Философия дневное 2013 / Хрестоматия 2013

признания Россией отдельного существования Украины, ее границ и ее национальной самобытности.

Со вторым требованием, возможно, будет еще труднее согласиться. Подлинные отношения сотрудничества с трансатлантическим сообществом нельзя основывать на том принципе, что по желанию России можно отказать тем демократическим государствам Европы, которые хотят стать ее составной частью. Нельзя проявлять поспешность в деле расширения этого сообщества, и, конечно же, не следует способствовать этому, используя антироссийскую тему. Однако этот процесс не может, да и не должен быть прекращен с помощью политического указа, который сам по себе отражает устаревшее понятие о европейских отношениях в сфере безопасности. Процесс расширения и демократизации Европы должен быть бессрочным историческим процессом, не подверженным произвольным с политической точки зрения географическим ограничениям.

Для многих русских дилемма этой единственной альтернативы может оказаться сначала и в течение некоторого времени в будущем слишком трудной, чтобы ее разрешить. Для этого потребуются огромный акт политической воли, а также, возможно, и выдающийся лидер, способный сделать этот выбор и сформулировать видение демократической, национальной, подлинно современной и европейской России. Это вряд ли произойдет в ближайшем будущем. Для преодоления посткоммунистического и постимперского кризисов

потребуется не только больше	времени,	чем в случае с посткоммунистической
трансформацией Центральной Европы, но и		появление дальновидного и		стабильного
руководства. В настоящее время на горизонте не		видно никакого русского Ататюрка. Тем не
менее русским в итоге придется признать, что национальная редефиниция России является						не
актом капитуляции, а актом освобождения.		Им	придется согласиться	с	тем,	что
высказывания Ельцина в Киеве в 1990 году		о неимперском будущем России			абсолютно
уместны. И подлинно неимперская Россия останется			великой державой,	соединяющей

Евразию, которая по-прежнему является самой крупной территориальной единицей в мире. Во всяком случае, процесс редефиниции "Что такое Россия и где находится Россия"

будет, вероятно, происходить только постепенно, и для этого Запад должен будет занять мудрую и твердую позицию. Америке и Европе придется ей помочь. Им следует предложить России не только заключить специальный договор или хартию с НАТО, но и начать вместе с Россией процесс изучения будущей формы возможной трансконтинентальной системы безопасности и сотрудничества, которая в значительной степени выходит за рамки расплывчатой структуры Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ).

И если Россия укрепит	свои внутренние		демократические	институты		и	добьется
ощутимого прогресса в	развитии	свободной	рыночной экономики,		тогда	не	следует
исключать возможности ее еще более тесного сотрудничества с НАТО и ЕС.
В то же самое время	для Запада и особенно для Америки			также	важно проводить
линию на увековечивание	дилеммы	единственной альтернативы для России. Политическая

и экономическая стабилизация постсоветских государств является главным фактором, чтобы сделать историческую самопереоценку России необходимостью. Следовательно, оказание поддержки новым государствам - для обеспечения геополитического плюрализма в рамках бывшей советской империи - должно стать составной частью политики, нацеленной на то, чтобы побудить Россию сделать ясный выбор в пользу Европы. Среди этих государств три страны имеют особо важное значение: Азербайджан, Узбекистан и Украина».

З. Бжезинский «Великая шахматная доска (Господство Америки и его геостратегические императивы»)

«Наблюдая, как разворачиваются события в последнее десятилетие или около того, трудно избавиться от ощущения, что во всемирной истории происходит нечто фундаментальное. В прошлом году появилась масса статей, в которых был провозглашен конец холодной войны и наступление «мира». В большинстве этих материалов, впрочем, нет концепции, которая позволяла бы отделять существенное от случайного; они поверхностны.

271

Так что если бы вдруг г-н Горбачев был изгнан из Кремля, а некий новый аятолла возвестил 1000-летнее царство, эти же комментаторы кинулись бы с новостями о возрождении эры конфликтов.

И все же растет понимание того, что идущий процесс имеет фундаментальный, характер, внося связь и порядок в текущие события. На наших глазах в двадцатом веке мир был охвачен пароксизмом идеологического насилия, когда либерализму пришлось бороться сначала с остатками абсолютизма, затем с большевизмом и фашизмом и, наконец, с новейшим марксизмом, грозившим втянуть нас в апокалипсис ядерной войны. Но этот век, вначале столь уверенный в триумфе западной либеральной демократии, возвращается теперь, под конец, к тому, с чего начал: не к предсказывавшемуся еще недавно «концу идеологии» или конвергенции капитализма и социализма, а к неоспоримой победе экономического и политического либерализма.

