Примечание

Для прояснения феноменологического характера дальнейших изысканий необходимо заметить следующее.

Анализ конституирующих феноменов внутреннего созна­ния времени, к которым мы теперь обращаемся, необходимо будет проводить в рамках «феноменологически редуцирован­ной» сферы сознания⁶⁰. Поэтому он предполагает «выведение за скобки» («выключение») естественного мира, а тем самым и осуществление той радикальной смены установки («epoché») в отношении тезиса о «мире, каким он мне представляется в сво­ем существовании», подробно описанной Гуссерлем в первой главе второго раздела его «Идей»⁶¹. Однако мы будем вести

732

733

анализ в пределах феноменологической редукции лишь до тех пор, пока это будет необходимо для обретения точного пони­мания феноменов внутреннего сознания времени. Цель насто­ящей книги – анализ смысловых феноменов в социальном мире – делает углубление трансцендентального познания и тем самым дальнейшее пребывание в сфере трансцендентально-феноме­нологической редукции излишним. Ведь в социальном мире мы имеем дело уже не с конституирующими феноменами в фе­номенологически редуцированной сфере, а лишь с их корреля­тами в естественной установке. Правильно усвоив «проблема­тику внутреннего временного освоения имманентной сферы времени»⁶² в эйдетической дескрипции, мы можем безбояз­ненно переносить наши результаты на феномены естествен­ной установки, при условии, что мы и далее – теперь уже как «феноменологические психологи» – остаемся на «почве внутрен­него созерцания как созерцания сущностно свойственного ду­шевной сфере»⁶³. Но и тогда мы не преследуем целей науки о фактических данных этой внутренней сферы созерцания, ос­таваясь в рамках науки о сущности, задаваясь тем самым воп­росом об инвариантах сущностных структур души, либо общ­ности душевной (духовной) жизни: то есть об их априорных основаниях⁶⁴. Однако поскольку все проведенные в условиях феноменологической редукции аналитические работы по сути своей применимы и к психологической апперцепции (то есть в рамках естественной установки), нам не потребуется ника­ких изменений результатов нашего анализа внутреннего созна­ния времени для приложения их к области социального мира. И далее – прежде всего в третьей и четвертой части наших изысканий – мы будем заниматься, сознательно отвлекаясь от проблематики трансцендентальной субъективности и интерсубъ-ектности, которая, правда, вообще может быть обнаружена лишь после проведения феноменологической редукции, той самой «феноменологической психологией», которая, согласно Гуссерлю, в конечном счете является психологией чистой ин-терсубъектности и не чем иным, как «конститутивной феноме­нологией естественной установки»⁶⁵.

Вторая часть

Конституирование осмысленных переживаний в присущей им длительности

§ 7. Феномен внутренней длительности. Удержание и воспроизведение

В качестве отправной точки последующих изысканий мы вы­берем сформулированное Бергсоном противопоставление про­стой жизни как течения в потоке переживаний и жизни в мире пространственно-временных понятий. Бергсон противопос­тавляет внутреннее протекание длительности, durйe, как непре­рывное возникновение и исчезновение принципиально многооб­разных качественных образований гомогенному (в силу наличия пространственных координат), прерывистому и поддающему­ся количественному измерению времени. В «чистой длитель­ности» нет соположения, разнесенности и делимости, а есть только непрерывность протекания, последовательность состо­яний сознания. Однако и разговор о состояниях оказывается неадекватным и относится к феноменам пространственно-вре­менного мира, в котором только и существуют стабильные об­разования: образы, ощущения, объекты. А то, что мы пережи­ваем в длительности, – это вовсе не бытие, четко очерченное и вполне различимое, но постоянный переход от одного Сей­час и Так к новому Сейчас и Так. Поток сознания внутренней длительности принципиально не рефлектирован: рефлексия сама как функция интеллекта уже принадлежит миру простран­ства-времени, в котором мы движемся в нашей повседневной жизни. Следовательно, структура наших переживаний изменя­ется в зависимости от того, отдаемся ли мы течению нашей длительности или же рефлексируем относительно них в поня­тийной пространственно-временной сфере. Например, мы можем переживать движение в его протекании как постоянно меняющееся многообразие, то есть как феномен нашей внут­ренней длительности, однако мы можем воспринимать движе­ние и как членимый процесс в гомогенном пространстве, но в этом случае мы улавливаем не сущность движущегося возник­новения и исчезновения, а прошедшее, завершенное движе­ние, короче говоря – преодоленное пространство. Точно так же мы можем рассматривать человеческие действия как проте-

