 по 1619 г. Земские соборы. Ответственность за ряд мер, и прежде всего за введение повторяющихся экстраординарных налоговых сборов (семь сборов так называемых запросных и пятинных денег, т. е. «пятая деньга» со всяких «туточных и отъезжих торгов и про­мыслов», взимаемая в связи с полным расстройством прежнего ре­гулярного обложения — сошного письма)⁵² для материального обеспечения служилых людей, участвовавших в войне с польски­ми и шведскими войсками и в подавлении движения казачества, царское правительство стремилось возложить именно на Земские соборы.⁵³ Соборным решением оформлялся даже список думных чинов, остающихся вместе с царем в Москве в «королевичевой оса­де», т. е. принявших на себя обязательство не уезжать из столицы во время ее осады в 1618 г. ратью королевича Владислава, продол­жавшего претендовать на российский престол. Экстраординарные меры во внешнеполитической сфере также на некоторое время стали объектом рассмотрения Земским собором. В 1616 г. на нем обсуждались условия мира со Швецией. Все это свидетельствовало о слабости царской власти и в то же время противоречило ее став­шему уже традиционным самодержавному характеру.

В законодательстве первых лет царствования Михаила Федо­ровича, подстегнутом потоком челобитных, тоже заметны следы экстраординарности. Оно было направлено на преодоление порож­денных смутой коллизий, прежде всего в области землевладения.

^{5 2} Веселовский С. Б. Семь сборов запросных и пятинных денег в первые годы царствования Михаила Федоровича // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. М., 1909. Кн. 1. Отд. 3. С. 11.

⁵³ Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства XVI—XVII вв. С. 216-229.

104

Предпринимались попытки возврата к «старине», нижней гранью которой стало «всеобщее разорение», а порядок, на который рав­нялись, — «как было при прежних российских прирожденных го-сударех». Возвратить «старину» значило в создавшихся условиях подтвердить пожалования «за службу», «за осадное терпение», «за кровь» прежних лет; раздать земли (при их отсутствии — земель­ные оклады) и денежное жалование за новые заслуги, теперь перед правительством Романовых.⁵⁴ Но разграничить справедли­вые и полученные обманным путем «дачи» — Василия Шуйского, Лжедмитрия II, семибоярщины, Первого и Второго ополчений — правительству Михаила Федоровича так и не удалось, как не удалось ему решить запутанную во время смуты проблему холо-повладения: тяжбы о земле и холопах тянулись многие десяти­летия.⁵⁵

«Старина» в сфере государственного управления означала вос­создание приказной системы в прежнем виде. Затем число прика­зов стало увеличиваться, но усложнение задач не вело к система­тизации и разграничению их функций. Учреждение и исчезнове­ние приказов в значительной степени базировалось на личном поручении царя или его окружения: возникающая проблема ре­шалась посредством приказа какому-либо лицу решать ее, для че­го и создавался под его руководством учреждение-«приказ», кото­рый мог ликвидироваться по выполнении поручения.

«Старина» в сфере социальных отношений сводилась к рестав­рации крепостнической системы, складывание которой прервалось гражданской войной. Правительство царя Михаила в 1619 г. вос­становило общегосударственную норму о пятилетних урочных годах сыска беглых крестьян.⁵⁶ 20-е—30-е годы XVII в. стали временем расцвета урочной практики. Она начинает играть роль своеобразного регулятора в процессе закрепощения крестьян.⁵⁷ Крепостнический ее характер очевиден, поскольку вышедшие «из лет» крестьяне превращались в крепостных новых владельцев. Но не следует игнорировать и роль урочных лет как фактора, при­званного ограничивать развитие крепостного права: угроза утраты землевладельцем крестьян по истечении 5 лет после их бегства имела целью также сдерживать усиление феодального гнета.⁵⁸ Впрочем, действенность этого регулятора снижалась тем, что на практике урочные лета значительно удлинялись и в конечном сче­те торжествовала крепостническая тенденция. Однако ее торжест­во вело к катастрофическому сокращению облагаемого крестьян­ского надела, повышению, как следствие этого, окладов государ-

⁵⁴ Бовина В. Г. Земский приговор 30 июня 1611 г. и законодательство первых лет царствования Михаила Федоровича // Сословия и государственная власть в России: XV—середина XIX в.- Международная конференция «Чтения памяти акад. Л. В. Черепнина». М., 1994. Ч. 1. С. 62—69.

⁵⁵ Панеях В. М. Холопство в первой половине XVII в. Л., 1984. С 162—196.

⁵⁶ Ангшлогов Г Н. К вопросу о законе 1592—1593 гг. С. 173; Андреев И. Л. Урочные лета и закрепощение крестьян в Московском государстве // История СССР. 1982. № 1. С. 144.

⁵⁷ Андреев И. Л. Урочные лета и закрепощение крестьян... С. 144.

⁵⁸ Там же. С. 144—146.

105

ственных податей, которое «стало действовать хуже разорения»,⁵⁹ переходу к вненадельному землепользованию, деформированию структуры зависимого населения (переходу крестьян в бобыли)⁶⁰ и, наконец, к полному из-за этого расстройству финансовой сис­темы государства.

Завершение войн со Швецией и Польшей важно было для Рос­сии как один из шагов по пути преодоления всеобщего кризиса. Поэтому она вынуждена была согласиться на огромные террито­риальные утраты. По Столбовскому миру 1617 г. Россия лишалась своего важнейшего выхода к Балтийскому морю, уступив Швеции Ижорскую землю, Корелу и Корельский уезд, но возвратила Нов­город.⁶¹ Деулинское перемирие 1618 г. оставляло Польше Смо­ленск, Дорогобуж, Новгород-Северский, Себеж и другие города на Юго-Западе.

Благодаря прекращению войны с Польшей в Россию в 1619 г. вернулся из плена отец царя митрополит Филарет, который вскоре был провозглашен патриархом. Ему Михаил Федорович передал всю полноту власти в государстве, а сам, как и до этого, устра­нился от дел. Филарет принял титул «великий государь и патри­арх», и тем самым в его лице реально воплотилась идея синтеза духовной и светской власти, хотя этот феномен не может быть связан с общей тенденцией возвеличения церковной власти над светской, а всего только с личной ролью данного патриарха.⁶² Его программа выхода из кризиса в принципе не отличалась от той, которой следовало правительство Михаила Федоровича до возвра­щения Филарета. Фактически она восходила к идеям, провозгла­шенным еще Первым ополчением: единообразие и справедливость при распределении податей, сыск посадских и уездных людей, за-ложившихся за светских и церковных феодалов, справедливый суд.

Первоначально и Филарет вынужден был опираться на Зем­ские соборы, но уже с 1622 г., укрепив свою власть, он перестает их созывать вплоть до начавшейся по его инициативе Смоленской войны (1632—1634 гг.). Практическими мерами для реализации программы правительственной деятельности по сыску земельных окладов, выводу из посадов «беломесцев» для активизации тор­говли и ремесла становятся проведение нового описания земель и учреждение ряда Сыскных приказов.⁶³

^{5 9} Веселовский С. Б. Сошное письмо: Исследование по истории кадастра и по- сошного обложения Московского государства. М., 1915. Т. 1. С. 226.

⁶⁰ Воробьев В. Л/., Дегтярев А. Я. Русское феодальное землевладение от «смутного времени» до кануна петровских реформ. Л., 1986. С. 174—177.

⁶¹ См.: Шаскольский И. П. Столбовский мир 1617 г. и торговые отношения России со шведским государством. Л., 1964.

⁶² Бовина В. Г. «Великий государь и патриарх Филарет Никитич»: к истории официальных титулов в Московском государстве XVII века // Россия от Ивана Грозного до Петра Великого. СПб.; Киев, 1993. О Филарете см.: Бовина В. Г. Пат­ риарх Филарет: (Федор Никитич Романов) // ВИ. 1991. № 7—8.

⁶³ Законодательные акты... Тексты. № 87; Гурлянд И. Я. Приказ Сыскных дел // Сборник статей по истории права, посвященных М. Ф. Владимирскому-Бу- данову. Киев, 1904; Законодательные акты... Комментарии. С. 134—135.

106 ~s

. В сфере религиозной политика Филарета отличалась фанатиз­мом и нетерпимостью. Так, православным выходцам из Польши было отказано в праве считаться христианами на том лишь осно­вании, что они едят и пьют с католиками, живут вместе с ними и даже заключают с ними браки.⁶⁴ Указом 1622 г. запрещалось не­крещеным мусульманам-татарам владеть православными служи­лыми холопами и селить пашенных холопов в своих дворах.⁶⁵ фундаменталистские тенденции, и без того свойственные русской православной церкви в XV—XVI вв., при Филарете проявлялись в еще большей степени.

Что касается Боярской думы, то ее роль фактически сводилась к деятельности только как высшей судебной инстанции.

Земские соборы возобновились после смерти Филарета (1632 г.) и посвящены были решению внешнеполитических про­блем, а также связанных с ними вопросов финансового обеспече­ния войска, т. е. с ужесточением налогового обложения. Новым в соборной практике 30-х—40-х годов XVII в. становятся обсужде­ния коллективных челобитий представителей разных слоев насе­ления, прежде всего дворянства и посадских людей,⁶⁶ хотя чело­битные подавались также крестьянами.⁶⁷

Сама по себе вынужденность возобновления Земских соборов и обсуждения на них коллективных челобитных свидетельствует о продолжающемся кризисе самодержавной власти. С другой сто­роны, массовая подача челобитных грамот дает основание для вы­вода о процессе осознания групповых социально-экономических интересов и формирования сословных групп, хотя противоречия внутри них и политика самодержавия тормозили его.

Общенациональный кризис выражался также и в падении ав­торитета светской власти, олицетворявшейся царем.⁶⁸ Массовые процессы по «слову и делу государеву»,⁶⁹ крупнейшие восстания и более мелкие мятежи (московские восстания 1636 и 1648 гг., движения на Юге России «приборных» служилых людей, детей бо­ярских и беломестных казаков, движения крестьян и посадских людей в Поморье и Сибири,⁷⁰ восстания середины XVII в. в Нов­городе и Пскове, «медный бунт» 1662 г., восстание под предводи­тельством Степана Разина) стали показателями этого кризиса власти.

В середине XVII в. он проявился и в том, что церковь в лице патриарха Никона стала, с согласия царя Алексея Михайловича,

⁶⁴ Макарий. История русской церкви. СПб., 1903. Т. П. С. 30—31. ⁶^ Законодательные акты... Тексты. № 119.

⁶⁶ Смирнов П. П. Новое челобитье московских торговых людей о высылке иноземцев//Чтения в Обществе Нестора-летописца. 1912—1913. Кн. 23. Ч. 2; Базилевич К. В. Коллективные челобитные торговых людей и борьба за русский рынок в первой половине XVII в. // Известия АН СССР. 1932. Сер. VII. Вып. 2.

⁶⁷ Крестьянские челобитные XVII в.: Из собрания Государственного историче­ ского музея. М., 1994.

⁶⁸ Панченко А. М. Русская культура в канун петровских реформ. С. 10.

⁶⁹ Новомбергский Н. Слово и дело государевы: (Процессы до издания Уложе­ ния Алексея Михайловича 1649 года). М., 1911. Т. 1.

^/0 См.: Чистякова Е. В. Городские восстания в России в первой половине XVII века (30—40-е годы). Воронеж, 1975.

107

исповедовать принцип «священство выше царства», пытаясь под­чинить себе государство. И хотя в дальнейшем Никону под давле­нием царя пришлось оставить патриарший престол, несколько лет, с 1652 по 1658 г., в Москве существовало двоевластие — царя и "патриарха.

Внутреннее реформирование Никоном при поддержке царя церкви, имевшее целью освобождение от местных традиций, свя­занных с языческими представлениями, создание унифицирован­ного культа с ориентацией на византийские образцы и западноук-раинскую богословскую школу, не затрагивало толкований фило­софских вопросов теологии, а свелось к изменению ритуала службы (к переходу от двоения к троению крестного знамения, к перемене в пении аллилуйи, в хождении посолонь по «латинско­му» образцу).⁷¹ Это вызвало раскол не только в самой церкви, но и в целом в стране. В «раскол» ушли люди разных социальных слоев, и очень скоро он стал знаменем антиправительственной борьбы. Падение авторитета светской власти дополнилось падени­ем авторитета власти духовной.⁷²

Военные акции, в частности война с Польшей за Смоленск (Смоленская война), также показали, что государство и власть все еще оставались слабыми. Проявилась небоеспособность устарев­шего поместного войска.

Попытки выйти из общенационального кризиса, инициирован­ные царем Алексеем Михайловичем, вступившим на престол в 1645 г., не отличались по направлению и методам от тех, которые традиционно и безуспешно предпринимали его предшественники: усиление налогового гнета, крепостническое законодательство. Так, приговором от 2 января 1649 г. правительство царя Алексея Михайловича под давлением служилых людей отменило урочные годы для сыска беглых крестьян и бобылей, установив, что сыску и возврату подлежали те беглые, которые были записаны в пис­цовых книгах, составленных*после московского пожара 1626 г.⁷³ Таким образом, впервые не фиксировался определенный срок сы­ска беглых, а устанавливалась его давность, с годами непрерывно нараставшая. Следовательно, процесс закрепощения частновла­дельческих крестьян шел к своему апогею.

Уложение 1649 г.,⁷⁴ принятое на Земском соборе, было прони­зано крепостническими нормами, относящимися не только к кре­стьянам, для которых окончательно отменялись урочные годы сы­ска, провозглашался бессрочный сыск, прикрепление к земле до­полнялось потомственной крепостной зависимостью от служилых людей, получавших наследственные и монопольные права владе-

^{7 1} См.: Каптерев Н. Ф. 1) Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Сергиев Посад, 1909—1912. Т. 1—2; 2) Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов. Сергиев Посад, 1913; Хачатурян Н. А., Хачату­ рян В. М. Средневековая культура России и Западной Европы: Идентичность и расхождения // Цивилизации. М., 1955. Вып. 3. С. 69—74.

⁷² Панченко А. М. Русская культура в канун петровских реформ. С. 23.

⁷³ Законодательные акты... Тексты. № 344.

⁷⁴ См. его академическое издание: Соборное уложение 1649 г.: Текст. Ком­ ментарии. Л., 1987.

108

ния ими.⁷⁵ Посадские люди также были прикреплены к посаду и тяглу. Одновременно за ними закреплялось монопольное право владения и распоряжения дворами и торгово-ремесленными заве­дениями на посадах,⁷⁶ что в перспективе неизбежно вело к застою в предпринимательской деятельности.

Уложение 1649 г., зафиксировав сложившиеся к середине XVII в. нормы права, систематизировав их и введя новые нормы, ос­нованные на текущей судебной практике, предшествующих рус­ских законодательных актах, а также отчасти на византийском и литовском праве, впервые в истории российского законодательства определило статус власти царя как верховного главы государства, его прерогативы, а главное — установило смертную казнь не толь­ко за посягательство на «государскую честь» и «здоровье», но и за голый умысел на жизнь и здоровье государя. Широко толкуется в Уложении понятие измены (умысел против власти, переход на сто­рону противника, «скоп и заговор»).⁷⁷ Эти нормы призваны были укрепить расшатанную общенациональным кризисом власть царя.

С той же целью Уложение 1649 г. законодательно закрепило существовавшую организацию государственного управления — в центре (Боярская дума, приказы) и на местах (воеводы, губные старосты). В частности, Боярская дума получила правовую инсти-туционализацию как высший орган управления и суда, действую­щий при царе и по его поручению: «А спорные дела, которые в приказех зачем будет немощно, взносить из приказов в доклад к государю царю и великому князю Алексею Михаиловичу всея Ру­си, и к его государевым бояром, и околничим, и думным людем. А бояром, и околничим, и думным людем сидеть в полате, и по государеву указу государевы всякие дела делать всем вместе».⁷⁸ Обращает на себя внимание, что и в Соборном уложении не упот­реблен термин «Боярская дума»; она определена по-прежнему описательно как собрание бояр и других думных чинов. Предпи­сание «дела делать всем вместе» не следует, как и в Судебнике 1550 г., понимать буквально: многие бояре были в войсках, в го­родах на воеводстве, возглавляли приказы.

