1 Polybius, Hist, VI. 54.

2 Вероятно, имеется в виду 18 песнь Илиады.

В ранние периоды существования греческих и римской республик другие части образования состояли, по-видимому, в обучении чтению, письму и счету согласно правилам арифметики того времени. Эти зна­ния более богатые граждане, как кажется, приобретали часто у себя на дому с помощью домашних учителей, которые обыкновенно были рабами или вольноотпущенниками, а более бедные граждане — в школах таких учителей, которые делали себе ремесло из преподавания за плату. Эти отделы образования были целиком предоставлены заботам родителей и опекунов каждого отдельного лица. Нет данных, чтобы государство когда-либо брало на себя надзор или руководство ими. Впрочем, по законам Солона, дети освобождались от обязанности содержать в старости тех

родителей, которые не обучили их какой-нибудь полезной профессии или ремеслу.

С развитием культуры и просвещения, когда вошли в моду филосо­фия и риторика, люди богатые и состоятельные стали посылать своих де­тей в школы философов и риторов для обучения этим модным наукам; школы эти, однако, не содержались на государственные средства; оно дол­гое время лишь терпело их. Спрос на философию и риторику в течение долгого времени был так незначителен, что первые учителя, сделавшие -себе профессию из той или другой, не могли найти постоянного за­нятия в каком-нибудь одном городе, а были принуждены странствовать из одного места в другое. Так жили Зенон Элейский, Протагор, Горгий, Гиппий и многие другие. С усилением спроса школы философии и риторики сделались постоянными оперва в Афинах, а потом в ряде других городов. Тем не менее государство, как кажется, никогда в своем поощрении их не шло дальше предоставления некоторым из них спе­циального помещения для занятий, которое нередко отводилось также и частными жертвователями. Государство, по-видимому, предоставило Ака­демию Платону, Лицей — Аристотелю и Портик — Зенону из Цитты, ос­нователю стоической школы. Эпикур завещал свои сады своей собствен­ной школе. Однако, насколько известно, до времени Марка Антония ни один учитель не получал никакого жалованья от государства и вообще не имел иного вознаграждения, кроме гонорара или платы за учение от своих учеников. Пенсия, пожалованная этим императором-философом, как нам сообщает Лукианодному из учителей философии, вероятно, выдавалась только при его жизни. В ту пору не существовало ничего, со­ответствующего ученой степени, и для занятия какой-либо профессией или ремеслом не было необходимости прослушать курс одной из этих школ. Если бы учеников не привлекало к ним сознание их полезности, закон все равно не принуждал никого посещать эти школы и не давал никому вознаграждения эа посещение их. Учителя не обладали никакими правами и никакой властью над своими учениками, если не считать того естественного авторитета, каким в глазах юношества всегда пользуются те, кому поручена та или иная часть их образования, кто отличается высшей добродетелью и способностями.

Lucian, Eunuchus, с ad. 3.

В Риме изучение гражданского права составляло часть образования не большинства граждан, а лишь некоторых семей. Но молодые люди, желавшие изучать право, не имели к своим услугам общественных школ, которые они могли бы посещать, и не обладали другими способами озна­комиться с ним, кроме более частого общения с теми из своих родствен­ников и друзей, которые считались сведущими в праве. Не лишним бу­дет, пожалуй, заметить, что, хотя часть законов Двенадцати таблиц была заимствована из законов некоторых древних греческих республик, ни в одной из них в древней Греции право, по-видимому, не развилось до степени науки. В Риме оно очень рано превратилось в науку, и там гра­ждане, считавшиеся сведущими в ней, пользовались большой известно­стью. В республиках древней Греции, в особенности в Афинах, обыкно­венные суды состояли из многочисленных, а потому и беспорядочных на­родных коллегий, которые часто выносили свои приговоры наудачу или так, как то внушалось криками и партийным духом. Позор несправедли­вого решения дела, когда он делится между 500, 1000 и 1500 людей (ибо некоторые их суды были столь многочисленны), не мог ложиться очень большой тяжестью на отдельное лицо. В Риме, напротив, главные суды состояли из одного судьи или очень малого числа судей, на репутации коюрых, поскольку они всегда обсуждали дела публично, должно было сильно отражаться всякое несправедливое или опрометчивое решение. В сомнительных случаях такие суды в стремлении избегнуть порицания естественно стремились прикрыться примером или прецедентом, уста­новленным судьями, заседавшими раньше в этом же или в другом ка­ком-нибудь суде. Этот интерес к практике и прецедентам необходимо придал римскому праву ту прочную и последовательную систему, в ко­торой оно дошло до нас; такое же влияние он оказывал на право всякой другой страны. Превосходство римского характера над греческим, кото­рое отмечают Полибий и Дионисий Галикарнасский, скорее всего объяс­няется лучшим устройством их судов, а не одной из тех причин, которые выдвигают эти авторы. Как передают, римляне особенно отличались сво­им высоким уважением к присяге, а люди, привыкшие приносить присягу только перед внимательным и хорошо осведомленным судом, естествен­но, будут относиться с большей осторожностью к тому, что они показы­вают под присягой, чем люди, привыкшие присягать перед шумными и беспорядочными собраниями.