Триумф Запада, западной идеи очевиден прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив. В последнее десятилетие изменилась интеллектуальная атмосфера крупнейших коммунистических стран, в них начались важные реформы. Этот феномен выходит за рамки высокой политики, его можно наблюдать и в широком распространении западной потребительской культуры, в самых разнообразных ее видах: это крестьянские рынки и цветные телевизоры – в нынешнем Китае вездесущие; открытые в прошлом году в Москве кооперативные рестораны и магазины одежды; переложенный на японский лад Бетховен в токийских лавках; и рок-музыка, которой с равным удовольствием внимают в Праге, Рангуне и Тегеране.

То, чему мы, вероятно, свидетели, – не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления. Это не означает, что в дальнейшем никаких событий происходить не будет и страницы ежегодных обзоров «Форин Аффера» по международным отношениям будут пустовать, – ведь либерализм победил пока только в сфере идей, сознания; в реальном, материальном мире до победы еще далеко. Однако имеются серьезные основания считать, что именно этот, идеальный мир и определит в конечном счете мир материальный. Чтобы понять, почему это так, следует вначале рассмотреть некоторые теоретические вопросы, связанные с природой происходящих в истории изменений.

<…>Это ни в коем случае не означает, что международные конфликты вообще исчезнут. Ибо и в это время мир будет разделен на две части: одна будет принадлежать истории, другая

– постистории. Конфликт между государствами, принадлежащими вышеупомянутым частям мира, будет по-прежнему возможен. Сохранится высокий и даже все возрастающий уровень насилия на этнической и националистической почве, поскольку эти импульсы не исчерпают себя и в постисторическом мире. Палестинцы и курды, сикхи и тамилы, ирландские католики и валлийцы, армяне и азербайджанцы будут копить и лелеять свои обиды. Из этого следует, что на повестке дня останутся и терроризм, и национально-освободительные войны. Однако для серьезного конфликта нужны крупные государства, все еще находящиеся в рамках истории; а они-то как раз и уходят с исторической сцены.

Конец истории печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, – вместо всего этого – экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворение изощренных запросов потребителя. В постисторический период нет ни искусства, ни философии; есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории. Я ощущаю в самом себе и замечаю в окружающих ностальгию по тому времени, когда история существовала. Какое-то время эта ностальгия все еще будет питать соперничество и конфликт. Признавая неизбежность постисторического мира, я испытываю самые противоречивые чувства к цивилизации, созданной в Европе после 1945 года, с ее североатлантической и азиатской ветвями. Быть может, именно эта перспектива многовековой скуки вынудит историю взять еще один, новый старт?»

272

Ф. Фукуяма «Конец истории?»

«...История цивилизации, рассмотренная под этим углом зрения, обнаруживает общесоциологический закон эволюционных корреляций. Социальная система стабильна до тех пор, пока сохраняется динамический баланс между инструментальной и гуманитарной культурами, т. е. разрушительный потенциал производственных и боевых технологий в достаточной мере компенсируется качеством культурно-психологических механизмов сдерживания. Когда же растущий энергетический потенциал существенно опережает возможности нормативной регуляции, общество вступает в полосу кризиса. Далее оно либо становится жертвой собственного могущества, либо успевает своевременно перестроить технологические, организационные, интеллектуальные (информационные), нормативные (нравственные и пр.) параметры деятельности.

Последние - значительно более редкие - случаи представляют, конечно, особый интерес. Одной из важных предпосылок конструктивного выхода служил, судя по всему, достаточно высокий уровень разнообразия духовной культуры: ‘ наличие в обществе альтернативных идеалов и норм человеческих отношений, которые оставались социально невостребованным достоянием замкнутых эзотерических групп до тех пор, пока события развивались более или менее прямолинейно. В условиях наступившего кризиса мироощущение чувствительных, тревожных личностей, бессознательно предвосхитивших приближение катастрофы, начинало резонировать с коллективными настроениями, и это помогало своевременно выработать и усвоить более совершенные культурные регуляторы, адекватные новым инструментальным возможностям. Принимая часто культовую, мифологическую форму, обновленные нормы деятельности закрепляли в общественном сознании практический опыт тупиковых и спасительных стратегий и становились настолько самоочевидными, “естественными”, что сводили к минимуму вероятность массированного регресса.

