Постернак-3(2)

ХРЕСТОМАТИЯ. ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА

более распущенным и вместе расслабленным в своих погрешениях. Так что правильно и достойно философии он утверждал, что погрешения, совершенные в наслаждениях, заслуживают более тяжкого обвинения, чем когда с печалью. И вообще, один похож скорее на потерпевшего обиду и понуждаемого к гневу печалью; другой же прямо с места устремляется к несправедливости, вожделением увлекаемый к деянию.

11.Поступать во всем, говорить и думать, как человек, готовый уже уйти из жизни. Уйти от людей не страшно, если есть боги, потому что во зло они тебя не ввергнут. Если же их нет или у них заботы нет о человеческих делах, то что мне и жить в мире, где нет божества, где промысла нет? Но они есть, они заботятся

очеловеческих делах и так все положили, чтобы всецело зависело от человека, попадет ли он в настоящую-то беду, а если есть и другие еще беды, так они предусмотрели и то, чтобы в каждом случае была возможность не попадать в них. А что не делает человека хуже, может ли делать хуже жизнь человека? Что ж, по неведению ли, или зная, да не умея оберечься наперед или исправиться после, допустила бы это природа целого? Неужто по немощи или нерасторопности она так промахнулась, что добро и худо случаются равно и вперемешку как с хорошими людьми, так и с дурными? Ну а смерть и рождение, слава, безвестность, боль, наслаждение, богатство и бедность – все это случается равно с людьми хорошими и дурными, не являясь ни прекрасным, ни постыдным. А следовательно, не добро это и не зло.

12.Как быстро все исчезает, из мира – само телесное, из вечности – память о нем; и каково все чувственное, в особенности то, что приманивает наслаждением или пугает болью, о чем в ослеплении кричит толпа. Как это убого и презренно, смутно и тленно, мертво! Разумной силе – усмотреть, что такое они, чьи признания! и голоса [несут] славу? И что такое умереть? и как, если рассмотреть это само по себе и разбить делением мысли то, что сопредставляемо с нею, разум не признает в смерти ничего, кроме дела природы. Если же кто боится дела природы, он – ребенок. А тут не только дело природы, но еще и полезное ей. Как прикасается человек к богу и какой своей частью, и в каком тогда состоянии эта доля человека.

13.Нет ничего более жалкого, чем тот, кто все обойдет по кругу, кто обыщет, по слову поэта, «все под землею»105 и обследу-

105 Цитата из стихотворения греческого поэта Пиндара (ок. 518 – ок. 438), приводимая до Марка Аврелия Платоном.

Глава 5. Ранняя Римская империя (I-III вв.)

ет с пристрастием души ближних, не понимая, что довольно ему быть при внутреннем своем гении и ему служить искренно. А служить – значит блюсти его чистым от страстей, от произвола, от негодования на что-либо, исходящее от богов или людей. Ибо то, что от богов, своим превосходством вселяет трепет, а что от людей – по-родственному мило. Ведь иной раз и жалко их за неведение того, что добро и что зло. Ибо этот недуг ничуть не лучше того, из-за которого лишаются способности различать черное и белое.

14.Да живи ты хоть три тысячи лет, хоть тридцать тысяч, только помни, что человек никакой другой жизни не теряет, кроме той, которой жив; и живет лишь той, которую теряет. Вот и выходит одно на одно длиннейшее и кратчайшее. Ведь настоящее

увсех равно, хотя и не равно то, что утрачивается; так оказывается каким-то мгновением то, что мы теряем, а прошлое и будущее терять нельзя, потому что нельзя ни у кого отнять то, чего у него нет! Поэтому помни две вещи. Первое, что все от века единообразно и вращается по кругу, и безразлично, наблюдать ли одно и то же сто лет, двести или бесконечно долго. А другое, что и долговечнейший и тот, кому рано умирать, теряет ровно столько же. Ибо настоящее – единственное, чего они могут лишиться, раз это и только это, имеют, а чего не имеешь, то нельзя потерять <…>

16.Душа человека глумится над собой более всего, когда он начинает, насколько это в его силах, отрываться и как бы нарывать на мировом теле, потому что негодовать на что-либо значит отрываться от природы, которой крепко держится природа всякой другой части. Глумится также, когда отвращается от кого-нибудь или еще кидается во вражду, как бывает с душой разгневанных. В-третьих, глумится, когда сдается наслаждению или боли. В-чет- вертых, когда делает или говорит что-нибудь притворно и лживо. В-пятых, когда отправит безо всякой цели какое-либо деяние или устремление, действуя произвольно или бессвязно, между тем как надо, чтобы и самая малость сообразовалась с некоторым назначением. А назначение существ разумных – следовать разуму и установлениям старейшего града и его государственности106.

17.Срок человеческой жизни – точка; естество – текуче107; ощущения – темны, соединение целого тела – тленно; ду-

106Весь мир – космос – рассматривался стоиками как единая гражданская община богов и людей, управляемая всеобщим законом природы («прямым разумом»).

107Перекликается со знаменитым выражением философа Гераклита: «все течет».

