Рэйвы имели тесные связи с расцветавшими в ту пору в Лондоне пиратскими радиостанциями, особенно с предприимчивой Kiss FM, вещавшей из юго-восточной части города (название беззастенчиво своровали у нью-йоркской станции Kiss FM, чьи «мастермиксы» от Шепа Петтибоуна можно было достать на пиратских кассетах).
С помощью кодированных сообщений, легко понятных даже тем, кто никогда не сталкивался с военными шифрами, ведущие рекламировали надвигающиеся секретные рандеву.
Возможно, рэйвы так и довольствовались бы скромным положением в андеграунде, если бы таблоиды не раздули новость о них сверх всякой меры. Где-то между торговлей собственными «улыбчивыми» футболками и суровым осуждающим морализированием газета Sun поведала стране о том, что несколько тысяч парней и девушек плясали всю ночь под наркотой и занимались сексом. Само собой, на следующий день полмиллиона их сверстников интересовались, «где проходит вечеринка».
«ОТРЫВ! 11 ООО ПОДРОСТКОВ БЕСНУЮТСЯ В НАРКОТИЧЕСКОМ ДУРМАНЕ НА КРУПНЕЙШЕЙ В ВЕЛИКОБРИТАНИИ ЭСИД-ХАУС-ВЕЧЕРИНКЕ».
С такой эффективной бесплатной рекламой феномен рэйвов неожиданно заинтересовал всю страну. Газетчики чаще всего заостряли внимание на теме наркотиков. Первое время они ошибочно считали, будто своим названием «эсид-хаус» эта сцена обязана LSD. Отношение полиции к рэйвам, остававшееся дотоле весьма терпимым, круто переменилось. ВВС запретила транслировать эсид-хаус на своих частотах, а парламент взялся за подготовку законопроектов для сопротивления порочной угрозе.
А рэйвы тем временем становились все грандиознее, обрастали мощнейшими звуковыми системами, фантастическими лазерами, световыми представлениями и даже аттракционами, включая знаменитые надувные замки. Промоутеры быстро осознали ценность новых технологий, в частности мобильных телефонов и цифровых телефонных линий, позволявших держать адрес в тайне до последней минуты. Устроители шли на удивительные хитрости, чтобы обезопасить площадки и сбить с толку правоохранительные органы.
В мае 1989 года рэйв Energy, состоявшийся в киностудии Shepherds Bush, показал пример всем остальным. Танцорам предложили пять залов с лазерами и дорогими декорациями: зал «Бегущий по лезвию», египетский, «Стоунхендж», греческий храм и даже суши-бар. Пластинки крутили Пол Оукенфолд, Тревор Фанг, Grooverider, Jazzy М и Ники Холлоуэй. Джаззи рассказывает о выступлении на семиметровой платформе как о лучшем в своей жизни.
«Мы стояли на шатающихся подмостках высотой двадцать футов, играли 'Strings Of Life’ посреди ночи, а толпа безумствовала. Я остановился и включил пластинку с начала. Кругом сверкают лазеры, все размахивают руками. Тогда собралось, наверное, около пяти тысяч человек. Это было изумительно».
ТАНЦУЮЩИЕ ПРЕСТУПНИКИ
Не делайте того, что приятно. В этом заключалась суть позиции правительства. Рефлекторно отреагировав на «ужастики» в прессе, тори в 1990 году приняли билль члена парламента Грэма Брайта, предусматривавший резкое увеличение размеров штрафов, которые могли налагаться на организаторов рэйвов. Билль Брайта, вылившийся в череду налетов и массовых арестов, существенно ослабил новый культурный феномен, однако он же, рассматривая события в долгосрочной перспективе, вынудил растущую сцену вернуться в правовые рамки, стимулировал выдачу муниципалитетами лицензий клубам и ввел экстази в мейнстрим.
Теперь, когда противозаконность рэйвов стала очевидной, все находившиеся в оппозиции к истэблишменту («путешественники», язычники, скваттеры, «зеленые») начали устраивать бесплатные вечеринки по принципу «чем больше, тем лучше», воскресив традиции хиппи-фестивалей. Летом копы и «путешественники», прямо как в детективах, играли в лихо закрученные «пятнашки», а в 1992 году, когда 25 000 человек приехали в Вустершир на рэйв Castlemorton Common, чтобы сто часов предаваться техно-шаманству под звуки лучших саундсистем страны, правительство дало понять, что с него хватит. Был произведен показательный арест группы, обслуживавшей саундсистему Spiral Tribe, которым предъявили
обвинение в «заговоре с целью нарушения общественного порядка». В конечном итоге их все же освободили, а судебный процесс обошелся налогоплательщикам в четыре миллиона фунтов.