По накоплении достаточного духовного разнообразия общество и после очень глубокого надлома, даже не найдя собственно прогрессивных решений, не гибнет, а получает продолжение в дочерних линиях. Так произошло, например, с Римской цивилизацией, которая, по словам Ж. Ле Гоффа, хотя и “покончила самоубийством”, но, претерпев регрессивные изменения по основным параметрам, “просуществовала на протяжении всего Средневековья и даже дольше”.

Проще говоря, до сих пор люди, становясь сильнее, умели становиться мудрее, и эта зависимость, опосредованная эволюционными кризисами, обеспечила общее выживание цивилизации, последовательно наращивавши целенаправленное вмешательство в природные и социальные процессы. Сказанное, однако, касается прошлого и ни в коей мере не гарантирует будущего...

В свете энергоинформационной концепции кризис, с которым столкнулась теперь уже индустриальная цивилизация, выглядит вполне типичным. Лейтмотив - очередное нарушение динамического баланса между технологическим потенциалом и нравственной зрелостью интеллекта. Однако небывалое ускорение и глобализация социальных процессов и условленный этими обстоятельствами временной дефицит вплотную подвели общество к одному из самых крутых поворотов не только планетарной, но, возможно, и вселенской истории. Принципиальные соображения, связанные с общей теорией систем, заставляют предположить, что на некоторой фазе становления Метагалактики в ней должно было образоваться множество очагов развития равновесных процессов, способных достичь уровня планетарной цивилизации.

Земная цивилизация может оказаться как в числе самоустранившихся, к и в числе тех, которым суждено продолжить потенциально неограниченный (что также обосновано теоретическими аргументами) процесс развития.

Согласно расчетам, это должно определиться деятельностью двух-трех ближайших поколений, и ареной решающих событий будет общественное прежде всего обыденное, сознание. При попытке гипотетически обрисовать качества социального интеллекта,

273

способного преодолеть наступивший кризис, на передний план выступает очень высокая степень терпимости. различиям, ориентированности на компромиссы и согласование интересов. Ибо это социально-психологическое качество - необходимая предпосылка для формирования политических и экономических структур, каковых выдерживать, поощрять и гармонизировать растущее культурное разнообразие, которое, в свою очередь, определяет адаптивный и эволюционный потенциал системы...

В данном отношении одной из самых настораживающих и вместе с ем недооцениваемых тенденций современного общества видится хвативший многие регионы планеты “религиозный ренессанс”. Хотя его реальным импульсом послужило противодействие унифицирующему заявлению европейско-американского индустриализма (и тем самым “явление религиозных традиций “работает” на разнообразие), однако этот самонарастающий процесс несет с собой грозные опасности. Главная из них связана с тем, что культ издревле объединял людей через противопоставление их другим людям, и на уровне массового сознания не располагает иными средствами консолидации. Социальная потребность, которую удовлетворяли религии, заключалась не в устранении, в упорядочении насилия, и именно этим определяется их громадная историческая роль. Более кардинальной потребности прежде не существовало, ибо напряжение силовых конфликтов до последнего времени не только не было абсолютно противопоказано социальной системе, но и служило фактором ее становления и развития. Поскольку же состояние технологий сделало императивом выживания цивилизации окончательный отказ от насилия в политической жизни, испытанные в иные эпохи средства группового сплочения становятся дисфункциональными: как и любые антиэнтропийные механизмы, они в новой эволюционной ситуации оборачиваются своей противоположной - разрушительной - стороной...

...Соответственно, признаки ускоренного движения передовых человеческих культур от авторитарного к критическому полюсу нравственного сознания образуют противовес иррационалистическим настроениям, и один из коренных вопросов современности состоит в том, какая из указанных тенденций окажется преобладающей. Трудный опыт последних десятилетий успел убедить миллионы людей в том, что безоглядная эксплуатация природы, безудержное обогащение одних за счет обнищания других, поиск собственной безопасности через угрозу соседям - все подобные стратегии, прежде приемлемые, теперь самоубийственны. А расширившиеся горизонты современной науки обнаружили и вовсе неожиданное обстоятельство: при достаточном информационном обеспечении грамотные прагматические оценки смыкаются с нравственными. Это замечательное обстоятельство,

выявленное исследованиями экологов, экономистов, политологов, подводит к перспективе превращения морали в критический инструмент проверки на целесообразность решений, перекликаясь с гениальной догадкой Платона: “Мудрому не нужен закон - у него есть разум”...