734

735

кающие в длительности процессы сознания или же как завер­шенные, воплощенные в пространстве, уже исполненные дела. Однако этот двойственный аспект возникает не только при взгляде на «временные объекты», выявленное Бергсоном раз­личие относится к переживаниям вообще. Это различие полу­чило благодаря исследованиям Гуссерля о внутреннем созна­нии времени более глубокое обоснование.

Гуссерль со всей ясностью указывает на двойственную ин-тенциональность потока сознания: «С одной стороны, мы рас­сматриваем содержание потока вместе с его формой. Тогда мы видим ряд изначальных переживаний, представляющих собой ряд интенциональных переживаний, сознание их. С другой стороны, мы можем направить взгляд на интенциональные еди­ницы, на то, что интенционально сознается в движении потока как единое: тогда перед нами возникает некая объективность в объективном времени, собственно поле времени в противопо­ложность полю времени потока переживаний»⁶⁶. В другом месте Гуссерль именует эти два вида интенциональности «продольной» и «поперечной интенциональностью». «С помощью одной из них (поперечной) конституируется имманентное время, объективное время, подлинное, в котором существует постоянство и его изме­нение; в другой (продольной интенциональности) существует квазивременное расположение фаз потока, постоянно и неиз­бежно обладающего плывущей точкой «Сейчас», фазой актуаль­ности, а также сериями предактуальных и постактуальных (еще не актуальных) фаз. Эта префеноменальная, преимманентная хронологичность интенционально конституируется как форма конституирующего время сознания, и при этом в нем самом»⁶⁷.

Как же конституируются в пределах протекания durйe отдель­ные переживания в движении потока сознания, становясь интен-циональными единицами? Если исходить из концепции durйe Бергсона, то противоположность между текучими переживани­ями в чистой длительности и сегментированными, дисконтину-альными образами в гомогенном пространственно-временном мире оказывается противопложностью двух уровней сознания: действуя и думая в повседневной жизни, Я живет на уровне со­знания, относящемся к миру пространства-времени, «внимание к жизни» (attention а la vie) препятствует интуитивному погруже­нию в чистую длительность; однако, как только «напряжение со­знания» по какой-либо причине ослабевает, Я обнаруживает, что то, что прежде казалось четко сегментированным, распа­дается на текучие переходы, что неподвижное бытие образов

преображается в становление и исчезновение, в пределах ко­торого не улавливаются никакие контуры, никакие границы и разделы. И поэтому Бергсон приходит к выводу, что все раз­деления, все вычленения переживаний из единого потока яв­ляются искусственными, т.е. чуждыми чистой durйe и что вся­кое членение текучего процесса представляет собой лишь перенос пространственно-временных представлений на durйe, являющуюся сущностью принципиально иного рода.

