лекции Аржаных
.docУже в 20-х гг. XIX столетия в Иваново действовало свыше сотни текстильных мануфактур.
Поскольку крепостные предприниматели по закону не имели права владеть фабриками, то во многих случаях они записывали фабрики на имя своих помещиков, выплачивая тем крупные проценты с прибыли. В обмен на это крепостные фабриканты получали полную экономическую свободу, которую они использовали для развития промышленного производства и умножения собственных капиталов. На рубеже XVIII и XIX вв. в России сложилась оригинальная форма оброка, при которой крепостные фабриканты, получая от помещиков крепостных же рабочих, уплачивали за каждую пару рабочих рук своим хозяевам по 100 руб. годового дохода. Сплошь и рядом тиражировалась парадоксальная ситуация, когда крепостной владел… крепостными, причем не единицами, а сотнями и тысячами. Путешествовавший в 40-х гг. XIX в. негоциант из Германии Александр Гакстгаузен с удивлением отмечал в своих записках, что в имении графа Шереметева он встречал крепостных фабрикантов, имевших по 600—700 крепостных.
Сравнительная простота техники, легкий сбыт товара, рассчитанного на широкого потребителя, и обусловленная этими факторами быстрота оборота капиталов вели к быстрому обогащению крепостных капиталистов и расширению их предприятий. Удачливые и трудолюбивые выходцы из низов крепостного мира, которые начинали с простых ткачей и набойщиков, владельцев кустарных «светелок», быстро превращались в фабрикантов с огромными капиталами (в шереметевских владениях их называли «капиталистами» людьми). Помещики делали ставки именно на этих людей во время своих частых и длительных отлучек в «столицы-заграницы». «Капиталистые» управляли имениями, вершили суд да дела, развивали промышленность, покупали на помещичье имя, а фактически для себя имения (нередко — свыше 1000 десятин с 500 душ крепостных), которыми они распоряжались по своему усмотрению. Промышленное предпринимательство породило одно из самых феноменальных явлений крепостного быта России — крепостных помещиков.
Естественно, что самой заветной мечтой крепостных предпринимателей было получить «вольную» с тем, чтобы освободиться от помещичьей власти, стать свободными людьми не только де-факто, но и де-юре, чтобы «нестесненно» дать простор своей деловой инициативе. Известные еще с XVIII в. отдельные случаи выкупа предпринимателями «вольной» в веке XIX стали уже частым явлением. Как писал П. А. Берлин, «всевластный, неограниченный в своих правах… помещичий булат начинал склоняться перед крепостным купеческим златом». Но помещики были не лыком шиты и хорошо знали цену «вольным» — моральную и материальную. Если на грани XVIII и XIX в. довольно распространенным обычаем было определять выкупную сумму в размере капитала, который бы ежегодно приносил проценты в размере оплачиваемого оброка, то уже вскоре помещики вошли во вкус и стали неуклонно повышать ставки выкупов, стараясь не продешевить. Помещики наперебой включались в постыдную торговлю самым священным от рождения правом человека — свободой, и этот факт также не вычеркнуть из истории российского дворянства.
Цена свободы крепостных российских предпринимателей колебалась в зависимости от времени и места сделки, а также от размеров капиталов, рвавшихся на волю. При среднем по России размере годового оброка 5—7 руб., цена «вольной» в Костромской губернии в начале XIX в. колебалась в пределах 200—650 руб., в Ярославской — 219—266 руб.; в Вологодской — 142—500, в Тверской — 270—575 руб.
Подсчитано, что при Александре I выкупилось на волю 28944 души мужского пола. Из них 900 человек заплатили за выкуп по 139-199 руб.; 7122 — по 200-300; …1667 — по 400; …3187 -по 700; 20 — по 1046; …43 — по 1396, 8 — по 4000, 2 — по 5000 руб. [35]. Но были примеры и «покруче». Так, родоначальник славной династии российских купцов и фабрикантов Савва Морозов выложил в 1820 г. своему помещику Н. Г. Рюмину колоссальную по ценам того времени сумму 17000 руб.; в 1818 г. в Костромской губернии князь Шаховской «уволил» (вот первоначальный смысл этого слова!) две души за 10000 руб., а в 1820 г. некий майор Колечев — 8 душ за 320000 руб. Для того, чтобы современному читателю яснее представить, о каких грандиозных суммах выкупа идет речь, — короткая справка о ценах того времени (при соотношении серебряных и ассигнационных рублей 1:3): парная говядина — 2 руб. 10 коп.асе. за 1 пуд (16 кг); паюсная икра мартовская — 33 коп. сер. за фунт (400 г.); белуга — 7 коп. сер. за фунт; мука за мешок в 5 пудов — 8 руб. 40 коп. сер.; годовая плата за квартиру в 5—6 комнат — ПО руб.; годовое жалование поручика — 350 руб. асе. (120 руб. сер.); годовой доход среднего помещичьего хозяйства — 10—30 тыс. руб. асе.; удойная корова-трехлетка — 5—8 руб. асе.; лошадь — 10—15 руб. асе.; крестьянская изба — 8—15 руб. асе.и т.д..