О степени несамостоятельности Боярской думы и ее служеб­ном, подчиненном царю положении свидетельствует Г. Котоши-хин: «Бояре и околничие и думные и ближние люди приезжают к царю челом ударить с утра рано, на всякий день... А когда лучица сидети в покоях своих и слушает дел или слова разговорные гово­рит, и бояре стоят перед ним все..., также после обеда приезжают, в вечери, по вся дни».⁷⁹

⁷⁵ Маньков А. Г. Уложение 1649 г.: Кодекс феодального права. Л., 1980. С. 93-110.

⁷⁶ Там же. С. 137—153.

⁷⁷ Там же. С. 154—162.

⁷⁸ Соборное уложение 1649 г.: Текст. Комментарии. Гл. X. Ст. 2. С. 3!; см. комментарий: Там же. С. 183—184.

⁷⁹ Котоишхин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1906. С. 29. См. также статейный список от 17 декабря 1636 г. (Законодательные акты... Тексты. № 234) и комментарий к нему (Законодательные акты... Комментарий. С. 183—185).

109

Приказная система управления из столицы и воеводские орга­ны управления на местах не смогли, как показала практика, сколько-нибудь успешно организовать единую систему власти в такой огромной стране, какой стала Россия к середине XVII в. Тем менее распространялось их влияние на далеких окраинах. Поэто­му на малонаселенных, но обширных территориях черносошного северного Поморья и Сибири правительство вынуждено было в уездах опираться на традиционные земские выборные учрежде­ния, которые сосуществовали с воеводской властью.⁸⁰ На Юге донское казачество, опираясь на свою сословную организацию («круг»), также осуществляло самоуправление, претендуя в то же время на получение государева жалованья и, пользуясь слабостью царской власти, предпринимало акции (например, походы на Азов), которые шли вразрез с внешнеполитической линией Рос­сии.

Присоединение в 1651—1654 гг. левобережной Украины к Рос­сии, опиравшееся на освободительную борьбу украинского народа против Польши, привело к введению и здесь особой, отличающей­ся от общерусской, системы местного управления (выборные гет­ман, старшины, свой суд), хотя отношения вассалитета-сюзерени­тета очень быстро под давлением центральной власти трансфор­мировались в подданство.

Вхождение Украины в состав России имело огромное культур­но-историческое значение для судеб обоих этносов. В XVII в. именно через Украину стала проникать в Россию западная куль­тура, которая начала оказывать влияние и на русскую культуру, стимулируя ее освобождение от церковного влияния.

Но эти секуляризационные тенденции не затрагивали социаль­но-экономические отношения и систему власти. Самодержавно-крепостнический строй если и претерпевал изменения, то только в сторону ужесточения крепостнических порядков и обособления самодержца от его подданных. Отказ от реформ вел к консервации социальной жизни, ослаблял государство, а следовательно, ввер­гал его в состояние перманентного отставания от стран Европы.

^{8 0} См.' Богословский М. М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в М., 1909. Т. 1; М., 1912. Т 2; Копанев А И I) Крестьянство Русского Се­вера в XVI в. Л., 1978; 2) Крестьяне Русского Севера в XVII в. Л., 1984; Алексан­дров В. А., Покровский Н. Н. Власть и общество: Сибирь в XVII в Новосибирск, 1991.

чу

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ИМПЕРИЯ

ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РОСТ ПОВОРОТ К ЕВРОПЕ

* Глава 1 i -

. чу » РОЖДЕНИЕ ИМПЕРИИ. „

ВЛАСТЬ И РЕФОРМЫ ПРИ ПЕТРЕ ВЕЛИКОЙ

Кризис власти в конце XVII в и начало петровских реформ — Се­верная война и эволюция государственного аппарата. — Западные образцы и новый цикл государственных преобразований. — Издержки, реформ. — Новая доктрина самодержавия Петра I У истоков «ре­гулярной» государственности. — Экономическая политика Петра I

Реформы Петра Великого — одно из сложнейших явлений но­вой истории России. Вначале следует сказать о предпосылках пет­ровских реформ, о тех явлениях и событиях, которые привели к началу грандиозных преобразований Петра I.

В конце XVII в. Россия вступила в очередную полосу кризиса, выход из которого был найден как раз на путях петровских пре­образований. Кризис этот был своеобразен, он не был похож на тот, который Россия пережила в первой половине XVII в., не за­трагивал все стороны жизни России, но его проявления были остры и потенциально опасны для общества и государства.

Последние двадцать лет XVII в. оказались сравнительно спо­койными для России. Центральные, наиболее густонаселенные уезды страны избежали обычных для тех времен опустошитель­ных пожаров, страшных неурожаев и эпидемий. Увеличилось на­селение городов, богатели купеческие кланы Москвы и других го­родов, непрерывно росли обороты торговли, как внутренней, так и внешней — через Архангельск и вполне мирную западную гра­ницу со Швецией и Речью Посполитой.¹ Умеренны были налоги и повинности государства. В эти годы росла численность кресть­янского населения, шло непрерывное освоение новых земель, раз­вивались крестьянские промыслы.²

За годы, предшествовавшие петровским реформам, русское крестьянство жило без особых потрясений, что позволило прави­тельству Петра I длительное время вести тяжелую войну, осуще­ствлять реформы и все это — за счет непрерывного усиления на-

¹ Сербина К Н Очерки из социально-экономической истории русского горо­ да Тихвинский посад в XVI—XVIII вв М , Л , 1951, Тарловская В Р Торговля России периода позднего феодализма (Торговые крестьяне во второй половине XVII—начале XVIII в ) М , 1988, Волков М Я Формирование городской буржу­ азии России XVII—XVIII вв // Города феодальной России Сб статей памяти Н В Устюгова М , 1966, С 178—206

² Очерки истории СССР Период феодализма XVII в М , 1955 С 57 См статьи в кн К вопросу о первоначальном накоплении в России (XVII—XVIII вв ) М , 1958, Аграрная история Северо-Запада России XVII века Л , 1989, Серби­ на К Н Крестьянская железноделательная промышленность Центральной России XVI—первой половины XIX в Л , 1978, и др

113

лотового пресса на крестьянство. Лишь примерно к середине 10-х годов XVIII в. стали заметны черты упадка народного хозяй­ства, усилилось бегство крестьян, увеличились недоимки в сборах налогов. Власти это почувствовали после того, как начала давать сбои тогдашняя налоговая система — подворное обложение, успешно служившее фиску почти 35 лет со времен последней по­дворной переписи 1678 г.³

И тем не менее страна вошла в полосу кризиса. К концу XVII в. стало очевидно все большее отставание России от развитых стран Европы как в объемах промышленного производства, так и в тем­пах промышленного строительства и выпуска промышленной про­дукции. Слабые попытки московских властей основать в Тульском и других подмосковных уездах металлургическое производство не дало необходимого результата: как и раньше, железо приходилось привозить из Швеции и других стран. Россия, нуждавшаяся в ме­талле и многих других товарах, была полностью зависима от ев­ропейского купечества и его флота. Страна не имела выхода к Балтийскому и Черному морям, но и на Каспийском, и на Белом, где России никто не мешал, русское торговое мореплавание и су­достроение было в самом зачаточном состоянии. Именно наличие металла для пушек, ружей и снарядов, как и существование во­енного и торгового флотов, считалось по тем временам главным показателем могущества государства, его способности вести насту­пательную победоносную политику или эффективную оборону. Между тем, несмотря на внешнее благополучие страны, ее руко­водители были серьезно обеспокоены состоянием вооруженных сил, очевидным военным кризисом.

Кризис наметился давно и крайне болезненно бил по амбициям властителей «Третьего Рима». Дело в том, что со времен мало­успешной войны с Турцией (1677—1679 гг.) стало ясно, что рус­ская армия теряет боеспособность и как будто фатально обречена на поражения. Крымские походы 1687 и 1689 гг. это подтвердили, попытки же правительства Софьи что-либо изменить в военном деле к успеху не привели. Петр I и его окружение считали, что Крымские походы покрыли Россию позором из-за бездарности глав­нокомандующего — князя В. В. Голицына. Но пришел 1695 год, и первый Азовский поход самого Петра закончился так же плачевно. Лишь на следующий год, мобилизовав огромные силы, Петру I удалось, да и то с немалыми трудами, взять Азов — второстепен­ную, устаревшую по тем временам турецкую крепость с немного­численным гарнизоном. И наконец, ставшая хронической полоса военных поражений завершилась сокрушительным разгромом под Нарвой осенью 1700 г., когда армия потеряла всю артиллерию, знамена и генералитет, плененный Карлом XII.

Истоки военных «нестроений» крылись в том, что разрушался фундамент, на котором с давних пор стояла армия, — поместная система. Главным источником обеспечения служилых людей XVI—XVII вв. было наделение их на время службы поместьями.

³ Клочков М. В. Население России при Петре Великом по переписям того вре­мени. Т. 1: Переписи дворов и населения (1678—1721 гг.). СПб., 1911.

114

В течение XVII в. поместье, в силу различных причин, эволюци­онировало в сторону сближения с вотчиной — наследственным владением, что приводило к незаинтересованности помещика слу­жить «с земли», к распаду традиционной системы службы, осно­ванной на иерархии поместных окладов. Одновременно активные раздачи земель московским чинам в провинции приводили к раз­рушению уездного служилого города — военно-служилой органи­зации уездного дворянства, бывшей важным элементом при фор­мировании полков на войне. Неудачны оказались и начатые еще со времен Михаила Федоровича попытки реформировать армию путем устройства «новоманирных» полков по западноевропейско­му типу. В конце XVII в. такие полки составляли большинство ар­мии, но терпели поражение так же, как и дворянская конница. Это неудивительно, ибо основа обеспечения «новоманирных» пол­ков была все та же — поместье, да и в солдаты шли, как правило, обедневшие дети боярские.

Пришли в упадок и привилегированные стрелецкие полки. Размещенные в столице, в особых слободах, стрельцы усердно за­нимались торговлей, что мало способствовало поддержанию их боеспособности. К тому же близость к властям предержащим, стремление последних подкупить и «приласкать» стрельцов — все это в условиях политического и династического кризиса приводило к распространению в стрелецкой среде преторианских настроений, превращало эту наиболее боеспособную часть армии в опасный инструмент политической борьбы.

Таким образом, кризис имел в своей основе серьезные соци­альные проблемы — недееспособной оказалась не только армия, но и вся система служилых чинов, которые, собственно, эту армию и составляли. У Петра I даже не было необходимости разрушать старую чиновную систему — к концу XVII в. она окончательно выродилась и быстро распадалась. Выход из этого социального ту­пика царь видел в кардинальном изменении статуса одних соци­альных групп, ликвидации других, создании третьих. Следствием стала крупномасштабная социальная реформа.

Не менее остро кризис русского общества конца XVII в. про­явился в сфере общественного сознания. Многие люди, привыкшие жить «по старине», были смущены ожесточенной борьбой, которая развернулась во второй половине XVII в. в недрах русской право­славной церкви между сторонниками патриарха Никона и сторон­никами протопопа Аввакума, а потом перекинулась на отношения между Никоном и царем Алексеем Михайловичем. Страшное сло­во «раскол» разделило всех православных на два непримиримых лагеря: никониан и старообрядцев. Церковные диспуты сменялись ссылками, сожжениями на костре идейных противников офици­альной церкви. Эти жестокие меры в отношении вчерашних еди­новерцев, а теперь, по терминологии властей, «раскольников» по­рождали народное религиозное движение старообрядцев, их скры­тое и даже вооруженное сопротивление власти, посягнувшей на священную веру отцов и дедов. Раскол в церкви не был случаен, он отражал общий разброд в сознании русских людей. Это тради­ционное, средневековое сознание дало глубокое трещину. У людей

115

второй половины XVII в. стало меняться отношение к окружаю­щему миру и многим жизненным ценностям, что особенно заметно по художественной литературе: на смену традиционному герою — тихому праведнику, думающему о Боге, отрицающему суету ми­ра, приходит новый человек — жизнелюбивый, активный, с новы­ми, вполне прозаичными, материальными целями в жизни.⁴ Для многих думающих людей становится очевидно, что выход России из тупика, раздора — в приобщении к плодам европейской куль­туры, а плоды эти и достижения понимались как успехи техники, коммерции, естественных наук. В Москву приезжало все большее число военных, инженеров, мастеров разных профессий. За ними потянулись деятели культуры, прежде всего — церковные деятели из Киева — центра тогдашней православной богословской и лите­ратурной учености. Они несли с собой новые знания, эстетические и философские представления, менявшие старинные традиции русской православной и культурной изоляции. Все это встречало ожесточенное сопротивление консерваторов. Русское общество бурлило в спорах и разногласиях. Этот идейный кризис еще боль­ше обострился, когда разгорелась распря между патриархом Ни­коном и царем Алексеем Михайловичем. В основе борьбы этих двух незаурядных, честолюбивых людей лежал старый серьезный конфликт между светской и духовной властью. Он закончился по­бедой первой: Никон был лишен сана и отправлен в ссылку, но сам факт борьбы двух лидеров был встречен обществом с немалым смущением — подобного скандала ранее не было со времен Ивана Грозного.

Идейный кризис русского общества еще больше обострился в начале 80-х годов XVII в., во время драматических событий 1682 г. Они свидетельствовали, что кризис в России получил еще два новых аспекта — династический и одновременно политиче­ский. Он продолжался довольно долго, до 1689 г., и в немалой сте­пени способствовал расшатыванию некогда незыблемых основ тра­диционного общества и его государственности. Страна вступила в полосу политической борьбы за власть. После смерти царя Федора Алексеевича в апреле 1682 г. группа, сплотившаяся вокруг второй жены царя Алексея Михайловича царицы Натальи Кирилловны из рода Нарышкиных и боярина Артамона Матвеева, совершила, в сущности, дворцовый переворот: на престол возвели Петра I, хо­тя старшим в роду был царевич Иван, сын Алексея от первого бра­ка с Марией Милославской. Ответ «партии» Милославских был страшен: поднятые на бунт стрельцы растерзали Матвеева, брать­ев царицы Натальи и многих других ее сторонников. В результате стрелецкого мятежа установилось двоевластие царей Петра и Ива­на, а фактически власть оказалась в руках волевой, честолюбивой царевны Софьи Алексеевны, приблизившей к себе князя Василия Голицына и Федора Шакловитого. До 1689 г. сохранялось не­устойчивое положение, когда власть находилось у Софьи, но она начала испытывать давление со стороны группировки мужавшего

Демин А. С. Писатель и общество в России XVI—XVII веков. М., 1985.

116

Петра. Все это сопровождалось интригами при дворе. Нарыв лоп­нул в августе 1689 г., когда заподозривший покушение Петр бе­жал из Преображенского в Троице-Сергиев монастырь и противо­стояние двух «партий» — Нарышкиных и Милославских — закон­чилось поражением последних. Царевну Софью отправили в монастырь, а ее сподвижники оказались в опале. Этим политиче­ская борьба не завершилась: она отразилась в заговоре И. Цыкле-ра и А. Соковнина в 1697 г., а позже — ив восстании стрельцов

Подавив стрелецкий бунт и жесточайшим образом расправив­шись с побежденными, Петр отказал в доверии правительству сво­его дяди боярина Льва Нарышкина и взял управление страной в собственные руки. С этого момента Петр начинает проводить но­вую кадровую политику, направленную на замену старой прави­тельственной верхушки новыми людьми, на утверждение новых принципов продвижения по службе.

