§ 43. Наблюдение в более широком окружении и проблема социальных наук

Резюмированные в предыдущем параграфе исследования мо­дификаций, которые претерпевают установка на Чужого и со­циальное отношение в областях ближайшего и более широкого окружения, мира предшественников и мира последователей, послужат теперь основанием последующих рассуждений. Про­веденный до настоящего времени анализ касался в основном постижения и истолкования социального мира человеком в его естественной установке, т.е. нами, теми, кто живет в этом мире. Лишь в отдельных моментах давались предварительные намеки на особую проблему социальной науки, состоящую в том, что и ей социальный мир задан, и причем это тот же са­мый социальный мир, в котором мы живем, однако соци­альная наука при этом извлекает из того же самого субстрата опыт иным образом, упорядочивает свой опыт согласно дру­гим смысловым контекстам и иначе перерабатывает, нежели живущий в социальном мире.

На соотношение повседневного опыта и опыта социальной науки мы уже указали во введении к четвертой части, показав там же, насколько сложно провести четкую границу между тем и другим. Рассуждая о своем ближнем в повседневной жизни, я занимаю по отношению к нему позицию, сходную с позици­ей социальной науки. Занимаясь наукой, я все еще остаюсь человеком среди людей, более того, сущность науки такова, что она является наукой не только для меня, но и для каждо­го. И кроме того, наука уже предполагает определенную соот­несенность моего опыта с опытом некоторого познающего со­общества, т.е. с опытом некоторых alter ego, занимающихся наукой подобно мне, вместе со мной и для меня²⁵⁸. Таким вот образом проблема социальных наук берет свои истоки уже в донаучной сфере, и потому сама социальная наука возможна

968

969

и мыслима лишь в пределах той общей сферы, которую мы под­водим под рубрику «жизнь в социальной сфере». Правда, это от­нюдь не означает, будто занимающийся социальной наукой вправе квалифицировать уже как научный свой опыт, который он накапливает, живя как человек среди людей, и постоянно рас­ширяет его в повседневном общении. Наше утверждение лишь указывает на ту точку, с которой начинается критика специфи­чески научного метода постижения социального мира.

Чем же характеризуется специфическое отношение соци­альной науки к своему предмету, к социальному миру? В прин­ципе можно утверждать, что социальные науки занимают по отношению к социальному миру ту же позицию, что и наблюда­тель более широкого окружения, чью установку на Чужого мы подробно рассматривали в предыдущей части. Однако от по­добного наблюдателя ее отличает, прежде всего, то обстоятель­ство, что социальная наука как таковая по ее сущности лишена ближайшего окружения. В том-то и дело, что мир социальной науки – это не мир ученого, занимающегося социальной на­укой, который, разумеется, всегда включен в какие-то соци­альные связи ближайшего окружения. Зато социальной науке дан мир предшественников, а исторической науке – вообще только он и дан. Таким образом, опытный контекст социаль­ной науки с необходимостью иной, нежели опытный контекст наблюдателя более широкого социального окружения в по­вседневной жизни.

Со свойственной ему ясностью и четкостью Макс Вебер рас­сматривал и эту проблему. В своей полемике с Мюнстербер-гом²⁵⁹ он говорит о глубинных причинах противопоставления научной психологии и психологии «знатока человеческих душ». Тем самым он возражает на утверждение Мюнстербер-га, что знаток человеческих душ знает либо человека в целом, либо не знает его вообще. Вебер отвечает на это: он знает о че­ловеке то, что релевантно для его конкретных целей, и ничего более. «То, что является значимым в человеке с определенной конкретной точки зрения, чисто психологическая теория, стре­мящаяся к установлению законов, содержать не может уже по причинам логического характера. Фактически же это зависит от соответствующих релевантных, разумеется, содержащих не только «психические» моменты стечений жизненных обстоя­тельств в их бесконечных вариациях, которые ни одна теория мира не может вобрать в себя в качестве своих “предпосы­лок”». Не надо обманываться терминологией Вебера: обозна-

ченное в приведенной цитате различие касается отнюдь не только одной психологии, а радикальным образом разделяет научный опыт и опыт повседневной жизни вообще.

Окончательное разъяснение относительно того, чем отличает­ся научное суждение от суждений повседневных, дали, пожалуй, работы Гуссерля, прежде всего его исследования формальной и трансцендентальной логики. Целью всякого научного сужде­ния является познание мира с максимально эксплицитной чет­костью и ясностью. В пределах научных суждений невозможно принятие каких-либо предпосылок или данностей в качестве простой наличности, не требующей дальнейших разъяснений, скорее напротив: то, что в суждениях повседневной жизни, моих или каких-либо alter ego, доступных мне непосредствен­но или реконструируемых, подразумевается как не вызываю­щее вопросов, не требующее разъяснений, предполагается или содержится в неясном виде, – все это требует прояснения в ходе последовательной, шаг за шагом, экспликации. Поэтому первой целью всякой социальной науки, а тем самым и понимающей социологии является максимальное прояснение и эксплика­ция того, что живущие в социальном мире вообще думают о нем. Когда Вебер предпринимает попытку интерпретации про­цессов смыслополагания и толкования смысла, осуществляемых живущими в социальном мире, интерпретации, берущие за исходную проблематику «подразумеваемый смысл человечес­кой деятельности» (правда, недостаточно проясненную), он предполагает, что именно имплицированный смысл того, что в повседневной жизни выражается в суждениях и подразуме­вается относительно социального мира, может и должен быть эксплицировано средствами науки.