Разочаровавшись, правительство Джона Мейджора приложило усилия для принятия новой юридической меры — «Акта об уголовном судопроизводстве». Этот широкий свод законов, кроме всего прочего, упразднил многовековую свободу собраний и значительно расширил полномочия полиции.
Это действие, явившееся попыткой придавить социальные изменения железной пятой закона, сплотило изгоев как никогда ранее. «Путешественники», скваттеры и демонстранты всех мастей стали мишенями одного и того же правового акта. Несмотря на противодействие Advance Party — коалиции саундсистем и групп правозащитников, — в 1994 году билль вступил в силу.
Его уникальность заключалась в том, что впервые объектом запрета оказалась популярная музыка молодежной культуры. Содержавшееся в нем знаменитое определение хауса и техно как «звуков, целиком или преимущественно характеризующихся производством последовательности повторяющихся ударов», свидетельствовало о том, насколько серьезно правительство опасалось танцевальной культуры с ее сочетанием музыки, наркотиков и массы здоровых молодых людей, находящихся в поисках чувственных приключений.
В девяностые годы из-за коварства Кена Тэппендена (Ken Tappenden) и возглавляемого им Pay Party Unit
(Специальное подразделение полиции, созданное для борьбы с распространением наркотиков в среде рэйверов) промоутерам стало трудно опережать органы правопорядка. Вдобавок мероприятия все реже соответствовали обещаниям на билетах или вовсе сводились к пополнению банковского счета промоутера. Кроме того, к этому времени клубная сцена сильно расширилась, поскольку после взрыва эсид-хауса на нее пришло множество новых тусовщиков. Не было большого смысла всю ночь колесить по темным шоссе в поисках вечеринки сомнительного качества, особенно принимая во внимание вероятность обмана.
Когда в 1990 году билль Брайта вступил в силу, буря уже почти стихла. А годом позже, к моменту утверждения «Акта об уголовном судопроизводстве», энергия хауса плавно потекла в клубы. Легальный мейнстримный клаббинг стал правдой жизни.
Некоторые рэйв-промоутеры не сложили оружия и адаптировали «орбитальные» идеи к законному предпринимательству, создав в ходе этого процесса тепличную среду, в которой в конечном итоге развился быстрый брейкбитовый стиль, известный как джангл (драм-н-бэйс). Отходя от первоначального хаусного саундтрека, рэйвы двигались в сторону более жесткой и динамичной музыки. Это происходило в основном из-за роста содержания амфетамина в низкокачественных таблетках экстази, которые принимали танцующие. В то время вокруг производного хауса/техно/хип-хопа под названием «хардкор» сформировалась оживленная субкультура.
«Люди болтали о том, кто сколько проглотил экстази, примерно как иные парни хвастаются пятнадцатью кружками пива, якобы выпитыми за ночь. Живя на самом краю реальности, рэйверы выбирали все или ничего — стопроцентный хардкор. Этот экстремизм отражался в музыке, в которой удары и шумы становились все более маниакальными», — писал Мартин Джеймс (Martin James) в подробной истории джангла 'State of Bass'.
Как любая сцена, предоставленная самой себе, эта музыка заметно эволюционировала, бурля рэйвами на юго-востоке и вечеринками в клубах центральных графств, таких как Eclipse в Ковентри и Kinetix в Сток- он-Тренте (где, как говорят, закинулся первым колесиком экстази Goldie — будущая звезда джангла). Диджеи крутили пластинки на повышенной скорости (некоторые даже переделывали проигрыватели, чтобы превысить предел восьмипроцентного увеличения питча (Скорость вращения пластинки)) и обожали барабанные сбивки. Палитра диджея охватывала музыкальный спектр от хип-хоповых вещей типа ‘The Phantom’ Renegade Soundwave до грубого «пылесосного» звучания бельгийского технолейбла R&S, образчик которого
— ‘Mentasm’ Джои Белтрама.
Джеральд Симпсон (Gerald Simpson), спродюсировавший под псевдонимом A Guy Called Gerald классику раннего британского хауса ‘Voodoo Ray‘, обратился к этому саунду, услышав сет лондонца DJ Grooverider.
«Он играл очень быстрый брейкбит, а народ безумствовал. Ничего столь маниакального я никогда прежде не видел. Я был зачарован и вдруг подумал: „Черт! Здесь же как минимум 160 ударов в минуту, а весь мой музон гораздо медленнее”». Опасаясь провала своего выступления в обычном хаус-стиле, Джеральд порылся в сумке, отобрал наиболее подходящие темы и отыграл импровизацию, не уступив в быстроте и агрессии Grooverider. «У меня в сэмплере уже хранились зацикленные брейки, так что я просто разогнал их до нужной скорости и увеличил темп самих треков. Все произошло совершенно спонтанно, но очень даже неплохо».