В связи с вышесказанным возникает вопрос о личностном фак­торе в реформах. Раз кризис назрел, то он должен был неизбежно разрешиться, с участием Петра I или без него. «Ветер истории» уже дул в направлении реформ, и мы можем предположить, что без Петра I средства выхода из кризиса, возможно, были бы ины­ми, постепенными и не такими жестокими. И все же влияние лич­ности Петра I, его интеллекта и психологических установок имело огромное значение для реформ. Намерения начать преобразования были обусловлены тем, что царь не только осознавал кризис в по­литической, военной и социальной сфере, но и полностью отрицал старомосковский, традиционный образ жизни. Конечно, истоки этого неприятия не в том, что Петру I были неудобны старые одежды, противен вид бород. Важно, что политическая судьба мо­лодого Петра I складывалась крайне драматично. Начиная с май­ского 1682 г. бунта стрельцов, когда на глазах десятилетнего маль­чика толпа растерзала ближайших его родственников, и до ноч­ного бегства Петра I в Троице-Сергиев монастырь в августе 1689 г. политическая обстановка была враждебна молодому царю. Да и позже, придя к власти, он опасался заговоров и бунтов, и не без оснований. В итоге тот заряд ненависти к боярам, стрельцам, ста­рому укладу жизни, который царь Петр I вынес из своих детских и юношеских лет, стал важным психологическим стимулом в его реформаторской деятельности, способствовал ее радикализации. Так, в истории строительства новой столицы, Санкт-Петербурга, проявилась не только рациональная предусмотрительность царя, стремившегося освоить и закрепить за Россией невские берега, но и максималистское желание начать свою жизнь заново, вдали от традиционной, враждебной ему Москвы. Петербург создавался от­четливо как антипод Москвы, противопоставлялся ей как город, обладавший иными, лучшими, т. е. европейскими чертами. Это крайне важно для понимания реформ.

Поездка за границу (1697—1698 гг.), длительное пребывание в Голландии и Англии — странах, в то время технически очень развитых (а это было решающим критерием в тогдашнем европей­ском понятии культуры), укрепило отвращение Петра I к русской

117

традиционной жизни. Он считал «старину» не просто опасной и враждебной лично ему, царю Петру I из клана Нарышкиных, но тупиком для России, свидетельством ее очевидного технического, военного, культурного отставания от других европейских стран. Западная же модель жизни во всем ее многообразии — от орудий труда до государственных институтов и мелких черточек быта — стала для него образцом, по которому он переделывал свою стра­ну, беспощадно расправляясь со «стариной».

Важен еще один факт, поясняющий это. Петр I, устраненный от власти в 10 лет, оказался в Преображенском, вдали от Кремля, от той культурной среды, которая сразу и стесняла личность ца­ревича, и воспитывала ее. Он обрел полную свободу, которая сформировала его весьма своевольный нрав. В то же время царь не получил, подобно своему отцу или старшему брату Федору, традиционного православного образования, позволявшего им раз­бираться в сложных вопросах веры, церковной литературы и куль­туры на равных с церковными иерархами. Более того, русский царь оказался совершенно безграмотным человеком, до конца жизни не знавшим правил орфографии и писавшим многие слова по фонетическому принципу. Конечно, дело не в уровне богослов­ской подготовки царя или его грамотности (хотя и это весьма важ­но), а в том, что Петр не усвоил той совокупной системы ценно­стей, которые были присущи традиционной русской культуре, ос­нованной на православии и гордом сознании исключительности православного духа и образа жизни. Наоборот, Петра втянула в себя типично протестантская модель существования в реальном, прагматическом мире конкуренции и личного успеха, который и освящал такой не похожий на православного протестантский Бог. Этой модели жизни Петр во многом и следовал в своей деятель­ности.

Следствиями упрочения этой идеи в петровском (можно ска­зать и шире — в русском) реформаторстве стали, с одной стороны, неизвестная допетровской России открытость общества, готового перенять все самое новое, хорошее (как, впрочем, оказалось на практике — и вполне плохое), а, с другой стороны, — то, что в современной историографии называется «догоняющей моделью» развития. Она подразумевает непрерывную, подчас на пределе сил общества, гонку за наиболее развитыми странами, а также острое, почти эсхатологическое сознание отставания, неминуемо ведуще­го Россию к гибели. Противовесом этому мировосприятию в позд­нейшем времени стала консервативная по сути идея некоей ис­ключительности России, особого «русского пути» в истории.

Еще одно общее наблюдение. Речь идет о роли войны в пет­ровских реформах. Кажется преувеличением широко распростра­ненное утверждение о том, что Северная война отражала «стрем­ление молодой нации к морю» (К. Маркс). На протяжении всего XVII в. шведы не препятствовали русской торговле через захва­ченные ими территории Восточной Прибалтики, да и западное на­правление не было никогда главным для русской торговли, ориен­тированной на Архангельск. Петру с огромным трудом, драконов­скими мерами удушения архангелогородской торговли удалось

118

повернуть товарные потоки в западном направлении — к Петер­бургу и Риге. Но и потом, до времен Елизаветы и Екатерины II, Петербург как торговый центр и порт требовал постоянных фи­нансовых вливаний и поддержания парниковой, искусственной ат­мосферы исключительных для него льгот и привилегий. То же са­мое можно сказать о русском коммерческом мореплавании: рус­ские торговые корабли до середины XVIII в. были экзотической редкостью в портах Европы, а практически вся торговля велась на иностранных судах, т. е. так же, как при шведах.

Другое дело, что начатая в 1700 г. Северная война действи­тельно преследовала цель возвращения «отчин и дедин» — терри­торий, некогда отобранных шведами у России в начале XVII в. В тех условиях фактор «восстановления справедливости», реваншиз­ма играл важную роль во внешней политике. Кроме того, война не рассматривалась в те времена как несчастье, катастрофа. Тогда была распространена концепция полезности войны, приносившей славу и новые территории государю, чины и ордена генералам, по­двиги и приключения офицерам, трофеи солдатам и престиж го­сударству, военной мощи которого должны были побаиваться со­седи. Война была и средством решить внутренние проблемы, «вы­пустить застоявшуюся кровь» армии. Наконец, война была вызвана и агрессивностью молодого царя, который, как его коро­нованный приятель Август II и коронованный же враг Карл XII, искал войну, «поле» войны, чтобы утвердить себя как государя-воина и, конечно, как победителя. Наконец, эта война отражала характерные для русской политики предшествующего периода геополитические цели России.

Говоря о связи войны и реформ, заметим, что Северная война была стимулятором многих технических, социальных и иных про­цессов. Благодаря острой военной потребности, усугубившейся в результате поражения под Нарвой, процесс реформирования в стране пошел просто стремительно. Это касалось не только разру­шения уже непригодной служилой структуры и других институ­тов, но и создания всего того нового, что в иное, мирное, время создавалось бы десятилетиями. Так, война дала невиданный по си­ле стимул для экономического строительства, русская промыш­ленность была создана исключительно благодаря военным зака­зам, финансировалась казной и полностью ориентировалась на войну.

Еще одна особенность петровских реформ состоит в неясности хронологии преобразований. Дело в том, что точно сказать, когда начались реформы, мы не можем. Условной гранью их начала сле­дует считать рубеж XVII и XVIII вв., а конец приходится на 1725 год, когда, со смертью Петра I, реформы оборвались. Важно отметить, что преобразования в различных сферах начинались разновременно и поэтому надолго растянулись. Это для русского общества оказалось весьма мучительным испытанием. Реформа­торский процесс проходил в «рваном» ритме, реформы не согласо­вывались между собой, и создаваемые элементы новой государ­ственной и социальной структуры долгое время не складывались в единое целое. Лишь к концу петровского царствования стали

119

видны очертания новой постройки, главные части всей конструк­ции того «регулярного государства» (так впоследствии его назовут историки), которое создавал Петр I.

Эти особенности петровских преобразований привели некото­рых исследователей (прежде всего П. Н. Милюкова) к выводу о том, что не было никакого плана реформ, а была просто суета пси­хопатичного царя, «затыкание» образующихся в ходе тяжелой Се­верной войны «дыр» в экономике и политике,так что Петр I лишь по ошибке назван царем-преобразователем, а на самом деле ре­форма прошла без реформатора.⁵ Разумеется, это крайняя точка зрения, и она страдает односторонностью. Конечно, у Петра I ча­сто не бывало не только плана некоторых конкретных преобразо­ваний, но и достаточно ясного представления обо всех аспектах реформ. И все же следует признать, что при нем в стране про­изошли крайне важные реформы, повлиявшие на все стороны ее жизни, и эти реформы были вполне осмысленны, целенаправлен­ны, а некоторые — очень хорошо обеспечены значительной под­готовительной работой. В немалой степени именно поэтому пре­образования Петра I в конечном счете и достигли своих целей, а созданные в ходе них институты пережили реформатора на два столетия.

Государственные преобразования Петра I отчетливо делятся на два этапа. Первый начинается с конца XVII в. и продолжается до 1711 г. Затем до 1717 г. идут лишь некоторые корректировки в со­зданных в ходе первого этапа институтах, но без кардинального изменения их. С конца 1717—начала 1718 г. наступает второй этап реформ и активность реформаторской деятельности резко возрастает. Преобразования, начатые в сфере государственного аппарата, перебрасываются на другие области жизни русского об­щества, прежде всего — на социальную. И когда в январе 1725 г. Петр Великий умер, масштабы и глубина произведенных им пре­образований были таковы, что, несмотря на желание пришедших после него контрреформаторов вернуться к «старому порядку», это было уже невозможно. Рассмотрим главные черты и особенности первого этапа реформ Петра Великого.

Довольно скоро после нарвского начала Северной войны было признано, что победа в войне не может быть достигнута, как оши­бочно думали поначалу и Петр I, и его окружение, только рефор­мированием армии, созданием новой системы набора солдат, воо­ружения, снабжения и тактики ведения войны, или строительст­вом заводов и фабрик, обеспечивающих армию всем необходимым. Одной из первоочередных проблем реформ — по мере нарастания масштабов войны — стала проблема власти, точнее — совершен­ствования всех механизмов властвования, которые должны были обеспечить не только порядок в стране, но и эффективную работу

⁵ Милюков Л. И. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. 2-е изд. СПб., 1905.

120

аппарата, а через него — всего государства — на нужды войны. Здесь возникли новые проблемы. Строительство флота, создание новой армии, сама война — все это привело не только к резкому увеличению объемов работы учреждений, но и к расширению и без того уже значительной сферы деятельности государства. Так, например, в 1695—1696 гг. в России впервые появилось довольно сложное адмиралтейское дело. Поначалу им ведал Судный Мос­ковский приказ, для которого это было явно постороннее занятие, и поэтому к 1700 г. возникла потребность передать дела флота вновь созданным специализированным приказам — Адмиралтей­скому и Военно-Морскому: первый ведал материальной основой флота, а второй — кадрами моряков, специалистов, рекрутов для флота. Но создание специализированных учреждений тогда не бы­ло правилом и не знаменовало собой новый подход к реформе аппарата. Так, в 1700 г. вместо двух самостоятельных приказов, Рейтарского и Иноземного, был создан Военный приказ, ведавший делами армии. Но это не привело к централизации в военном управлении: рядом с ним сохранялось еще около десятка учреж­дений, которые тоже занимались проблемами армии.⁶ Очень часто появление нового дела вело не к созданию специализированного приказа, а лишь к передаче его уже существующему приказу, ко­торый руководил массой подобных же дел. Так, Посольский при­каз — внешнеполитическое ведомство — долгое время отвечал за промышленность на том основании, что некогда, при царе Алексее Михайловиче, заводы организовывали иностранцы, находившиеся в компетенции Посольского приказа. Эта практика сохранялась и при Петре I до образования коллегий по делам промышленности. Очевидные, естественные процессы централизации управления, проходившие в конце XVII—начале XVIII в., могли неожиданно прерваться встречным движением — децентрализацией его. В 1699 г. была создана Ратуша, которая стала центральным финан­совым органом, однако значительная часть приказов — таких крупных, как Военный, Адмиралтейский, Земский, продолжала иметь собственные финансы и взимать свои общегосударственные налоги. Одновременно возникали и новые финансовые учрежде­ния, дробившие финансовое ведомство.

Поначалу у Петра I не было цели кардинальным образом ре­формировать всю систему власти или самые важные ее элементы. Он стремился достичь победы в войне с помощью тех учреждений, которые у него были под рукой, образуя, подобно своим предше­ственникам, по мере надобности новые приказы (их стало модно называть с начала XVIII в. «канцелярии») или перераспределяя функции старых.

Но уже первые годы войны показали, что государственная ма­шина не в состоянии справиться с масштабами все возрастающей нагрузки и начинает давать сбои. Схема допетровского государст­венного аппарата была достаточно проста: Боярская дума—прика-

Автократов В Н. Военный приказ: (К истории комплектования и форми­рования войск в России в начале XVIII века) // Полтава К 250-летию Полтавского сражения М., 1959 С. 228—245.

121

зы—воеводы и органы

ской думы. В литературе ст™о тоадипи ^{КРИЗИС инстит}У^та Бояр-нейшие черты Думы посланий пепип°^{ННЬШ отличать} характер-черт, которые были примечательны лл*^{Д ее} ^ствования от тех од. Речь идет об Усил^иГб_юрократ^Д„₃"о^Нии V^* ^{РЗННИЙ Пер}«-с одной стороны, в увеличении спели ?^Ц' ^КОтоР^ая выразилась, ставителей неродовитой ™у7ы₀Твъ£"™1 ™ ^числа W лу преобладания принципа личной р:^Р_г^ОкР^атии' выдвинутых в си-ности, а, с другой стороны - _Вобоа₃о?^{УГИ НЗД п}Р^инЧ^ипом знат-щего судебного института Бояпской л^Г™ ™^{стоянно} Д^ейс™ую-Действительно, процесс бюшкпати^ ~ ^РаспР^авной палаты.? шедший в России XVII в _KOSf« R ^Ц™ Управления, активно лишь коснулся - к концу ХУЛ в Бо^пг^ЯР"^{СК0Й думы}' ^{но им}енно одолеть свою аморфность и приобрести -^{ДУМе не} У^{далось п}Ре-структурные, ДелопроизводстЕые фоЕ^Иот^{ВЫС ю}Р^{вдически}^ дение от группы приглашенных на cnZ^P ' ^0Тличающие учреж-них» людей. Это позволило В И Сеогеа^{ЩаНИе К МОнарх}У ^<<ближ" обще никакой Боярской думы не быж>*^{У yTBe}P^^aTb- что во-

Было несколько причин кпичигя _м ^

Боярской думы. Возможно, Sa из "^ВДу^Щей ликвидации

заключалась в том, что в России благолап ^КШС ^^{и па}Р^аД°^кс^ьно,

так и не сложилась аристократая ??а п^{Я CBOeo6}P^a3™ ее истории

ростки ее уничтожали сначала татао?ки^Р°^{ТЯЖеНИИ МНОГИХ веков}

бииственных распрях князья - ипеЙ»*™^{1 П}°^Т°^{М В братОу}"

цари. Как известно, упрочение koSI " ^{СОседи и}' «^аконец,

сопровождалось рег^л^ым и поЗ_ВНк^°" ^ВЛа5™ ^{В ЕврОПе не}

ванной знати, а практика постоянных цеь ^{истреблени}ем титуло-

мов аристократии постепенно вылилагь ^{ралЬНых съездов и сей}"

странах учреждений типа <<палат™_Эп1°^{РГаНИЗацИЮ В разных}

вошли как в систему сословного поелстяа ' ^КОтоР^ые органично

равления, так и всего политического пе_Ж^{ЛЬСТва И высшег}« Уп-

тре - от абсолютизма до п1рла_ме™ого^{ИМа В Щи}Р°^ком его спек-

дума, состоявшая из служил^ ладей _Вы„^{ПРаВЛеКИЯ}- ^БояР^ска* *е

движенцев из дворянских низоП одар^Г™ ^{РаНГЗ> РВДКИХ ВЫ}-

венников царя и царицы, - всех вмргтр ^пР^иказных, родст-

так и не стала органом сословного npSL**™°^ne* ^госУД^аРевых»,

ким она не могла потому, что в допетоовс - d ^{ЬСТВа> А стать та}"

жилось сословного строя. Допетровской России так и не сло-

Одновременно Боярская дума не пп_М,

ческое учреждение типа высшего ™_а3а ^а°^Ь " ^{В бюрокра}™- i-шего приказа! или постоянного совета

_Пг

С 391

₉

XV

с

4-е 122

ис_{Тории русского пр}^_

⁷^

начальствующих служилых людей, который координировал бы де­ятельность приказов, хотя появление Расправной палаты как по­стоянного «судебного департамента» Думы свидетельствовало о том, что движение в этом направлении происходило. Было бы ошибочно считать, что Дума была чистой фикцией и ничего не решала. В Думе обсуждались важнейшие государственные дела, и не всегда она просто «проштамповывала» резолюцией «государь указал, а бояре приговорили» все бумаги, что в нее приносили приказные. Но тем не менее Дума не превращалась в высший бю­рократический орган по той же причине, по которой она не стала русской «палатой пэров»: _ этому препятствовало самодержавие. Его деспотическая природа, уходящая корнями более к власти монгольских ханов, чем к власти древнерусских князей эпохи Ки­евской Руси, никогда не допускала ни «палаты пэров», ни тех бю­рократических институтов, которые можно было бы называть «от­ветственным министерством», советом министров. История рус­ских средневековых институтов — в том числе и Боярской думы — полна противоречий, исключений, но все же главная особен­ность деятельности Думы состоит в том, что она работала при царе, который «с бояры думу думал». И хотя известны случаи са­мостоятельных заседаний Боярской думы, тем не менее на время отъезда из Кремля царь, как правило, назначал специальную бо­ярскую комиссию, которой поручалось ведать делами, обеспечи­вать безопасность государства, сноситься с ним, причем такая ко­миссия назначалась не только на время дальних походов царя, но даже на те несколько часов, когда государь спускался с «Верху» на лед Москвы-реки в день Водосвятия. Кроме того, при всем ува­жении царей к традициям предков, все же главные вопросы реша­лись не на этих заседаниях, а в узком кругу «ближних людей», любимцев, в личных покоях царя. И когда заходила речь о том, кому «вручать государство» на время своего отсутствия, государь не колебался — самым надежным, доверенным людям, знающим то, что не ведомо сотне бояр и других думных чинов. Они-то и входили в боярскую комиссию, остававшуюся в «Верху» «беречь государство». По возвращении царя такие комиссии распускались и возобновлялась обычная практика заседаний Думы.