Следует, бесспорно, признать, что как гражданские, так и военные способности греков и римлян по меньшей мере не уступали способностям любой из современных наций. Наши предрассудки, пожалуй, даже рас­полагают нас скорее переоценивать способности первых. Но, за исключе­нием военного дела, государство, по-видимому, не проявляло особых за­бот для развития этих способностей; в самом деле, я не могу поверить, чтобы музыкальное образование греков имело большое значение в этом отношении. Однако находились учителя для обучения богатых людей этих народов всем тем искусствам и наукам, обучение которым в данном обществе считалось для них необходимым или приличествующим. Спрос на такое преподавание порождал, как всегда, соответствующие способ­ности и умение; и соревнование, которое всегда неизбежно вызывает не­ограниченная конкуренция, довело эти способности до высшей степени совершенства. Судя по тому вниманию, которое возбуждали древние фи­лософы, по влиянию, какое они приобретали над мнениями и убежде­ниями своих слушателей, по их способности придавать определенную окраску и характер поведению и разговору последних, они, по-видимому, значительно превосходили современных учителей. В новейшее время ста­рательность общественных преподавателей более или менее ослабляется ввиду условий, делающих их более или менее независимыми от успеха и репутации в специальности. То обстоятельство, что они получают жалованье, ставит также частного учителя, который пожелал бы конкури­ровать с ними, в такое же положение, в каком находится купец, желающий торговать при отсутствии премии, конкурируя с купцами, получающими значительную премию. Если он продает свои товары приблизительно по той же цене, он не может иметь такую же прибыль, и его неизбежно ожи­дает печальная участь — по меньшей мере бедность и нищета, если не полное разорение и гибель. Если же он попробует продавать их дороже, то у него будет так мало покупателей, что обстоятельства его значительно не улучшатся. Помимо того, во многих странах ученая степень необходима или по крайней мере чрезвычайно важна для людей ученых профессий, т. е. для преобладающей части тех, кто хочет заняться учеными профес­сиями. Но эту степень можно получить, только посещая лекции обще­ственных преподавателей. Самые серьезные занятия под руководством самого способного частного учителя не всегда могут дать право на соиска­ние степени. Эти различные причины привели к тому, что в новейшее время частные преподаватели тех наук, какие обычно преподаются в университете, обычно считаются самым низшим разрядом людей свобод­ных профессий. Человек действительно способный едва ли может найти более унизительное и более невыгодное занятие, чем сделаться частным учителем. Таким-то образом стипендии и оклады школ и колледжей не только уменьшили старательность общественных преподавателей, но и сделали почти невозможным иметь сколько-нибудь хороших частных пре­подавателей.

Если бы не существовало никаких общественных образовательных учреждений, то не преподавались бы науки, на которые отсутствует спрос или изучение которых по условиям времени не было бы необходимым, желательным или по меньшей мере не требовалось бы модой. Частный учитель при таких условиях никогда не мог бы с выгодой обучать всеми отвергнутой и устаревшей научной системе или пауке, признаваемой всеми совершенно бесполезной и педантической смесью софизмов и не­лепостей. Такие системы и науки могут уцелеть только в таких образова­тельных корпорациях, благосостояние и доход которых в значительной степени не зависят от репутации и совсем не зависят от их деятельности. Если бы не существовало общественных образовательных учреждений, молодой человек благородного происхождения, старательный и способный, прошедший самый полный курс образования, какой только можно было бы пройти по условиям его времени, не мог бы вступить в жизнь, оста­ваясь совершенно невежественным во всем том, что составляет содер­жание обычных разговоров воспитанных и светских людей.

