Человек глазами мыслителей эпохи Возрождения

Подготовьте небольшой письменный ответ на вопрос о специфике понимания человека в эпоху Возрождения. В качестве захода в тему предлагаю поразмышлять над утверждением авторов того времени, будто бы человек – это самое выдающееся существо на земле, которое лучше ангелов и даже лучше Бога. Почему? Чем человек лучше ангелов и Бога?

___________

Человек эпохи Возрождения перестал мыслить себя божьим творением – он выбрал быть богом самому себе. Оговоримся, что речь идет о лишь о немногих гуманистах (читай: светской интеллигенции), которые собирались в библиотеках или дворцах, пили вино на виллах или в частных домах, подобно героям «Мечтателей» Бертолуччи презирая материальные корыстные интересы в искусстве и считая себя «лучше ангелов и даже лучше Бога». Просто потому, что подавляющее в большинство в Средневековье находится в плену у труда и нужды, тогда как меньшинство может заниматься тем, для чего и был создан человек – поэзией, музыкой, чтением, любовью... Достаточно вспомнить как Лоренцо Валла, итальянский гуманист XV века определяет необходимые условия важного для людей своей эпохи «досуга», отрадного и сладостного, противопоставляемого службе и иной "полезной" деятельности: 1) общение с образованными людьми; 2) изобилие книг; 3) удобное место; 4) свободное время; 5) душевный покой, «пустота, незаполненность, высвобожденность души», делающая ее готовой к наполнению ученостью и мудростью.

Разве эти прекрасные в своей праздности люди не гораздо ли лучше «птиц небесных, которые ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы»?

Творчество делает человека бессмертным и поднимает вверх, к Богу. И гуманисты Возрождения это понимали, как, впрочем, и образованные люди любой эпохи: человек относится к богам в той мере, в которой он может сделать то, чего не могут они. В нашей стране дискуссия о назначении творчества и художника проходит через всю культуру и общественное развитие и потому заслуживает особого внимания. Начать хотя бы с «Поэта и черни»:

Кумир ты ценишь Бельведерский. 

Ты пользы, пользы в нем не зришь. 

Но мрамор сей ведь – бог!..

Так что же? 

Печной горшок тебе дороже: 

Ты пищу в нем себе варишь.

Дмитрий Иванович Писарев в своей праведной борьбе против эстетизма, соединенной с его душевной болезнью, отвечает на это стихотворение Пушкину:

«Повар твой, о, кретин, скажет нам, наверное, что твоя пища варится в горшках и в кастрюлях, а не в кумирах, и скажет нам, кроме того, в какую цену обходится тебе твой обед. Тогда мы узнаем, что ты съедаешь в один день такую массу человеческого труда, которая может прокормить раба нужды с женою и с детьми в течение целого месяца. Тогда, поговоривши с твоим поваром, мы увидим, ясно, в чем состоит несомненное превосходство детей неба над червями земли. Червь земли живет впроголодь, а сын неба приобретает себе надежный слой жира, который дает ему полную возможность создать себе мраморных богов и беззастенчиво плевать в печные горшки неимущих соотечественников».

«Да, ты угадал, Дмитрий Иванович, Пушкин – это сын небес, а кретин здесь ты» – хочется ответить ему. Шутки шутками, а Писарев хотя и выдающийся критик русской революционной интеллигенции, но многого все-таки не понимал. Литературоведы правильно говорят, что русская литература эстетизм Пушкина предала, перейдя в лучшем случае к проповедям и учительству, как Толстой и Достоевский, в худшем – к нигилизму 60-х и эстетизму модерна. Все это выразит лучше меня лишь один абзац из эссе Мережковского «Пушкин», которое, по-моему, может быть выражением и взгляда мыслителей Возрождения на человека:

«Пошлость толпы – "утилитаризм", дух корысти, тем и опасны, что из низших проникают в высшие области человеческого созерцания: в нравственность, философию, религию, поэзию, и здесь все отравляют, принижают до своего уровня, превращают в корысть, в умеренную и полезную добродетель, в печной горшок, в благотворительную раздачу хлеба голодным для успокоения буржуазной совести. Не страшно, когда малые довольны малым; но когда великие жертвуют своим величием в угоду малым, – страшно за будущность человеческого духа. Когда великий художник, во имя какой бы то ни было цели – корысти, пользы, блага земного или небесного, во имя каких бы то ни было идеалов, чуждых искусству, – философских, нравственных или религиозных, отрекается от бескорыстного и свободного созерцания, то тем самым он творит мерзость в святом месте, приобщается духу черни».

Только это ведь и может поставить человека в центр Вселенной – поклонение искусству, «безраздумно, бесцельно», презрение к пользе (вспомните нищего Микеланджело из «Греха» Кончаловского), любовь к праздности и ненависть к «черни». И нужно сказать, что творцы Возрождения, задавая образцы поведения, каноны искусства и, в конце концов, европейскую культуру, сами соответствовали своим идеалам, воплощали собой титанизм, способность бросить вызов богам.

Что касается взглядов Ренессанса на человека вообще, взглядов на ценность жизни человека и его соотношение с Богом, то и здесь «ничего нового под Солнцем», ведь еще у Протагора читаем, что человек есть мера всех вещей. Интересно, что смелость творцов Возрождения нечасто перешагивала за рамки веры, не выливалась в атеизм – в силу сдержанности творцов, уважения к религиозным сюжетам с одной стороны и буйства инквизиторов с другой.

Читаем довольно сумбурную статью Ирины Ершовой на постнауке (https://postnauka.ru/faq/60525) и находим, что «плод гения Данте» связан с «совершенно удивительной идеей горы [Чистилища], призванной воплотить саму идею очищения, восхождения человека». «Одной из центральных идей, на которой строится вся вселенная Данте, является путь души наверх, через Ад к Раю». Если верить этой статье, окажется, что человек может возвыситься через Ад в Чистилище и затем в Рай – вполне христианский план о том, что делать после смерти. В представлении об устройстве мира Данте никак не близок античности: «В античной космологии все крутится вокруг центра Земли, потому что она находится в центре мира, это точка, вокруг которой все устроено. А у Данте это точка максимального удаления от Бога, максимального отсутствия света, а свет — это символ Божественного присутствия».

Завершить и без того длинный рассказ хотелось бы на одном интересном факте: в школах много десятилетий и даже сейчас учат, что «Мертвые души» построены по схеме «Божественной комедии», якобы всех помещиков и Чичикова во втором томе ожидает Чистилище, а в третьем – рай. Никаких предпосылок к этому, кроме весьма спорного совпадения количества глав нет. Очевидно, что Странствия Чичикова напоминают скорее «Одиссею», которую тогда как раз переводил Жуковский. В основе национальной культуры могут лежать, по Борхесу, два эпических сюжета: странствие и война. Борхес, правда, выделял еще третий – «самоубийство Бога», которое воплотилось в Пушкине как создателе русской культуры и культурных заповедей. В греческой литературе два эпических сюжета – это «Одиссея» и «Илиада», в русской — это «Мёртвые души» Гоголя и «Война и мир» Толстого. Странствия Чичикова подобны странствованиям Одиссея, персонажа-трикстера, воплощающего национальный дух (как, например, Дон Кихот в Испании или Тилль Уленшпигель в Голландии). Прослеживается и аналогия персонажей: Манилов — сирена, Собакевич — Полифем, Коробочка — Цирцея, Ноздрёв – Эол.