Петр I поначалу мало чем отличался от прежних правите­лей — на время отлучек из столицы он так же оставлял вместо себя боярскую комиссию. Но в начале XVIII в. произошли изме­нения, которые коснулись и Боярской думы, и боярской комиссии. С началом войны стало нормой отсутствие государя в столице, т. е. нарушался главный принцип работы Думы при государе. В то же время Петр I не доверял многим боярам, он мог положиться в Ду­ме только на несколько человек. Поэтому Петр I уменьшил число и важность «поручений» Думе, перенеся всю тяжесть координации управления на другую структуру власти. Сама же Боярская дума, ослабленная «чистками», постоянным отсутствием многих своих членов, выполнявших важные царские поручения, естественной Убылью, к 1704 г. прекратила свою деятельность, передав ее уже новому учреждению.

123

Такой новой структурой власти, новым учреждением стала упомянутая выше боярская комиссия. Только в отличие от пред­шественников Петр I назначал в нее не одних только думных чи­нов, а преимущественно руководителей важнейших ведомств, сре­ди которых, естественно, были и бояре. Все члены комиссии стали называться по-новому: «господа правительствующие», «минист­ры». С начала Северной войны комиссия превращается, в сущно­сти, в постоянное учреждение. В 1701 г. эта комиссия, которую все чаще называют «Консилией министров», заседает в помеще­нии расположенной в Кремле Ближней канцелярии — счетно-ре­визионного органа приказного типа, располагавшего сводными данными о финансах страны и необходимым для работы «Конси-лии» штатом приказных. В отличие от Думы процесс бюрократи­зации нового органа пошел стремительно: стабилизировался со­став «Консилии», сложилось ее делопроизводство, был установлен режим работы, определены (бюрократические по своей сути) принципы ответственности ее членов за конкретное дело. Самое же главное состояло в том, что «Консилия» нужна была царю как координатор деятельности государственных учреждений, центр, куда сходились все нити управления. Поручая «Консилии» эту функцию, без которой было уже невозможно управление, Петр I предоставил ей весьма широкие административные права, подчи­нил ей приказы, фактически превратив новое учреждение в выс­ший для центрального аппарата орган власти. В 1707 г. именно в связи с работой «Консилии» появился знаменитый указ Петра I об обязательной подписи министрами своих решений, «ибо сим вся­кого дурость явлена будет».⁹

«Консилия министров» просуществовала до 1711 г., когда воз­ник Правительствующий Сенат. В указах о его образовании за­метны как элементы старого порядка, так и упрочившиеся за годы существования «Консилии» принципы нового управления. Так, первые видны в том, что Сенат создавался как типичная боярская комиссия на время отсутствия государя в столице (весной 1711 г. Петр I отправился на войну с Турцией): «Определили быть для отлучек наших»,¹⁰ и одновременно, уже по первым указам о Се­нате, видно, что новое учреждение создается надолго, точнее — навсегда, и делалось это сразу же с большим размахом.

Впрочем, противоречие это кажущееся, ибо доминантой разви­тия власти на всех этажах самодержавной России в течение не­скольких веков было то, что она строилась не по принципу деле­гирования ее в целом, а исключительно по принципу поручений, когда государь «указывал» служилым людям, «государевым холо­пам», «быть у его, государя, дел». Могли меняться формы, назва­ния, функции учреждений, они могли быть единоличными или коллегиальными, но суть оставалась прежней — государь ни с кем своей власти не делил, а за выполнение какого-нибудь государева, временного или постоянного, дела, поручения, давал награду —

⁹ Письма и бумаги Петра Великого. Пгр., 1918. Т. 6. № 2027. ¹⁰ Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I. M.; Л., 1945. Т. 1. (Далее: ЗА). № 240, 242. С. 197, 200.

124

жаловал своим государевым жалованием служилого, будь то подь­ячий или генералиссимус. Отношение к службе, давно ставшей по­стоянной и рутинной, но понимаемой как государево поручение, постойное награды в виде жалования, сохранялось долго. По край­ней мере до середины XVIII в. служащие Сената и коллегий, как и их предшественники, приказные люди XVII в., не получали за свою работу оплату назначенную, а просили императора (импе­ратрицу) всякий раз «пожаловать, выдать мне, твоего, государь (государыня), жалованья».

В первых указах в Сенате был сразу же установлен персональ­ный состав учреждения (причем в него вошли и некоторые члены «Консилии»), строго регламентирован режим его работы, система делопроизводства и формуляры документов, установлен порядок рассмотрения дел. Впервые в русской истории была введена при­сяга служащего. Но самое важное нововведение заключалось в том, что указ Петра I от 5 марта 1711 г. устанавливал в системе работы Сената новый, неведомый ранее принцип коллегиальности с правом «протестации» для тех сенаторов, кто был не согласен с общим решением. В отличие от Боярской думы или «Консилии» Сенат получает в свое ведение огромный штат служащих, вошед­ших в особую Канцелярию Сенатского правления, которая втяну­ла в свои отделения — «столы» — большое количество приказньус из различных приказов. Мы не располагаем свидетельствами того, что при создании Сената Петр I пользовался какими-либо запад­ноевропейскими образцами, но само название учреждения, прин­цип коллегиальности, положенный в основу его деятельности, а также некоторые другие факты говорят о том, что' идея Сената пришла с Запада, хотя ни на один из существовавших тогда в Европе высших правительственных органов он не был похож.

С созданием Сената закончился первый, начатый на рубеже XVII—XVIII вв., этап государственных реформ, существенно из­менивший аппарат власти. С началом Северной войны и ростом нагрузок на все системы власти начали выходить из строя и низо­вые звенья управления — уездная администрация. Она оказалась не в состоянии выполнить то, что поручалось ей верховной вла­стью, особенно когда шла речь-о бесчисленных денежных, нату­ральных, отработочных, рекрутских повинностях населения уез­дов. Прямым следствием этого стал кризис, выразившийся в не­хватке денег, людей и всего необходимого для армии, росте недоимок по различным выплатам налогов, что было результатом не только обеднения плательщиков, но и неэффективности работы уездной администрации. Петр I, верный своим излюбленным чрезвычайным принципам управления, широко использовал по­сылку уполномоченных — гвардейцев, которые с помощью гроз­ных царских указов, а иногда и рукоприкладства выколачивали из местной администрации недоимки.

Однако было ясно, что таким'образом долго страной управлять невозможно. В декабре 1707 г. появился указ Петра I об образо­вании губерний — новой системы местного управления. Сначала были образованы шесть губерний (Московская, Киевская, Смо­ленская, Азовская, Казанская, Архангелогородская), потом к ним

125

присоединились Ингерманландская (Петербургская) и Сибирская, а из Казанской выделились две новые — Нижегородская и Астра­ханская. Итого — 10 губерний.

Этот указ решил не только судьбу уездов, которые отныне ста­ли более мелкой административной единицей, но и судьбу почти всех приказов — центральных органов власти. С образованием гу­берний были ликвидированы территориальные приказы, ведавшие ранее окраинными областями государства. Сильнейший удар в хо­де областной реформы был нанесен по некоторым отраслевым об­щероссийским приказам. Ратуша, Поместный, Земский и другие приказы превратились в отделения Московской губернской канце­лярии, так как их власть распространялась преимущественно на густонаселенный Центр, который теперь охватила огромная Мос­ковская губерния. Если же власть приказов выходила за ее грани­цы, то она переходила к другим губерниям.

С образованием губерний реформа местного управления к 1710 г. не была завершена. Отчетливо шел направляемый Пет­ром I процесс усиления местной администрации. Губернии при­няли от центральных органов огромную власть над территория­ми. Постепенно стал разрастаться штат новой администрации: у губернатора появились помощники, обширные канцелярии. Обер-комендант руководил военными делами губернии, обер-ко-миссар — финансовым управлением по сбору с населения нало­гов, ландрихт был старшим по делам правосудия. С 1712 г. гу­бернское управление становится трехчленным: губерния делится на провинции, а провинции — уже на уезды, где сидели не ста­рые воеводы, а новые военные чиновники — коменданты. Важно заметить, что всюду соблюдался принцип единообразия, строгая иерархичность, соподчиненность органов власти. Во главе губер­ний назначались ближайшие сподвижники Петра I, власть их была во много раз больше власти прежних воевод. Губернаторы не подчинялись никому, кроме царя, и тем самым выполняли роль своеобразных сатрапов на части территории царства. Есте­ственно, речь шла не о децентрализации страны и не о децен­трализации верховной власти, а лишь о видоизмененной системе «поручений».

Из документов царствования Петра I хорошо видно, что вся реформа местного управления была продиктована преимущест­венно потребностями военного времени. Реформированное управ­ление должно было обеспечить прежде всего нужды армии. При создании губерний были определены их бюджеты, намечены при­оритетные «статьи» общегосударственных расходов, которые в со­ответствии с установленной пропорцией возлагались на губернии. «Статьи» были такие: дипломатия, армия, артиллерия и флот. Но Петр I этим не ограничился. 1 февраля 1711 г. он распорядился «разделить по губерниям полки» и даже сменить их прежние на­звания (по именам командиров) на топонимические — по назва­нию тех губерний или городов в них, к которым их приписали. Так губернское управление оказалось жестко привязано к адрес­ной системе финансирования. При каждом полку находился свой губернский комиссар, который следил за исправностью и

126

комплектностью обмундирования, припасов, штатным наличием фдей и лошадей. Он же ведал и полковой кассой, которая попол­нялась из присылаемых сборов «его» губернии. Губернские комис­сары были низшими чиновниками вновь созданного института кригс-комиссариата, во главе которого стоял главный комиссар — обер-штерн-кригс-комиссар. Он, как правило, находился в дейст­вующей армии, но его Кригс-комиссариатская контора была при Сенате. Образование новой конторы произошло весной 1711 г. — почти одновременно с образованием Сената. В этом-то и состоял весь выявившийся только в 1711 г. смысл реформы: две вновь со­здаваемые системы — губернская и сенатская — замкнулись в единое целое. С образованием Сената губернии были подчинены ему, как и оставшиеся приказы, главные из которых ведали воо­руженными силами и внешней политикой. Новая военно-админи­стративная структура власти, возникшая в ходе реформ 1700— 1711 гг. (с некоторыми модификациями в последующие годы), функционировала достаточно успешно. Во всяком случае выиграть Северную войну удалось, несомненно, с помощью и этой работав­шей на армию системы управления. А дальше предстояло заме­нить временные постройки постоянными сооружениями.

* * *

В указе 19 декабря 1718 г. Петр I объявил о начале нового цик­ла реформ, признавая, что они являются следствием завершения Северной войны и создания мощной армии, на что не без успеха были направлены все силы реформатора. Теперь необходимо было коренным образом реформировать, или, по терминологии Петра I, «в такой же порядок привесть», гражданскую сферу управления, и начало этому положила коллежская реформа.¹¹ В том же уезде Петр I отчасти отмечает причины начатой реформы управления: несовершенство приказной структуры, злоупотребления властью.

Борьба с этим вечным пороком российской государственности, состоящим из многих приказных грехов — волокиты, воровства, мздоимства, лихоимства, взяточничества, — выступала важным мотивом петровской государственной реформы. Но все же этот по­рок по существу не был основным. Та система власти, которая су­ществовала к концу Северной войны, не устраивала Петра I в принципе, она не отвечала началам той идеологии, которую он исповедовал, тем взглядам на государство и общество, которых он придерживался. Принятие русским царем в 1721 г., на празднова­нии Ништадского мира, титула «император» и официальное пре­вращение России в Российскую империю было более чем симво­лично. Внешние проявления империи, то, что принято называть имперской политикой — комплексом имперской идеологии и дей­ствий, было отражением внутреннего строя государства и обще­ства на данном историческом этапе. Внутренний же строй России ^в это время определялся несколькими тенденциями, а именно:

¹¹ Там же № 212. , '

127

1) усилением самодержавной власти, требовавшей в изменившихся внешних и внутренних условиях нового юридического и идеоло­гического оформления; 2) нарастающим процессом бюрократиза­ции, охватившим все стороны управления; 3) укреплением военно-полицейского режима на основе «регулярности», понимаемой как принцип жизни и поведения; 4) дальнейшим усилением крепост­ного права; 5) окончательным разрушением старой служилой си­стемы и созданием новой; 6) прогрессом в экономической сфере на базе протекционизма и меркантилизма. Все эти факторы в 1717 г. и определили направление второго этапа петровских ре­форм, оборвавшихся со смертью Петра I в 1725 г. Из этих реформ Россия уже вышла той Российской империей, которая, с некото­рыми модификациями, просуществовала почти 200 лет.

Если на первом этапе реформ у Петра I не было никакой осо­бой идеологии преобразований — все средства были хороши для победы в войне, то теперь, на следующем этапе преобразований, он опирался на ряд теоретических принципов, взятых преимуще­ственно из западноевропейской рационалистической философии, юриспруденции, учения о государстве.

Во главу угла всякого рода деятельности ставилось опытное знание, в нем усматривали залог победы человека в борьбе со сле­пыми силами природы. Государству отводилась в этой борьбе ис­ключительная роль. Самой распространенной в XVII—начале XVIII в. была «договорная теория» Гоббса, выводившая государст­во не из божественного, как считалось раньше, начала, а из со­глашения людей, передававших, во имя мира в обществе, свои права государству. В итоге такая концепция образования и суще­ствования государства открывала широчайший простор, с одной стороны, для экспериментирования с самим государством, совер­шенствование которого со временем (и в России в частности) во­обще стало восприниматься как цель всяких преобразований, а с другой стороны — для колоссального роста влияния государства в обществе, освободившемся от власти церкви. Более того, государ­ство мыслилось не просто как организация миллионов людей, а как идеальный общественный инструмент, с помощью которого можно изменить не только природу, но и самого человека. Нако­нец, венцом упомянутых общих идей было представление о том, что все реформы и связанные с ними лишения и жертвы служат одной великой цели — достижению «общего блага» (salus publica), которое представлялось земным раем.