Зная аппетиты своих господ, крепостные капиталисты нередко жили беднее бедных, тщательно скрывая от своих хозяев истинные размеры капиталов, чтобы в случае выкупа «надуть» их. Забавный эпизод на данную тему воспроизведен в книге П. А. Берлина. «У меня был богатый крестьянин, — говорил нам М., — он захотел откупиться. Мы поторговались и согласились на 16 тысяч, но мужик-каналья перехитрил меня: он оказался после в 200-х тысячах. Я мог бы взять с него тысяч пятьдесят! Вот сестра моя была умнее: она не иначе отпустила одного из своих крестьян, как взяв с него 30 тыс. руб., и взяла славно, потому что капитала (у него) оказалось только 45 тысяч». По этому сценарию получили гражданскую и экономическую свободу родоначальники прославленных предпринимательских династий России: Рябушинские, Жуковы, Гучковы, Губонины, Коноваловы, Зимины, Солдатенковы, Абрикосовы, Алексеевы и многие другие.
Устранимся от дальнейших моральных оценок данного явления и вычленим лишь его экономическую суть. Как видно из приведенных примеров, в недрах крепостнической системы сформировался довольно обширный слой промышленной буржуазии, показавшей себя мощной производительной силой, на фоне которой паразитический характер помещичьей власти стал еще более очевиден.
Новый виток развития промышленного предпринимательства в России был вызван ее присоединением к континентальной блокаде. Напомним: континентальная блокада — это система экономических и политических мероприятий, объявленная 21 ноября 1806 г. Берлинским декретом Наполеона Бонапарта и направленная на полную изоляцию извечного врага Франции — Великобритании. После поражения под Аустерлицем Россия, вопреки своим политическим и экономическим интересам, была вынуждена присоединиться к блокаде. Искусственное прекращение торговых отношений с Англией, игравшей ведущую роль во внешнем товарообороте, не принесло пользы экономике России, вызвало расстройство ее финансовой системы. Россия лишилась рынка сбыта ведущей продукции своей казенной промышленности — чугуна (по производству которого она занимала первое место в мире, выплавляя 8 млн. пудов в год); в Россию перестали поступать «произведения» передовой английской промышленности и в первую очередь станки и технологии, а также ткани.
Так из-за не совсем продуманных политических комбинаций императорского двора Россия поставила себя в положение, когда ей оставалось надеяться только на себя, опираться на собственные силы. Именно в годы континентальной блокады, которая продержалась до 1814 г., в России произошел бурный рост заводов и фабрик, призванный возместить русскими товарами все то, что перестало поступать из Англии. Так, если в 1804 г. в России имелось 2423 фабрики (95202 рабочих), то в 1814 г. их насчитывалось на треть больше — 3731 (169530). Причем самый значительный рост отмечен в текстильной промышленности, где число фабрик увеличилось со 199 до 423.
Как справедливо отметил М. И. Туган-Барановский, с начала XIX в. в России преобладающими темпами развивается промышленность, ориентированная на народный, а не правительственный спрос, причем, как и прежде, успешнее развиваются предприятия, избавленные от казенного присмотра. Иначе говоря, предпринимательский, т.е. частнособственнический сектор опережал в своем развитии государственный. Развитие российской промышленности было объявлено патриотическим делом, а сам патриотизм впервые за всю историю России приобрел ярко выраженную национальную окраску. Эти настроения настолько глубоко охватили российскую общественность, что для многих делом национальной чести стало покупать только русские товары, только в русских лавках. Российский промышленный предприниматель (зачастую это был вчерашний крепостной) становился символом национальной гордости. Симптоматичным в этой связи представляется тот факт, что в 1807 г. Александр I разрешил дворянам записываться в 1-ю и 2-ю гильдии, чего не позволяла Екатерина II.
