лекции Аржаных

Небезынтересно отметить, что идея учреждения данного банка возникла в начале 60-х гг., т.е. задолго до создания Петербургского Частного, однако к ней насмешливо и враждебно отнеслись «московские немцы», утверждая, что российским предпринимателям банкирское дело не по плечу. Между тем Купеческий банк уже с первых шагов своей деятельности добился поразительных успехов. Начав с основным капиталом около 2 млн. руб., он уже через два года довел его до 5 млн., стянув к себе 30 млн. руб. «чужого» капитала; дивиденды акционеров составили (по годам) 12% и 17,08%. Как среди учредителей, так и среди многих из 90 пайщиков (т.е. акционеров) Московского Купеческого банка что ни лицо, то — личность, но и в этом созвездии имен следует выделить Личность с большой буквы. Это — Василий Александрович Кокорев (1817—1889).

Один из богатейших людей империи, достигший выдающихся результатов во многих видах предпринимательской деятельности (торговля, промышленность, банковское дело), общественный деятель и публицист, идеолог российской буржуазии, меценат и мыслитель, широтой своих воззрений опередивший просвещеннейшие умы своего времени и в то же время — типичный представитель своего сословия со всеми его контрастными свойствами. Таков был В.А. Кокорев — личность яркая, объемная, колоритная, вызывавшая восхищение у одних и насмешки у других. Восторженные отзывы о нем оставили либерал-западник К.Д.Кавелин (один из величайших мыслителей XIX в.) и теоретик официальной народности М.П. Погодин, славянофил И.С. Аксаков и видный деятель крестьянской реформы Ю.Ф. Самарин, называвший Кокорева «современным Посошковым». Его высоко ценил Д.И. Менделеев, который в годы своей молодости помогал промышленнику осваивать первые российские нефтепромыслы на Апшероне. О Кокореве писали Герцен и Огарев, Чернышевский и Добролюбов.

Известный в прошлом веке ученый и литератор К.А. Скальковский включил развернутый очерк о Кокореве в свой знаменитый сборник «Наши государственные и общественные деятели», изданный в Петербурге в 1890 г. «Наше купеческое сословие мало выставляло людей, которые могли бы равняться с Кокоревым игрой ума, талантом и характером, да и не много по всей России за полстолетия сыщется людей такого калибра», — свидетельствовал Скальковский.

Судьба В.А. Кокорева типична для выходца из третьего сословия в эпоху первоначального накопления, с той лишь разницей, что всегда и во всем был он энергичнее и напористее других, поэтому в большинстве предпринимательских «забегов» успевал рвать «финишную ленту» первым.

Родился В.А. Кокорев в семье вологодского купца средней руки, который владел солеваренным заводиком в Солигаличе Костромской губернии. Нигде Василий не учился, никаких школ не заканчивал, но читать и писать выучился рано у старообрядческих начетчиков поморского согласия, к которым принадлежала его семья. С детства он был пристроен своим отцом в питейный дом «сидельцем», где показал необычайную сноровку в «винном деле». В конце 30-х гг., как писал сам В.А. Кокорев, он «был вытеснен за рамки уездной жизни в Петербург для приискания откупных занятий». Добившись первых успехов в откупном деле, Кокорев в 1844 г. направил в правительство записку о том, как «придать торговле вином увлекательное направление в рассуждении цивилизации». Поскольку питейный доход составлял 45% государственного бюджета, идея Кокорева об откупном комиссионерстве обратила на себя внимание правительства, и на основе его проекта был в 1847 г. принят соответствующий закон, который действовал 16 лет.

В 1851 г. В.А. Кокорев был удостоен чина коммерции-советника. Он стал богатым человеком, что позволило ему дать «полный простор и своей энергии, и своей творческой инициативе», как пишет П.А. Бурышкин в своей книге «Москва купеческая».

По всем острейшим вопросам экономических преобразований с Кокоревым советуются министр финансов Вронский, председатель Государственного Совета князь А.Ф. Орлов. Именно по рекомендации В.А. Кокорева началось преобразование золотодобычи в стране.