Нет сомнений, что Петру I были известны многие из этих по­пулярных идей государственного строительства. Он был знаком с Лейбницем, был усердным читателем различных лексиконов и книг, содержащих в том или ином виде названные выше идеи. Кроме того, книга Пуффендорфа «О должности гражданина и че­ловека» так понравилась царю, что он распорядился перевести и издать ее на русском языке. Но необходимо помнить, что Петр I был прежде всего прагматиком, правителем-практиком и доверял преимущественно не общим суждениям и теориям, а той реально­сти, которую знал. Поэтому он, размышляя о реформе государст­венного аппарата, обратился к опыту тех стран, где известные ему

128

учреждения действовали давно. Такими странами стали Франция, Дания и особенно Швеция. В литературе существует точка зре­ния, согласно которой особые симпатии Петра I к шведским ин­ститутам объясняются близостью социально-экономических усло­вий обоих государств.¹² Но сравнение этих двух стран, убеждает в поразительном различии в их социальной и экономической, не говоря уже о политической, сферах. Дело, по-видимому, состоит в другом. Швеция для Петра I была государством-образцом, по­беда над военными силами которого досталась долгим и трудным «учением» русских у своего грозного соперника: ведь он вначале нанес «ученикам» поражение, но потом был вынужден признать их превосходство. Этот сюжет был излюбленным в сентенциях Петра I.

Как и в военном деле, шведские и вообще европейские приме­ры не воспринимались Петром I слепо. Ранее, при разработке во­енного и военно-морского законодательства, он стремился собрать как можно больше данных о военных и морских кодексах разных стран и приспособить их к русским условиям. Так поступил он и на этот раз: дипломатические агенты в нескольких странах по­лучили задание собрать необходимый материал о государственном управлении и соответствующих нормах права. И все же государ­ственные институты Швеции оказались главными образцами в хо­де коллежской реформы, начатой в 1717 г. Кроме давней своеоб­разной симпатии к Швеции, сыграли свою роль два обстоятельст­ва. Во-первых, благодаря засылке под благовидным предлогом в Швецию опытного голштинского чиновника Генриха Фика уда­лось собрать о шведских коллегиях максимально полные сведения и благополучно, хотя и с большим риском, переправить их в Рос­сию. Во-вторых, шведская коллегиальная система была наиболее ярким выражением камералистской доктрины, воспроизвести ко­торую в русских условиях хотел Петр I.

Камерализм как учение о государственном устройстве появил­ся в Германии XVI в., вначале преимущественно в области управ­ления финансами, но постепенно распространился на все сферы государственного хозяйства. Он привлекал не только общими идея­ми достижения всенародного блага и доминирующей роли государ­ства в обществе, но конкретными, по существу бюрократически­ми, принципами, рецептами, процедурами и схемами функ­ционирования государственной машины. Для системы управления камералистского типа были характерны две важнейшие черты, отличавшие ее от устройства средневекового государства, каким оставалась в начале XVIII в. Россия. Первая из них — это строго Функциональный принцип управления, предполагающий суще­ствование центральных учреждений, которые специализируются на какой-либо одной сфере государственного хозяйства (финан-

Маньков А. Г. Использование в России шведского законодательства при со­ставлении проекта Уложения 1720—1725 гг. // Исторические связи Скандинавии и России: IX—XX вв. Сб. ст. Л., 1970. С. 118—119; Троицкий С. М. Об использо­вании опыта Швеции при проведении административных реформ в России в пер­вой четверти XVIII века // ВИ. 1977. № 2.

5 Власть и реформы 129

сах, военном управлении, юстиции и т. д.). Эти сферы не подчи­нены друг другу и распространяют свои действия на территорию всей страны без всякого изъятия. Вторая черта камерализма — это особое, отличное от средневекового, внутреннее устройство уч­реждений, организованное на началах коллегиальности, четкой регламентации обязанностей чиновников, глубокой специализа­ции канцелярского труда, существования устойчивых штатов слу­жащих, получавших денежное жалование в строго фиксированном размере.

Все начала камералистской системы подлежали фиксации и были отражены в виде регламентов, уставов и инструкций. Каме-рализм ставил во главу угла именно детально разработанный и тщательно соблюдаемый регламентирующий документ, который включал в себя несколько важных положений: определение общих функций учреждения, обязанностей каждого чиновника, режим работы учреждения, особенности делопроизводства и т. д. Не слу­чайно, что впоследствии Петр I прилагал такие огромные усилия к разработке и усовершенствованию именно регламентов, которые он писал и переписывал десятки раз. Это было связано с общими, вполне камералистскими идеями Петра I о том, что эффектив­ность работы государственного аппарата может быть достигнута лишь с помощью детальной регламентации деятельности всех и каждого учреждения, всех и каждого чиновника в них. Российский император, следуя этой общей идее, пошел даже дальше европей­ских теоретиков и практиков камерализма. Ему принадлежит, в частности, мысль о создании не просто регламентов каждого уч­реждения (что естественно для камерализма), а целостной иерар­хии регламентов. По указанию Петра I и при его непосред­ственном участии был создан не имевший аналогов в Европе до­кумент — «Генеральный регламент», содержавший самые общие принципы и установки деятельности всех учреждений и чиновни­ков. Известно, что в Швеции, давшей России образец коллежской реформы, подобный документ появился лишь через 50 лет.¹³ Эти принципы затем детализировались применительно к конкретным отраслям управления в регламентах коллегий и контор. Петр I вы­сказывал мысль о том, что в России не должно остаться ни одного учреждения, деятельность которого не регулировалась бы своим регламентом. В свою очередь учрежденческий регламент включал в себя регламенты, регулировавшие работу каждого подразделе­ния и желательно — каждого чиновника.

В 1722 г. Петр I приложил огромные усилия для разработки Регламента Адмиралтейской коллегии, включавшей регламенты не менее 56 должностей, и распорядился использовать его в работе всех новых коллегий. Примечательной особенностью подхода Пет­ра I к регламентам и новым учреждениям было то, что он смотрел на государство как на вариант армейской организации. Для него государственное учреждение представляло собой специфическую

¹³ Peterson С. Peter the Great's Administrative and Judicial Reforms. Swedish Antecedents and the Process of Reception. Stockholm, 1979, p. 119—120.

130

воинскую часть, регламент — разновидность устава, чиновники приравнивались к военнослужащим, а их должностные преступ­ления расценивалась даже более сурово, чем измена на поле боя, так как наносили государству больший ущерб. В тех случаях, ког­да чиновники сталкивались с отсутствием регламентирующих их работу документов, Петр I предписывал обратиться к воинским уставам и использовать их в учрежденческой практике, и особенно в судебных делах.

Дело не только в каких-то особых милитаристских пристрасти­ях Петра I, а в менталитете той эпохи, когда для служилого че­ловека — дворянина и для властей грань военной и гражданской службы была весьма прозрачна и «типично» гражданскую (по позднейшим понятиям) службу мог выполнять офицер, и наобо­рот. Кроме того, нельзя забывать, что реформаторская деятель­ность Петра I пришлась на войну, во многом подчинялась ее за­дачам. Новое законодательство Петра I началось с разработки во­енных законов и уставов — те, что остались от отца, царя Алексея Михайловича, не годились в новых условиях войны. Именно на­кануне второго цикла государственной реформы — в 1716 г. — Петр I закончил работу над «Воинским уставом», включавшим в себя немало положений, которые стали широко использоваться в гражданской жизни, и особенно в судопроизводстве. Людям того времени и самому Петру I казалась резонной мысль, что военные уставы и законы, проверенные в страшных испытаниях войны и принесшие реальные и великие плоды победы, могут легко, хотя и с некоторыми изменениями, использоваться и в системе граж­данского управления, и социальных отношений — ведь порядок, дисциплина, чинопочитание, служебное рвение, бескорыстие, справедливость, инициатива — все эти и другие полезные черты, присущие солдату, должны быть присущи и чиновнику. Царю ка­залось, что камерализм в сочетании с военизацией управления по­зволит государству избежать тех болезней, которыми оно страдало до сих пор, и повести народ к «общему благу», процветанию и благополучию. В этом состояла великая государственная мечта Петра I.

Коллежская реформа, т. е. введение коллегий, составлявших суть камералистской системы, началась в конце 1717—начале 1718 г., когда Петр I огласил программу преобразований, наметил число и общий круг компетенций коллегий, назначил в них пре­зидентов и обязал их создать новые учреждения, а именно: разра­ботать штаты, нормативные документы, набрать служащих и на­чать работать. Петр I в указе 28 апреля 1718 г. четко определил, как должны были поступать новоназначенные президенты. Указ демонстрировал общий принцип подхода Петра I к европейскому административному опыту, который требовалось приспособить к условиям России: в западных образцах берется только то, что со­ответствует российской реальности, остальное или опускается, или кардинально изменяется.

Классификация основных коллегий в целом скопирована со ^щведской системы, особенно — блок финансово-промышленных коллегий. Они были специализированными функциональными

131

учреждениями камералистского типа. Появление группы финан­совых коллегий изменяло в России всю традиционную практику приказного управления, когда каждый из приказов обладал всеми тремя финансовыми функциями — приходом, расходом и контро­лем. Теперь приходом и бюджетным планированием занималась Камер-коллегия, расходы осуществлялись через центральную кас­су — Штат-контор-коллегию, а контролем за финансовой дисцип­линой ведала Ревизион-коллегия.

Совершенно новым для России был и блок «протекционист­ских» коллегий, ведавших промышленностью и торговлей, — Берг-Мануфактур-коллегия (впоследствии она разделилась на две) и Коммерц-коллегия. Такое же значение имело и создание Юстиц-коллегии, заменившей сразу несколько судебных приказов и отобравшей у массы других учреждений судебные функции. Это была первая попытка разделения функций власти.

Государственное строительство по шведской модели, как уже было отмечено, не копировало все ее особенности. В некоторых отношениях это было просто невозможно, шла ли речь о несопо­ставимых размерах страны, количестве и соотношении разных групп служащих внутри коллегий или о целых отраслях управле­ния, которые были неведомы в шведском королевстве. Так, пона­чалу дела Поместного приказа передали в Юстиц-коллегию, но потом стало ясно, что сама Юстиц-коллегия выглядит маленькой пристройкой при огромном учреждении, забитом до потолка дела­ми о землевладении. Поэтому вскоре из Поместного приказа была образована специальная Вотчинная коллегия, занимавшаяся толь­ко этими объемными делами, обеспеченными весьма разработан­ным законодательством. Неведом был в Швеции — стране само­управляющихся городов — и центральный орган управления де­лами городов — Главный магистрат. Специфика же России состояла в несравненно большем влиянии государства на дела об­щества, чем это было в Швеции, стране весьма развитого этатиз­ма.

Любопытно, что чем дальше от центральной системы управле­ния и высших эшелонов власти, тем больше и больше возникает различий со шведским прототипом. Это и понятно — самодер­жавие в России принципиально отличалось от шведского абсо­лютизма.

Особенно разительны стали эти несовпадения, когда начали об­суждать проблему создания органа, который бы координировал ра­боту всего центрального аппарата.

В ходе коллежской реформы выяснилось, что среди шведских коллегий, взятых в России за образец, есть Коллегия-канцелярия, или Королевская государственная канцелярия. Из описания ее, сделанного подробно и тщательно Г. Фиком, становится ясно, что это особое координирующее учреждение, ведавшее внешними и внутренними делами королевства, готовившее доклады королю и рассылавшее его указы. По своему положению в системе власти Коллегия-канцелярия заняла бы промежуточное положение меж­ду царем и коллегиями, которые ей должны были подчиняться. Петр I не принял во внимание предложение Фика, как и предло-

132

_жение известного прожектера А. А. Курбатова, подавшего в 1721 г. царю проект создания «Кабинет-коллегии, или Архикан­целярии империи», построенный по типу шведского учреждения.¹⁴ у царя был собственный план создания промежуточной инстанции между ним, самодержцем, и новыми центральными учреждения­ми — коллегиями, и этот план царь связывал с судьбой Сената, который в условиях начавшейся коллежской реформы не мог остаться в неизменном виде.

Петр I уделял реформе Сената огромное внимание. Только «Должность Сената» — инструкцию, определявшую полномочия, структуру и делопроизводство учреждения, он переписывал в 1718—1722 гг. шесть раз. Именно «Должность Сената» заменяла те разделы первого варианта Генерального регламента, написан­ного Фиком, в которых шла речь о Коллегии-канцелярии. Смысл идеи Петра I был предельно прост и вытекал из идеализации им коллегиального начала в управлении. Он намеревался создать своеобразную суперколлегию — коллегию коллегий: сенаторами должны были стать президенты коллегий, которые бы сами соста­вили в сенатском присутствии коллегию. По мысли Петра, такое устройство Сената гарантирует государство от всевозможных зло­употреблений, позволит заменить его, самодержца, у руля власти во время его отсутствия.

Сенат был полностью подконтролен и подотчетен государю. Петр I отменил прежнюю практику подчинения губерний Сенату. Теперь, после коллежской реформы, губернаторы должны были подчиняться коллегиям, т. е. с децентрализацией военных времен было покончено, и новая схема государственного управления вы­глядела таким образом: Сенат — коллегии — губернские и уезд­ные власти. Сенат был высшим правительственным органом, об­леченным доверием государя, и одновременно сохранял за собой функцию высшего апелляционного судебного органа, «понеже тот высший Сенат от Его царского величества высокоповеренным есть и в особах честных и знатных состоит, которые не только чело-битчиковы дела (т. е. судебные. — Авт.), но и правление государ­ства поверено суть».¹⁵

Планы Петра создать высший доверенный орган власти кол­лежского типа, состоящий из президентов коллегий, не удался — президенты были не в состоянии заниматься и делами своих кол­легий, и делами Сената. Кроме того, оказалась несостоятельной сама идея совмещения сенатских и президентских обязанностей, и в 1722 г. царь был вынужден от нее отказаться, хотя сам принцип коллегиальности при обсуждении дел в Сенате он сохранил. Ис­ключение было сделано только для президентов трех «первейших» коллегий — Адмиралтейской, Иностранных дел и Военной, кото­рые остались и сенаторами, и президентами. Тогда же возникла идея составить Сенат из государственных (тайных) советников. Впоследствии это привело к рассогласованию системы государ-

¹⁴ Лавлов-Сильванский Н. П. Проекты реформ в записках современников Петра Великого. СПб., 1897. С. 63.

¹⁵ ЗА. № 334. С. 284—300.

133

ственных чинов с системой должностей в государственном аппа­рате.

Из своего военного опыта и знаний основ камерализма Петр I вынес непоколебимое убеждение в абсолютной ценности писаного законодательства. В полном соответствии с идеями государствове-дов и практиков своего времени царь был уверен в том, что все беды общества проистекают из двух недостатков: неполноты зако­нодательства и неисполнения законов. Вся коллежская реформа осуществлялась исходя из главного принципа: максимальная эф­фективность работы государственного аппарата достигается с по­мощью детальнейшей регламентации деятельности всех учрежде­ний и каждого чиновника. В указе 17 апреля 1722 г. Петр I пре­дупреждал всех, что не допустит попыток «мин чинить под фортецию правды», что понималось им как неисполнение регла­ментов. Соответственно «небрежение законами», их «нехране­ние», Петр I рассматривал как тягчайшее государственное пре­ступление. В последние годы своей жизни Петр I работал над со­зданием всеобъемлющего законодательства, которое бы охватило и регулировало все сферы человеческой жизни, сопровождало че­ловека от рождения и до гробовой доски. Вот почему для царя была так важна реформа государственных органов: только точная, как часовой механизм, государственная машина, составленная из опытных, дисциплинированных, высоконравственных чиновников, могла осуществить задуманное им для блага России.

Что касается сенатской реформы, то, по мысли Петра I, иде­альная государственная машина должна действовать на основе разработанного писаного законодательства. «Наверх» из местного и центрального аппарата должны подниматься лишь дела спорные, требующие высшего арбитража, затем дела, требующие согласо­вания между ведомствами и — это самое главное — дела, не име­ющие для своего решения точной юридической нормы. В «Долж­ности» Сената 1722 г. царь обязывал президентов коллегий пред­ставлять в Сенат лишь те дела, которые «в той коллегии решить невозможно».¹⁶ В сентябре 1724 г. Сенат подтвердил: «На которые дела точные указы имеют, таких отнюдь в Сенат не приносить и доношений не подавать».¹⁷ И только если Сенат не мог решить дело, оно поступало на стол государя. Именно так и строились, по предначертанию Петра I, взаимоотношения государя с разрос­шимся, перегруженным делами аппаратом управления. Это реше­ние снимало прежнюю проблему делегирования высшей власти в системе самодержавия: чиновники действовали строго по утверж­денным государем законам, инструкциям и регламентам, пред­ставлявшим собой оформленное в письменном виде «поручение».

