Заслуги Константина Батюшкова в русской словесности

Элегия как жанр новой романтической литературы была подхвачена из рук завершающего свой творческий путь Батюшкова Пушкиным и Баратынским.

Что касается Пушкина, то сначала он считал Батюшкова своим учителем и зачитывался его стихами. Позже стал относиться более критически, «уважая» «в нем несчастия и несозревшие надежды», в то же время отдавая дань мастерству и гармонии, с какими написаны многие его стихи.

А. Бестужев писал так: «С Жуковского и Батюшкова

начинается новая школа нашей поэзии. Оба они постигли тайну величественного гармонического языка нашего…»

Вологда. Памятник К.Батюшкову.

Тема № 11.

И.А. Крылов как знаменитый русский баснописец

Глубоко знаменательной вехой в развитии русской литературы первой трети XIX в. явилось басенное творчество Ивана Андреевича Крылова

(1768–1844).

Еще велик и непререкаем был авторитет И. И. Дмитриева, когда в 1809 г. появился первый сборник басен Крылова.

В творческом пути Крылова отчетливо выделяются два качественно различных этапа.

На первом из них, охватывающем 1780–1790-е гг., Крылов выступает преимущественно как драматург и журналист.

В журнальных («Почта духов», «Зритель») предприятиях и выступлениях Крылова уже намечаются основные темы и проблематика его басен. В ранних комедиях («Сочинитель в прихожей», «Проказники», 1786–1788) Крылов оттачивает мастерство ведения диалога и построения мизансцен, которое позднее сообщит его басенному повествованию характер динамичного комедийного «действия». Наибольшее значение в этом отношении имели две его пьесы, написанные на рубеже 1790–1800 гг., — шуто-трагедия «Подщипа» (или «Трумф») и комедия «Пирог». Этими произведениями и завершается первый период творчества Крылова.

Новый и зрелый этап творческого пути Крылова, приходящийся на XIX столетие, наступает с момента его обращения к басенному жанру.

Три басни, принесенные Крыловым на суд Дмитриева, были «Дуб и

Трость», «Разборчивая невеста» и «Старик и трое молодых».

В общей сложности Крылов написал свыше 200 басен. Большинство их вошло в золотой фонд русской классической литературы.

Историческая заслуга Крылова состояла прежде всего в том, что он

освободил русскую басню от абстрактности ее моралистических устремлений. Сохраняя внешние традиционные признаки своей жанровой структуры:

аллегоризм персонажей,

смысловая двуплановость повествования,

наличие моральной сентенции,

конфликтность сюжетной ситуации, басня Крылова обрела в то же время новую эстетическую функцию иносказательного же, но остро

критического изображения совершенно конкретных социальных пороков современной баснописцу русской действительности.

«Волки и Овцы» (1833).

Овечкам от Волков совсем житья не стало,

И до того, что, наконец,

Правительство зверей благие меры взяло

Вступиться в спаасенье Овец, —

И учрежден Совет на сей конец.

Большая часть в нем, правда, были Волки;

Но не о всех Волках ведь злые толки.

Видали и таких Волков, и многократ:

Примеры эти не забыты, —

Которые ходили близко стад

Смирнехонько — когда бывали сыты,

Так почему ж Волкам в Совете и не быть?

Хоть надобно Овец оборонить,\\Но и Волков не вовсе ж притеснить.

Вот заседание в глухом лесу открыли;\\Судили, думали, рядили

И, наконец, придумали закон.\\Вот вам от слова в слово он:

«Как скоро Волк у стада забуянит\\И обижать он Овцу станет,

То Волка тут властна Овца,\\Не разбираючи лица,

Схватить за шиворот и в суд тотчас представить,

В соседний лес иль в бор».

В законе нечего прибавить, ни убавить;

Да только я видал: до этих пор —

Хоть говорят: Волкам и не спускают —

Что будь Овца ответчик иль истец;

А только Волки все-таки Овец

В леса таскают.

Народное русское начало явственно заявило о себе в таких хрестоматийно известных баснях Крылова как «Демьянова уха», «Кот

и повар», «Крестьянин в беде», «Крестьянин и овца», «Волк и Ягненок» и многих, многих других.