Grooverider играл на этой сцене ключевую роль. С 1990 по 1993 год он и его товарищ DJ Fabio вдохновили своими радиошоу на пиратской станции Phase I, базировавшейся в Южном Лондоне, и еженедельными вечеринками Rage в столичном клубе Heaven многих джангловых диджеев и продюсеров. Rage стал первым классным клубом этого направления, лакмусовой бумажкой для зарождавшегося джангл-звучания. Его регулярно посещали будущие артисты и диджеи Kemistry and Storm, DJ Rap, Photek, Dillinja, Эд Раш (Ed Rush),
а также юный граффитист из Средней Англии Goldie — первая знаменитость джангла.
«Голди записал трек, но я был о нем не слишком высокого мнения, — вспоминает Grooverider. — Его мне дал один чувак, показалось, что он звучит недурно, и я врубил его в Rage. И тут ко мне подходит парень с золотыми зубами и говорит: „Эй, а это моя тема”».
В 1991 году наметился раскол рэйв-движения. Более медлительные и элегантные любители хауса предпочли комфорт уютной клубной среды, оставив фанатов хардкора вариться в собственном соку. Рэйв-компании (Raindance, Rezerection, Amnesia) начали устраивать хард- кор-вечеринки. Появились рэйверские «фенечки» — белые перчатки, ингаляторы Vicks (для усиления прихода от экстази и амфетамина), респираторы и светящиеся палочки.
К 1992 году специально для этой сцены уже записывались пластинки: от британского техно ‘Activ 8' команды Altern 8 до мультяшных вещиц вроде ‘Chariу Prodigy и ‘Sesame's Treat’ Smart Е, подвергавших знакомые мелодии из детских сериалов нещадной атаке маниакальных ритмов. Также нужно отметить ‘On A Ragga Trip’ SL2 и серию релизов лейбла Shut Up And Dance, добавивших в готовившийся звуковой коктейль изрядную дозу ямайского колорита.
Пик коммерческого успеха рэйва наступил в 1993 году, когда на (легальных) площадках Fantazia и Vision собиралось до 25 ООО человек. Теперь такие диск-жокеи, как Мики Финн (Micky Finn), Randall, Кенни Кен (Kenny Ken) и Jumping Jack Frost, «колдовали» свои сеты из мрачноватых звуков, получивших название «дарк» (Dark — темный (англ.)). Grooverider продвигал дарк в клубе Rage и на вечеринках AWOL в Северном Лондоне, а также на пиратских радиостанциях. В Лондоне со всех сторон колотили сверхбыстрые барабаны,
рокотали басы и пищали «гелиевые» голоса (Аквалангисты, дышащие гелиево-кислородной смесью, говорят высокими голосами). Даже в тот момент, несмотря на очевидное появление беспрецедентного стиля, музыкальная пресса продолжала высмеивать сцену и ее саунд. Но в 1994 году о себе заявил лейбл Роба Плейфорда {Rob Playford) Moving Shadow, прозвучали очень своеобразные треки (например, ‘Renegade Snares' Omni Trio и ‘The Helicopter Tune’ Deep Blue), и медиа неожиданно проявили к ней неподдельный интерес. Когда Goldie подписал выгодный контракт с лондонскими издателями и выпустил альбом 'Timeless', джангл уже был самым модным саундом.
Некоторые считают, что «джангл» — расистское словечко, но основательнее другое объяснение его происхождения, связанное с обращением ямайских МС к жителям района Тиволи в Кингстоне: alia da junglist. В 1991 году слово вошло в хардкор благодаря сэмплу на треке Rebel МС. Тем не менее большинство джангл-артистов охотно приняли распространившееся словосочетание «драм-н-бэйс», так же поступили журналисты и критики, внезапно осознавшие важность этой музыки и почувствовавшие необходимость подыскать для нее новый термин, чтобы дистанцироваться от тех помоев, которыми они так долго поливали джангл. Этого, наряду с усложнением текстуры музыки и использованием джазовых сэмплов вместо ранних писков Минни-Маус, хватило, чтобы разграничить два стиля. LTJ Викет, а затем Рони Сайз (Roni Size) многое сделали для популяризации смягченных эмбиентных звуков. Так что драм-н-бэйс — это, в сущности, повзрослевший джангл. Те, кто говорит о нем претенциозно, добавляют эпитет intelligent.