В самом деле, погружаясь в течение моей длительности, я не обнаруживаю никаких разграниченных переживаний: одно Сейчас следует за другим Сейчас, одно переживание возникает и уходит, тогда как новое вырастает из Прежде и исчезает с появ­лением Позже, при том что я не в состоянии указать, что отде­ляет Сейчас от Прежде, а более позднее Сейчас – от только что бывшего Сейчас, разве что уверенность, прошедшее, только что бывшее, вот сейчас становящееся-исчезающее в каждом случае иного рода, нежели соответствующее Сейчас и Так. Ведь я переживаю свою длительность как однозначно необра­тимое протекание, и между тем, что только-что-было, и тем, что вот-сейчас-возникает, т.е. от перехода к переходу, я ста­рею. И все же: переживая свое старение, воспринимая свое Сейчас и Вот-так как отличные от того, что только что было, я не замечаю этого в пределах однозначного необратимого про­текания, то есть в простом течении в потоке жизни в направ­лении моей длительности. Да и само это восприятие потока длительности предполагает поворот против его течения, осо­бую позицию по отношению к процессу собственной длитель­ности, некую «рефлексию», как мы будем это называть. Ведь только благодаря тому, что этому Сейчас-и-Так предшествова­ло то самое Прежде, это Сейчас и становится этим Так, и это конституирующее Сейчас Прежде дано мне в этом Сейчас, а именно, в виде воспоминания. Примечание переживания в чи­стом протекании длительности в каждой фазе, от мгновения к мгновению превращается во вспоминаемое Только-что-было; именно воспоминание изымает переживание из необратимо­го течения длительности и превращает таким образом первич­ное впечатление «примечания» в «воспоминание».

Гуссерль точно описал этот процесс. Он различает первичное воспоминание или удержание как еще-осознанность первично­го впечатления от вторичного воспоминания, от вос-поминания или воспроизведения. «За «впечатлением» непосредственно следует, – говорит Гуссерль, – первичное воспоминание или

736

737

удержание… В случае восприятия (имманентного или транс­цендентного) временного объекта… оно всегда имеет пределом улавливание Сейчас, восприятие в смысле установления Как-Сейчас. Во время восприятия движения в каждое мгновение происходит его улавливание Как-Сейчас, в котором конститу­ируется сама актуальная в данный момент фаза движения. Од­нако это улавливание Сейчас – словно ядро кометы, за кото­рым тянется шлейф удержаний, относящихся к предыдущим точкам Сейчас этого движения. Если же восприятие обрывает­ся, …то за последней фазой следует не новая фаза восприятия, а лишь фаза свежих воспоминаний, за ней еще одна и т.д. При этом происходит постоянный сдвиг назад, в прошлое, та же непрерывная последовательность испытывает постоянную мо­дификацию, вплоть до исчезновения, поскольку модификация сопровождается ослаблением, завершающимся неразличимо-стью»⁶⁸. «От него (удержания) следует ясно отличать вторичное воспоминание, вызывание в памяти. После того как первичная па­мять изгладилась, возможно вновь всплывание в памяти… того же движения»⁶⁹. «Мы осуществляем воспоминание либо про­стым схватыванием… либо мы осуществляем действительно воспроизводящее, повторяющее воспоминание, в котором в континууме живых представлений перед нашим взором вновь предстает во всей полноте предмет времени, мы как будто вновь воспринимаем его, однако именно как будто»⁷⁰.

Модификация удержания примыкает непосредственно к изначальному впечатлению как единый континуум поступа­тельного затемнения: поэтому она начинается ясной и в ходе своего протекания все больше теряет ясность. Степень ее очевидности характеризуется абсолютной несомненностью, по­скольку интенциональность изначальных впечатлений сохраня­ется и в удерживающих модификациях, пусть и в измененной форме. Иначе обстоит дело с модификацией вторичного вос­поминания, или воспроизведения, ни в коей мере не облада­ющей характером поступательного затемнения, отличающим переход впечатления в удержание. Различие между впечатле­нием и воспроизведением не континуально, а дискретно. Вы­зывание представления в памяти – свободный процесс, «мы можем вызывать представление в памяти «быстрее» или «медлен­нее», яснее и более эксплицитно или более смутно, быстро, од­ним рывком или серией последовательных шагов и т.д.»⁷¹. В отличие от удержания, воспроизведение не является изначаль­ным сознанием и потому в сравнении с изначальным удержа-

нием всегда оказывается неясным; ему ни в коей мере не свой­ственна очевидность абсолютной несомненности.