Национальную выразительность, «народность» басен Крылова имел в виду Белинский, когда замечал: «…этим-то уменьем чисто по-русски смотреть на вещи и схватывать их смешную сторону в меткой иронии владел Крылов с такою полнотою и свободою. О языке его нечего и говорить: это неисчерпаемый источник русизмов; басни Крылова нельзя переводить ни на какой иностранный язык…»

Сама емкость социального смысла крыловских басен, при всей, казалось бы, общечеловечности высмеиваемых в них недостатков, основана на постижении автором национального склада русского ума, языка и характера.

Втаких баснях как «Пестрые Овцы», «Волк и Ягненок», «Лиса

строитель», «Лев на ловле», «Щука», «Волки и Овцы», «Рыбьи пляски» выставляется на «всенародные очи» лицемерие государственной «законности» и тех, кто призван ее блюсти.

Вэтом же ряду располагаются басни, в которых Крылов высмеивает

галломанию дворянства, его жалкое пристрастие ко всему иноземному («Лжец», «Обезьяны», «Бочка»).

Крылов по-своему осветил и тему пагубной власти денег, развращающей силы богатства (басни «Мешок», «Откупщик и Сапожник», «Фортуна и Нищий», «Бедный Богач»), и тему личной ответственности каждого человека перед собой и другими («Фортуна

в гостях», «Охотник», «Мот и Ласточка», «Мельник»).

Даже если не касаться того очевидного факта, что в баснях Крылова отразился практический и живой ум русского народа, можно смело утверждать, что Крылов, пожалуй, впервые раскрыл в своих баснях

психологию русского мужика. (басни «Крестьянин и Работник»,

«Крестьяне и Река», «Крестьянин и Змея», «Три Мужика», «Мельник»). Особое место в наследии Крылова занимает цикл басен,

посвященных событиям Отечественной войны 1812 г. Таковы басни

«Раздел», «Ворона и Курица», «Волк на псарне», «Обоз», «Кот и Повар», «Щука и Кот». Они явились прямыми откликами на события войны 1812 г. Крылов по сути дела первый в русской литературе отразил народный характер войны 1812 г. Современная история врывается в басню, и патриотическая тема разрабатывается подчас в необычном для басни почти одическом ключе:

Когда Смоленский князь,// Противу дерзости искусством воружась, Вандалам новым сеть поставил// И на погибель им Москву оставил; Тогда все жители, и малый и большой,// Часа не тратя, собралися

И вон из стен Московских поднялися,

Как из улья пчелиный рой.

(«Ворона и Курица»; 3, 10)

Ворона с кровли тут на всю эту тревогу

Спокойно, чистя нос, глядит.

«А ты что ж, кумушка, в дорогу? —

Ей с возу Курица кричит. —

Ведь говорят, что у порогу

Наш супостат». —// — «Мне что до этого за дело? —

Вещунья ей в ответ. — Я здесь останусь смело.

Вот ваши сестры — как хотят;

А ведь ворон ни жарят, ни варят:

Так мне с гостьми не мудрено ужиться,

А, может быть, еще удастся поживиться

Сырком, иль косточкой…// Но, вместо всех поживок ей,

Как голодом морить Смоленский стал гостей —// Она сама к ним в суп попалась.

Как видим, «поживкой» для «гостей» оказалась сама Ворона. Таков логический конец всех Ворон, ставящих свои личные интересы выше интересов отечества, точнее, для которых понятия отечества вообще не существует. И здесь юмор Крылова беспощаден.

Еще более полно всенародный характер борьбы с наполеоновским нашествием и мудрость действий Кутузова нашли свое отражение в одной из лучших басен Крылова — «Волк на псарне».

Коротенькая басня «Чиж и Еж» (1814), исполненная лукавства и скрытой иронии, несомненно носит полемический характер:

Уединение любя,\\Чиж робкий на заре чирикал про себя, Не для того, чтобы похвал ему хотелось,\\ И не за что; так как-то пелось!

Вот, в блеске и во славе всей,\\Феб лучезарный из морей\\Поднялся.

………………..

Хор громких соловьев в густых лесах раздался. Мой Чиж замолк. «Ты что ж, —

Спросил его с насмешкой Еж, —\\Приятель, не поешь?» — «Затем, что голоса такого не имею,\\Чтоб Феба я достойно величал, — Сквозь слез Чиж бедный отвечал, — А слабым голосом я Феба петь не смею» — Так я крушуся и жалею,

Что лиры Пиндара мне не дано в удел:\\Я б Александра пел.