Cclxxxv

Не слышал сын от матери родной,

Ни муж любимый от супруги нежной

С такой заботой, зоркой и прилежной,

Преподанных советов: злой виной

Не омрачать судьбы своей земной -

Какие, малодушный и мятежный,

Приемлю я от той, что, в белоснежный

Одета свет, витает надо мной

В двойном обличье: матери и милой.

Она трепещет, молит и горит,

К стезе добра влечет и нудит силой -

И, ей подвигнут, вольный дух парит;

И мир мне дан с молитвой легкокрылой,

Когда святая сердцу говорит.

Cclxxxvi

Коль скоро вздохов теплую волну,

Знак милости ко мне моей богини,

Что пребывает на земле поныне,

Ступает, любит, если верить сну,

Я описать сумел бы, не одну

Зажгла бы душу речь о благостыне,

Сопутствующей мне в земной пустыне, -

А вдруг назад иль влево поверну.

На истинный, на правый путь подъемлет

Меня призыв ее благой и нежный,

И я, высоким попеченьем горд,

К совету преклоняю слух прилежный,

И если камень ей при этом внемлет,

И он заплачет, как бы ни был тверд.

Cclxxxvii

Сеннуччо мой! Страдая одиноко,

Тобой покинут, набираюсь сил:

Из тела, где плененным, мертвым был,

Ты, гордый, поднялся в полет высоко.

Два полюса зараз объемлет око,

Дугообразный плавный ход светил;

Зришь малость, что наш кругозор вместил, -

Рад за тебя, скорблю не столь глубоко.

Скажи, прошу усердно, в третьей сфере

Гвиттоне, Чино, Данту мой поклон -

И Франческино; прочим - в равной мере.

А Донне передай, сколь удручен,

Живу в слезах; тоска, как в диком звере;

Но дивный лик, святыня дел - как сон.

Cclxxxviii

Моих здесь воздух полон воздыханий;

Нежна холмов суровость вдалеке;

Здесь рождена державшая в руке

И сердце - зрелый плод, и цветик ранний;

Здесь в небо скрылась вмиг - и чем нежданней,

Тем все томительней искал в тоске

Ее мой взор; песчинок нет в песке,

Не смоченных слезой моих рыданий.

Нет здесь в горах ни камня, ни сучка,

Ни ветки или зелени по склонам,

В долинах ни травинки, ни цветка;

Нет капельки воды у ручейка,

Зверей нет диких по лесам зеленым,

Не знающих, как скорбь моя горька.