Не существует общественных заведений для образования женщин, и в результате этого в обычном курсе их обучения нет ничего бесполез­ного, нелепого или фантастического. Их обучают тому, что родители или опекуны считают нужным или полезным для них изучить, и ничему иному их не учат Все части образования явно направлены к какой-нибудь полезной цели: или к развитию естественной привлекательности их личности, или к воспитанию в них сдержанности, скромности, цело­мудрия и бережливости, к подготовлению их к роли хозяйки семьи и к умению вести себя в качестве таковой. Во все периоды своей жизни жен­щина чувствует какие-либо удобства или преимущества от полученного ею образования. Напротив, редко бывает, чтобы мужчина в какой-либо период своей жизни извлекал какие-либо удобства или преимущества из наиболее трудных и обременительных частей своего образования.

Могут спросить, не должно ли общество в силу этих оснований со­всем игнорировать народное образование? Или если оно должно уделять известное внимание, то каковы должны быть различные виды образо­вания, которым оно должно содействовать в отношении различных клас­сов народа? Каким образом оно должно содействовать им?

В некоторых случаях общее состояние общества необходимо ставит большинство отдельных личностей в такое положение, которое, естест­венно, развивает в них без всякого содействия правительства почти все способности и качества, которые это состояние общества требует или мо­жет допускать. В других случаях общее состояние общества не ставит большинство отдельных лиц в такое положение, и тогда становится не­обходимым некоторое вмешательство правительства, чтобы предотвра­тить почти полное развращение и упадок нравственности широких масс народа.

С развитием разделения труда занятие подавляющего большинства тех, кто живет своим трудом, т. е. главной массы народа, сводится к очень небольшому числу простых операций, чаще всего к одной или двум.. Но умственные способности и развитие большей части людей необходимо складываются в соответствии с их обычными занятиями. Человек, вся жизнь которого проходит в выполнении немногих простых операций, при­чем и результаты их, возможно, всегда одни и те же или почти одни и те же, не имеет случая и необходимости изощрять свои умственные спо­собности или упражнять свою сообразительность для придумывания спо­собов устранять трудности, которые никогда ему не встречаются. Он поэтому, естественно, утрачивает привычку к такому упражнению и обык­новенно становится таким тупым и невежественным, каким только мо­жет стать человеческое существо. Его умственная тупость делает его не только неспособным находить удовольствие или участвовать в сколько-нибудь разумной беседе, но и понимать какое бы то ни было благород­ное, великодушное или нежное чувство, а следовательно, и составлять сколько-нибудь правильное суждение относительно многих даже обычных обязанностей частной жизни. О великих и общих интересах своей страны он вообще не способен судить, и, если не прилагаются чрезвычайные уси­лия, чтобы повлиять на него, он оказывается столь же неспособным за­щищать свою страну во время войны. Однообразие неподвижной жизни, естественно, подрывает мужество его характера и заставляет его с ужа­сом взирать на беспорядочную, неверпую и полную случайностей жизнь солдата. Оно ослабляет даже деятельность его тела и делает его неспо­собным напрягать свои силы сколько-нибудь продолжительное время для иного какого-либо занятия, кроме того, к которому он приучен.(Его ловкость и умение в его специальной профессии представляются, та­ким • образом, приобретенными за счет его умственных, социальных и военных качеств. Но в каждом развитом цивилизованном обществе в та­кое именно состояние должны неизбежно впадать трудящиеся бедняки, т. е. главная масса народа^ если только правительство не прилагает уси­лий для предотвращения этого.