К началу великих реформ «откупщицкий царь», как назвал его в своем дневнике юный Савва Морозов, В.А. Кокорев с капиталом 7 млн. неожиданно для многих оставляет торговое дело и устремляется в промышленность. Кокорев — инициатор создания одного из первых в России акционерных обществ по сооружению Волго-Донской железной дороги, он содействует учреждению Русского общества пароходства и торговли, пароходного общества «Кавказ и Меркурий», а затем… Нет, всего, что затеял, поставил на ноги, заставил «крутиться» этот неугомонный исполин отечественной экономики даже перечислить невозможно в беглой зарисовке, поэтому остановимся, возможно, на главном деле В.А. Кокорева в сфере промышленного предпринимательства.

Удивительно, странно, невероятно, но факт: купец-самоучка за много десятилетий до того, как был изобретен двигатель внутреннего сгорания, а затем уже автомобиль, с невероятной проницательностью оценил исключительную пользу нефти, предвидя ее решающее значение для будущего развития мировой цивилизации. Что двигало Кокоревым, когда он, преуспевающий откупщик, бросил свои капиталы на освоение нового, непонятного и, как многим казалось тогда, ненужного дела? Как бы то ни было, уже в 1857 г. В.А. Кокорев построил завод по перегонке нефти в 17 верстах от Баку близ храма огнепоклонников на вечных сураханских огнях. Это было за два года до того, как американский полковник Дрейк начал машинное бурение скважин в штате Оклахома, и за четыре — когда из скважины «Эмпайр» ударил фонтан, положивший официальное начало нефтяной эре. Позднее, в 1873 г., свои бакинские нефтеперегонные предприятия Кокорев преобразовал в Бакинское нефтяное акционерное общество, что дает основание именно его, В.А. Кокорева, считать «отцом» отечественной нефтепромышленности (а не Эммануила Нобеля, как принято).

Отдав дань промышленным увлечениям, В.А. Кокорев в 60-е гг. XIX в. обращается к банковскому учредительству, которое в эпоху великих реформ приобрело важнейшее значение в экономической жизни России. Кокорев одним из первых понял преобразующее значение новых форм финансирования капиталистических предпринимательских начинаний. Таким образом, В.А. Кокорев явил собой тот редкий случай, когда один человек олицетворял всю историю капитализма в России, все ее основные стадии — торговую, промышленную, финансовую.

Учредив Московский Купеческий банк, В.А. Кокорев загорелся идеей учредить более масштабное кредитное учреждение, нацеленное на ускорение аграрной реформы, т.е. на капитализацию сельского хозяйства. Реализация этой идеи стоила Кокореву многого. Даже при его богатстве, авторитете в деловом мире и связях в правительственных сферах ему пришлось положить немало сил, здоровья и денег, Чтобы преодолеть барьеры чиновничьего отчуждения и недоверия к новой «блажи» заносчивого миллионщика. Возможно, Кокореву пришлось бы и отступить или вконец увязнуть в тенетах бюрократических проволочек, если бы не поддержка единоверцев-раскольников — Алексея Ивановича Хлудова, Николая и Ивана Федоровичей Мамонтовых, многочисленного клана Морозовых, Козьмы Терентьевича Солдатенкова и особенно Петра Ионовича Губонина (железнодорожного магната, участвовавшего во многих кокоревских начинаниях). Опираясь на солидарную помощь друзей и предпринимателей, В.А. Кокорев добился своего, и в 1870 г. был открыт Волжско-Камский коммерческий банк — самый крупный в то время акционерный банк страны, главным направлением работы которого являлось кредитование волжской торговли, переработки и сбыта хлеба, а также финансирование промышленности. В.А. Кокорев занимал пост председателя правления этого банка, который был одним из крупнейших и авторитетных в стране. Среди 90 пайщиков Волжско-Камского банка — весь цвет промышленной элиты, жаждавшей новых кредитов и займов, а среди учредителей — многие из тех, кто основал Московский Купеческий банк.