Экономический национализм, вспыхнувший в годы континентальной системы, в дальнейшем не угас, и его генератором была Москва, которая продолжала оставаться центром российской торговли и постепенно становилась центром народной (в позднейшей терминологии: легкой) промышленности.
Нашествие Наполеона лишило Москву значения ведущего центра промышленного предпринимательства. В пожаре Москвы сгорели дотла многие фабрики и заводы вместе с оборудованием, дома предпринимателей вместе с имуществом, но не сгорели надежды на то, что российская промышленность очень скоро, как мифический Феникс, восстанет из пепла.
Функции московских фабрик взяли на себя промышленные заведения крепостных фабрикантов в местностях вокруг старой столицы. Зуевская, Богородская, Никольская, Вышневолоцкая и многие другие мануфактуры, не говоря уже об Ивановской, поднимались, как на дрожжах, превращаясь в оплот крепнущей российской буржуазии.
Именно в это время по инициативе Сергея Ивановича Попова и был учрежден коммерческий банк в Верхотурье. Этому учреждению сопутствовал успех, и в 1843 г. Поповы учредили еще один банк — в Томске. В том же году начал действовать еще один частный коммерческий банк — в городе Порхове (учредитель — Н. Жуков). В следующем году (1844) частные коммерческие банки открылись в столице чайной торговли — приграничном с Китаем городке Кяхта и в Пензе. Дальнейшая динамика роста частных банковских учреждений такова: 1845 г. — Александров, Тула, Иркутск; 1846 — Великий Устюг; 1847 — Либава, Зарайск, Ростов Великий (Ярославская губ.), Коломна, Архангельск; 1849 г. — Ирбит. И везде, где открывались частные кредитные учреждения, отмечались быстрое оживление торговых оборотов, увеличение инвестиций в промышленное производство, рост числа частных богатств, оживление культурной жизни.
В 40-е — первой половине 50-х гг. XIX в. в Министерство финансов от русских предпринимателей и чиновников, а также от иностранцев поступали многочисленные заявки на открытие частных банковских учреждений, однако большинство из них было отклонено. Опасаясь конкуренции, государство цепко и бдительно оберегало свою монополию в кредитном деле.
Лекция 6
Русский бизнес в пореформенный период (вторая половина XIX – начало XX в.)
Новый этап в развитии предпринимательства в России начинается со второй половины 50-х гг., когда на российский престол взошел Александр II, провозгласивший с самого начала своего царствования курс на коренное переустройство социально-экономического облика страны. В России начиналась эпоха великих реформ (крестьянская, судебная, военная, земская и др.), сопровождавшаяся переходом ее экономики на капиталистическую, т.е. рыночную, модель развития, при которой центральная роль в хозяйственной системе отводилась банкам.
Еще до отмены крепостного права русское правительство решительно покончило с монополией государства на банковский кредит, хотя и не отказалось от жесткого контроля за банковской деятельностью в стране. Образованная в 1859 г. правительственная комиссия по банковскому делу решительно высказалась в пользу частных и акционерных банков, ибо только они, используя кредитный инструментарий, способны обеспечить промышленности и торговле свободу и инициативу. А вскоре произошло поистине знаменательное событие в истории российского банковского дела.
31 мая 1860 г. был открыт Государственный банк России. Вплоть до 1917 г. Госбанк являлся ядром финансовой системы страны, выполняя функции и центрального банка России, и ведущего коммерческого банка. Государственный банк служил проводником экономической политики российского правительства, финансировал разнообразные государственные программы, осуществлял регулирование денежного обращения и общего состояния финансово-кредитной системы страны. Госбанк получил право производить учет векселей и других срочных бумаг, покупку и продажу золота и серебра, получение платежей за счет доверителей, прием вкладов на хранение на текущий счет и на обращение из процентов, осуществлять кассовое обслуживание крупнейших компаний и т.д.
Особо следует выделить момент, о котором отечественная литература многие десятилетия старалась не распространяться: при учреждении Госбанка ему было вменено в обязанность не только кредитовать наиболее крупные торговые и промышленные предприятия, выдавать ссуды (кроме ипотечных), но и кредитовать учредительство частных и акционерных банковских заведений. Говоря иначе, Госбанку отводилась роль государственного донора в банковском предпринимательстве. Вместо недавней политики удушения частного банкирского промысла в новых условиях русское правительство не только инициировало, но как бы искусственно подгоняло процесс формирования предпринимательского сектора общей финансово-кредитной системы. И процесс этот, как принято говорить в наше время, пошел.