Иначе обстоит дело в варварских обществах, как они обычно назы­ваются, в обществах охотничьих, пастушеских и даже земледельческих иа той низкой ступени земледелия, которая предшествует успехам ману­фактурной промышленности и расширению внешней торговли. В таких обществах разнообразие занятий каждого человека вынуждает его раз­вивать свои способности и придумывать средства для устранения постоян­но возникающих затруднений. Все время дается пища изобретательно­сти, и ум не может впасть в ту тупую сонливость, которая в цивилизо­ванном обществе притупляет умственные способности почти всех членов низших классов народа. В этих так называемых варварских обществах каждый человек, как уже указано, является воином. Каждый че­ловек вместе с тем является в некоторой степени государственным деяте­лем и может составить себе более или менее правильное суждение отно­сительно интересов общества и образа действий тех, кто управляет им. Наблюдению почти каждого из них совершенно ясно, насколько их вожди являются хорошими судьями в мирное время или хорошими предводи­телями па войне. Конечно, в таком обществе ни один человек не может приобрести то высокое и утонченное умственное развитие, каким нередко обладают немногие люди в более цивилизованном обществе. Хотя на низ­кой ступени развития общества существует большое разнообразие в за­нятиях каждого отдельного его члена, во всем обществе в целом занятий совсем не так уже много. Каждый человек выполняет или способен вы­полнять почти все то, что выполняет или способен выполнять всякий другой человек. Каждый обладает значительным запасом знаний, сообра­зительности и изобретательности, но вряд ли хотя бы у одного из них за­пас этот очень велик. И все же тот запас, какой имеется налицо, яв­ляется обычно достаточным для ведения простых дел общества. Напро­тив, хотя в цивилизованном обществе существует мало разнообразия в занятиях большей части отдельных его членов, имеется налицо почти бесконечное разнообразие занятий общества в целом. Эти разнообразные занятия представляют почти бесконечное разнообразие предметов для размышления тех немногих, которые, не занимаясь сами каким-нибудь определенным делом, имеют досуг и проявляют склонность исследовать и наблюдать занятия других людей. Наблюдение над столь разнообраз­ными предметами необходимо изощряет ум в бесконечных сравнениях и сопоставлениях и делает их умственные способности в чрезвычайной степени развитыми и, восприимчивыми. Однако, если эти немногие не ста­вятся в совершенно особое положение, их большие способности, хотя и лестные для них самих, могут очень мало содействовать хорошему упра­влению или счастью их общества. Несмотря на большие способности этих немногих, все более благородные стороны человеческого характера могут быть в значительной мере подавлены и уничтожены в главной массе на­рода.

Образование простого народа в цивилизованном и торговом обществе требует, пожалуй, большего внимания и содействия государства, чем об­разование людей знатных и состоятельных. Люди знатные и состоятель­ные обычно только в восемнадцати- или девятнадцатилетнем возрасте приступают к тому специальному делу, профессии или промыслу, посред­ством которого предполагают приобрести себе положение в свете. До этой поры у них вполне достаточно времени для приобретения или по крайней мере для подготовки себя к приобретению впоследствии всех тех данных и сведений, которые могут обеспечить им общественное уважение или сделать их достойными его. Их родители или опекуны обычно про­являют достаточно забот, чтобы они приобрели такую подготовку, и в большинстве случаев довольно охотно производят расходы, необходимые для этой цели. И если они не всегда получают должное образование, то это редко происходит от недостаточности расходов, произведенных на эту цель, а вызывается ненадлежащим употреблением расходуемых средств; это редко бывает от недостатка учителей, а происходит от не­брежности и неспособности тех учителей, каких можно найти, или, вер­нее, от невозможности при современном положении вещей найти сколько-нибудь лучших. Вместе с тем занятия, в которых люди знатные и со­стоятельные проводят большую часть своей жизни, в отличие от занятий простого народа не отличаются простотой и единообразием; почти все они чрезвычайно сложны и такого характера, что требуют больше работы головы, а не рук. Умственные Способности тех, кто участвует в этих за­нятиях, редко могут отупеть от недостатка упражнения. Помимо того, за­нятия людей знатных и состоятельных редко бывают таковы, чтобы из­нурять их с утра до ночи. Они обычно располагают немалым досугом, в течение которого могут совершенствоваться в любой отрасли полезного знания или искусства, первоначальное ознакомление с которой или ин­терес к которой они приобрели в более ранний период своей жизни.

Иначе обстоит дело с простым народом. Он мало времени может уде­лять на образование. Родители людей из простонародья едва даже могут содержать их в детстве. Как только они становятся способными к труду, они ^вынуждены заняться каким-нибудь промыслом, при помощи которого могли бы зарабатывать себе средства к существованию. Притом профес­сия их, очевидно, так проста и однообразна, что дает мало упражнения уму, тогда как одновременно с этим их труд так непрерывен и так уто­мителен, что оставляет им мало досуга и пробуждает мало охоты заняться или даже подумать о чем-нибудь другом.

