§ 12. Резюме: Прояснение первого и изначального понятия смысла

Мы уже достаточно далеко продвинулись в наших изыскани­ях, чтобы зафиксировать выделенное нами первое и изначаль­ное понятие смысла. При этом, как и в рассуждениях данной части в целом, мы ограничимся всего лишь смыслом собствен­ного поведения, не касаясь более подробно проблематики ин­терсубъективности.

Припомним наш общий анализ жизни в процессе длитель­ности, которой мы противопоставили мышление в простран­ственно-временном мире. Это напряжение между мышлением и жизнью и имеется в виду, когда речь идет об осмысленности пе­реживаний. Однако языковая форма, приписывающая пережи­ваниям смысл, обманчива, хотя и укоренена самым глубоким образом в сущности рефлексии. Осмысленными оказываются как раз те переживания, которые попадают в поле зрения реф­лексии. «Осмысленность» заключается не в переживании или его ноэматической структуре, а лишь в том, как происходит обращение к этому переживанию, или, как мы уже ранее сформулировали, забегая вперед, в отношении Я к своей осу­ществившейся длительности. Однако и эта формулировка еще довольно неточная. Ведь если понимать под «переживанием» четко очерченное, вычленяемое из протекания длительности переживание, то тем самым в него уже имплицитно заложено, что это переживание «осмысленное». Но тогда это значит не что иное, как то, что высказывание: «на данном переживании фик-

сируется внимание» и высказывание: «данное переживание осмыс­лено» эквивалентны. Можно ли тем самым уже считать, что каждое из моих переживаний осмысленно? Отнюдь: ведь я пе­реживаю в ходе своей длительности также и все те существен­ные актуальные переживания, что принадлежат сфере предфе-номенального потока переживаний, являясь целиком моими переживаниями, даже если остаются неотрефлектированными. Для конституирования этой «принадлежности мне» всех моих переживаний достаточно как раз внутренней временной фор­мы Я, или, как это называет Гуссерль, внутреннего сознания времени – все это лишь выражения соотнесенности конститу-ирования длящегося Я и конституирования принадлежности мне всех моих переживаний. Таким образом, было бы ошиб­кой без всяких оговорок утверждать, будто приписывать одно­му из моих переживаний осмысленность значит не что иное, как то, что это переживание было пережито мной, что оно принадлежит моей длительности. Ведь тем самым из рассмот­рения исключается то самое своеобразное напряжение между переживанием в ходе длительности и рефлексией, направлен­ной на пережитое, короче говоря – между жизнью и мышле­нием, напряжение, на которое нацелено рассуждение о смыс­ле. Однако если то, что подразумевается в высказывании об осмысленности, не заключается ни в ноэматической структу­ре, то есть в самом переживании, ни в простой принадлежно­сти моей длительности, то в этом случае такое обращение к собственной длительности можно сравнить с лучом прожекто­ра, освещающим отдельные фазы потока длительности и тем самым вычленяющим эти фазы: вот они освещаются, и мы ут­верждаем, что они светлые.

Наш анализ показал, что в пределах жизни в направлении потока длительности для проблематики нет места, что выска­зывание, будто неотрефлектированное Сейчас и Так осмысле­но, было бы для этой жизни, по крайней мере, тривиально. Акты cogito, в которых живет Я, живое настоящее, в котором те­чение несет Я от любого Сейчас и Так к новому Сейчас и Так, никогда не попадают в тот круг света, с которым мы сравнили осмысленность. Однако – и это также было выявлено в ходе про­веденного анализа – эти соответствующие Сейчас и Так живого Я и представляют собой тот самый источник света, который по­сылает луч на прошедшие фазы длительности. Ведь прошед­шее, сбывшееся переживание освещается только источником Сейчас и Так, вычленяясь тем самым из потока длительности.

766

767

Тем самым проясняется первое понятие осмысленного пере­живания. Рефлектирующий взгляд, брошенный на завершенное, сбывшееся переживание, четко очерчивая и вычленяя его тем самым из всех прочих переживаний длительности, конституи­рует это переживание как осмысленное. В случае интенциональ-ного отнесения к генетически основополагающей «спонтанной активности», «из» которой «порождается» переживание, выде­ляющееся как четко очерченное единство, происходит консти-туирование осмысленного поведения, происходит в подобном обращении и через него. Если же рефлексирующий взгляд к тому же захватывает и замысел, то есть переживание фантазии modo futuri exacti о поведении, воображаемом совершившим­ся в будущем, то тем самым конституируется «четко очерчен­ное замысленное переживание, происходящее из спонтанной активности» в качестве осмысленной деятельности. Совершен­но ясно, что обращение рефлексии к осмысленному поведе­нию, или к осмысленной деятельности основано на обраще­нии рефлексии к осмысленному переживанию вообще, то есть к четко очерченному переживанию¹¹⁵. Из этого следует, что «поведение» и «деятельность» всегда конституируются как по-литетически организованный синтез серии переживаний, к которой рефлексия может обращаться двояким образом: либо как ретроспективное воссоздание, «ре-конституирование» по-литетическим взглядом возникшего в ходе последовательных шагов (деятельности, поведения), либо монотетическим обра­щением к тому, что в ходе последовательной деятельности (последовательного поведения) было оформлено в самосущую данность: то есть к действию либо реализованному поведению.

Теперь же нам следует перейти к соответствующему расши­рению этого первого понятия. Ведь нашим предметом являет­ся понятие «подразумеваемого смысла», как его формулирует социолог Макс Вебер, того смысла, который «действующий связывает со своим действием». Однако легко показать, что этот подразумеваемый смысл хотя и опирается с необходимо­стью на направленное внимание, только что выявленное нами в качестве «смыслообразующего», однако не является самим этим смыслом. Ведь то, что «действующий подразумевает сво­им действием», – это совсем не тот смысл, что конституирует серию переживаний как деятельность или действие, а тем са­мым приличествует всякой деятельности вообще, но вполне спе­цифический смысл, отличающий именно данную деятельность от любой прочей деятельности. Каким же образом конституиру-

ется исходя из того первого понятия осмысленного переживания, которое мы только что выработали, специфический смысл каж­дого отдельного случая деятельности, или, говоря в более об­щем смысле: каждого отдельного переживания в пределах для­щегося сознания? И прежде всего – как получается, что смысл «одного и того же» переживания может изменяться по мере того, как оно все дальше уходит в прошлое?

Мы говорили об «обращенности» внимания, благодаря ко­торой просто пережитые переживания попадают в поле зрения человека. Однако само это обращение внимания, в свою оче­редь, подвержено разнообразным трудноразличимым модифи­кациям, которые мы по примеру Гуссерля будем называть «преобразованиями внимания» или «модификациями внимания». Именно они в первую очередь конституируют специфический смысл попадающих в поле зрения переживаний, поскольку они определяют особый вид обращения внимания, который мы определили как «смысл» переживания.