Необузданность кокоревских «грандиозных фантазий, чисто американских затей» (выражение профессора математики и предпринимателя В.Ф. Чижова) еще не раз приносила замечательные результаты. Так, ему удалось учредить «Северное общество страхования и склада», целью которого было ограничить монополию германского капитала на чрезвычайно выгодную варрантную торговлю. Удалось также учредить Северное телеграфное агентство, освободившее отечественную прессу от западной зависимости.

Однако не одними розами был усеян путь российского самородка; было немало срывов и неудач, особенно на последнем этапе жизненного пути. Так, в правительственных сферах был «завален» всесторонне подготовленный грандиозный проект создания Трансатлантического Русского Общества пароходных линий «Океан» (уже «обмытого» в «Яре»); неудачей завершилась идея создания Общества индо-американской торговли и пароходства, задуманная с целью монополизировать импорт хлопка; та же участь постигла проект учреждения Каспийского коммерческого банка, призванного финансировать развитие отечественной нефтяной промышленности. Видно, у кого-то на самых верхних этажах власти резкое неприятие вызвала национально-патриотическая направленность экономических инноваций В.А. Кокорева. Пришлось ему познать и финансовые неурядицы, и горечь банкротства.

Выдающийся представитель «золотого века» российской буржуазии В.А. Кокорев был общепризнанным выразителем интересов своего сословия. В страстных публичных выступлениях, в своих публикациях он ратовал за экономический суверенитет России, ее финансовую «зависимость от стран Запада. «Финансовая война против России настойчиво ведется с начала 30-х годов, — писал В.А. Кокорев, — мы потерпели от европейских злоухищрений и собственного недомыслия полное поражение нашей финансовой силы», ибо «все, что 5ыло отяготительно русскому правительству и народу, было желательно Европе, потому что всякое наше оскудение усиливало европейское влияние на Россию». Самая серьезная преграда на пути прогрессивного развития Отечества, по мысли В.А.Кокорева, — это правящая бюрократия, которая не знает России, не хочет знать ее и необдуманно копирует западные экономические модели в упаковке либеральных идей. Между тем, утверждал идеолог российской буржуазии, источники силы, экономической мощи и процветания России следует искать и находить у себя дома, в народном опыте хозяйственной жизни, невостребованных качествах национального менталитета. Думается, и сегодня не потеряло значения суждение великого коммерсанта, промышленника и финансиста В.А. Кокорева, с которого он начинал свою книгу «Экономические провалы…»: «Пора государственной мысли прекратить поиски экономических основ за пределами России… возвратиться домой и познать в своих людях силу, без искреннего родства с которой никогда не будет согласования экономических мероприятий с потребностями народной жизни».

Специально для «торгового сословия» вскоре в Москве был образован не один акционерный банк, который занял место в ряду самых мощных генераторов предпринимательской активности делового мира России, — Учетный банк. Его учредили банкирские фирмы «московских немцев» («Вогау и К°», «Л.Кноп» и др.), к которым присоединились отечественные предприниматели — чаеторговая фирма Боткиных, торговец мануфактурой И.В. Щукин, промышленники Крестовниковы и т.д.

Накопив капиталы на торговых операциях, мануфактурном производстве, винных откупах, железнодорожном строительстве, многие российские предприниматели устремили их в банкирский промысел, одной из привлекательных форм которого стала акционерная. С конца 60-х гг. XIX в. (некоторые исследователи называют такую точку отсчета — 1868 г.) началась настоящая «лихорадка» банковского грюндерства (учредительства): за шесть лет в России было создано уже 39 акционерных банков в 27 городах, которые открыли 49 отделений в провинции. При этом учредителями новых банков выступали зачастую одни и те же лица, которые, используя свой авторитет в деловом мире или вес в структурах власти, невероятно быстро нажили огромные капиталы на грюндерстве. Кстати, сами понятия «грюндер», «грюндерство» с этого времени стали приобретать саркастический оттенок.