Удержание хотя и создает возможность взгляда на пережи­вание как длящееся, уходящее, изменяющееся так и этак, одна­ко оно не является самим этим взглядом: «Удержание само не является взглядом назад, превращающим завершившуюся фазу в объект: овладев завершившейся фазой, я переживаю фазу данного момента, «прибавляю» ее – благодаря удержанию – и обращаюсь к предстоящему… Однако поскольку я ею овладел, я могу направить на нее взгляд в новом акте, который мы – в зависимости от того, продолжается ли завершенное пережива­ние в новых изначальных данных, то есть является впечатлени­ем, или же завершенным целым уходит «в прошлое» – называем рефлексией (имманентным восприятием) или воспоминанием. Эти акты относятся к удержанию как реализация»⁷². Таким об­разом, через удержание конституируется многообразие проте­кания длительности: уже в силу одного того, что удержание как еще-сознание того, что только что было, осуществляется в рам­ках Сейчас, в конституировании которого оно участвует, каждое Сейчас оказывается иным, нежели Прежде. В вос-поминании (воспроизведении), напротив, конституируется тождествен­ность объекта и само объективное время: «Лишь в воспомина­нии я могу повторить тождественный временной предмет, к тому же я могу констатировать в воспоминании, что восприня­тое ранее – то же самое, что я позднее вызвал в памяти. Это про­исходит в простом воспоминании: “я воспринимал это”, – и в воспоминании второй ступени: “я вспомнил об этом»⁷³.

Воспроизведение временного предмета – а переживание в его протекании есть имманентный временной предмет – мо­жет, как уже говорилось, осуществляться либо как повторяющее упорядочивание, в котором временной предмет вновь выстра­ивается в полном виде, либо простым схватыванием, «когда воспоминание «всплывает», и мы бросаем взор на вспомина­емое, при этом вспоминаемое остается смутным, быть может, на мгновение обретая ясность, но не являясь повторяющим воспоминанием»⁷⁴. Эта форма воспроизведения обнаруживает все признаки рефлексии в описанном выше смысле. Простое зрительное восприятие, улавливание, «это акт, возможный для всего возникающего в серии последовательных шагов, в том числе и спонтанных, например спонтанной мысли… Похоже, следовательно, что мы можем сказать: предметности, которые, конституируясь, выстраиваются изначально во временных

738

739

процессах, членясь или образуя фазы (как корреляты непре­рывно и многообразно связанных и единых актов), могут быть охвачены обращенным назад взглядом так, будто они в какой-то момент являются готовыми предметами. Однако тут же эта данность отсылает дальше, к другой, “изначальной”»⁷⁵.

Из такого подхода следует дифференциация понятия «пере­живание», столь важного для нашей темы. «Переживание так­же никогда не воспринимается целиком, в своем полном един­стве оно не может быть адекватно уловлено. По своей сути это течение, за которым мы можем следовать, направив на него рефлектирующий взгляд, тогда как пройденные отрезки ока­зываются утраченными для восприятия. Лишь в форме удер­жания или в форме обращенного назад вос-поминания у нас есть сознание непосредственно ушедшего с потоком»⁷⁶. «Сле­довательно, необходимо различать: предфеноменальное бытие переживаний, их бытие до обращения к ним рефлексии и их бытие как феномена. Переживание, в силу того что оно замеча­ется и улавливается, обретает новый образ бытия, оно становит­ся «отличаемым», «вычлененным», и это различение – не что иное, как улавливание, обращенность внимания, а отличность – не что иное, как уловленность, превращение в предмет внима­ния. Однако не следует представлять это себе так, будто отли­чие только в том и состоит, что то же самое переживание те­перь соединяется с обращенностью к нему внимания, новым переживанием, обращенностью-к-нему, то есть что происхо­дит простое усложнение. Мы с очевидной ясностью различа­ем, когда происходит такое обращение, предмет, к которому обращаемся (переживание А) и само обращение. И мы безус­ловно с полным правом говорим, что прежде были обращены к другому, затем обратились к А, и что А «уже было» еще до нашего обращения к нему»⁷⁷. Это важное соображение имеет для нас принципиальное значение для поднятого нами вопро­са о сущности очерченных переживаний и тем самым о первом и изначальном значении, соответствующем термину «смысл пережи­вания». Поэтому вы еще раз выделим решающие фазы в ходе проведенных Гуссерлем исследований.