Следует по достоинству оценить тот факт, что уже несколько десятилетий наиболее разрушительные средства поражения не были применены, и при самых острых конфликтах удалось избежать прямого столкновения между ведущими военными державами. К тому же ряду относятся и другие беспрецедентные явления новейшей истории: межгосударственные коалиции, не направленные против третьих сил; образование экономических структур, сочетающих поощрение сильных с защитой слабых; наметившийся перенос гонки вооружений в область компьютерных моделей без воплощения продукции “в металле”; сознательно просчитываемые стратегии природопользования... Говоря об эволюционной закономерности современного кризиса, уместно подчеркнуть, что его специфические особенности также выражают общую тенденцию: по мере удаления природной или социальной системы от “естественного” равновесного состояния попятный пут решения кризиса оказывается все более катастрофичным. Если прежние цивилизационные кризисы допускали в качестве запасного - и часто реализовавшегося - варианта решения демографических, генетических (накопление генетического груза) проблем технологический и культурный регресс, войны, эпидемии, то при достигнутом потенциале подобные повороты грозят окончательным крахом планетарной цивилизации и, возможно, всей биосферы.

274

Таким образом, хотя прогрессивные изменения в истории природы и общества всегда служили средством выживания, сегодня впервые настал момент, когда альтернативные пути закрыты. Можно показать, что продолжение всех сквозных линий социального прогресса так или иначе связано с динамикой, глубиной и широтой распространения очередной “тоффлеровой волны” - компьютерной революции. Будучи стержнем технологической перестройки, она одновременно стимулирует решительные структурные и психологические сдвиги и в целом образует мощный контрфактор иррационалистическим, изоляционистским тенденциям в массовом сознании. Вместе с тем, как всякий прогресс, информатизация, помогая решить одни проблемы, несет с собой новые, которые выступая на передний план, вероятнее всего, уже ко второй половине этого века - в том случае, если события станут развиваться по самому благоприятному сценарию. Имеются труднооспоримые доказательства того, что усиливающееся на протяжении истории вторжение интеллектуально-волевого фактора в стихию социального, психического, биологического бытия затронет на сей раз его самые интимные основы. Генная инженерия, трансплантации, искусственные органы,

.качественное совершенствование автоматизированных информационных систем и их растущая роль в управленческих решениях - все эти непременные условия выхода из обостряющегося многомерного кризиса сопряжены с радикальным перерождением носителя интеллекта, которое неизбежно обернется перерастанием собственно человеческой стадии цивилизационного развития в следующую, “послечеловеческую”, стадию. По всей видимости, для нее будет характерен углубляющийся симбиоз естественных и производных форм, а на дальнейших этапах - последовательное освобождение от биотических компонентов...

Такая перспектива не может не вызвать у человека эмоциональный протест. Но экстраполяционный анализ убеждает, что иные - регрессивные - сценарии катастрофичны. Если все же человечеству удастся направить события по оптимальному (хотя, как видим, также далеко не гладкому) руслу, то перед нашими потомками встанет ключевая дилемма XXI века: либо самозамыкание эволюционного цикла на планете, либо “диалектическое отрицание”, посредством которого только и возможны увековечение и универсализация культурно-исторического опыта человечества. Весь ход событий в сочетании со своевременным прогнозированием должен подготовить ближайшие поколения людей к адекватному выбору, предотвратив губительную конфронтацию прошлого с будущим...».

А. Назаретян «Технология и психология: к концепции эволюционных кризисов»

«Прежде чем попытаться охарактеризовать профессиональную и социальную ответственность инженерно-технических специалистов, необходимо дать общее определение и понятие ответственности. Согласно Новой философской энциклопедии ответственность есть отношение зависимости человека от чего-то (от иного), воспринимаемого им в качестве определяющего основания для принятия решений и совершения действий, прямо или косвенно направленных на сохранение иного или содействие ему. Объектом ответственности (т. е. иным) могут быть другие люди, в т. ч. будущие поколения, общности, а также животные, окружающая среда, материальные, социальные и духовные ценности и т. д..

Проблема ответственности в общем, и ответственности инженера, в частности, начала особенно активно обсуждаться в начале XX-го века, когда в мире начало происходить интенсивное развитие науки и техники. Однако философские проблемы технической деятельности формулировались уже Аристотелем, который науку о деятельности называл практической философией, различая при этом деятельность и творчество. Особое внимание проблемам ответственности уделяли в своих работах следующие философы и мыслители: немецкий философ и социолог Адорно Т. В., доктор философии, профессор Карлсруэского университета Х. Ленк, немецкий философ А. Хунинг, немецкий мыслитель Г. Йонас, философы К. Митчем, Э. Гуссерль, А. Рубенис и др., каждый из которых формулировал собственную точку зрения относительно проблем инженерной ответственности.