Вслед за учреждением Госбанка в стране стали возникать частные кредитные учреждения двух видов: 1) в форме общественных заемщиков, связанных круговой ответственностью (вспомним полные товарищества и товарищества на вере) и 2) в акционерной форме. Первым частным кредитным учреждением, основанным на взаимности, стало Санкт-Петербургское городское кредитное общество, которое начало деятельность в 1863 г. Оно специализировалось главным образом на (одной операции — выдаче ссуд под залог городской недвижимости, поэтому его неправомерно именовать банком. Вторым частным учреждением долгосрочного кредита в России стал Херсонский земский банк (май 1864 г.), который был образован «для доставления землевладельцам… средств для получения ссуд под залог поземельной собственности».
Учредив Госбанк, русское правительство на протяжении нескольких лет главную ставку в деле удовлетворения бурно возрастающих потребностей в капиталистическом кредите делало на учреждения частно-семейного типа, основанные на принципе круговой поруки и ответственности. Оно по-прежнему с настороженностью и недоверием относилось к акционерным формам банковского предпринимательства, небезосновательно полагая, что акционерные общества, являясь незаменимым средством концентрации громадных капиталов, в то же время таят в себе массу соблазнов для нечистых на руку махинаторов. Правительство больше доверяло частным банкирским фирмам, поэтому во второй половине XIX в. бурно расцвел такой вид банкирского промысла, как банкирские дома (банкирские конторы, торговые дома), которые до конца XIX в. играли весьма значительную роль в финансовой и экономической жизни России. А такие владельцы банкирских фирм, как Майер, Кайгер, Вогау, Гинцбурги и др., не только «делали погоду» на финансовом рынке, но и в значительной мере оказывали воздействие на экономическую политику в целом.
Признанными центрами частного банкирского промысла в России были обе столицы, а также Варшава, Вильно, Бердичев, Рига и, конечно же, Одесса, которая со времени своего основания (1795 г.) и вплоть до великих реформ «служила денежным и кредитным рынком для всех черноморских и азовских портов, а частью и для Моск-вы». Одесские банкиры Ф.Родонакки, Д.Рафалович, И.Эфрус нередко сравнивались с Ротшильдом, Блейхредером и другими финансовыми воротилами Европы. Широкую известность в деловых кругах страны получили провинциальные банкирские заведения «Братья Джангаровы», «Захарий Жданов», «Г.Лесин» и др.
В период формирования модернизированной финансово-кредитной системы России — а это были 60—70-е гг. XIX столетия — именно банкирские дома и конторы играли ведущую роль в финансовой жизни России, в определении биржевой конъюнктуры, контролировании денежного рынка, железнодорожном строительстве, в создании акционерных коммерческих, земельных, ипотечных банков.
К сожалению, история частного банкирского промысла в России — как, впрочем, и повсюду в мире — не обошлась без темных страниц. К учредительству банковских предприятий краткосрочного кредита потянулось немало махинаторов и откровенных мошенников, тем более что для основания предприятий такого рода долгое время не требовалось никаких свидетельств и «дозволений» со стороны властей, а также публичной отчетности об операциях. Подобных дельцов меньше всего занимали проблемы расширения кредита, зато с неукротимой энергией и напором они ввергались во всевозможные биржевые спекуляции и запрещенные законом сделки.
Весь деловой мир России весной 1889 г. был взбудоражен финансовыми «шалостями» владельцев банкирских контор в Санкт-Петербурге (Кан) и в Москве (Мусатов), которые, по выражению министра финансов И.А.Вышнеградского, в целях «самой бессовестной эксплуатации» не искушенных в банковских операциях вкладчиков и на их деньги занимались жульнической торговлей в рассрочку билетами внутренних выигрышных займов и домогались «права на получение могущего упасть на эти билеты выигрыша». Спекулятивные авантюры Кана и Мусатова почти одновременно потерпели крах, но оба махинатора вместе с деньгами одураченных вкладчиков успели скрыться.
Небезынтересна «механика» банкирского жульничества, описанная вездесущей суворинской газетой «Новое время» в статье «Грабители» (февраль 1889 г.). Контора Кана, как и большинство частных банкирских заведений того времени, специализировалась на распространении государственных ценных бумаг (выигрышных билетов внутреннего займа). Многочисленные агенты этой конторы, «снабженные печатными бланками и рекламами о баснословно выгодной покупке в рассрочку выигрышных билетов внутренних займов», проникали повсюду, в том числе в деревни и села, напористо убеждая доверчивых клиентов: мол, достаточно внести 15 руб. задатка — и, считай, выигрыш у вас в кармане. Фантазии в этом трюке — кот наплакал, но как точно рассчитана психология российского клиента: первое — беспредельная доверчивость, второе — заветная мечта быстро разбогатеть, не трудясь. Результат не замедлил сказаться: учрежденная в августе 1887 г. банкирская контора Кана уже через год имела оборот 1 млн. 200 тыс. руб.
