§ 48. Предпочтение рациональных типов деятельности понимающей социологией

С этой целью нам придется вернуться к нашему определению деятельности. Мы назвали деятельностью поведение на осно­ве выработанного прежде замысла. В этом отношении всякая деятельность является рациональной, ведь в замысле уже со­держится «для-того-чтобы» и «чего-ради» данной деятельнос­ти. Если такой замысел отсутствует, то и нет речи о «деятель­ности», тогда соответствующее лицо лишь «ведет себя» определенным образом, или живет, если он даже не осуществ­ляет какой-либо акт спонтанной активности, повинуясь пото­ку переживаний. Однако дело в том, что всякая деятельность на основе замысла может быть включена в смысловой кон­текст более высокого порядка. Тогда она представляет собой частную деятельность, направленную на достижение некото­рой цели действия высшего порядка. Может случиться и так, что эта цель действия высшего порядка задана вполне ясно, тогда как частная деятельность осуществляется в неяв­ном, неопределенном виде, или, напротив, отдельные слу­чаи частной деятельности замышляются эксплицитно, в то время как цель действия высшего порядка, как и мотив-для остаются неясными и для самого действующего. Пример пер­вого случая: «Чтобы добраться до пункта А, мне надо идти в этом направлении» – это вместо эксплицитной формулиров­ки суждения: «Чтобы добраться до пункта А, я должен идти отсюда до В, затем от В к С и т.д.». Пример второго случая: химик предпринимает ряд опытов, сопровождаемых анали­зами, надеясь в их результате получить некое открытие, однако какое – он не может сказать определенно. Всякое со­циальное наблюдение в более широком окружении, а потому и всякая наука о социальном мире целенаправленно исходят из типа, которому как цель деятельности высшего порядка, так и все промежуточные цели даны с эксплицитной ясно­стью. Ведь поскольку, как мы видели, в качестве типичных и инвариантных полагаются мотивы-для, из которых выте­кает ведущая к действиям деятельность, то допущение экс­плицитной ясности относительно цели действия и всех промежуточных целей дает максимум смысловой адекватно­сти, а тем самым и максимальный шанс верности установ­ленных в качестве инвариантных мотивов. Однако таким

992

993

типичным действием является, согласно Веберу, рациональ­ная деятельность²⁷⁵, при том, что остается совершенно безраз­личным, идет ли речь о целерациональной или ценностно-ра­циональной деятельности. Данное различие относится скорее к подлинному мотиву-потому-что, который может быть соотне­сен с установленным в качестве типичного мотивом-для. Таким образом, целерационально (или ценностно-рационально) обусловлены цели действий, на которые действующий ориен­тируется в силу своей диспозиции интересов, тем самым целе-рационально (или ценностно-рационально) обусловленной оказывается и его проблематика, так же как и привлекаемые в качестве релевантных для решения соответствующих проблем переживания²⁷⁶.

Это отношение средство-цель может быть очевидно пред­ставлено в некотором объективном смысловом контексте, мо­жет быть оценен и его объективный шанс. При подходящем подборе типа объективный смысловой контекст отношения средство-цель может быть приравнен к субъективному смысло­вому контексту, а объективный шанс – к субъективному. Это по­ложение оказывается тем более действенным, чем более общей является проблематика, которая может быть выявлена в каче­стве подлинных мотивов-потому-что для установленных в ка­честве типически-инвариантных мотивов-для. По этой причи­не понимающая социология – однако отнюдь не она одна – предпочитает тип рациональной деятельности. Если приходит­ся иметь дело с иррациональной деятельностью – под кото­рой, согласно сказанному ранее, можно понимать только то, что неясной, смутной или открытой остается либо частная дея­тельность, либо цель действия высшего порядка, – то в ка­честве исходного типа принимается целерациональная дея­тельность, а затем путем изменения полагаемых в качестве типичных мотивов-для, т.е. через варьирование инварианта, создается вариантный тип, позволяющий постигнуть ирраци­ональную деятельность. Если не упускать из вида, что предме­том социологии являются преимущественно отношения воз­действия, что эти отношения в силу взаимной ориентации состоящих в них всегда протекают по схеме средство-цель, то важность предпочтения рациональной деятельности станет понятной без дальнейших объяснений. Правда, Вебер сам по­стоянно подчеркивал, что предметом социологии является не только рациональная деятельность, но и иррациональная, аф­фективная, традиционная и т.д.; именно последние категории

он образцовым образом использовал в своих работах по соци­ологии религии.

От рациональной идеально-типической конструкции, кото­рую понимающая социология по указанным причинам пред­почитает и должна предпочитать, следует четко отличать так называемый рациональный метод самой понимающей социо­логии. Этот часто употребляемый ярлык оказывается совершен­но неоправданным, когда его пытаются выдать за специфичес­кий признак, отличающий социологию от прочих наук. Цель всякой науки заключается в том, чтобы привести смутное со­держание повседневных суждений в состояние эксплицитной ясности. Всякая наука с неизбежностью пользуется при этом формальной логикой в качестве интерпретативной схемы. Вся­кое научное суждение осуществляется по идее эксплицитно, и смысловой контекст, в который объединяются предметности суждения некоторой науки, так сказать, ее цель действия выс­шего порядка – постановка проблемы, и все ведущие к дости­жению этой цели отдельные акты суждения должны осуществ­ляться с максимальной ясностью. Наукой нельзя заниматься иначе, нежели «рационально». И то, что методика понимания в социологии Вебера также представляет собой осуществление рациональных суждений, приходится постоянно повторять, учитывая множество попыток противопоставить – ошибочно ссылаясь при этом на Дильтея – строго рациональной науке так называемую науку понимания, которая, исходя из метафи­зических или аксиологических предпосылок или ссылаясь на не обосновываемую далее «интуицию», претендует на дости­жение своих познавательных целей иными путями, нежели через соответствующую понятийную обработку заданного ма­териала.

Разумеется, постулат науки понимания исторически обус­ловлен потребностью прорвать пределы, положенные рацио­нальной науке при постижении живых переживаний. Однако в том-то и дело, что жизнь и мышление – вещи разные, и на­ука остается делом мысли даже и тогда, когда темой ее становит­ся жизнь, в том числе и жизнь в социальном мире. Поэтому она не может ссылаться на смутное вчувствование или на заданные ценности, как не может и опираться на описания, лишенные строгости понятийного мышления. Это и ничто другое имел в виду Вебер, когда он, именно он, поднявший «понимающую» социологию до статуса науки, постоянно постулировал объек­тивность познания в любой социальной науке.

994

995