Х. Ленк считал, что при нынешнем развитии техники и технологий необходим новый подход к несению ответственности за свои действия. В своих работах он пишет: «Отдельно

275

взятая личность может лишь pro forma, т.е. формально, как публично, так и политически, нести ответственность за крупный технологический проект. Какая же польза из того, что личность, скажем, в качестве директора атомной электростанции, после крупной по масштабам катастрофы уйдет в отставку? В настоящее время чисто формальное взятие на себя ответственности уже явно недостаточно»; «Проблема ответственности крупных проектов, предложенных такими мощными институтами, как наука и техника, имеющими огромное влияние и воздействие на общество, не может больше решаться только формалистически и политически». Наиболее близкий к рассматриваемой проблеме и наиболее общий тип инженерной ответственности по Ленку - это ответственность за последствия и за результат собственных действий.

Однако Г. Йонас предлагает расширить это понятие до «определенной всеобщей моральной ответственности за заботу и сохранение (вида), которую он называет «бытийной ответственностью», или ответственностью за существование… Человек в мере своей растущей технической мощи и власти отвечает за будущее существование и благополучие людей и других живых существ, которые в той или иной мере оказались в зависимости от власти техники».

В свою очередь, К. Митчем вопрос об ответственности инженеров рассматривает в процессе исторического развития. Так Митчем выделяет исторические этапы развития инженерной ответственности:

1.Военная инженерия, существовавшая с самого начала своего возникновения и до конца XVII века. «Техническая власть инженера, как она ни велика, была значительно меньше организационной силы армии, слугой которой он являлся. Поведение инженера, как и других военнослужащих, прежде все диктовалось принципом повиновения, его первейшая ответственность состояла в том, чтобы выполнять приказы».

2.Гражданская инженерия, появившаяся в XVIII веке, способствовала «поиску независимого идеала, который мог бы служить исходной точкой для инженерии».

3.Новые технократические движения, начавшиеся «восстанием инженеров» в конце XIX - начале XX столетия. «Первое… технократическое движение представляло ответственность в идеологических терминах и выглядело слишком грандиозным по масштабам (а также в силу некоторых сложных исторических причин), оно сошло на нет как заметная политическая сила.…На смену угасающему технократическому движению возникло и усилилось другое - большее сосредоточение внимания на инженерной этике, в контексте которой определенная, более сдержанная версия ответственности придает, тем не менее, особое значение возможности противостояния общественных и корпоративных интересов».

Но главные аргументы он обращает к профессиям врачей и адвокатов. В своей работе он пишет: «Вопрос об ответственности в инженерии традиционно решался подчинением инженеров социальным организациям, политическая или экономическая власть которых значительно превосходила какую-либо техническую власть отдельных инженеров. Врачи и адвокаты … нанимаются индивидами, чтобы помочь им достичь определенных целей. Поскольку цели таких нанимателей разнообразны и неорганизованны, врачи и адвокаты легко могут упорядочивать их и утверждать собственные профессиональные идеалы и интересы. Разобщенным инженерам трудно противостоять своему невыгодному организационному положению и выражать свои собственные профессиональные интересы и моральные стандарты». Однако у Х. Ленка можно найти обратную мысль, в которой он не разделяет этих профессий по виду ответственности и представляет их одинаково свободными: «Ученые, инженеры и техники были первоначально в большинстве своем самостоятельными людьми, предпринимателями или свободными советниками, подобно представителям других, так называемых свободных, профессий: врачам, фармацевтам, адвокатам. Такие представители свободных профессий обладают не только самостоятельностью, соответствующей их профессиональному положению, но и формируют свою экспертную или консультантскую деятельность автономно, самостоятельно и под собственную ответственность». Но все же мнения философов сводятся к тому, что в первую очередь инженеры несут ответственность

276

перед отдельными индивидами – своими коллегами, другими работающими, равно как и перед обществом и собственным сословием инженеров.

Философ А. Хунинг, сопрягая этическую и социальную ответственность, выражает ее понимание в пяти тезисах:

1.«Первейшую ответственность инженер несет за профессионально правильную работу, оптимальное функционирование, надежные результаты».