14 мая 1889 г. И.А.Вышнеградский представил на рассмотрение Государственного Совета проект нового «Положения о банкирских заведениях», по которому отныне все желающие заняться банкирским промыслом должны были предварительно испросить дозволение на это у губернского начальства и внести в Госбанк залог в размере 10% Заявленного основного капитала; кроме того, банкирским домам запрещалось участвовать в биржевой игре за счет вкладов своих клиентов; они обязаны были представлять подробные сведения о своих операциях в Министерство финансов, которое наделялось правом назначать ревизии для проверки полученных сведений. Одним словом, проект «Положения о банкирских заведениях» был направлен на резкое ограничение пределов банкирского промысла и ужесточение государственного контроля над этой сферой предпринимательства. Однако принятый 26 июня 1889 г. закон в значительной мере смягчил многие «запретительные» статьи «Положения», оставив в силе лишь преследование банкирских учреждений за участие в биржевой игре и спекуляциях, а также запрещение использования средств вкладчиков в целях наживы. Лишь новому министру финансов С.Ю.Витте при новом императоре Александре III удалось провести законы (от 3 июля 1894 г., 29 мая 1895 г.), поставившие частные банкирские заведения под полный контроль государственных органов.
Что же касается правительства Александра II, то в отношении учреждений банковского предпринимательства наблюдается та же тенденция, что и в отношении железнодорожных акционерных компаний, о чем говорилось выше. В стремлении добиться положительных результатов на ключевых фронтах «ударного капиталистического строительства» правительство Александра II намеренно закрывало глаза на очевидные «перегибы» в этом процессе, чтобы не сбиться с темпов. Правительство не могло не знать и, конечно же, было достаточно осведомлено и о непомерно завышенных поверстных расценках при сооружении железных дорог, и о бессовестных махинациях финансовых дельцов, и о баснословных чиновничьих взятках и т.д. Но России нужны были разветвленная железнодорожная сеть, развитая финансово-кредитная система и многое другое, и правительство не торопилось пригвоздить к позорному столбу зарвавшихся функционеров новой экономической системы. Это был не первый и, к сожалению, не последний момент торжества известного принципа: цель оправдывает средства.
Следует отметить, что банкирский промысел во все времена и повсюду отличался от всех иных видов предпринимательства наименьшей безгрешностью. Может быть, поэтому в общественном сознании россиян издавна образ финансового дельца, начиная с примитивного ростовщика и кончая респектабельным владельцем банкирского дома, напрямую ассоциировался с жульничеством и беспредельной алчностью. Как показывают исследования И. Ф. Гиндина, Б. В. Ананьича и др., для такого восприятия банкирской профессии имелось достаточно оснований. Даже в деятельности таких известных не только в России, но и во всей Европе банкирских домов, как «И. Е. Гинцбург» и братьев Поляковых, учредивших десятки акционерных банков, промышленных фирм и страховых компаний, внесших несомненный вклад в экономическое процветание России, слишком много финансовых афер и спекуляций. «Очевидно, это тот тип предпринимателей, который стремится к обогащению любыми средствами», — замечает С. Д. Мартынов, и с его мнением трудно не согласиться.
Вступление в 60-е гг. России на путь капиталистического развития, сопряженное с большим размахом учредительских начинаний и, следовательно, громадными затратами капиталов, выдвинуло на очередь дня вопрос о создании акционерных коммерческих банков как наиболее действенных инструментов хозяйственного кредита.
Еще в 40-е гг. XIX в. российская общественность в значительной мере охладела к английским экономическим доктринам и обнаружила необычайное увлечение французскими теориями экономического развития, в частности, учением социалиста Сен-Симона, пронизанного идеей широкодоступного кредита. «Кредит занимает центральное место в русской экономической литературе того времени», — отмечал .исследователь С. Ф. Памфилов.
