5. «Триумф гуманизма»

Из абсурда родился человек, он же готов последнего и поглотить. Человечество обречено, если культура зарождения не уступит место культуре «существования». Вся прежняя культура – это культура жертвоприношений, самоотречения и самопожертвования. Ее душа – жертвенность, символ - распятие.

От ритуальных закланий до массовых убийств с соблюдением законов государства или, например, «правил ведения войны» (кто убивает не по правилам, – преступник, простой или военный). Вот он, прогресс! Вот оно, торжество гуманизма и жертвы!!! Ликуй, обреченный! Тебя лишат жизни, не как попало, а по всем правилам! И не дождя ради (дикари!), а во имя бога, интересов государства, счастья народного, наконец! У жертвы свои вершины, своя слава - святой и мученик. У палачей свои взлеты: «историческая личность» и садист. «Личность» уничтожает миллионы по «необходимости»; садист– с удовольствием.

Не столь очевидно безумие невольного самопожертвования. Жизнь ради сомнительных целей (пирамид) и по безумным сценариям государства, церкви, науки и пр. Вся жизнь как добровольное или принудительное самоотречение единичного в пользу целого, «общих», «коренных» интересов и пр.

6. Крест для распятия

Не исполнилась пока последняя жертва, но эпитафия уже готова: «Жизнь, отданная науке». Научная истина не разменивается на мелочи (миллионы), как церковь и государство. Имея дело с основами природы, она ставит вопрос ребром: быть или не быть жизни как таковой? Служители истины, жрецы и поденщики науки в исступлении твердят: истину не утаить, науку не остановить, полагая, наверное, что являются прямыми и законными наследниками античных традиций и мыслителей, для которых стремление к истине – смысл жизни. Греки могли заблуждаться насчет природы, но не были безумцами. Их философская истина, не в пример всем последующим, неотделимая от добра и красоты, не давала власти над людьми и природой, а потому безобидна. В худшем случае, будете биты палкой или станете объектом иронии Сократа. Истина вне добра и красоты - кровожадна. Таковы истины церкви и государства, они требуют человеческих жертвоприношений. Научная истина – опасна сама по себе, из-за способности поставить последнюю точку в истории человека. Сегодня служить истине, довериться истине, поставить себя в зависимость от истины и ее результатов – это позиция безумцев, хотя и ученых. У нее нет оправданий. Какая разница между бескорыстными идолопоклонниками Истины и теми, кто жаждет регалий, престижа, премий, или одержимы религиозным фанатизмом и интересами государства? Какой прок от запоздалого прозрения? Выпустили джина из бутылки и раскаялись? В бессилии, призывая безумных наследников Трумэна не тереть лампу! Крест готов для последнего распятия!

7. Русский выход

Русские философы отдавали себе отчет об ущербности (как они полагали) европейской культуры. Но угрозу видели не в ее жертвенности, а в опасности разрыва истины, добра и красоты; мышления, воли и чувства, в распаде единства горизонтов бытия. Следствием общего кризиса западной культуры явился «одномерный человек», «средний европеец, как идеал и орудие всемирного разрушения», по выражению К. Леонтьева. Владимир Соловьев видел спасение культуры и человека во «всеединстве», «цельной жизни», частью которой является «цельное знание», «теософия» (синтез религии, философии и науки). В мистическом озарении и в одухотворении религиозным началом государства и экономики (цельное общество, свободная теократия). Русский народ-богоносец призван был осуществить этот синтез. (12)

Наверное, не следует, исходя из сегодняшнего дня, искать просчеты в воззрениях философа, ориентированных на будущее и обусловленных диалектическими пристрастиями. Нам знакомы не синтезы, а опыты «пропитки» общественной жизни религиозным началом (мусульманский мир); позитивизмом, «научным управлением человека и человеком» (европейский мир); государственным началом всех форм жизни (постсоветский мир). Подобные явления вызывают скорее опасения, чем питают надежды на синтез и здравые сценарии жизни. Вполне возможно, что культура существования возникнет не на путях синтеза прежних, имеющихся способов жизни, «не равных, но равноценных», а через вытеснение старых горизонтов новой целостностью. Это, однако, не умаляет правоты В. Соловьева в том, что в свете прежней культуры человек – существо несчастное, ущербное, и что путь выхода из тупика – в новом, целостном способе жизни, во «всеединстве».