2.«…инженер…является принципиально ответственным за свою деятельность и ее результаты. Если другие люди или их группы принимают решения, то на компетентном специалисте лежит ответственность прежде всего за достаточную информацию лицам, принимающим решения».

3.«Инженер должен поставить технику без ограничения на службу гуманизации человеческой жизни в этом мире…»;

4.«Непосредственная ответственность и ручательство простирается в принципе лишь настолько широко, - насколько оказывается действенной сила данной деятельности».

5.«Инстанции, привлекающие к ответственности, - это сообщества специалистов, которые прежде всего являются адвокатами вещных «благ», затем также и общественные инстанции, которые через заботу о качестве должны выходить на общественно-гуманные измерения».

Таким образом, ответственность инженеров в современном мире все более возрастает с развитием техники и технологий. Современный инженер, создавая и творя что-то новое, должен прежде всего руководствоваться здравым смыслом и направлять свою деятельность и свои изобретения на благо человечества и природы без причинения им возможного вреда как в настоящем так и в будущем на многие поколения».

Т. И. Губин, Д.Е. Муза «Профессиональная и социальная ответственность инженеров»

«Специфика гуманитарной экпертизы (ГЭ) вытекает из особенностей гуманитарного знания. При оценке эффективности социальных проектов в контексте их целесообразности в плане оценки перспектив личностного развития, ГЭ ориентирована, прежде всего, на выявление возможного нарушения баланса социальной безопасности и свободы.

Социальная безопасность связана с реализацией отмеченных ранее уровней инфраструктуры личности: обеспечение жизни, здоровья, сохранения и развития культуры и соответствующей идентичности, развития экономической и политической систем. Однако эти уровни рассмотрения и соответствующие критерии носят относительный характер. Абсолютным критерием ГЭ оказывается обеспечение возможности самоопределения - свободного ответственного выбора.

Главный нерв ГЭ - соотношение социально-культурного (нормативно-ценностного) и личностного уровней. Именно этот аспект, фактически выделяется в различных работах, посвященных различным видам ГЭ: этической приемлемости, психолого-педагогической обоснованности. Именно он лежит в основе широких дискуссий о клонировании, абортах, эвтаназии, использовании стволовых клеток, биометрии.

ГЭ оценивает любую деятельность с точки зрения ее последствий для человека - как целого (социум) и как индивида. Другими словами, специфика ГЭ связана с выявлением влияния психологических особенностей людей на социальные события и влияния социальных событий на психологические особенности людей.

Возможности такого сравнения обеспечивает ряд особенностей ГЭ.

Во-первых, это нормативно-ценностное содержание ГЭ, включающее:

выявление базовых ценностей конкретного социума;

выявление ценностного содержания идентичности конкретной субкультуры - вплоть до отдельного индивида;

выявление перспектив данных нормативно-ценностных систем: возможностей их реализации и развития или угроз их реализации.

277

По самой своей сути ГЭ оказывается соотнесением нормативно-ценностных комплексов (basic values) различного уровня: национального, этнического, конфессионального, возрастного, профессионального и т.д.

Во-вторых, это персонологический характер ГЭ. Все отмеченные нормативноценностные комплексы реализуются в сознании конкретных личностей как составляющие ее идентичности, задавая векторы ее жизненной компетентности: каждый нормативноценностный комплекс - ни что иное, как конкретная программа социализации личности, задающая способы ее эффективной жизнедеятельности. Любая культура и субкультура задают способы порождения, хранения и трансляции социального опыта, но все они не существуют сами по себе, а только будучи усвоенными и освоенными их носителями.

Вэтой связи показательна главная тенденция процессов в самых различных областях жизни, а именно - их все более очевидной зависимости от личностного (персонологического) фактора. Это все большая зависимость политической жизни от личности лидеров, учета личностных ожиданий граждан. Это и все более гуманитарная зависимость современной деловой активности: все более индивидуализированный характер маркетинга, рекламы, персонал-ориентированные технологии менеджмента, PR и формирование корпоративных культур, репутационный менеджмент и т.д. Только уникальное глобально. Источник всего разнообразия современного единого мира (единого в своем разнообразии и разнообразного в своем единстве) коренится в сердце души каждой уникальной личности.

Эта общая тенденция выражена и в эволюции философствования последних двух столетий: от онтологии к гносеологии и далее через аксиологию и культурологию к персонологии.

