По ту сторону бессознательного

Вопрос стоит так: есть ли необходимость при объяснении по­эзии предполагать присутствие бессознательного — энергетического, эффектного потенциала, который в процессе своего вытеснения и своей работы становится основой расстройства, «выразительного» распада порядка речи и противопоставляет вторичным процессам свой первичный процесс? Причем все, разумеется, взаимосвязанно: если бессознательное представляет собой такую необратимую инстан­цию, то и дуальность первичного/вторичного процесса оказывается тоже непреодолимой, и вся работа смысла может состоять только в проявлении этого вытесненного, которое проступает сквозь вытесня­ющую инстанцию дискурса. В этом смысле нет никакой разницы меж­ду поэзией и неврозом, между стихами и оплошным действием. Сле­дует признать радикальность психоанализа: если первичные процессы «существуют», то они действуют повсюду и повсюду являются опре-

385

деляющими. Но и наоборот, достаточно предположить существование иного, символического порядка, который обходился бы без бессозна­тельного, без запрета и без вытеснения и в котором, по сути, разреша­лось бы само различение первичного и вторичного процесса, — дос­таточно такое предположить, чтобы релятивизировать всю перспекти­ву психоанализа, причем не только в маргинальных для него областях, где он ведет мощную экспансию (антропологии, поэтике, политике и т.д.), но и на собственной его территории, в анализе и лечении психи­ки, неврозов. Перефразируя Маннони, не исключено, что психоанализ, родившись из разграничения между первичным и вторичным процес­сом, однажды и погибнет от отмены этого разграничения. Символи­ческое уже представляет собой нечто такое, что лежит по ту сторо­ну бессознательного и психоанализа, по ту сторону либидинальной экономики, как и по ту сторону ценности и политической экономии.

Следует учитывать, что символические процессы (обратимость, анаграмматическое рассеяние, безостаточное растворение) вовсе не совпадают с первичными процессами (сдвигом, сгущением, вытеснени­ем). Они противоположны им, хотя те и другие вместе противопо­ложны логическому дискурсу смысла. Это их специфическое отли­чие (которое относится также и к наслаждению) ведет к тому, что сновидение, оплошное действие, острота — не то же самое, что произ­ведение искусства или стихи. Это различие символического и либи­динального бессознательного сегодня в значительной мере скрадыва­ется в силу привилегированного положения психоанализа, но его не­обходимо восстановить — запретить психоанализу вторгаться туда, где ему нечего сказать: о поэзии (художественном творчестве), сим­волическом, антропологии (первобытных обществ) ни Фрейд, ни Маркс не смогли сказать ничего, кроме как редукционистски сводя эти области один — к способу производства, другой — к вытеснению и кастрации. Когда психоанализ и марксизм натыкаются на непреодо­лимое препятствие, не надо помогать им прыжком или ползком пре­одолеть его, нужно безжалостно анализировать их, исходя из того, что им недоступно. Эти их границы являются сегодня стратегическими пунктами любого революционного анализа.

Маркс надеялся постичь фундаментальную инстанцию в эконо­мике и процессе ее диалектического развития. На деле же он через экономику и ее судороги уловил то, чем она симптоматически одер­жима, — самую отделенностъ экономики как инстанции. Факто­ром, пронизывающим всю экономику, делающим ее конфликтным ме­стом противоречий (эти противоречия, при всей их остроте, по-своему пытаются его рационализировать), является фантастическая автома­тизация экономики, возведенной в ранг принципа реальности.

386

Однако это верно и для психоанализа: своим термином бес­сознательного и работы бессознательного Фрейд пытается постичь как фундаментальную инстанцию то, что опять-таки является резуль­татом ломки символического в форме индивидуальной психики. В конфликтных отношениях сознательного/бессознательного всего лишь проявляется навязчивое чувство этой отделенности психики как таковой. Во фрейдовской топике (БСЗ/ПСЗ/СЗ) просто фор­мализовано и теоретически осмыслено как первичная данность то, что на самом деле есть результат деструктурации.

Анализ Маркса и Фрейда носит критический характер. Но ни тот, ни другой не критичны в вопросе об отдельности своей области. Они не сознают сами того разрыва, на котором основаны. И тот и другой — варианты критической симптоматологии, незаметно превра­щающей свое симптоматическое поле в поле определяющее. Первич­ные процессы и способ производства — таково их «радикальное» слово, их базовые детерминативные схемы, опираясь на которые они экспортируют свои понятия и империалистски захватывают другие области.

Сегодня марксизм и психоанализ пытаются смешивать свои понятия, обмениваться ими. И если бы они оба принадлежали к «ра­дикальной» критике, то по всей логике смогли бы это сделать. В ре­альности же это не так. Фрейдомарксизм во всех своих формах — это сплошной фантазм и провал. А глубинная причина этих постоян­ных неудач в переносе понятий, из-за чего он оказывается и с той и с другой стороны операцией безнадежно-метафорической, — состоит именно в том, что и марксизм и психоанализ обладают внутренней связностью лишь в своих частично-ограниченных пределах (каковых они сами не сознают), а потому и не могут быть генерализированы как общие аналитические схемы.

Ни их «синтез», ни их контаминация — одна лишь их экс-терминация, их обоюдное истребление может заложить основу для ради­кальной теории. Марксизм и психонализ находятся в кризисе. Следу­ет не подпирать их один другим, а столкнуть лбами эти два кризиса. Они еще долго могут драться между собой. Не стоит лишать себя такого зрелища. Это всего лишь два поля критики.