Методологический либерализм в психологии а.В. Юревич

 

 

Рассматриваются основные особенности методологического состояния психологической науки, обычно характеризуемого как ее перманентный кризис. По мнению автора, когнитивные основания для того, чтобы считать психологию находящейся в состоянии кризиса, отсутствуют, а представление о ней как о не похожей на «хорошие», точные науки, производно, во-первых, от неверного образа этих наук, во-вторых, от недооценки ее собственных возможностей. Выдвигается концепция «методологического либерализма», побуждающая к пересмотру традиционного виґдения настоящего, прошлого и будущего психологии. Основные положения этой концепции состоят в признании соперничающих психологических теорий равно достоверными, в равноправии различных уровней психологического объяснения и т.п.

Ключевые слова: кризис, рационализм, позитивистское перенапряжение, методологические «комплексы», методологическая терапия, закон, теория, парадигма, детерминизм, уровни объяснения.

 

1. Перманентный кризис

 

Одна из главных особенностей методологического самосознания психологов, сопровождающая их науку с момента ее официального рождения, состоит в перманентном ощущении кризиса. В качестве основных симптомов этого кризиса обычно указываются следующие:

 отсутствие единой, общеразделяемой теории;

 разобщенность на психологические «империи», такие как когнитивизм, психоанализ, бихевиоризм и т.п., каждая из которых живет по своим собственным законам;

 отсутствие универсальных критериев добывания, верификации и адекватности знания;

 некумулятивность знания, объявление каждым новым психологическим направлением всей предшествующей ему психологии набором заблуждений и артефактов;

 раскол, или, как о нем говорит Ф.Е.Василюк, «схизиз» между исследовательской и практической психологией — ситуация, когда «психологическая практика и психологическая наука живут параллельной жизнью как две субличности диссоциированной личности» [5; 26];

 расчлененность целостной личности на ведущие какое-то странное самостоятельное существование память, мышление, восприятие, внимание и другие психические функции;

 существование всевозможных «параллелизмов»: психофизического, психофизиологического,

 

4

 

психосоциального, — которые психология осознает как неразрешимые для нее, говоря словами Т.Куна, «головоломки» [9].

Разумеется, перечисление симптомов того состояния, которое считается кризисом психологической науки, можно продолжать и далее, но, наверное, и упомянутых уже достаточно для характеристики ее методологического самоощущения. Однако наиболее остро психологи переживают даже не сами эти симптомы, а отсутствие прогресса в их устранении: оценки методологического состояния психологии, которые давались У.Джемсом или Л.С.Выготским, ничем не отличаются от его современных оценок. Так, под словами У.Джемса о том, что «психология напоминает физику догалилеевского варианта: нет ни одного общезначимого факта, ни одного общеразделяемого обобщения» (цит. по: [14; 17]), сказанными им более века назад, наверняка подпишется любой современный психолог. А отсутствие прогресса в преодолении кризиса воспринимается как отсутствие прогресса психологической науки вообще.

В последние десятилетия ситуация не только не смягчилась, но, напротив, усугубилась, поскольку к перечисленным симптомам добавился еще один — кризис рационалистической психологии. Он проявляется в полной легализации (и институционализации) парапсихологии, в появлении откровенно мистических школ и направлений, в распространении таких экстремальных вариантов гуманистической психологии, как психология души, или христианская психология, и т.п. В основе этого явления лежат две причины — «внешняя» и «внутренняя» (по отношению к психологии), а именно общий кризис рационализма в современном мире и «позитивистское перенапряжение» самой психологии (см.:[19]). Общий кризис рационализма, симптомы которого хорошо известны каждому, кто читает газеты и смотрит телевидение, охватил всю западную цивилизацию¹¹(восточную он не охватил лишь потому, что она никогда не была рационалистичной), и, как ни парадоксально, рационалистическая наука внесла в него свою лепту (см.:[20]). А «позитивистское перенапряжение» психологии выражается в ее неспособности следовать позитивистским стандартам, оформившимся в результате неадекватного обобщения опыта естественных наук.

Позитивистские стандарты базируются на шести основных мифологемах:

 научное знание базируется на твердых эмпирических фактах;

 теории выводятся из фактов (и, следовательно, вторичны по отношению к ним);

 наука развивается посредством постепенного накопления фактов;

 поскольку факты формируют основания нашего знания, они независимы от теорий и имеют самостоятельное значение;

 теории (или гипотезы) логически выводятся из фактов посредством рациональной индукции;

 теории (или гипотезы) принимаются или отвергаются исключительно на основе их способности выдержать проверку эмпирическим опытом [29].