Далее нам еще предстоит заняться нелегким вопросом о воз­можном подразделении социальных наук. Здесь же мы преж­де с помощью веберовской социологии разберемся с особыми следствиями, вытекающими из особой позиции всякой соци­альной науки по отношению к своему предмету, а именно из позиции наблюдателя более широкого окружения (или мира предшественников).

Как мы видели, более широкое окружение доступно наблю­дателю не в самоданности, а лишь в опосредованном опыте, и ego может постигнуть alter ego более широкого окружения лишь как тип. Уже для образования типов в повседневной жизни вер­но, что выбор полагаемого в качестве типически-инвариантно­го зависит от соответствующих Сейчас и Так наблюдателя, от

970

971

которого и исходит определение инварианта, определяемое багажом его опыта в данные Сейчас и Так, а также модифика­циями внимания, в которых он обращен к своему знанию о мире вообще и социальном мире в частности именно в эти Сейчас и Так. Образование научных типов также соотнесено с общим контекстом научного опыта, или, что то же самое, с об­щим контекстом эксплицитных суждений о мире вообще: дело только в том, что эти суждения, если они являются научными, должны быть включены в смысловые контексты высшего по­рядка, которые, пользуясь сравнением Гуссерля²⁶⁰, в одной единой речи охватывают все аксиомы, принципы, теоремы и все прочие теоретические положения какой-либо науки. Но при этом интерпретативные схемы, под которые находящий­ся в социальном мире наблюдатель подводит свое более широ­кое окружение, оказываются с необходимостью иными, чем схемы, которыми пользуется представитель социальной науки. В опыт наблюдателя более широкого окружения включен и весь опыт данного особого индивида относительно его бли­жайшего окружения, независимо от того, получено ли опыт­ное знание позициональными или нейтрализующими, экспли­цитными или только смутными актами суждения, или же оно вообще дано через допредикативное «приятие» социального мира, в силу живой интенциональности актов, в которых жи­вет данный индивид. Опытный контекст социальных наук, напротив, опирается исключительно на позициональные экс­плицитные суждения, на конституированные идеальные пред­метности, т.е. на результаты мыслительной деятельности, но никогда – на допредикативные, переживаемые в самоданности постижения alter ego: он всецело является контекстом опыта более широкого окружения (или мира предшественников), причем опыта эксплицитного, и нигде не содержит отсылок к опыту ближайшего окружения. Кроме того, в общий контекст научного опыта входит вся совокупность мыслительных дости­жений наук о мире вообще, и используемые социальной нау­кой интерпретативные схемы должны быть совместимы с этим общим контекстом опыта наук о мире вообще (не только о со­циальном мире). Поэтому изначальной и фундаментальной схемой наук, схемой выражения ее высказываний и интерпре-тативной схемой ее экспликаций с необходимостью является схема формальной логики. Следовательно, наука – всегда объек­тивный смысловой контекст, и тема социальных наук заклю­чается в том, чтобы сконструировать объективный смысловой

контекст субъективных смысловых контекстов вообще или час­тных субъективных смысловых контекстов. Таким образом, проблема любой социальной науки может быть сформулиро­вана в виде вопроса: как вообще возможны науки о субъектив­ном смысловом контексте?²⁶¹

Наш анализ более широкого социального окружения уже отчасти дал ответ на этот вопрос. На примере персональных идеальных типов более широкого окружения и мира предше­ственников наивно-естественного представления о мире, ха­рактерного для повседневной жизни, демонстрировалась и описывалась постижимость субъективных смысловых контек­стов в объективирующих и анонимизирующих конструкциях. А поскольку всякой социальной науке по сути ее социальный мир задан как более широкое окружение или мир предше­ственников, но никогда – как ближайшее окружение, она мо­жет постигать социальный мир лишь типизируя его – в мате­риальных процессуальных типах или персональных идеальных типах – т.е. всегда лишь опосредованно и никогда в простой самоданности живой интенциональности. Но будучи типизи­рующим опытным познанием, опыт социальной науки пред­ставляет собой объективный контекст и в том случае, если предметом типизирующего постижения оказывается субъек­тивный смысловой контекст (т.е. контекст процессов созна­ния, осуществляющихся в персональном идеальном типе).

В дальнейшем наша задача будет состоять в том, чтобы про­следить особые модификации, которые претерпевают в обла­сти социальной науки законы типизации, уже продемонстриро­ванные нами в сфере повседневной жизни, в силу своеобразия заданного научного опытного контекста мира в целом и в силу отсутствия какого бы то ни было ближайшего социального ок­ружения.

Подобно наблюдателю более широкого окружения, кото­рый для постижения alter ego более широкого окружения мо­жет – для достижения своей цели – конструировать лишь такие идеальные типы, котрые находятся в согласии с его опытом, социальные науки с целью фиксации субъективных смысловых контекстов также должны конструировать идеальные типы, не только совместимые с общим контекстом научного опыта, но и находящиеся с ним в «мотивированной», т.е. обоснованной и достаточной смысловой контекстуальной связи. Итак, иде­альные типы социального мира должны таким образом быть сконструированы в социальной науке, чтобы, с одной сторо-

972

973

ны, не противоречить эмпирическим фактам какой-либо на­уки, и, с другой стороны, соответствовать сформулированно­му прежде постулату создания мотивированного смыслового контекста. Или, если пользоваться языком М. Вебера: идеаль­ные типы, формируемые социальной наукой, и прежде всего пони­мающей социологией, должны быть одновременно каузально-адекватными и адекватными в смысловом отношении. Какая роль отводится этим понятиям прежде всего в понимающей социологии, будет продемонстрировано в нижеследующих ис­следованиях.