Но, хотя люди из простонародья не могут в цивилизованном обще­стве получать такое хорошее образование, как люди знатные и состоя­тельные, однако умение читать, писать и считать может быть приобре­тено в столь ранний период жизни, что большинство даже тех, кто вос­питывается для более простых занятий, имеет время приобрести эти по­знания еще до того, как они могут быть приставлены к этим занятиям. С весьма небольшими издержками государство может облегчить, поощ­рять и даже сделать обязательным почти для всего народа приобретение этих наиболее существенных элементов образования.

Общество может облегчать приобретение этих знаний учреждением в каждом приходе или округе небольшой школы, где дети могли бы обу­чаться за столь умеренную плату, которая была бы посильна даже для рядового поденщика; учитель должен был бы частью, но не целиком, оп­лачиваться из общественных средств, потому что при оплате его целиком или главным образом за счет общества он скоро научился бы небрежно относиться к своему делу. В Шотландии учреждение таких приходских школ привело к обучению почти всего простонародья чтению и весьма значительной части его — письму и счету. В Англии учреждение благо­творительных школ произвело такого же рода действие, хотя и не в столь широких_чразмерах, поскольку учреждались они не повсеместно. Если бы в этих первоначальных школах учебники, по которым дети обучаются читать, были несколько более содержательны, чем это обычно теперь бы­вает, и если бы вместо поверхностного ознакомления с латинским язы­ком, которому иногда обучают в этих школах детей из простого народа и который вряд ли когда-нибудь может пригодиться им, их обучали бы элементарным отделам геометрии и физики, то общее образование этого класса народа было бы, пожалуй, так полно, как только может быть. Нет почти такого ремесла или профессии, где не представляется случая прилагать принципы геометрии и физики и где поэтому простой народ не упражнялся бы и не знакомился бы глубже с этими принципами, ко­торые служат необходимым введением к самым возвышенным, а также и самым полезным наукам.

Общество может поощрять приобретение этих наиболее существен­ных знаний путем выдачи небольших премий и отличий детям из про­стонародья, которые отличились в этой области.

Государство может сделать необходимым почти для всего населения приобретение этих наиболее существенных знаний, сделав обязательным экзамен или испытание в них для каждого, желающего сделаться чле­ном какой-либо корпорации или намеревающегося заняться каким-ни­будь промыслом в деревне или городе.

Именно таким путем, облегчая занятие военными и гимнастическими упражнениями, поощряя его и даже делая обязательным для всего на­рода, греческие и римская республики поддерживали военный дух своих граждан. Они облегчали занятие этими упражнениями тем, что отводили определенное место для них и предоставляли определенным учителям право преподавать в этом месте. Эти учителя, по-видимому, не получали совсем жалованья и не пользовались никакими особыми правами. Все их вознаграждение состояло в том, что они получали от своих учеников; и гражданин, обучавшийся упражнениям в общественной гимназии, не имел никаких законных преимуществ сравнительно с тем, кто обучался им частным образом, при условии, конечно, что последний обучался им так же хорошо. Эти республики поощряли занятие этими упражнениями тем, что давали небольшие премии и знаки отличия тем, кто выделялся своими успехами в них. Получение приза на Олимпийских, Истмийских или Немейских играх давало известность не только лицу, взявшему его, но и всему его семейству и родственникам. Обязанность каждого гражда­нина прослужить известное число лет в армиях республики являлась

достаточным побуждением к занятию этими упражнениями, без чего он оказался бы непригодным для этой службы.

Пример современной Европы достаточно убедительно свидетельствует о том, что с развитием цивилизации практика военных упражнений, если правительство не прилагает надлежащих усилий к сохранению ее, посте­пенно приходит в упадок, а вместе с ней и военный дух широкой на­родной массы. Но безопасность каждого общества должна всегда в боль­шей или меньшей степени зависеть от военного духа широкой народной массы. Правда, в современную эпоху одного военного духа, не подкреп­ляемого хорошо дисциплинированной постоянной армией, пожалуй, не­достаточно для защиты и безопасности общества. Но в тех странах, где каждый гражданин обладает военным духом, для этого понадобится, без сомнения, постоянная армия меньших размеров. Этот дух, кроме того, обязательно уменьшит весьма значительно опасения, действительные или воображаемые, угрозы свободе со стороны постоянной армии. Подобно тому как наличность такого духа будет очень существенно облегчать операции этой армии против чужеземного вторжения, она в такой же мере будет затруднять их, если, к несчастью, они когда-нибудь будут на­правлены против конституции государства.

