4. Основная часть.

В первой главе основной части (временной план, рассказ от имени героини) мы читаем рассказ о судьбе конкретной женщины, об аресте ее мужа. Главное здесь не внешний ряд событий, а внутренний мир лирической героини. Центральная фраза этой части произведения («Не забыть!») звучит двояко: с одной стороны – этого невозможно забыть, с другой — героиня приказывает себе постараться не забыть из произошедшего ни одной самой малейшей детали, так как арест мужа настолько трагичен, что пережить его можно только в том случае, если о нем перестать помнить (естественная реакция психического состояния организма на стресс – временное беспамятство или пожизненное безумие). А в описанной автором ситуации перестать помнить – значит, перестать жить, чувствовать, внутренне окаменеть. В первых четырех строчках второй главы обнаруживаются различные две картины мира с точка зрения стороннего наблюдателя. В первых четырех строчках картина природы (немая и бездушная), которую созерцает лирическая героиня, оживает и смотрит на нее же со стороны. Объективная картина такова: «Муж в могиле, сын в тюрьме». При воспоминании об этом она как бы очнулась на время из бреда и осознала свое реальное «я»: «Помолитесь обо мне».

В следующей главе очнувшаяся героиня сбивчиво старается отвергнуть реальность. Даже синтаксис стиха и неравномерная длина строчек говорит о том, что проблеск ее памяти кратковременен. И опять единственное спасение лирической героини – отстраниться от происходящего, потому что «Я бы так не могла» страдать. В главе остается недосказанным: что должны унести фонари. Или они должны зажечься, все объяснить и унести темноту ночи, или кто-то должен унести фонари, чтобы не было видно реальности, покрытой черными сукнами.

Автобиографичность, мелькнувшая в четвертой главе основной части, не снимает общего плана постороннего взгляда на картину репрессий в советском Ленинграде. Ахматова, становясь на место лирической героини стиха, невольно переносится в план стороннего наблюдателя. Иначе – как это можно вынести? Но память не отпускает ее. И в пятой главе поэтесса уже прямо говорит о семнадцатимесячном заключении сына и о личных ощущениях, пережитых ею в эти дни. В душевной гибели лирической героини и автора здесь обвиняется политический строй в образе той же «огромной звезды», которая «скорой гибелью грозит». Гибель, конечно, душевная. И в последующей, шестой главе – снова взгляд стороннего наблюдателя. Но теперь уже это взгляд зимних и летних ночей, глядящих в тюремное окно сына лирической героини. И снова непонимание: как она могла это все пережить и понять?

Глава седьмая основной части поэмы «Реквием» носит название «Приговор». В ней лирическая героиня еще жива. («И упало каменное слово на мою еще живую грудь»). Вынести это «каменное слово» невозможно: надо отстраниться от этого, «надо память до конца убить», чтобы после этого «снова научиться жить», уже с мертвой душой. «А не то…» - не договаривает лирическая героиня. И, чтобы не думать о том, что может случиться, отстраненно глядит на «горячий шелест лета… за моим окном».

В восьмой главе («К смерти») звучит откровенное желание героини умереть физически. Она дружески обращается к смерти, как к желанному гостю:

Я жду тебя – мне очень трудно.

Я потушила свет и отварила дверь

Тебе, такой простой и чудной.

Но смерть лишит ее страдания, с приходом смерти все померкнет:

И синий блеск возлюбленных очей

Последний ужас застилает.

Значит страдание, как ни непереносимо – единственная нить, связывающая ее с сыном. Для героини наступает невыносимо тяжелое время выбора. Она должна выбрать между смертью, забвением, тождественным освобождению от боли и между страданием, отождествляемым с жизнью.

Глава девятая основной части. Эта часть «Реквиема» особенно, трагична, так как наступает финал внутренних терзаний героини, так долго желаемое безумие, обозначенное в первых строках, оно равно забвенью: «Уже безумие крылом души накрыло половину». Смерть души наступила только наполовину, но ей уже невозможно противиться процессу омертвения:

И поняла я, что ему

Должна я уступить победу,

Прислушиваясь к своему

Уже как бы к чужому бреду.