В свою очередь, акционерные коммерческие банки превратили учредительство (грюндерство) в основное направление своей деятельности. Главными объектами грюндерства стали железнодорожное строительство, телеграф и (в портовых городах) экспорт.

Как правило, группа учредителей, вступив в контакт с предпринимателями, желающими поместить свои капиталы, сколачивала первоначальный капитал, «организовывала» утверждение устава, а затем пускала акции в продажу на биржу, где царила настоящая «лихорадка». Дождавшись пика повышения стоимости акций на бирже, грюндеры распродавали свои акции, получая при этом громадные учредительские барыши.

Акции коммерческих банков стали в конце 60-х гг. предметом невиданной биржевой спекуляции, которая распространилась с быстротой эпидемии и охватила все сословия российского общества. Спекуляцией акциями новых банков, как свидетельствует пресса тех лет, занимались все: титулованная знать, гвардейские офицеры, салонные дамы, чиновники и даже кухарки. Спрос на акции банков перехлестнул мыслимые пределы. Так, при подписке на акции Петербургского международного банка в 1869 г. сумма продаж составила 1 млн. 200 тыс. руб., а сумма требований в течение трех дней выросла до 350 млн., т.е. спрос превысил предложение в 292 раза.

Блестящие успехи первых коммерческих банков быстро увеличивали их число, а это вызвало неизбежное в условиях рыночной экономики явление — конкуренцию, что отрицательно сказывалось на выполнении ими основных (кредитных) функций. В стремлении превзойти соперников, повысить свою привлекательность в глазах вкладчиков многие акционерные банки, забыв об уставных обязательствах — «доставлять дешевый кредит торговле и промышленности», постоянно повышали процентные ставки по текущим счетам и вкладам, ввергали себя в биржевую игру и рискованные спекулятивные авантюры. Правительство вынуждено было постоянно активно вмешиваться в банковское предпринимательство, ужесточать особыми условиями регламент деятельности акционерных учреждений.

Экономический кризис 1873—1875 гг. приостановил рост числа банковских учреждений акционерного типа, а затем и снизил его; резко упала сумма вкладов. Спад в развитии акционерных коммерческих банков продолжался до середины 80-х гг., но затем их деятельность оживилась, а роль в финансовой жизни России стала вновь возрастать — теперь уже неуклонно. К началу 90-х гг. акционерные коммерческие банки по своим ресурсам и оборотам превзошли Государственный банк и оставили далеко позади остальные структурные подразделения общей финансово-банковской системы России; с начала XX в. они заняли лидирующее положение.

Особенностью акционерно-банковского дела в России является то, что при постоянно возраставшей роли акционерных банков в финансовой жизни страны их количественный рост постоянно сдерживался правительством. Разрешительный принцип учреждения новых акционерных банков определил жесткую установку Министерства финансов: банков должно быть столько, сколько можно их охватить правительственным контролем. Что касается филиалов, то их число определялось самими банками. Так, к 1914 г. в России действовало всего 50 акционерных банков (филиалов при них — 778). Это немного по сравнению, к примеру, с сегодняшним количеством акционерных ‘банков, которых до «черного четверга» 24 августа 1995 г. насчитывалось около 3 тыс., через год — примерно 2150, к октябрю 1996 г. — 2132. Как видно, количество не всегда переходит в качество, в данном случае — огромное множество банковских учреждений не может являться свидетельством высокого качества кредитно-финансового обслуживания народного хозяйства. И наоборот.

Меры повышенной предосторожности в отношении расширения числа новых акционерных банков, предпринятые русским правительством, не представляются излишними, особенно в свете скандальной истории с Московским ссудным банком, потрясшей российскую общественность в середине 70-х гг. XIX в.