Древние учреждения Греции и Рима, кажется, гораздо лучше до­стигали цели поддержания военного духа основной массы народа, чем со­временное учреждение так называемой милиции или ополчения. Они были гораздо проще. Будучи однажды учреждены, они действовали са­мостоятельно, и от правительства требовалось мало или совсем не требо­валось внимания для того, чтобы поддерживать их в полной силе. Напро­тив, поддержание хотя бы сносного выполнения сложных правил любой из современных милиций требует постоянных и обременительных забот со стороны правительства, при отсутствии которых они постоянно оказы­ваются в полном пренебрежении и перестают существовать. Помимо того, влияние древних учреждений имело гораздо более общий характер. Бла­годаря им весь народ был вполне обучен употреблению оружия, тогда как совсем ничтожная часть его может быть обучена этому при действии правил современных милиций, за исключением, может быть, швейцар­ской. Трус, человек, неспособный защищать себя или отомстить за себя, очевидно, страдает отсутствием одной из главнейших черт характера че­ловека. Его дух так же искалечен и обезображен, как и тело человека, лишившегося какого-либо важного члена или утратившего способность владеть им. Из этих двух человек первый, очевидно, более несчастен и жалок, потому что счастье и несчастье, представляющие собою исклю­чительно состояние духа, должны зависеть больше от здорового или не­здорового, искалеченного или нормального состояния духа, чем от со­стояния тела. Если бы даже военный дух народа был бесполезен для защиты государства, все же в интересах предотвращения распростране­ния в массе народа того рода моральной искалеченности, обезображен-ности и несчастья, к каким неизбежно ведет трусость, он заслуживает самого серьезного внимания правительства, как самого серьезного внима­ния заслуживало бы с его стороны предотвращение распространения в народе проказы или другой какой-нибудь заразной и мучительной бо­лезни, хотя не смертельной и не опасной, если бы даже такое внимание не принесло, может быть, иной пользы обществу, кроме предупреждения столь большого общественного бедствия.

То же самое можно сказать и относительно грубого невежества и тупости, в которых в цивилизованном обществе так часто цепенеет ум всех низших классов народа. Человек, лишенный умственных способно­стей, представляется еще более жалким, чем трус, и кажется искалечен­ньга и изуродованным в еще более важном свойстве характера человека. Если бы даже государство не могло получить никакой выгоды от обра­зования низших классов народа, оно все же должно было бы заботиться о том, чтобы они не оставались совсем необразованными. Чем более они образованны, тем менее они подвержены заблуждениям экстаза и суеве­рия, которые у непросвещенных наций часто вызывают самые ужасные беспорядки. Помимо того, образованный и просвещенный народ всегда более воспитан и более склонен к порядку, чем народ невежественный и тупой. Каждый человек в отдельности чувствует себя более достойным уважения и способным встречать уважение со стороны выше его стоя­щих и потому сам бывает более расположен уважать их. Такой народ более склонен критически относиться и более способен устанавливать истинный смысл корыстных претензий партий и мятежных элементов; ввиду этого его не так легко увлечь в легкомысленную или ненужную оппозицию мероприятиям правительства. В свободных странах, где устой­чивость правительства очень сильно зависит от благрприятной оценки его образа действия народом, должно быть, без сомнения, чрезвычайно важно, чтобы'последний не был склонен судить о правительстве слишком быстро и опрометчиво.