В последующих строках объясняется, что героиня ищет забвения всего самого дорогого в прошедшей жизни, так как не может ее душа долее выносить страдания. Но с другой стороны, звучит мольба о том, чтобы даже самые горькие моменты жизни сохранились в ее душе, ибо страдать - значит чувствовать, жить. Она желает умолить забвение, позволить даже ценой невыносимой боли не забыть

Ни сына страшные глаза –

Окаменелое страданье,

Ни день, когда пришла гроза,

Ни час тюремного свиданья,

Ни милую прохладу рук,

Ни лип взволнованные тени,

Ни отдаленный легкий звук –

Слова последних утешений.

«РАСПЯТИЕ». (Объективная ситуация, независимая от «Я» героев). Последняя глава основной части констатирует смерть души главной героини произведения. Частная история матери прекратила свое течение, героиня перестает говорить, и вместо нее звучит текст Вечной Книги, Евангелия, поэтому повествование идет от третьего лица. Образ матери становится символичным, возносится к образу Пресвятой Богородицы - духовной матери всех. По Евангелию, Христос просит мать не оплакивать его смерть, так как его смерть ведет к воскресению всех верующих. Это основной мотив всего Нового Завета. Две фразы Евангелия вносятся в текст главы «Распятие» (в обратном порядке). Сначала, видя невыносимое горе Матери (Богородицы) он говорит ей: «Не рыдай мене, Мати, во гробе зрящи» и перепоручает дальнейшее попечение о ней своему убитому горем ученику, Иоанну: «Се есть Мати твоя». Умирая на кресте он дает Матери нового сына: «Се есть сын твой». Затем Спаситель на кресте, перешагнув черту меры человеческих страданий, восклицает, обращаясь к Богу-Отцу: «Боже, Боже! Для чего ты меня оставил!?» (Или, Или, Лима савахвани – на старом еврейском языке). Духовное страдание оставшейся жить Матери в Евангелие – высшая мера всех человеческих страданий, настолько сильных, что они даже не описаны там. Но спокойствие Матери в стихах Ахматовой несет несколько другой смысл. Магдалина и Ученик страдают по Христу:

Магдалина билась и рыдала,

Ученик любимый каменел,

Но Мать как бы невосприимчива к горю. Она настолько спокойна, что даже в ее сторону «так никто взглянуть и не посмел»: настолько страшно зрелище человека, у которого «душа окаменела».

Итак, путь героини от жизни, от страдания, к смерти, смерти душевной, пройден. Автор обрывает повествование на моменте гибели души героини. В этом - смысл названия поэмы: произведение посвящено не погибшим в лагерях людям, а оставшимся жить здесь, у которых умирает душа. «Реквием» Ахматовой - плач по умершим душам живых людей.

5. «ЭПИЛОГ». (От лица поэтессы) Нельзя сказать, что поэма носит исключительно трагический характер. Душа героини, как и души многих, похожих на нее, умерли, но жива душа поэтессы. Она обязана пережить все, чтобы помнить, чтобы рано или поздно зазвучать живым голосом эпохи:

Затем, что и в смерти блаженной боюсь

Забыть громыхание черных марусь,

Забыть, как постылая хлопала дверь

И выла старуха, как раненый зверь.

В «Эпилоге» снова звучит ее голос как сюжетное звено Воскресения по Евангелию. Но это - воскресение через память: пока кто-то помнить об умерших душах, они живы. Поэт берет на себя эту безмерную, непереносимую тяжесть памяти, обязанность чувствовать за всех:

Опять поминальный приблизился час.

Я вижу, я слышу, я чувствую вас…

Более того, поэтесса, которую в это время объявили сумасшедшей, боится потерять память, которую она несет за весь свой народ, потерять это соприкосновение с горем:

Для них соткала я широкий покров

Из бедных, у них же подслушанных слов.

О них вспоминаю всегда и везде,

О них не забуду и в новой беде.

И если зажмут мой измученный рот,

Которым кричит стомильонный народ,

Пусть также они поминают меня

В канун моего погребального дня.

Недаром поэтов называют больной совестью эпохи. Их также можно назвать и больной памятью души.