Созданный на волне «банковской лихорадки» в 1870 г. с основным капиталом 3 млн. руб., Ссудный банк стал пятым по счету акционерным финансовым учреждением в Москве [24]. Он являлся совместным детищем авторитетнейших представителей третьего сословия и «дворянско-чиновничьей публики», жаждавших обогатиться на стезе предпринимательства. Учредителями Ссудного банка стали Т.С. Морозов, И.А. Лямин, братья Крестовниковы, В.М. Бостанджогло и др., а с Другой стороны — гофмейстер барон Ф. Бюлер, граф В. Мусин-Пушкин, камергер князь В. Шереметев и другие. Заведование делами банка взял на себя управляющий московским ломбардом Д.Д. Шумахер, по протекции которого место директора-распорядителя занял П.М. Полянский, а одним из членов правления стал разорившийся банкир из Варшавы Г.Я. Ландау. Подбор «руководящих кадров» в Ссудном банке производился по традиционной российской модели: почти все члены правления и совета (наблюдательный и контролирующий орган), многие служащие банка состояли в близких родственных отношениях или были связаны друг с другом отношениями по прежней службе.

Поскольку на московском рынке финансов все наиболее прибыльные «ниши» были уже заняты, Ссудный банк по инициативе Ландау предпринял масштабную игру на иностранных фондовых биржах, где закупались ценные бумаги европейских железнодорожных и кредитных компаний в расчете на повышение их курсов. Но случилось обратное: Европу в начале 70-х гг. поразил экономический кризис, который перекинулся и на Россию. Ссудный банк понес большие издержки, однако устоял благодаря широким связям в деловом и чиновничьем мире.

В стремлении быстро поправить свои дела руководство Ссудного банка вышло на Г. Струссберга, железнодорожного магната из Пруссии, который в 60-е гг. нажил огромные капиталы на строительстве железнодорожных линий в Пруссии, Румынии, Австро-Венгрии. Ко времени контакта с московскими банкирами (май 1874 г.) дела у Струссберга пришли в полный упадок, но москвичи даже не подозревали об этом. Ландау, который от имени банка «раскручивал» выгодного клиента, видел в прусском концессионере «одного из самых крупных богачей». Пользуясь произведенным впечатлением, ловкий делец из Германии заполучил у московских партнеров огромные кредиты, всучив в залог бумаги и акции еще не построенных железных дорог и заводов. Впрочем, введенные в заблуждение руководители Ссудного банка (Полянский, Ландау и др.) не торопились прозреть, так как «сообразительный» Струссберг с каждого полученного от них кредита «отцеплял» в их пользу «комиссионные» в сотню-другую тысчонок. Приятный для обеих сторон обман длился более года. К осени 1875 г. за Струссбергом числился долг в размере 8,1 млн. руб., в то время как реальная стоимость представленного им обеспечения составляла около 1 млн. руб. Что же до остальных его бумаг, то от иностранных корреспондентов пришло ошеломляющее известие: они не стоят ломаного гроша. Это был крах.

12 октября 1875 г. администрация банка сделала официальное уведомление о приостановке платежей «по всем без исключения обязательствам», которое вызвало панику среди клиентов и вкладчиков, доверивших банку около 14 млн. своих средств.

В одной из газетных публикаций на тему краха Ссудного банка содержится такая зарисовка: «В Коммерческом Ссудном банке толпится народ. Все жмутся к прилавку, за которым у столов сидят чиновники банка с истомленными лицами, с оторопевшими, растерянными глазами, под градом обращающихся к ним со всех сторон вопросов: выдадут ли им вклады?»

Какое сходство с современными картинами!

Как писали газеты, крушение Ссудного банка «встревожило весь финансовый мир не только внутри, но и вне России, и подорвало в сильнейшей степени доверие ко всем частным банкам».