Конечно, Петр I не был настолько наивен, чтобы полагать, что вся государственная система продержится только на иерархично­сти структуры и принципе коллегиальности. Опыт научил царя не доверять своим чиновникам. Поэтому в систему коллегий и Сена-

¹⁶ Там же. № 334.

17 РГАДА. Ф 248. Оп. 31. Д. 1932. Л. 4—6 об.

134

та он закладывал контрольную, независимую службу генерал-про­куратуры.

Залог успешной работы генерал-прокуратуры Петр I видел в строгой регламентации ее деятельности и в независимости от Се­ната («Генерал- и обер-прокуроры ничьему суду не подлежат, кроме нашего», — так писал он в шестой редакции «Должности генерал-прокурора»). Генерал-прокурор, которым стал П. И. Ягу-жинский, являлся вершиной пирамиды прокуратуры: у него был заместитель — обер-прокурор, а также подчиненные ему проку­роры во всех коллегиях и судебных органах.

Сквозную систему контроля за судопроизводством Петр I при­думал в 1722 г. Тогда же он утвердил при Сенате должность ге­нерал-рекетмейстера, который собирал как жалобы подданных на волокиту в разборе их дел, так и жалобы «в неправом решении», т. е. в нарушении законов, в Юстиц-коллегии. Жалобы на низшие суды не принимались: челобитчик должен был дойти до Юстиц-коллегии через все необходимые инстанции снизу вверх. Генерал-рекетмейстер также имел право доклада царю. Само собой разу­меется, что генерал-прокурор и генерал-рекетмейстер имели свои конторы и делопроизводство.

Наконец, «третьим уровнем» защиты государственных учреж­дений от должностных преступлений наряду с прокуратурой и ре-кетмейстерством стал институт фискальства. Он существовал с 1711 г., но лишь в 1723 г. Петр I перестроил весь институт госу­дарственных доносчиков, установив иерархию фискалитета: про­винциал-фискалы, фискалы центральных учреждений и судов, обер-фискал и, наконец, генерал-фискал со своей Фискальской конторой и прямым подчинением генерал-прокурору.

Логичным завершением всей реформы исполнительно-судеб­ной власти стало создание новой системы местных учреждений, введенных в ходе областной реформы Петра I. Основой реформы стал проект Г. Фика, воспроизводивший устройство шведской об­ластной администрации. Петр I в свойственной ему манере распо­рядился шведскую систему «спускать с русским обычаи, что может быть по старому и что переменить».¹⁸ Шведская система местного управления была трехчленной: приход (кирхшпиль) — дистрикт (херад) — земля (ланд). Петр I взял только два последних звена: дистрикт и землю (или, как ее называли в России, «провинцию»), причем провинция стала основной местной единицей. Все губер­нии были поделены сначала на 45, а затем на 50 провинций, во главе которых стояли провинциальные воеводы. Фактически это означало крушение губернской системы: власть губернатора отны­не распространялась только на провинцию губернского города. Гу­бернатор также ведал военными и судебно-апелляционными де­лами на территории губернии. Причина перемены очевидна: с введением мощной системы коллегий потребность в сильных ре­гиональных центрах исчезла. Местная система соотносилась с цен­тральным аппаратом, принцип коллегиальности действовал и в

¹⁸ ЗА. № 50. С. 60. /','.!'".' ' .' ' ' _ /.' ' _м

135

местных учреждениях, составной частью их стала камерирская контора, ведавшая сборами налогов и пошлин, а также рентрея, в которой хранились деньги.

С созданием новой системы местного управления процесс бю­рократизации пошел вширь и вглубь. На месте примитивных уез­дов появилась целая «гроздь» учреждений: губерния, провинция, уезд, дистрикт. Произошла значительная дифференциация, спе­циализация управления при соответствующем росте числа чинов­ников и служащих разного уровня. Петр I последовательно про­водил принципы камерализма и единообразия в местном управле­нии. Это достигалось единством внутреннего устройства, четкой соподчиненностью, идентичностью компетенций органов и долж­ностей одного административного уровня на территории всей стра­ны, подлинно военной регулярностью, причем полностью подав­лялись своеобразие традиционного развития и особенности данной местности.

В целом можно сказать, что на втором этапе реформ, в 1717— 1725 гг., Петр I, привлекая европейский, прежде всего шведский, опыт, провел грандиозную по масштабам перестройку и создал но­вый государственный аппарат, отличавшийся от прежнего значи­тельной целостностью, согласованностью отдельных элементов ус­тройства на всех уровнях. В систематизации, последовательном проведении основополагающих принципов камерализма и военной дисциплины заключались сильные черты преобразования. Однако выявившиеся довольно скоро недостатки резко понизили эффек­тивность работы нового аппарата, а в ряде случаев привели к от­мене важнейших элементов нового шведско-русского администра­тивного гибрида сразу же после смерти Петра Великого.

Другим следствием реформы было создание аппарата, состоя­щего из многочисленных учреждений, наполненных несметным по тем временам количеством чиновников: только в центральном аппарате их после реформы стало в два раза больше, чем в при­казном. Резко возросло число бумаг. Камерализм был построен на процедуре правильного, регламентированного составления и дви­жения бумаг, и этот принцип получил в российских условиях слишком буквальное выражение. Бюрократизация управления — естественный процесс в истории всех цивилизованных государств, функционирующих на основе законов, приводимых в действие го­сударственными служащими, и Петр I, осуществляя свои рефор­мы, шел обычным для Европы путем. Но в условиях России мно­гим современникам петровских реформ казалось, что с введением коллегий и провинций, прокуроров и земских комиссаров начал действовать некий «вечный двигатель» бюрократии, сутью кото­рого было не решение дел, а непрерывное движение бумаг, изо­щренная же бюрократичность и бездушие новорожденного монст­ра превосходили все, что раньше люди называли приказной «мо­сковской волокитой», которая казалась простой, естественной и нестрашной для человека. Вся последующая история российской

136

государственной власти показала, что расчет Петра I на то, что недостатки старого аппарата будут сняты внедрением принципов _камерализма, коллегиальности и военной дисциплины в деятель­ность аппарата, оказался несостоятельным: новая административ-_ная система не только восприняла все пороки старой, но и умно­жила их за счет бюрократизации, вполне естественной в рамках камерализма.

Причины неэффективности работы новой системы управления были многосложны. России явно не хватало квалифицированных, опытных кадров, чтобы воплотить в жизнь камералистские инсти­туты; система финансирования государственного аппарата нахо­дилась в зачаточном состоянии, и, не получая годами и без того скромного жалованья, чиновники «кормились от дел», а попросту воровали. Непреодолима была и сила вековых традиций управле­ния в России. Коллежское управление было делом новым, пра­вильно распределить компетенции между коллегиями сразу не удалось, пришлось их реорганизовывать по ходу работы, что при­водило к неразберихе и волоките. К этому нужно добавить, что коллежское управление не охватило все сферы государственного хозяйства и после реформы еще продолжали действовать около двух десятков центральных учреждений приказного типа,. В зако­нодательстве о работе аппарата было много прорех, и титаниче­ские усилия Петра I по созданию регламентов и инструкций кар­динально дела не меняли.

Но все же главным недостатком в работе коллегий и других новых учреждений было то, что принцип коллегиальности, люби­мый и лелеемый Петром I, в русских условиях оказался нежиз­неспособен. Петр I продвигал его во все сферы управления, для того чтобы предотвратить полную бесконтрольность начальствую­щих чиновников, которые в условиях приказной системы, как пи­сал царь, «делали, что хотели». Новая система лишала начальника его власти: президент был первым среди равных, и все решения достигались путем голосования. Петр I детально разрабатывал все тонкости процедуры голосования, учитывая и такие казавшиеся ему важными мелочи, как, например, размещение чиновников при голосовании, расстояние между голосующими (чтобы не было соблазна общения) или материал, из которого делался шар для го­лосования (дабы не было слышно, в какую ячейку его кладет го­лосующий) , и т.п. Здесь, в сфере реализации принципа коллеги­альности, как, впрочем, и в других сферах жизни, Петр I был убежден, что только с помощью детальной и жесткой регламента­ции всех сторон действия государственной машины, разнообраз­ного и изощренного контроля можно обеспечить требуемые закон­ность и эффективность. Но жизнь, как часто бывает, не вписыва­ется в схему. Отдельные демократические процедуры или даже Целые институты, вводимые в систему власти, построенной на не­демократических принципах, с неизбежностью превращаются в Фикцию. Процедура тайного голосования, обставленная со всеми предосторожностями, не была главной в процессе принятия реше­ний, ибо дело решалось в кулуарах еще до того, как чиновники шли голосовать. Между членами коллегий не было равенства. Как

137

правило, президентами коллегий становились ближайшие спод­вижники Петра I, его принципалы, обладавшие огромной вла­стью. Оказать сопротивление такому президенту было практиче­ски невозможно, и протоколы коллегий за многие годы не сохра­нили ни одной записи о спорах или разногласиях в коллегии, которые бы разрешались процедурой голосования. Все решения принимались единогласно, и коллежская система в этом смысле напоминала практику учреждений XVII в., когда в приказном приговоре отмечалось, что судья «с товарищи» приговорил... и т. д. Выше отмечалось, что особенностью работы Петра I с ино­странными образцами реформ было то, что царь стремился при­способить иностранные институты к русской действительности, «спустить», по его терминологии, с русским обычаем. А что же имелось в виду под «русским обычаем»? Во-первых, это — само­державие — неограниченная, не контролируемая никем верховная власть; во-вторых — отсутствие какого-либо, пусть даже фор­мального, сословно-представительного органа; в-третьих — тен­денция к полному подчинению церкви самодержцу; в-четвертых, — отсутствие развитого самоуправления в городах и в сельской местности; наконец, в-пятых, — это крепостное состояние значи­тельной части населения страны. В соответствии с этим и «спуска­ли» шведскую систему, точнее — ту ее часть, которая относилась к центральным учреждениям. Но в Швеции того времени колле­гии не были единственными и главными органами власти. Абсо­лютизм в Швеции не имел таких прочных корней, как самодер­жавие в России. В столетнее правление «абсолютистских» швед­ских королей Густава II Августа, Кристины, Карла X, Карла XI и Карла XII их власть никогда не становилась подобной власти мо­сковского царя-самодержца. Создание коллегиального управления на основе камерализма относится в Швеции к началу XVII в., когда сложилась система «херредагов» — периодических собраний глав дворянских фамилий, духовенства, выборных от горожан и крестьян как на местном, так и на общешведском уровне для решения общих вопросов. Шведские коллегии появились как один из элементов разветвленного шведского государственного устрой­ства, в котором ключевую роль играл риксдаг — четырехсослов-ный парламент, а также Государственный совет — риксрод, став­ший высшим коллегиальным органом управления и суда. Риксдаг состоял из знатнейшего дворянства и чиновников и заменял коро­ля на время отсутствия его в стране. Коллегии, укомплектованные в начале их существования одними немцами, были как бы при­водными ремнями всей системы власти, основанной на сословно-представительном начале. На самом низшем уровне власть нахо­дилась в руках выборных магистратов городов и в кирхшпиле — приходе, управляемом кирхшпильфогтом, который работал вместе с пастором и выборными от крестьян. Королевская власть, несмот­ря на ее обширность, регулировалась специальным документом — «Формой правления» 1634 г., которую ни один король не мог на­рушить, как и ликвидировать херредаги, риксдаг или риксрод. Од­ним словом, шведские коллегии действовали в единой, достаточно

138

целостной и сбалансированной, утвержденной традициями и ре­гламентами системе власти.¹⁹

Однако Петра I совершенно не интересовали никакие другие части механизма власти Швеции, кроме коллегий. Когда 3 ноября 1718 г. обсуждался вопрос о воспроизведении в России шведской системы местного управления, Сенат вынес решение, одобренное Петром: «Кирхшпильфохту и ис крестьян выборным при судах и у дел не быть для того, что всякие наряды и посылки бывают по указом из городов, а не от церквей, к тому жив уездех ис кре­стьянства умных людей нет».²⁰ Росток бюрократического дерева, контролируемого в своем развитии на шведской почве риксдагом и местными выборными органами, был высажен на русскую почву, не имевшую сословного представительства, и поэтому получил в России бурное, неконтролируемое развитие. Единственным гаран­том эффективности работы нового, как и старого — приказного, аппарата оставался самодержец.

Раньше, в допетровское время, государь, управляя государст­вом, опирался, с одной стороны, на почитание подданными иду­щей от Бога власти православного самодержца и, с другой сторо­ны, на систему службы, устойчивую иерархию служилых чинов — «холопей государевых». Эти два начала — традиционное и слу­жилое — соединяли, как мощная система опор и перекрытий, все здание российской государственности, делали власть московских царей реальной, несмотря на несовершенные средства коммуни­кации, слабую систему управления гигантскими пространствами России с редким населением и огромной протяженностью границ. Уже в допетровское время старые основы власти покачнулись. Традиция во многом стала формальностью, служилая система раз­валивалась. Новое время с его представлениями о власти, влияние европейского опыта, разрушение православной исключительности и самоизоляции — все это потребовало иных подходов к реализа­ции доктрины самодержавной власти.

Идеология самодержавия подверглась при Петре I существен­ному подновлению в духе времени. Божественное происхождение царской власти было пополнено популярными тогда идеями «об­щественного договора», «естественного права». В идеологических документах и публицистике той поры говорится о некоей «долж­ности», «обязанности» государя перед народом. Это было чистой риторикой, облекалось в нарочито туманную, юридически неоп­ределенную форму, за которой, в сущности, не было никаких ре­альных обязательств и ответственности. Петр I, несмотря на его особую любовь к законотворчеству и страсть к регламентации, не стремился точно определить характер своей власти как власти первого императора и тем более обозначить свои обязанности.

¹⁹ Palme S. U. Vom Absolutismus zum Parlamentarismus in Sweden — Standische vertretungen in Europa ira 17. und 18. Jahrhundert. Gottingen, 1969.

²⁰ ЗА, № 52. С. 61.

139

Точно так же не оговаривались и компетенции Сената в отноше­ниях с верховной властью. Представляется, что Петр I, прекрасно знавший особенности государственного строя тех стран, опыт ко­торых он высоко ценил, исходил из убеждения, что в России иной формы правления, кроме самодержавия, быть не должно. Вполне правдоподобен рассказ токаря Петра I А. К. Нартова, слышавше­го, как царь, беседуя с Я.Брюсом и А. Остерманом, «с жаром го­ворил им: „Говорят чужестранцы, что я повелеваю рабами, как невольниками. Я повелеваю подданными, повинующимися моим указам. Сии указы содержат в себе добро, а не вред государству. Английская вольность здесь не у места, как к стене горох. Надле­жит знать народ, как оным управлять"».²¹ Поэтому в петровский период, ознаменовавшийся созданием нового государственного ап­парата, и речи не заходило не только о каком-то представитель­стве во властных структурах формирующихся сословных групп, но и о делегировании каким-то учреждениям власти самодержца.

Петровские реформы не были просто реформами государствен­ного аппарата. Как уже показано выше, общая концепция преоб­разований далеко выходила за рамки модернизации каких-то эле­ментов властных структур или институтов. Действие давно назре­вавшего кризиса служилой структуры, усугубленного острым политическим кризисом конца XVII в., привело к развалу не толь­ко армии, но и всей иерархии чинов, начиная с бояр и кончая городовыми казаками и ворбтниками.