Вметодическом плане ГЭ представляет собой пошаговую реализацию следующего алгоритма:

1. диагностика (идентификация, атрибуция, квалификация) базового (выбранного в качестве «стандартного») нормативно-ценностного комплекса;

2. диагностика нормативно-ценностного комплекса оценивемого явления, проекта, программы;

3. соотнесение результатов шагов (1) и (2);

4. оценка (интерпретация) результатов шага (3); 5. выявление (прогноз) последствий реализации нормативно-ценностного комплекса,

выявленного на шаге (2) для базового нормативно-ценностного комплекса.

Из этого следует, что ГЭ строится относительно некоего нормативно-ценностного базиса,

еерезультаты релятивны и релевантны относительно этого базиса. Это означает, в-третьих, что ГЭ всегда относительна и конкретна. Более того, она оказывается средством достижения баланса толерантности - каждый социум имеет право на реализацию своих ценностей, при условии ненасения ущерба другим. Свобода - инорациональность ответственности в гармоничном целом мира. И грош цена знаниям, экономическим и политическим идеям и проектам, медицине и акмеологии, если, владея ими, человек не видит в другом человеке личность - столь же свободную, как и он сам.

Подобное выявление и систематическое соотнесение нормативно-ценностных комплексов конкретных культур не может быть осуществлено силами исключительно какой-то одной специальной дисциплины. Конкретные методы, используемые в ГЭ, могут быть самыми различными: контент- и интент-анализ, метод семантического дифференциала и информационно-целевой анализ, логический и психологический анализ, и т.д. и т.п. ГЭ может осуществляться в любой сфере и опираться на средства любой научной дисциплины, но только при условии гуманитарного их использования. Например, Р.Оппенгеймер, А.Эйнштейн, А.Д.Сахаров, в разное время выступая против термоядерного оружия, опирались на естественнонаучные данные, используя их, тем не менее, как аргументы именно в ГЭ. Поэтому, в-третьих, главной особенностью ГЭ является ее комплексный и междисциплинарный характер, интегративно соотносящий и сводящий воедино психологические, этические, культурологические и философские аспекты. Центром, фокусом,

278

стягивающим воедино эти аспекты является личность, поскольку главной задачей ГЭ является не просто соблюдение принципа «не навреди», а сохранение и обеспечение перспектив личностного развития, самоопределения как возможности ответственного выбора.

В-четвертых, ГЭ направлена не столько на существующее в настоящее время, сколько на то, чего еще нет. Иначе говоря, она носит преимущественно прогнозно-проективный характер.

В-пятых, специфика методов и процедур ГЭ обусловлена специфичностью осмысления духовного опыта. Постижение человеком мира - попытки конечного существа понять бесконечное. Поэтому ГЭ носит вероятностный, интерпретативный характер, она всегда герменевтична, всегда интерпретация, всегда осуществляется с какой-то позиции, точки зрения. Гуманитарность неизбывна с точки зрения личностной, базовых ценностей какой-то культуры или субкультуры и т.д. Поэтому обеспечить неангажированный, невовлеченный характер ГЭ практически невозможно.

Поэтому тем более оказывается важным согласование (гармонизация, оптимизация) различных позиций и критериев. А это, в свою очередь, возможно, только при условии признания абсолютного критерия - свободы и условий ее реализации.

Итак, главными особенностями ГЭ выступают:

нормативно-ценностное содержание;

персонологический характер;

ориентация на обеспечение баланса интересов и консолидации общества;

ориентация на обеспечение возможности социально ответственного личностного выбора (самоопределения);

комплексность и междисциплинарность;

обеспечение аргументативности вероятностно-интерпретативными средствами».

Г.Л. Тульчинский «Гуманитарная экспертиза как социальная технология»

«…человечество (или другая совокупность мыслящих существ) в какой-то, очень высокой, точке своего развития – в точке, которая достигается тогда, когда материя более или менее обширных космических пространств, внутри которых человечество живет, остывает и близка к состоянию так называемой «тепловой смерти», – в этой роковой для материи точке – какимто способом (неизвестным, разумеется, нам, живущим на заре истории человеческого могущества) сознательно способствует тому, чтобы начался обратный – по сравнению с рассеиванием движения – процесс – процесс превращения умирающих, замерзающих миров в огненно-раскаленный ураган рождающейся туманности.

Мыслящий дух при этом жертвует самим собой, в этом процессе он сам не может сохраниться. Но его самопожертвование совершается во имя долга перед матерью-природой. Человек, мыслящий дух, возвращает природе старый долг. Когда-то, во времена своей молодости, природа породила мыслящий дух. Теперь, наоборот, мыслящий дух ценой своего собственного существования возвращает матери-природе, умирающей «тепловой смертью», новую огненную юность – состояние, в котором она способна снова начать грандиозные циклы своего развития, которые когда-то вновь, в другой точке времени и пространства, приведут снова к рождению из ее остывающих недр нового мыслящего мозга, нового мыслящего духа...