Разразившийся крах поразил все русское общество, принес разорение сотням акционеров и вкладчиков, повлиял на развитие отечественного банковского предпринимательства. Эхо московского события отозвалось по всей России. Целый ряд акционерных банков, в том числе Промышленный банк в Москве, а затем шесть провинциальных свернули дела, объявив о своей несостоятельности. Со счетов оставшихся банков повсюду перепуганными вкладчиками изымалась значительная часть пассивов. Одним словом, ореол незыблемости вокруг частных кредитных учреждений стремительно улетучивался, и в этом заключалась угроза не только для экономики страны, но и для престижа русского правительства, покровительствовавшего банкирскому предпринимательству.

Поскольку при существовавшей тогда разрешительной системе банковского учредительства устав каждого акционерного банка утверждался министром финансов, а нередко самим императором, в дело вмешался Александр II. Его именным указом Сенату была образована комиссия, которая распорядилась (обратите внимание на этот момент!) немедленно погасить за счет казны половину долгов банка, вернуть бывшим депонентам 3/4 средств. Говоря иначе, государство взвалило на себя ответственность за дела частных коммерческих банков, и это тот момент, на котором сходство с прошлым заканчивается. Вот почему правительство с таким рвением усиливало контроль за частными кредитными учреждениями.

Финал у описанной истории закономерен. Ее главные действующие лица — Струссберг, Полянский, Ландау и некоторые другие — оказались за решеткой; их пособники лишились чинов, званий и собственности; Ссудный банк канул в вечность; российский вкладчик стал более разборчив в выборе эмитентов; правительство усилило вмешательство в дела частных кредитных учреждений, что на деле ни в коей мере не сковывало развития банковского предпринимательства. ; В условиях начавшегося отлива вкладов акционерные банки резко ограничили активные операции, стали более разборчиво относиться к их выбору и в 1876—1880 гг. почти вдвое сократили учетные операции, выдержав этот уровень до конца 80-х гг.

Решающим этапом в становлении акционерных коммерческих банков стали 90-е гг. — поистине «золотое десятилетие» в истории экономического развития России. Их капиталы, все пассивы выросли почти вдвое, учеты векселей, кредиты под товары и вексели возросли почти в два с половиной раза. Обеспечивая кредитование быстро увеличивающегося товарооборота, акционерные банки с середины 90-х гг. все активнее устремляли свою деятельность в финансирование промышленных предпринимательских начинаний. Процесс сращивания финансового и промышленного капиталов, несколько затормозившийся в период кризиса 1899—1903 гг., получил затем стремительное ускорение, что привело к формированию в России мощных финансово-промышленных групп, монополизировщих развитие целых направлений и даже отраслей промышленности.

Экономический кризис на рубеже XIX—XX вв., совпавший с началом монополизации в финансово-промышленной сфере, выявил целый ряд уязвимых мест в организации и деятельности акционерных коммерческих банков. Непомерные затраты на учредительство промышленных предприятий (зачастую малоперспективных), сопровождавшиеся щедрой раздачей долгосрочных кредитов, привели к тому, что значительные суммы выбыли с денежного рынка и спрос на свободные капиталы значительно опередил предложение. Многие банки понесли ощутимые убытки, а некоторые (Харьковский Торговый, Среднеазиатский Коммерческий, Костромской Коммерческий) потерпели крах.

Кризис выявил ущербность распространенной в России зависимости акционерных банков от «единоличного предпринимателя или известной группы лиц, которые использовали банки в своих личных интересах для всевозможных спекуляций и финансирования собственных предприятий». Нередко вместо здоровой финансовой политики с ее принципом распределения риска между многочисленными клиентами встречалось злоупотребление их доверием.

Уже на раннем этапе формирования банковских империй стала очевидной непригодность методов ведения банковского дела, характерных для периода так называемого свободного предпринимательства, когда соединение в одном лице функций собственника и управленца перестало приносить прежние плоды. Произошло то, что великий английский экономист Р.Кантильон предсказал еще в первой половине XVIII в.: на определенном этапе экономического развития эти функции будут разведены. Так и произошло — сначала в Европе, а затем — правда, в меньшей мере — и в России.