Статья III. О РАСХОДАХ НА УЧРЕЖДЕНИЯ ДЛЯ ОБРАЗОВАНИЯ ЛЮДЕЙ ВСЕХ ВОЗРАСТОВ

Учреждения для образования лиц всех возрастов состоят главным образом из учреждений для религиозного обучения. Целью этого вида обучения является не столько превращение людей в хороших граждан в этом мире, сколько подготовка их к иному и лучшему миру в будущей жизни. Преподаватели доктрин, входящих в это обучение, подобно дру­гим учителям, могут или зависеть в своих средствах к существованию от добровольных взносов своих слушателей, или получать их из каких-либо иных фондов, предоставляемых им законом страны, каковы земельные владения, десятина или поземельный налог, установленное жалованье или стипендия. Их старательность, усердие и прилежание точно так же будут гораздо больше в первом случае, чем в последнем. В этом отноше­нии наставники новых религий всегда обладали значительным преиму­ществом, поскольку нападали на давние и утвердившиеся системы, ду­ховенство которых, спокойно пользуясь своими бенефициями, пренебре­гало поддержанием в массе народа ревности к вере и благочестия и, предавшись лености и бездействию, сделалось вообще неспособным к сколько-нибудь серьезным усилиям для защиты даже своего собственного института. Представители духовенства официально признанной и хорошо снабженной средствами религии часто становятся людьми учеными и светскими, обладающими всеми качествами знати или такими чертами, которые вызывают уважение со стороны ее, но вместе с тем они легко утрачивают постепенно те качества, хорошие и. дурные, которые давали им авторитет и влияние среди низших классов народа и были, наверное, первоначальной причиной успеха и распространения их религии. Та­кое духовенство, когда на него нападает кучка популярных и смелых, хотя, может быть, глупых и невежественных энтузиастов, чувствует себя столь же беззащитным, как ленивые, изнеженные и сытые народы юж­ных частей Азии, когда на них нападали стремительные, смелые и голодные татары с севера. Такое духовенство в подобной крайности не знает обычно иного выхода, как призыв к гражданской власти пресле­довать, уничтожать или изгонять его противников как нарушителей об­щественного мира и спокойствия. Именно так было, когда римско­католическое духовенство добивалось от гражданских властей преследова­ния протестантов, а англиканская церковь — преследования диссентеров, и вообще всякая религиозная секта, после того как она в течение столе­тия или двух пользовалась обеспеченностью признанного законом учре­ждения, оказывалась неспособной сколько-нибудь решительно защи­щаться против всякой новой секты, нападавшей на ее учение или пра­вила. В таких случаях преимущество в отношении учености и умения хорошо писать может быть иногда на стороне признанной церкви. Но умение приобретать популярность, умение и способность привлекать но­вых сторонников всегда оказываются на стороне ее противников. В Ан­глии эти навыки и способность давно уже находятся в пренебрежении у хорошо оплачиваемого духовенства признанной церкви и в настоящее время воспитываются главным образом у диссентеров и методистов. Од­нако независимые доходы, которые во многих местах были установлены для диссентерских проповедников посредством добровольных пожертво­ваний, завещаний и других обходов закона, кажется, очень сильно умень­шили ревность и активность этих проповедников. Многие из них сдела­лись очень учеными и почтенными людьми, но по общему правилу пере­стали быть очень популярными проповедниками. Методисты, не обладая и половинной долей учености диссентеров, пользуются гораздо большим успехом.

В римской церкви старательность и рвение низшего духовенства го­раздо больше поддерживается могущественным мотивом заинтересован­ности, чем в какрй-либо признанной протестантской церкви. Многие пред­ставители приходского духовенства получают весьма значительную часть своих средств к существованию от добровольных приношений народа — источник дохода, который исповедь дает им много возможностей сделать более обильным. Нищенствующие монашеские ордены все свои средства к существованию получают от таких приношений. К ним применимо то же, что к гусарам и легкой пехоте некоторых армий: не пограбишь, ни­чего не получишь. Это приходское духовенство находится в таком же по­ложении, как и те учителя, вознаграждение которых зависит отчасти от их жалованья и отчасти от платы, или гонорара, получаемого ими от своих учеников; они всегда должны зависеть в большей или меньшей степени от своего усердия и репутации. Нищенствующие монахи подобны тем учителям, заработок которых всецело зависит от их старательности. Они поэтому вынуждены прибегать к всевозможным ухищрениям, кото­рые могут возбуждать благочестие простого народа. Учреждение двух больших нищенствующих орденов, св. Доминика и св. Франциска, как это заметил Макиавелли, оживило в XIII и XIV вв. потухавшие веру и благочестие католической церкви. В римско-католических странах дух благочестия поддерживается вообще монахами, и более бедным приход­ским духовенством. Высшие сановники церкви, при всех своих блестящих качествах знати и людей светских, а иногда и ученых, достаточно забо­тятся о поддержании необходимой дисциплины среди своих подчиненных, но редко дают себе труд делать что-нибудь для просвещения народа.

«Волыпинство ремесел и профессий в государстве, — говорит самый замечательный философ и историк нашего века \ — таковы по своей при­роде, что, служа интересам общества, они вместе с тем полезны или при­ятны некоторым отдельным лицам; и, поскольку это так, неизбежным правилом государственной власти, за исключением, может быть, перво­начального введения какого-нибудь ремесла, должно быть предоставле-