Столкнувшись с политическим кризисом в верхах, Петр I не мог опираться на людей, участвовавших в правлении царевны Софьи. Стрелецкий бунт 1698 г. особенно болезненно был воспри­нят вернувшимся из-за границы Петром I; он был убежден, что корни боярской крамолы не уничтожены и что «старина» еще мо­жет возродиться. Поэтому, взяв власть из рук боярина Льва На­рышкина, Петр I начинает править страной самостоятельно. Пер­вые его действия вполне традиционны для тогдашней системы вла­сти и политического поведения: царь принимается, как говорили в XVI в., за «перебор людишек» — жестокие казни сотен стрель­цов, конфискации, ссылки, наложение опалы на многих видных бояр, отстранение их от ключевых должностей в управлении, вы­движение на первый план людей незнатных и даже «подлых» (вро­де Меншикова), но безусловно верных и надежных.

Постепенно Петр I переходит от «перебора людишек» к дей­ствиям, ранее невиданным: он последовательно и целенаправ­ленно разрушает организацию Государева двора — складывав­шуюся веками узкую корпорацию высших служилых чинов. Лю­бопытно, что, уничтожая Государев двор, Петр I не издает никаких грозных указов, не ликвидирует ни боярского чина, ни самой Боярской думы. Он попросту обрывает корни, питавшие старые институты, и они постепенно отмирают. Дело в том, что Боярская дума состояла в основном из пожилых людей и попро­сту глубоких старцев. С начала XVIII в. Петр I фактически пре-

²¹ Нартов А. Рассказы о Петре Великом / Подг. Л. Н. Майков. СПб., 1891. С. 82.

140

крашает пожалования в боярские чины, тем самым обрекая Ду­шу на физическое вымирание. Полное отстранение большинства бояр от дел превращает их чин в пустой звук. Те же из них, кого привлекли к новой службе, получают новые чины; так, бывший боярин Борис Шереметев был для всех уже давно фельдмаршал, граф и мальтийский кавалер, а бывший постель­ничий Гавриил Головкин — канцлер, граф и «президент Посоль­ской канцелярии». Вторым важным «неделанием» Петра I было фактическое прекращение пожалований в стольники, без кото­рых институт Государева двора был обречен на гибель.

Однако и на этом не кончаются преобразования Петра I в дан­ной сфере. Он решается в корне изменить не только наличный состав высшего слоя служилых чинов, но и сам принцип продви­жения по службе. Впоследствии это намерение Петра I отливается в чеканную формулу — «Знатность по годности считать» — и во­площается в «Табели о рангах». Этот один из важнейших доку­ментов русской истории, созданный в 1722—1724 гг., является компиляцией из нескольких подобных европейских актов, и его предназначение не сводится только к установлению принципиаль­но новой лестницы чинов. Он знаменует собой полный разрыв со старой чиновной иерархией. Когда сенаторы, ознакомившись с проектом Табели, пытались намекнуть Петру I на необходимость установить соответствия между новыми и старыми чинами — бо­ярами, окольничими и др., Петр I пренебрег их намеками и спустя несколько дней синодским указом запретил употребление в цер­ковных службах традиционной формулы «князи и бояре», заменив ее нейтральной — «правительствующий синклит».²² Несколькими указами знать ставилась в известность, что прежнего беспрепят­ственного движения наверх, к титулам и должностям, уже не бу­дет, сыновья не наследуют места отцов где бы то ни было. Прин­цип личной выслуги закреплялся особым положением Табели, в котором говорилось, что выходцы из знатных родов не избавляют­ся от службы и начинают ее снизу.²³

Разрушение Государева двора было частью разрушения всей традиционной чиновной структуры. На низших ступенях служи­лой лестницы влияние политического кризиса сказывалось незна­чительно — здесь сильнее действовали другие, общие тенденции распада служилого класса, проявившиеся давно и резко ускорен­ные петровскими преобразованиями. Служилые люди допетров­ской России не представляли собой единой корпорации. Когда под воздействием петровских реформ чиновная структура начала стремительно распадаться, то разлом прошел как раз по тем самым трещинам, которые существовали исстари: служилые по отечеству московские откололись от общей массы служилых по прибору по всей стране и служилых по отечеству окраин. Именно служилые люди, входившие в Государев двор, стали сначала «царедворца­ми», а потом и «шляхетством». Начался процесс формирования со-

Троицкий С. М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в.: Формирова­ние бюрократии. М., 1974. С. 105. ²³ ПС31. Т. 6. № 3890.

141

словия дворянства. Оно пополнялось выходцами из других кате­горий населения, прошедшими по ступеням Табели о рангах до 8-го класса и тем самым заслужившими дворянство. Кроме того, начался под сильным воздействием европейских институтов рас­тянутый во времени процесс кристаллизации корпоративного со­знания дворян, основанного на индивидуальной чести.

Податная реформа Петра I сильно подстегнула распад служи­лых корпораций. Но социальные последствия преобразований бы­ли опосредованными: реформатор не ставил прямой задачи изме­нить социальный статус человека или социальной группы, однако это происходило само собой вследствие перемен в характере служ­бы, зависимости или порядке несения тягла. В других случаях власть сознательно шла на изменения статуса различных катего­рий населения, проводила реформы, которые иначе как социаль­ными не назовешь. Податная реформа включала в себя все виды социального реформирования. В 1717 г. неэффективность подвор­ного обложения и потребность, в связи с приближающимся окон­чанием Северной войны, разместить армию на мирных квартирах привели к массовой переписи мужского податного населения. На­чатая как сугубо финансово-фискальная мера, подушная перепись сразу же потребовала проверки-ревизии ее материалов — так много душ мужского пола оказалось утаено от учета. Когда же силами армейских команд началась ревизия, ставшая впоследст­вии известной как Первая ревизия из тех пяти, которые пришлись на XVIII век, выяснилось, что нужно — по ходу проверки налич­ного числа душ — решать массу проблем социального свойства. Так, резко обострилась проблема беглых крестьян, которые были обнаружены на новых местах жительства. Вывоз крестьян на прежние места к прежним помещикам обернулся грандиозной по масштабам карательной операцией, которой еще на знала Россия. Десятки тысяч крестьян одновременно были сняты с насиженных мест и переброшены в другие, резко возросло бегство их за грани­цу, на Дон. Правительству пришлось вплотную заняться законо­дательством о беглых, и его общее направление можно назвать по­следовательно репрессивным. Значительно ужесточились все из­вестные до этого правовые нормы и процедуры по вывозу беглых.

Податная реформа поставила точку в истории служилых кор­пораций. В ходе проведения ревизии на Юге большая часть одно­дворцев — южных служилых по отечеству — была положена в подушный оклад наряду со своими крестьянами. Явки на тради­ционные смотры служилых людей для однодворцев отныне отме­нялись. Главная причина включения их в тягло состояла в том, что они вели крестьянский образ жизни, работали на земле.

Включение служилых людей по отечеству Юга в подушную по­дать означало, что отныне эта служилая корпорация распадается на две части: податную и неподатную. В последнюю попали царе­дворцы, московские дворяне. Неподатное состояние их стало при­вилегией дворянства России, но освобождение от тягла не означа­ло свободы новой группы от массы других обязанностей. Более то­го, условия существования дворянства петровского времени стали более суровыми, чем условия, в которых жили служилые люди по

142

отечеству в XVII в. Вся их жизнь с ранней юности, когда им по­лагалось учиться, являться на смотры, была подчинена государст­ву. До самой старости они были обязаны бессрочно, постоянно, дисциплинированно служить в офицерских, солдатских чинах, на посылках, комиссарствах и на других государевых службах, ли­шенные права не только покидать службу по истечении ряда лет, но и хотя бы на время возвращаться в свои деревни. Жесткая пет­ровская политика вымела подчистую из дворянских вотчин и по­местий молодежь и даже стариков, суровы были наказания за по­пытки избежать службы или смягчить ее бремя. Отписание земли и крестьян, лишение дворянства, телесные наказания, тюрьма и каторга — таков был удел представителей дворян, которые, примени­тельно к петровским временам, исключительно по недоразумению в советской науке называются «господствующим классом». Права дворян в земле- и душевладении, которые служат основанием для такой характеристики «господства», были резко ограничены. Глав­ную роль в этом ограничении сыграл петровский указ 23 марта 1714 г. о единонаследии, навеянный европейским законодатель­ством о майорате, обеспечивавшим преемственность дворянского землевладения. Петровский указ ставил точку в процессе слияния вотчины и поместья, которые отныне становились единым «недви­жимым имением». Но одновременно он лишал всех дворянских сы­новей, кроме одного из них, права на долю отцовского наследства, обрекая остальных на поиски службы как источника пропитания. Позже был принят закон, который препятствовал попыткам роди­телей обеспечить других сыновей наследством с помощью продажи части имения и передачи им денег. Тем самым во имя своих целей государство сохранило традиционное ограничение свободы купли-продажи владений. Власть по-прежнему вмешивалась в имущест­венную сферу, как и в частную жизнь подданных царя. Были и другие существенные ограничения (вроде запрещения дворянину жениться до окончания учебы), которые делают характеристику дворянства как «господствующего класса» сильным преувеличени­ем.

Отделенные от дворян служилые люди Юга, получившие на­звание «однодворцы», не превратились в самостоятельную соци­альную группу. Они попали в новую категорию, которую Петр I создал в 1723 г. одним росчерком пера: на заседании Сената царь предписал объединить черносошных крестьян русского Севера, инородцев Поволжья, пашенных крестьян Сибири, однодворцев Юга в единую группу, получившую название «государственные крестьяне». Этим самым подчеркивалось, что невладельческие, негородские группы населения, составлявшие одну пятую населе­ния страны, не остаются в неопределенном состоянии, объявляют­ся принадлежащими государству, которое с них взимает подуш­ную подать в увеличенном размере. Этот размер надбавки опре­делялся приблизительно величиной денежного эквивалента помещичьих повинностей крепостных крестьян. Создание соци­альной группы государственных крестьян привело к ужесточению государственного контроля, ограничению юридических прав и воз­можностей свободных людей, шире — народа. Привязанные к тяг-

143

лу, фактически лишенные права пространственного и социального перемещения, государственные крестьяне становились своеобраз­ными крепостными государства, резервуаром, из которого русские самодержцы черпали людей для подарков своим сановникам и фа­воритам.

Осуществляя податную реформу в деревне, петровские ревизо­ры столкнулись с проблемой податного статуса дворовых, состояв­ших в значительной степени из холопов, многие из которых имели право выхода из холопства по завещанию господина. После неко­торых колебаний было решено включить всех дворовых в подуш­ный оклад, «дабы вечно с крестьянами» быть в тягле и зависимости от помещика.²⁴ Петр I, принимая это решение, исходил из фис­кальных соображений, перекрывая недобросовестным владельцам путь к утайке крестьян под видом холопов. Но фактически этим решением 1723 г. Петр I ликвидировал тысячелетний институт холопства, существование которого коренилось не только в иду­щих с древности традициях домашнего рабства, организации рус­ской армии, но и в экономической потребности иметь категорию зависимого населения, обслуживающего помещика на барской пашне и в домашнем хозяйстве. С уничтожением института хо­лопства был сломан довольно тонкий социальный механизм регу­лирования и специализации подневольного труда. Значительное усиление барщины в структуре повинностей помещичьих крестьян после Петра I, отмеченное в литературе ²⁵, было обусловлено не только естественным процессом товаризации помещичьих хо­зяйств, но и тем, что после ликвидации института холопства бре­мя барщины и обслуживания дома помещика всей тяжестью легло на плечи крестьян, способствуя усилению крепостничества.

Городским категориям населения пришлось не легче сель­ских. В 1721 —1722 гг. Петр I задумал грандиозную городскую реформу, «дабы всероссийское купечество, яко рассыпанную храмину, паки собрать». «Собирание» понималось как насильст­венное возвращение всех городских тяглецов в посады, откуда они вышли, что и было осуществлено в ходе ревизии. 25 мая 1722 г. решили вообще запретить купцам переезжать из города в город, что вызвало протест купечества. Угроза парализовать в результате этой полицейской меры торговлю в стране вынудила Петра I отступить. Но он стремился к другой цели: коренным образом изменить, унифицировать социальную структуру города путем переноса в русский город европейских магистратов, цехов, гильдий. Эти выросшие на Западе в течение столетий институты были разом внедрены в русскую почву. 16 января 1721 г. жи­тели русских городов проснулись членами гильдий и цехов. Осу­ществлялось это в силу регламента Главного магистрата, а ре­визоры подушной переписи приступили к «расписыванию» го­родского населения по гильдиям и цехам. Делалось это грубо, непродуманно. Главной целью образования цехов и гильдий бы-

²⁴ РГАДА. Ф. 9. Оп. 1. Д. 53. Л. 534—536.

²⁵ См.: Тихонов Ю. А. Помещичьи крестьяне в России: Феодальная рента в XVII—начале XVIII в. М., 1974.

144

до вовсе не развитие торговли и ремесла, а решение сугубо фи­скальных проблем. Власти стремились к тому, чтобы все жители городов были поголовно положены в оклад подушной подати. В некоторых городах до 45% гильдейского купечества занималось «черной работой» и не имело никакого отношения к коммер­ции.²⁶ В погоне за выполнением своеобразного «плана» по ско­лачиванию «податного числа» ревизоры включали в гильдии и цехи нищих, крепостных работников и пр. Так благое дело, за­ложенное в идею развития в России столь плодотворных в Ев­ропе городских порядков, сразу же превратилось в фикцию, вы­лилось в искусственное расширение чиста городских плательщи­ков. Причем власти не отменили архаичную круговую поруку при платежах налогов, и увеличение числа «гильдейских куп­цов», «мастеров и подмастерьев» означало только одно — на со­стоятельных членов посадской общины ложились новые налоги. Чтобы предотвратить переход крестьян в города, было разрабо­тано целое законодательство о «торгующих крестьянах», соглас­но которому крестьянин сохранялся за владельцем, а тот позво­лял ему торговать, брал с него налоги, но не давал закрепиться в городе. Таким образом, воздух города не делал крепостного свободным. Процесс развития русского города по европейскому пути был существенно затруднен петровской городской рефор­мой. Этому же благоприятствовала и структура управления го­родами. Образованные в них магистраты сразу же стали бюрок­ратическими учреждениями, подчиненными Главному магистра­ту — коллегии по управлению городами. Представители купечества привлекались, как и раньше, для исполнения адми­нистративных обязанностей и несли материальную ответствен­ность за успех порученного им дела. Ни о каком подлинном са­моуправлении не шло и речи.

Трудно назвать социальную группу русского населения, кото­рой бы не коснулись реформы Петра I. Особое внимание Петр I уделил духовенству. Рационалистическое мышление, презрение к духовенству и монашеству, постоянно порождавшим в своей среде врагов реформ, — все это сделало Петра I ярым противником цер­кви как автономной в государстве организации. Он встал на путь секуляризации церковных имений, а самое главное — полностью подчинил управление церкви государству. Нет сомнений, что, осу­ществляя церковную реформу, Петр I исходил из многих положе­ний англиканства, делавшего государя главой церкви. Так это и произошло в России: ликвидация патриаршества сопровождалась установлением коллегиальной формы управления духовными де­лами, а государь был объявлен главой Русской православной цер­кви. Создание жестких штатов церковников выбросило значитель­ную часть их из духовного сословия и означало приписку их к подушному тяглу в местах проживания, что в большинстве случа­ев вело к распространению на них крепостного права. Царь актив­но вмешивался в обрядовую сторону православия, поставив цер-

Волков М. Я. Города Тверской провинции в первой четверти XVIII в. // Ис­торическая география России XII—начала XX в. М., 1975. С. 150—160.

145

ковь на службу своему государству, во многом лишив прихожан духовного убежища от всепроникающей власти и идеологии госу­дарства. Под страхом смерти священникам предписывалось нару­шать тайну исповеди и доносить на своих духовных детей при пер­вом же подозрении в государственном преступлении. В конце сво­его царствования Петр I пошел на фактическую ликвидацию монастырей, в которых видел только притоны развратников и без­дельников и которые хотел превратить в госпитали для инвалидов и больных.