Джангл и его многочисленные ответвления имеют очень большое значение в качестве первой действительно местной британской формы негритянской музыки, хотя сама сцена включала представителей разных рас, а белых диджеев и продюсеров джангла — не меньше темнокожих. Во многих отношениях он
явился ответом англичан на хип-хоп, слишком чужеродный в культурном отношении, чтобы звучать убедительно с британским акцентом. Джангл же, напротив, подчеркнуто английский по своей природе жанр. Его влияние трудно переоценить. Он породил целый ряд субжанров и дал стилистический импульс таким формам, как спид-гараж (он же британский гараж).
ЖЕНЩИНА ЗА ПУЛЬТОМ
Возможность женщин заниматься диджеингом — одно из побочных культурных следствий эсид-хауса. В бурные годы на закате восьмидесятых все казалось возможным, даже идея о том, что женщина может обратиться к этой чрезвычайно мужской профессии, не став при этом посмешищем. За десять лет диджеи-женщины выросли из капли в море в явление если и не значительное, то, по крайней мере, достойное внимания. Хотя некоторые из них довольствуются эксплуатацией присущего клубной культуре сексизма, о многих других, к счастью, судят по музыке, а не по форме груди.
На всем протяжении этой книги мы называем диджея «он», и дело тут не только в грамматическом удобстве. В течение 94 лет диджеинга женщины, за исключением редких ценных случаев, практически никак себя не проявляли. До последнего времени музыкальный мир оставался преимущественно мужским клубом, где женщины лишь пели для парней. Подобно исполнительскому мастерству, диджеинг обычно передается от мастера ученику в едва ли не масонской манере, которая не приветствует присутствия дам. Свою роль сыграло и то, что на раннем этапе танцевальная культура часто вращалась вокруг мужчин-гомосексуалистов, поэтому в большинстве важных клубов Нью-Йорка и Чикаго женщины были в явном меньшинстве и им вряд ли предлагали встать за вертушки. Так или иначе, клубная культура никогда особенно не способствовала равенству полов. Достаточно взглянуть на несколько флайеров или пролистать свежий номер журнала о танцевальной музыке, чтобы увидеть, какие достоинства превыше всего ценятся в клаббершах. Диджеинг занимает в этом списке далеко не первое место. Конечно, виновата также и культура в целом. К сожалению, девушки лишь сравнительно недавно стали осваивать другие устройства, кроме печатной машинки, плиты и кассового аппарата.
В эпоху диско женщина чаще всего рассматривались как украшение танцпола, хотя нью-йоркский Файр-Ай- ленд внимал талантам Шэрон Уайт и (уже позднее) Сьюзен Морибито (Susan Moribito). В начале 1970-х годов британская эмигрантка Джейн Бринтон (Jane Brinton) — ныне менеджер Джуниора Васкеса — управляла мобильной дискотекой в Лос-Анджелесе. А в Нью-Йорке в пост-панковский период Анита Сарко стала уважаемым в Danceteria диск-жокеем.
Но все же именно приход в Соединенное Королевство развязавшего всем руки эсид-хауса позволил женщинам всерьез заняться диджейством. Среди пионеров были Лиза Лауд (Lisa Loud) и Нэнси Нойз (Nancy Noise), а за ними последовали многие другие.
С появлением новых сцен открылись и новые возможности. Не случайно одна из наиболее современных музыкальных форм — драм-н-бэйс — принесла с собой несколько видных диджеев прекрасного пола. Чем меньше укоренившихся предрассудков, тем ниже гендерные барьеры. DJ Rap бросила дневную работу топлесс-модели и стала первой женщиной среди драм-н-бэйс-продюсеров, подписавшей контракт с крупным лейблом. Если не считать фото на обложке ее альбома, восхищает то, что она пресекла попытки использовать прошлую карьеру в рекламных целях. Дуэт Kemistry and Storm до трагической смерти Kemistry в автомобильной аварии также снискал заслуженные почет и любовь именно за свою музыку. В США свои звезды зажгло техно: в конце восьмидесятых в Нью-Йорке регулярно выступала DJ Мопеуреппу, а в Чикаго действует бешеная пара Тери Бристоль (Teri Bristol) и Psychobitch.
«Я думаю, молодые техно- и драм-н-бэйс-диджеи сильно отличаются, — считает одна из немногих достойных нью-йоркских диск-жокеев женского пола DJ Cosmo. — Эти сцены более открыты для диджеевженщин. Эти девушки выросли в окружении компьютеров и прочей электроники, так что для них это не сложно».
Мы спросили, не кажется ли ей, что мужчины одержимее женщин и что им более свойственно стремление к коллекционированию. Космо полагает, что это миф: «Девушки тоже увлекаются музыкой. Еще как! Ничуть не меньше парней». (Если трейнспоттинг все же имеет гендерные различия, то женщины должны этому только радоваться — настолько жалким бывает поведение мужчин-виниломанов.)