Проекция этих мифологем на психологию порождает культ математики, манию исчисления корреляций²², стандартную

 

5

 

структуру научных статей, построенную по схеме «теория гипотезаэксперимент», и т.п. Причем сами психологи, подобно мольеровскому мещанину, говорящему прозой, но не знающему об этом, не привыкли задумываться над смыслом всех этих процедур, считая их само собой разумеющимися и выражающими естественные (но на самом деле не только не естественные, но и не естественнонаучные) правила научного познания.

Едва ли найдется хоть одна работа, в которой обосновывался бы смысл подобных процедур. Вместе с тем они, безусловно, имеют смысл (бессмысленные процедуры в науке отсутствуют), причем многослойный — конвенциональный, символический и гносеологический, и такой прием, как экспликация их скрытого смысла, во многом содействует выявлению имплицитных оснований психологического исследования. Так, конвенциональный смысл подсчета корреляций состоит в соблюдении соответствующих конвенций, нарушив которые трудно опубликовать статью или защитить диссертацию (исключения делаются только для маститых психологов: их статус дает им право на жанровые вольности), символический — в имитации тех исследовательских приемов, которые считаются характерными для естествознания. Гносеологический же смысл исчисления корреляций заключается в том, что с их помощью психология пытается нащупать те самые общие законы, которых ей остро не хватает, основываясь на имплицитном допущении о том, что корреляции, указующие на точечные причинно-следственные зависимости, по мере их накопления сольются в эти законы.

Подобное ожидание утопично. И дело даже не в том, что за корреляциями могут стоять всевозможные артефакты, а не истинные причинно-следственные связи, и не то, что, как подсчитал У.Торнгейт, в психологическом исследовании практически невозможно учесть более шести линий влияния на изучаемый объект [28], а в том, что выявленных корреляций как единичных линий влияния всегда будет принципиально недостаточно для того, чтобы они слились в общую связь. На любое событие влияет практически неограниченное количество факторов, и для выявления общих закономерностей необходим не их перебор, а прямо противоположное — абстрагирование от всех связей, кроме одной, т.е. тот самый прием, который в естественных науках известен как идеализация.

Здесь можно предложить читателю провести мысленный эксперимент, представив себе, что произошло бы, если бы, скажем, И.Ньютон попытался открыть закон всемирного тяготения принятым в психологии способом — путем исчисления корреляций. «Реальные яблоки никоим образом не являются ньютоновскими. Они обычно падают, когда дует ветер», — справедливо констатирует К.Поппер [16; 192]. К этому можно добавить — и тогда, когда кто-то трясет яблоню. Именно эти два фактора, наверняка, оказались бы наиболее значительно коррелирующими с падением яблок, и И.Ньютону пришлось бы объяснить это явление силой ветра и силой человека, а не силой земного притяжения. А если бы и другие физики действовали таким же образом, человечество вообще не открыло бы закон всемирного тяготения³³.

 

6

 

Примерно такой же результат дают и другие позитивистские ритуалы психологии, попытки бессмысленного соблюдения которых и порождают ее «позитивистское перенапряжение». Это «перенапряжение», правда, несколько ослабляется «теневой методологией», явившейся естественной реакцией на недостижимость позитивистских стандартов. Основные проявления «теневой методологии» — традиции формулировать гипотезы post factum, когда исследование уже проведено; выводить их из полученных данных, а не из теорий; отбирать лишь «удобные» эмпирические данные и т.п. — хорошо известны любому психологу. Они и в самом деле облегчают ему жизнь, делая позитивистские императивы, как и большинство норм науки, описанных Р.Мертоном[25], знаемыми, но не соблюдаемыми, на практике оборачивающимися своими антиподами — антинормами[26]. Тем не менее «позитивистское перенапряжение» психологии даже в условиях его амортизации «теневой методологией» непосильно для нее, а ее разочарование в позитивизме проецируется на рационализм в целом, постепенно делая психологию мало похожей не только на «благополучную», но и вообще на рационалистическую науку, сближая ее с, казалось бы, давно побежденной, но неожиданно воспрявшей соперницей последней — паранаукой. И не случайно в современном массовом сознании психология теснейшим образом ассоциирована с парапсихологией, а парапсихологи обычно являются по совместительству магистрами белой или черной магии.