Все эти и многие другие реформы Петра I преследовали цель коренной реконструкции социального строя России после распада системы служилых чинов. Сам Петр I называл свое социальное реформирование «произведением подданного всероссийского наро­да». Структура общества по-прежнему оставалась служилой, чи­новной, но возводилась не на традиционных ценностях, а на новой, европеизированной, «регулярной основе». «Регулярство», «регул», «правило» становятся важнейшим элементом государст­венного, политического, правового сознания, критерием и гаран­тией действенности структур власти (бюрократия, в сущности, то­же «регулярство»). Но важно и то, что «регулярство» — не просто характеристика принципа управления, это важнейший элемент социальной политики, социального реформирования. Только в ре­жиме «регулярства» могли функционировать правительственный аппарат и новая служилая структура общества, поделенная на но­вые социальные группы.

В основе режима «регулярства» лежала доктрина этатизма, согласно которой власть государства становилась тотальной, все­проникающей. Петровская эпоха не просто сохранила систему контроля, характерную для русского средневекового общества, она внесла такие важные изменения в социальную политику, отношения в обществе, просто — в обыденную жизнь людей, ко­торые позволяют исследователям говорить о строительстве Пет­ром I полицейского государства. Это не была особенно свежая, абсолютно новая идея. Доктрины многих европейских государств включали положения, в той или иной степени предусматривав­шие активное вмешательство государства во все сферы жизни общества, в личную жизнь подданных, экономику (например, протекционизм и меркантилизм, характерные для торгово-про­мышленной политики многих европейских государств, были яр­ким проявлением этатизма). Полиция понималась не только как учреждение, но и как система отношений, образ универсального мышления, предусматривающий жизнь общества под доброжела­тельной, но пристальной и всепроникающей опекой государства. В ходе петровских реформ эти идеи были усвоены, воспроизве­дены и усилены, придав европейской доктрине этатизма черты, характерные именно для России. В регламенте Главного магист­рата 1724 г. предписывается, что полиция не только следит за порядком, архитектурой, санитарией, призрением, регулирует цены, но и «запрещает излишество в домовых расходах..., вос­питывает юных в целомудренной чистоте и честных науках; вкратце ж над всеми сими полиция есть душа гражданства и

146

всех добрых порядков и фундаментальной подпор человеческой безопасности и удобности».²⁷

Господство полицейского начала не было самоцелью петров­ского государства. С помощью внедрения «регулярства» достига­лась победа над «стариной», ассоциируемой с «неправильностью», отсталостью, дикостью. Полицейский режим обеспечивал конт­роль за обществом, эффективность работы аппарата и всей слу­жилой структуры. Одним из важнейших элементов полицейского режима стало признание того, что среди подданных императора не может быть людей, находящихся вне трех отчасти дублирую­щих друг друга систем: крепостной, податной и служилой. В слу­чае утраты трудоспособности предусматривалась также система государственного призрения. Иначе говоря, петровское государст­во не допускало существования свободных людей. Понятие «воль­ный человек», присутствующее в праве XVII в. и характеризую­щее положение человека, свободного от крепости, тягла и службы, при Петре было полностью искоренено, оно прочно ассоциирова­лось с понятиями «беглый», «преступник», «человек, преследуе­мый по закону».

Понятие «тотальное государство» применять к петровской эпо­хе можно только с большой оглядкой. Но без этого понятия трудно охарактеризовать массовые акции с применением военных по про­верке населения, вывозу или сгону беглых с мест их проживания во время поголовной ревизии. Тотальный характер приобрела и борьба с вольными, гулящими и нищими. 3 июля 1724 г. был под­готовлен указ о грандиозной полицейской акции, намеченной на один день по всей стране. Для этого местные администраторы дол­жны были 1 октября 1724 г. вскрыть пакет с указом, предписы­вавшим им начать задержание и перепись всех нищих, инвалидов, больных, сирот — всех, кто «ни к кому не приписаны и в подуш­ный оклад не положены», и определить их судьбу: либо в бога­дельню, либо — по деревням, к владельцам, либо в службу, либо в тюрьму.²⁸ Этот и другие петровские указы были проникнуты од­ним духом: «От таковых, которые шатаются без служеб, государ­ственной пользы надеятися немочно, но токмо умножается воров­ство».

В системе полицейского контроля за населением с успехом ис­пользовались и новые, и старые институты. С 1724 г. в России бы­ли введены паспорта, без которых ни один крестьянин не имел права покидать свою деревню. Крепостное право, уже изначально содержавшее в себе ограничение в перемещении крепостных, во­шло естественным элементом в систему контроля и фиска: поме­щик нес ответственность за платежи своих крестьян, обязан был контролировать их поведение, выдавать им паспорта на выход для заработков. В новой системе нашли место и крестьянской общине, которая искусственно поддерживалась властью, ибо с помощью традиционной круговой поруки позволяла гарантировать выплату податей, отправление повинностей, удержание крестьян от побе-

" ПС31. Т. 6. № 3708. ²⁸ Там же. Т. 7. № 4522.

147

гов. Новым элементом в системе полицейского контроля стала ар­мия. Размещенные в деревнях среди крестьян полки получали деньги непосредственно со своих дистриктов, и офицеры были обя­заны не только взимать с крестьян подушную подать, но и пре­пятствовать крестьянским побегам и волнениям, контролировать перемещение посторонних через дистрикт размещения полка. Ту же цель преследовала установленная в 1724 г. система паспортов для крестьян. Отныне человек, обнаруженный без паспорта или с просроченным паспортом, подлежал преследованию как беглый. Прежняя практика найма людей без паспортов на предприятия и промыслы была запрещена, а владельцам держать «беспашпорт-ных» стало опасно. Впоследствии это сильнейшим образом повли­яло на структуру рабочей силы на мануфактурах, негативно ска­залось на развитии капитализма в русской промышленности, на становлении сословия предпринимателей, формировании рынка наемного труда. Если отметить также жесткий контроль за одеж­дой, внешним видом подданных, строительством жилья, обяза­тельность исповеди и обязательность нарушения священником ее тайны, то картина полицейского государства предстанет во всей полноте. Ее можно дополнить упоминанием о разветвленной сис­теме доносительства, материально вознаграждаемого государст­вом, и о жестоком наказании недоносителей. Так с помощью раз­нообразных средств создавалось «регулярное» государство, осно­ванное на неограниченной власти самодержца, бюрократии, крепостном праве и полицейском надзоре.

Победы армии были бы невозможны без преобразований в эко­номике, промышленности. С началом Северной войны потребно­сти в железе были огромны, внешние источники его поступления пресеклись, а внутренние были недостаточны. К тому же армии нужно было не только оружие, но и снаряжение, одежда, обувь.

Главным строителем многих новых заводов выступило государ­ство. Оно с максимальной полнотой использовало все свои пре­имущества. Централизованное управление позволяло оперативно и рационально определить район размещения, масштабы произ­водства, способы обеспечения его всем необходимым. Местные власти по указу сверху всемерно содействовали промышленному строительству на их территории. Многообразна была помощь го­сударства частным предпринимателям — тем, конечно, кто обе­щал быстро начать лить пушки, производить сукна и другие нуж­ные армии и флоту товары. В итоге за несколько лет в России произошел настоящий экономический скачок, а помогло его со­вершить освоение богатейших месторождений ископаемых Урала. Успехи русских металлургов были так значительны, что уже с 1705 г. артиллерия больше не нуждалась ни в новых орудиях, ни в снарядах к ним. В конце XVII—начале XVIII в. быстро строи­лись и фабрики легкой промышленности, преимущественно в Мо­скве.

148

Петр I помогал мелким и крупным фабрикантам и заводчикам, которые строили новые заводы или хотели получить в свое распо­ряжение государственные предприятия. Петровская эпоха позво­лила даже в рамках полицейского контроля развернуться, обога­титься и принести пользу стране многим инициативным людям из разных слоев общества. Без различия происхождения царь помо­гал предпринимателям деньгами, присылал к ним иностранных инженеров, металлургов, предоставлял заводам большие льготы. Он подчинял — «приписывал» к заводам — обширные земли с де­сятками населенных деревень, жители которых вместо подати го­сударству работали на фабриканта. Однако возможности свобод­ного предпринимательства преувеличивать не следует.

В экономической политике Петра I заметны два основных эта­па, во многом связанные с ходом Северной войны. На первом (это приблизительно два первых десятилетия XVIII в.) власть шла по пути жесткого протекционизма, активного и всестороннего вме­шательства государства в экономику. Максимум денег от торгов­ли, максимум товаров от промышленности — таковы были конеч­ные цели экономической политики Петра I. Никакие препятствия на этом пути Петру I помешать не могли. В итоге насилие стало основным орудием экономической политики. Государство насиль­ственно переселяло купцов разных городов в Петербург, насиль­ственно сколачивало торговые и промышленные компании, не считаясь при этом с экономической целесообразностью и доходно­стью таких компаний. Власти устанавливали твердые закупочные (как правило, заниженные) цены на товары, поставляемые куп­цами и промышленниками в казну. Эти товары реализовывались самим государством уже по резко завышенным ценам внутри и вне страны.

Второй этап экономической политики совпадает с осуществле­нием начатых в 1718 г. государственных преобразований. Обра­зование Берг-, Мануфактур-, Коммерц-коллегий, Главного ма­гистрата означало, что эти новые бюрократические ведомства становятся институтами государственного регулирования нацио­нальной экономики, органами, через которые осуществляется торгово-промышленная политика самодержавия на основах мер­кантилизма и протекционизма. Это был важный рубеж, перелом в экономической политике. От непродуманных, поспешных мер, продиктованных острейшей потребностью государства в деньгах и припасах для войны, Петр I переходит к такой экономической политике, которая отличается большей сбалансированностью ин­тересов, стабилизирует экономическую ситуацию и четко обозна­чает место и способы государственного регулирования в экономи­ческой сфере. Именно в этот период на основании популярных теорий меркантилизма и протекционизма, опыта промышленной и торговой политики военного времени вырабатывается такая мо­дель экономической политики самодержавия, которая существует весь XVIII и даже переходит в XIX век. С 1719 г. фактически уничтожаются все казенные монополии и торговля становится сво­бодной. Коммерц-коллегия должна была защищать интересы куп­цов в стране и за ее пределами.

149

Произошел резкий поворот и в промышленной политике. В 1719 г. была принята «Берг-привилегия» — документ, разрешав­ший любому подданному отыскивать руды, получать привилегии на разработку месторождения и основывать заводы. Этот закон благоприятствовал промышленному предпринимательству, как и практика передачи казенных (в особенности убыточных) предприя­тий частным владельцам. При этом владельцы получали право торговли своими товарами, различные льготы, в том числе беспро­центные ссуды.

Вместе с тем меры поощрения торговли, промышленности и частного предпринимательства осуществлялись со значительными оговорками, которые во многом ограничивали предоставленные свободы и льготы. Владельцы частных мануфактур находились под тщательным контролем Берг- и Мануфактур-коллегий. Государ­ство отказалось от насильственных мер экономической политики через системы запретов, установления пошлин, налогов, прямого участия казны в торгах и промыслах и перенесло всю тяжесть на создание административно-контрольной бюрократической маши­ны, которая с помощью регламентов, уставов, отчетности, прове­рок направляла экономическую жизнь в нужное ему русло. Ни торгово-промышленные компании, ни отдельные владельцы не об­ладали свободой предпринимательства и даже незыблемым правом собственности. Главной обязанностью промышленника оставалось выполнение заказов казны, и завод находился в руках владельца до тех пор, пока он вовремя и в срок поставлял товары в казну, точнее — в армию и на флот. Промышленные коллегии обладали огромной властью над частным предпринимателем: осуществляли контроль над выпуском продукции, ее ассортиментом и качеством, устанавливали покупные цены, ведали всей судебной властью над предпринимателями и рабочими. Опека над промышленностью была столь значительна, что главной фигурой в ней оказывался бюрократ, чиновник специализированного ведомства.

В 1724 г. был принят ярко выраженный протекционистский та­риф, который охранял интересы купечества и предпринимателей от конкуренции более дешевых товаров иностранного происхож­дения. Но вместе с тем тариф жестко регулировал грузопотоки и оговаривал конкретные виды товаров, предназначенные для экс­порта в конкретных гаванях.

Влияние государства на экономику сказывалось и опосредован­но, через всю систему регулируемых им же общественных отно­шений. Речь идет прежде всего о системе использования рабочей силы. Мануфактуры при Петре обеспечивались рабочими руками по-разному. Часть владельцев пользовалась наемной силой, часть — приписными крестьянами. В конце XVII—начале XVIII в. уже возник и окреп рынок вольнонаемной рабочей силы и прослойка «вольных и гулящих людей», из которых вербовались рабочие, бы­ла значительна. Однако постепенно, по мере усиления полицей­ского режима в стране и социальных преобразований, ситуация с рабочими руками стала меняться — вольных рабочих нанять ста­ло невозможно. И 18 января 1721 г. Петр I подписал указ, разре­шающий предпринимателям приписывать к своим заводам крепо-

150

стных. В сущности, это было узакононение принятой практики, но оно юридически оформляло новый вид крепостнической соб­ственности — «деревни при заводах».

Все это пагубным образом сказалось на развитии промышлен­ности в будущем. Экономика, построенная на подневольном тру­де, могла развиваться только в рамках примитивного мануфактур­ного производства и элементарного разделения труда. Как только в Европе началась промышленная революция, отставание России от развитых европейских стран стало все более заметным. В то же время государственное поощрение промышленности с помощью приписки к заводам государственных крепостных крестьян, регу­лирование конкуренции, контроль за производством и сбытом, прочие меры резко замедлили становление буржуазии и наемных рабочих, задержали становление их отличающегося от прочих групп традиционного общества сознания.

Напряжения войны и реформ не выдержала не только система управления, которую пришлось перестраивать. С большими сбоя­ми работала и налоговая система, и к окончанию Северной войны стало ясно, что ее нужно также менять, как приказы и канцеля­рии.

Петр I решил изменить принцип налогообложения и единицей обложения сделать не «двор», как раньше, а «душу мужского по­ла». Решено было провести эту реформу одновременно с реформой содержания армии. Огромная по тем временам 200-тысячная ар­мия вернулась после войны в страну, и ее нужно было разместить и содержать. И Петр I опять-таки прибег к шведскому опыту. С давних пор шведские солдаты жили в тех местностях, где их полки получали деньги на содержание. Это было удобно — деньги от плательщиков поступали прямо в кассы приписанных к ним пол­ков. Петр I решил воспроизвести эту систему.

26 ноября 1718 г. был издан указ о проведении в стране по­душной переписи. Дело это оказалось сложным, работа затянулась до 1724 г. Возникало много проблем. Ревизорам предстояло про­ехать через каждую деревню, проверить сказки по этой деревне, внести в них исправления, выявить и отослать на прежние места жительства всех беглых, определить, что делать с разными кате­гориями населения, которые раньше податей не платили, и т. д.

Как бы то ни было, к 1724 г. стало известно о 5 млн. 656 тыс. душ мужского пола (без дворян и некоторых других категорий на­селения). К этому времени уже были сделаны расчеты содержания армии. По проекту 1720 г., расходы на кавалериста составляли 40 руб., на пехотинца — 28, 5 руб., а в целом расходы на всю ар­мию достигали 4 млн. руб. Сумма налога на одну душу определя­лась путем деления 4 млн.рублей на 5, 6 млн. душ. Получилось, что подушный налог составил 74 копейки с одной души мужского пола.

Так начала свою долгую (свыше 150 лет) историю подушная система налогообложения. В целом подушная подать не была тя­желее подворной, но она все равно оказалась весьма болезненной Для плательщиков. Им, как и раньше, приходилось платить за умерших, бежавших, больных: следующая ревизия была органи-

151

зована лишь в 1742 г. Солдаты стали селиться в деревнях, что до­ставляло большие хлопоты крестьянам. Кроме того, с введением подушной подати контроль государства за подданными усилил­ся — все были записаны в сказки, крестьянину стало трудно без паспорта выйти на заработки. О самостоятельном уходе на новое место жительства или работы не приходилось и говорить — ведь до следующей ревизии было запрещено покидать те места, где кре­стьяне записывались в сказки. Податная реформа Петра I — вве­дение подушной подати — имела серьезные социальные последст­вия.

Г