После того, как французские предприниматели братья Перейра воплотили идеи Сен-Симона в грандиозные по свершениям практические дела созданного ими банка «CreditMobilier», «кредитные мечтания» в России приобрели характер общественного движения. Увлечение кредитом затронуло в частности воспитанников Александровского лицея, многие из которых в 60—70-е гг. стали виднейшими учеными-экономистами и деятелями российского реформаторства (М. Х. Рейтнер, В. П. Безобразов, Е. И. Ламанский, И. В. Вернадский и др.), руководителями кредитного аппарата России. Свою убежденность в том, что без участия кредита и банков немыслим прогресс народного хозяйства страны, они сумели передать русскому правительству, склонив его в пользу частной предпринимательской инициативы. Российская экономическая мысль того времени настойчиво пропагандировала преимущества акционерной формы хозяйствования по сравнению с казенной и единоличной.
Этой идеей пронизан заключительный документ уже упоминавшейся комиссии 1859 г., содержавший программу преобразования системы денежного обращения и кредита в России. Кстати, комиссию эту возглавляли видный государственный деятель того времени Гегенмейстер и личный друг императора, его «правая рука» при проведении реформ граф Н. А. Милютин, поэтому представленная ими записка не осталась незамеченной.
После некоторой нерешительности, вызванной излишней осторожностью, а главное, под давлением жгучей потребности в работающем капитале правительство сняло негласный запрет на акционирование банковского дела. А уже вскоре в Министерство финансов поступил проект учреждения в России акционерного банка типа французского «КредиМобилье» (в старой литературе это название переводилось как Мобильный, или Движимый кредит; исходя из функциональной сути этого банка, точнее сказать — Быстрый кредит. — А.Г.). Авторами этого проекта была группа немецких банкиров во главе с бывшим министром финансов Пруссии Габером. 19 июля 1859 г. уже был утвержден устав акционерного банка, но по разным причинам проект остался нереализованным.
Затем проекты посыпались в Министерство финансов один за другим. В 1862 г. рассматривался очень интересный проект российского предпринимателя Леона Розенталя, но и он был отвергнут, так как ориентировался на участие в нем иностранного капитала. Та же участь постигла и проект, предложенный русскому правительству группой английских банкиров.
Первый в России акционерный коммерческий банк был основан в Санкт-Петербурге 14 июля 1864 г. (приступил к операциям 1 ноября 1864 г.), и назывался он — Петербургский Частный Коммерческий Банк. Инициатором его учреждения и первым директором был председатель Петербургского биржевого комитета Е. Е. Брандт, в числе учредителей — Г. Елисеев и Р. Клеменц, а «крестным отцом» — управляющий Госбанком А. Л. Штиглиц, который оказал всемерную поддержку акционерному начинанию. Это благодаря Штиглицу Петербургского Частного еще до его официального открытия была сформирована разветвленная корреспондентская сеть из банкирских домов Берлина, Лондона, Вены, Парижа, Амстердама.
Основной капитал банка исчислялся 2 млн. руб. (8 тыс. акций по 250 руб.), его актив состоял преимущественно из учетно-ссудных операций, а расчеты с клиентами производились чеками. Первый год существования Частного Коммерческого банка принес 251 тыс. прибыли, в 1866 г. этот показатель составил 500 тыс., в 1867 — 592 тыс.; дивиденды акционерам выплачивались в размере 8,6%, 10,2%, 11,4%.
Несомненный успех первого в России акционерного банка означал, что казенная монополия в банковском деле, не способная удовлетворить потребности развивающегося народного хозяйства, стала рушиться и пришла пора уступить место банковским детищам российского третьего сословия, среди которых первую скрипку призваны были сыграть акционерные банки.
Через год, в 1865 г., был учрежден Московский Купеческий банк, главной задачей которого являлось кредитование торговых оборотов. Торгово-промышленный мир Москвы с энтузиазмом включился в создание «своего» кредитного учреждения. Среди его учредителей — известнейшие к тому времени московские предприниматели: Н. П .Сущев, Т. С. Морозов, П. М. Третьяков, С. П. Малютин, И. А. Лямин, В.А.Кокорев, И.Ф.Мамонтов, М.А.Горбов. Наряду с москвичами вкладчиками нового банка стали известные петербургские банкиры А. Л. Штиглиц и И. Ф. Утин, варшавские банкирские дома, а в числе пайщиков — писатели, артисты, ученые, в том числе известные экономисты и идеологи предпринимательских сословий — профессора Московского университета И. К. Бабст, Ф. В. Чижов, П. С. Гольцев. Пайщиками Московского Купеческого банка стали также крупные столичные чиновники, в том числе министр финансов Е. И. Ламанский.