Жизнь как простое следование в потоке длительности име­ет дело лишь с текучими, не имеющими границ, постоянно пе­реходящими одно в другое переживаниями. Всякое Сейчас прин­ципиально отлично от своего Прежде, поскольку в Сейчас в удерживающей модификации содержится и Прежде. Однако я ничего не знаю об этом, пока нахожусь в простом следовании

в потоке длительности, потому что удерживающие модифика­ции, а тем самым и Прежде, попадают в поле моего зрения лишь в акте рефлексивного обращения. В пределах потока длительно­сти есть лишь жизнь от одного Сейчас к другому, включающего в себя и соответствующую модификацию удержания прежне­го Сейчас. Тогда я живу, как говорит Гуссерль, внутри своих актов, живая интенциональность которых несет меня от этого Сейчас к новому. Однако это Сейчас не следует понимать как точечный момент времени, как раздел потока длительности на две части. Ведь для того чтобы осуществить подобное искусст­венное деление в пределах длительности, мне следовало бы вый­ти из потока длительности. Для жизни, следующей в потоке дли­тельности, «Сейчас», скорее, является фазой и потому отдельные фазы переживаний сплавляются в единый континуум. Жизнь как простое следование потоку длительности осуществляется, таким образом, в одном необратимом направлении, в непрерывном движении от многообразия к многообразию. Каждая фаза пе­реживания, когда она переживается, переходит в другую без каких-либо границ, каждая фаза оказывается отличной от дру­гой своим Так, как только на нее обращается взгляд.

Однако как только я обращаю свой взгляд на прошедшие переживания, я выхожу в акте рефлексии за пределы потока чистой длительности, выбираюсь из простого следования тече­нию жизни: переживания замечаются, различаются, вычленя­ются, очерчиваются границами; переживания, конституиру­ющиеся фазами в процессе их претерпевания по направлению течения длительности, теперь оказываются в поле зрения как конституированные переживания. То, что выстраивалось как фазовая последовательность, оказывается теперь, независимо от того, происходит ли обращение к ним в ходе рефлексии или воспроизведения (простым схватыванием) четко отграничен­ным от всех прочих переживаний как «готовое» переживание. Ведь акт обращения – и это чрезвычайно важно для всякого исследования смысла – предполагает наличие исчерпанного, за­вершенного, готового, короче, прошедшего переживания, в равной степени для обращения рефлексивной и воспроизводящей природы⁷⁸.

Итак, следует различать переживания неразграниченные, перетекающие одно в другое в ходе их переживания, и пережи­вания, очерченные границами, однако истекшие, прошедшие, исчерпанные, переживания, замечаемые не в модусе простого течения в потоке жизни, а в акте обращения к ним. Это име­ет для нашей темы большое значение, ибо поскольку понятие

740

741

осмысленного переживания всегда предполагает, что пережива­ние, которому приписывается в качестве предиката смысл, яв­ляется вполне отличным от других, то со всей ясностью обнару­живается, что осмысленность может быть признана только за прошедшим воспоминанием, т.е. таким, которое предстает об­ращенному назад взору как завершенное и исчерпанное.