Совершенно своеобразным, если не сказать уникальным, явлением представляется история русской финансовой олигархии братьев Рябушинских. Жизнедеятельность разных поколений этой славной династии российских предпринимателей олицетворяет все основные этапы становления отечественного третьего сословия. Дед Рябушинских был купцом, сыновья — промышленниками, внуки — финансистами. По верному замечанию А. Кузьмичева и А. Шапкина, «история их семьи могла бы стать национальной легендой, подобно легендам о Форде, Моргане или Рокфеллере…». Мы же не станем выходить за рамки тематики раздела и остановимся на банкирской деятельности рода Рябушинских.

Основатель династии, Михаил Яковлевич, нажитый торговый капитал обратил в промышленную работу. Его сыновья, став крупными промышленниками и образовав торговый дом, начали приобщаться к банкирскому делу. Многочисленное третье поколение, нарастив до громадных размеров собственное мануфактурное производство, стало играть заметную роль в банковской сфере. Так, братья Рябушинские являлись крупными (4 млн.) пайщиками Харьковского земельного банка, который учредил в 1871 г. промышленник и банкир А.К. Алчевский, который, запутавшись в финансовых операциях, в 1901 г. покончил с собой. После этого семь братьев Рябушинских взяли Харьковский земельный банк под свой контроль и привели его «в нормальное для русского земельного кредита состояние», как писал П.А. Бурышкин.

В 1902 г. Рябушинские основали собственный банкирский дом с 12 отделениями в провинциальных городах. А в январе 1912 г. банкирский дом братьев Рябушинских был преобразован в акционерное предприятие «Московский банк» с основным капиталом 20 млн. руб. Соучредителями этого банка стали крупнейшие московские предприниматели М.Н. Бардыгин, А.А. Карзинкин, Г.А. Крестовников, А.И. Коновалов, Г.И. Мальцов и др. К 1917 г. основной капитал банка составил 25 млн. руб. Он занимал 13-е место в списке крупнейших банков России.

Своеобразие банкирского предпринимательства братьев Рябушинских заключалось в том, что они, в отличие от большинства банкиров, не занимались грюндерством, а тем более спекуляциями ценными бумагами. Основное применение своим огромным капиталам они находили в развитии отечественной промышленности (льноводство, лесная, автомобильная, нефтяная и др.), организации научных экспедиций и разработках в области воздухоплавания.

И еще одна особенность выделяла Рябушинских в их банковской деятельности. Опять же, в отличие от, к примеру, братьев Поляковых, Рябушинские вели свое дело нераздельно, на принципе семейной организации. Распространенная в России семейная форма предпринимательства сплошь и рядом встречалась в торговле и промышленности (Морозовы, Щукины, Прохоровы и др.); что же касается банковского дела, то «финансовую империю» Рябушинских можно признать исключением из правил. И такую организацию дела Владимир Павлович Рябушинский считал наиболее эффективной. В очерке «Купечество московское», написанном в эмиграции, он утверждал: «Акционерные дела… меньше, чем семейные, совершенны с точки зрения управления: руководителям все время приходится тратить время на объяснения, самооправдания, извинения, самовосхваления». По-иному ведет себя «хозяин» (т.е. член семейной фирмы). «Он, — пишет В.П. Рябушинский, — может смело ошибаться, никому не давая ни отчета, ни объяснений. Возможность не бояться ошибок дает громадное преимущество единоличному хозяину: он смел, предприимчив, гибок, не должен оглядываться» [27]. Иначе говоря, В.П. Рябушинский испытывал ностальгию по временам свободного предпринимательства, когда «хозяин» совмещал в одном лице и собственника, и управленца. Но он вольно или невольно вступал в противоречие с фактами истории своей финансовой фирмы. Во-первых, семь братьев Рябушинских — это все-таки не «единоличный хозяин», а семейно-групповой; во-вторых, не случайно банкирский дом Рябушинских просуществовал до конца 1917 г., сохраняя устойчивую тенденцию к превращению в самую могущественную в России финансово-промышленную группу (ФПГ).