С этой точки зрения делается понятным определение мышления как действительного атрибута (а не только «модуса») материи. <…>

Почему же не предположить в таком случае, что мышление как раз и есть та самая качественно высшая форма, в которой и осуществляется накопление и плодотворное использование энергии, излучаемой солнцами?

То есть то самое звено, которого пока недостает, чтобы стал возможен действительный круговорот, а не односторонне-необратимый процесс рассредоточения материи и движения в межмировых пространствах? Почему бы не предположить, что материя в своем развитии как раз и создает с помощью и в форме мыслящего мозга те самые условия, при наличии которых

279

излучаемая энергия солнц не растрачивается бесплодно на простое нагревание мирового пространства, а накапливается в качественно высшей форме ее существования, а затем используется как «спусковой крючок», как взрыватель, дающий начало процессу обратного возрождения умирающих миров в форму раскаленной туманности? <…>

Ведь диалектический и исторический материализм вовсе не отвергают факта обратного воздействия мышления на материальные процессы. В данном случае мы имеем дело с одной из конкретных форм такого обратного активного воздействия. Ничего больше.

Таким образом, все принципы диалектики и материализма не только не ставятся под сомнение, но, наоборот, кладутся в основание гипотезы».

Э.В. Ильенков «Космология духа»

«Я думаю, что накануне XXI века вопрос стоит так: или всеобщий крах, или культура личностная, соединение, общение людей, их диалог. Будут ли это Соединенные Штаты Европы, будет ли это какое-то другое движение, в которых личное общение, туристическое общение, легкость выезда в другие страны, к другим культурам, к другим языкам – этот новый тип социальности, не замкнутый в рамки данного государства, а носящий характер личностнокультурного общения, приобретает значение действительно социальное. Кроме того, само движение, связанное, скажем с интернетом, направлено на то, что человек получает информацию от аппарата, от машины и ему на долю остается собственно мышление, в собственно продуктивном смысле слова. Или столкновение разных цивилизаций, скажем Западной, Восточной, Азиатской, Африканской, ведущее к полному краху человечества через ядерную войну, в конечном счете, или вот это скромное, казалось бы, малое личностнокультурное общение, которое внутренне связанно с идеей диалога, с идеей диалогизма, но диалога не в плане спора, не в плане обязательно личного разговора одного с другим, а в плане сопряжения различных языков, различных культур, одновременных и важных для каждого индивида. Недавно в «Общей газете» была статья Л.М. Баткина, где он говорил о том, что понятие «интеллигенция» сейчас теряет свой смысл, поскольку интеллигенция перестает быть особой социальной стратой и интеллигент – это просто или специалист, как всегда было на Западе, или некоторый фантаст, который придумывает свои собственные идеи, но не в коей мере не является участником некоторого социального кружка. Я думаю, что это не так, что движение к социальным кружкам, к социальным группам оказывается необходимым сейчас, как никогда, благодаря вот этому через страны, через государства, через границы идущему личностному общению, и интеллигенция в старом русском смысле слова становится общей характеристикой социальности, характерной для XXI века. Итак, или всеобщей крах во всеобщей войне, всеобщем столкновении этих не культур, а национальных отрыжек, или переход к этому личностно-культурному общению, смыслом которого, философией, пафосом которого оказывается наша диалогическая школа, наше диалогическое направление. Или другое или-или: мы сохраняемся, но в виде скромной одной из школ, характерных для философии XX века и XXI века, и наши социальные претензии, но тем самым и философские претензии, в том плане, в котором я говорил, оказываются бессмысленными – мы просто участвуем в некоторой игрушке, игре в некоторую всеобщность, прекрасно понимая отсутствие действительной всеобщности, всеобще-логического значения нашего движения и направления. Вот некоторые соображения (в очень сжатом, суммарном виде), которые для меня кажутся существенными, если говорить о перспективах жизни диалогики в XXI веке».

В.С. Библер «Диалогика в канун XXI века»

«Активная экологическая политика гражданского общества и прежде всего государства - это требование современности. Эта политика должна вырабатываться в недрах гражданского общества и определять целенаправленные действия государства и государств в реализации принципов согласования стратегии общественного развития с законами развития биосферы и ее современным состоянием.

280