Итак, вполне различимые переживания существуют лишь для обращенного назад взгляда. Лишь пережитое является ос­мысленным, но не переживание как процесс. Ведь смысл – не что иное, как достижение интенциональности, доступное лишь рефлексивному взгляду. В отношении завершенного пережи­вания приписывание в качестве предиката смысла является с не­обходимостью тривиальной, поскольку под «смыслом» в этой сфере не может пониматься ничего другого, кроме «обращения внимания», которое может осуществляться лишь примени­тельно к истекшему переживанию и никогда – к протекающему.

Однако правомерно ли только что проведенное разграниче­ние между переживаниями, очерченными границами, и пере­живаниями, этих контуров лишенными? Разве не обстоит дело так, что на каждое исчерпанное переживание – по крайней мере потенциально – может быть обращен подмечающий взгляд, «изымающий» его из потока переживаний, «отличающий» его от других, очерчивающий его границы? Нам думается, что на этот вопрос следует ответить отрицательно. Дело в том, что существу­ют переживания, хотя и переживаемые в соответствующей фазе «сейчас», однако такие, что относительно них рефлексия либо вообще невозможна, либо лишь в очень туманном виде, а их воспроизведение не идет дальше простого пустого представления «нечто пережитое», то есть в конкретно-наглядном виде⁷⁹. Назо­вем эту группу «сущностно актуальные» переживания, поскольку они привязаны к определенной временной отметке внутреннего потока сознания. Они характеризуются принадлежностью или близостью к тому глубинному ядру Я, которое Шелер удачно обозначил как «абсолютно интимную персональность»⁸⁰. Об ин­тимной персональности известно, что «ее присутствие сущнос-тно необходимо, и в то же время она абсолютно закрыта для любой возможности сопереживания». Но и для постижения соб­ственного Я есть сфера абсолютной интимности, «наличие» ко­торой столь же несомненно, как и невозможность уловить ее взо­ром рефлексии. Переживания этой сферы просто не поддаются воспоминанию в том, что касается их отличительных черт: па­мять может лишь зафиксировать, что они «были». Верность этого

утверждения (здесь нет возможности дать его полное обоснова­ние) подтверждается легко проверяемым наблюдением, что вос­произведение тем менее адекватно переживанию, чем «ближе» оно находится к сфере интимной персональности. Это нараста­ние неадекватности выражается во все большей расплывчатости воспроизведения. Параллельно с этим снижается способность к повторному воспроизведению, т.е. к полной реконструкции хода переживания: если воспроизведение и возможно, оно осуществи­мо лишь как простое схватывание. Однако свойства переживания могут воспроизводиться лишь в его повторном воссоздании. Вос­поминание о каком-либо переживании внешнего восприятия от­носительно ясно, внешний процесс, например движение, может быть вызвано в памяти в ходе свободного воспроизведения, т.е. в любой момент длительности. Гораздо сложнее обстоит дело с переживаниями внутреннего восприятия; если понимать под ними также и переживания, приближенные к абсолютно интим­ной персоне, то в этом случае воспоминание о том, как проходи­ло переживание, оказывается невозможным, а воспоминание о том, что переживание вообще было, уловимо лишь простым схватыванием. Сюда относятся прежде всего все переживания телесности Я, то есть витального Я (напряжение и расслабление мышц как корреляты движений, «физическая» боль, пережива­ния половой сферы и т.д.). Но то же касается и физических фе­номенов, которые собраны под расплывчатым ярлыком «на­строений», а также «чувств» и «аффектов» (радость, печаль, отвращение и т.д.). Границы возможностей памяти в точности совпадают с границами «рационализируемости», если использо­вать это чрезвычайно неоднозначное слово – как порой дела­ет Макс Вебер – в самом широком смысле, то есть как «наделе­ние смыслом вообще». Ведь возможность вызывания в памяти представляет собой высшую предпосылку всякого рационального построения. Не подвластное воспоминанию – всегда принципи­ально невыразимое – может только «проживаться», но никак не «мыслиться»: оно по сути своей не артикулируемо.