546

547

ХРЕСТОМАТИЯ. ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА

ша – юла, судьба – непостижима, слава – непредсказуема. Сказать короче: река – все телесное, слепота и сон – все душевное; жизнь – война и пребывание на чужбине, а память после – забвение. Тогда что способно сопутствовать нам? Одно и единственное – философия. Она в том, чтобы беречь от глумления и от терзаний поселенного внутри гения – того, что сильнее наслаждения и боли, ничего не делает произвольно или лживо и притворно, не нуждается в том, чтобы другой сделал что-нибудь или не сделал; и который приемлет, что случается или уделено, ибо оно идет откуда-то, откуда он сам; который, наконец, ожидает смерти в кротости разумения, видя в ней не что иное, как распад первостихий, из которых составляется всякое живое существо. Ведь если для самих первостихий ничего страшного в том, чтобы вечно превращаться во что-то другое, для чего тогда нам коситься на превращение и распад всего? Оно же по природе, а что по природе – не зло <…>

Геродиан. Кончина императора-стоика

Геродиан (165/180–240/250) – греческий историк родом из Антиохии, занимал низшие административные должности, создал «Историю римских императоров» в восьми книгах, охватывающую период со 180 по 238 гг. (династия Северов). В этом произведении содержится ряд неточностей. Первая книга «Истории» открывается описанием кончины императора Марка Аврелия (180), вполне соответствовавшей его стоическому образу жизни. Печатается по изд.: Геродиан. История императорской власти после Марка в восьми книгах. СПб., 1995 (сер. «Античная библиотека»). С. 64–69. Перев. с древнегреч. А.И. Доватура.

2 (1) У императора Марка108 родилось несколько дочерей, а детей мужского пола двое. Из этих последних один ушел из жизни совсем молодым (имя ему было Вериссим), оставшегося же в живых, называвшегося Коммодом, отец вырастил с большой заботливостью, вызывая отовсюду людей, наиболее известных своей ученостью в провинциях, за весьма солидное вознаграждение, чтобы они воспитывали ему сына, постоянно с ним общаясь. (2) Дочерей, достигших зрелого возраста, он выдал замуж за лучших мужей сената, желая иметь зятьями не благородных по происхождению, с длинными родословными, и не блиставших огромны-

108 Марка Аврелия (161–180).

Глава 5. Ранняя Римская империя (I-III вв.)

ми богатствами, а отличавшихся благопристойными нравами и воздержанным образом жизни; только это он считал подлинным

инеотъемлемым достоянием души. (3) Все виды добродетели были предметом его заботы; он любил старинную литературу, так что в этом не уступал никому из римлян, никому из эллинов; это видно из всех дошедших до нас его высказываний и писаний. (4) И по отношению к подвластным он высказывал себя благожелательным и мягким государем, приветствуя подходивших к нему

изапрещая окружавшим его телохранителям отстранять встречных. Единственный из государей, он укрепил философию не словами и не познанием учения, а серьезным нравом и воздержанным образом жизни. Его время принесло большой урожай мудрых мужей: ведь подчиненные всегда любят жить, подражая образу жизни правящего <…>

3.(1) Марка, достигшего старости, изнуренного не только возрастом, но и трудами и заботами, в то время как он находился в области паннонцев, постигает тяжелая болезнь. Подозревая, что надежды на спасение у него слабые, и видя, что сын начинает вступать в юношеский возраст, он испытывал опасения, как бы цветущая юность, получив в сиротстве неограниченные и беспрепятственные возможности, не воспротивилась прекрасным наукам и занятиям и не предалась попойкам и кутежам (ведь души молодых людей очень легко скатываются к наслаждениям

иотходят от всего прекрасного, прививаемого воспитанием).

(2) Его, человека очень сведущего, тревожила память о тех, кто в молодости унаследовал царскую власть, – с одной стороны, о Дионисии, тиране сицилийском109, который вследствие чрезмерной невоздержанности гонялся за неслыханными наслаждениями ценой огромных трат, с другой стороны, – о бесчинствах и насилиях по отношению к подданным преемников Александра, которыми они позорили его власть <…> (4) Еще больше огорчали его события недавнего прошлого, свежие в памяти, – дела Нерона, который дошел до матереубийства и сделал себя посмешищем для народов, также – наглые поступки Домициана, ничем не уступавшие проявлениям крайней свирепости. (5) Рисуя себе такие картины тирании, он был во власти страха и надежды. Немало тревожили его и соседи-германцы, не все еще им покоренные – одних он путем уговоров привлек в союз, других одолел оружием; были и такие, которые, обратившись в бегство, на время удалились, боясь присутствия столь великого государя. У

109Речь идет о Дионисии Младшем.

548

549

ХРЕСТОМАТИЯ. ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА

него было подозрение, как бы они, презрев возраст юноши, не напали на него; ведь варвары обычно очень легко приходят в движение даже по случайным причинам.

4. (1) Тревожимый в душе столькими заботами, он, призвав друзей и всех находившихся при нем родственников, поставив, когда все сошлись, перед ними сына, слегка приподнялся на ложе и начал такую речь: (2) «В том, что вы огорчаетесь, видя меня в таком положении, нет ничего удивительного: ведь люди в силу своей природы испытывают жалость при несчастиях себе подобных, а ужасное, когда оно перед глазами, вызывает еще большее сочувствие. Что же касается меня, то у вас, я думаю, по отношению ко мне имеется и нечто большее: на основании своего расположения к вам я, естественно, надеюсь на ответное расположение. (3) Теперь подходящее время мне – почувствовать, что я не напрасно в течение столь продолжительного времени почитал вас и старался ради вас, а вам – воздать мне благодарность, показав, что вы не забываете то, что получили. Вы видите моего сына, которого вы сами вскормили; он как раз вступает в юношеский возраст и нуждается – словно в бурю и во время качки – в кормчих, чтобы, носясь по волнам из-за недостаточной опытности в должных делах, не быть брошенным на дурные занятия. (4) Станьте вы ему, вместо одного меня, многими отцами, оберегая его и давая ему наилучшие советы. Ведь ни изобилие денег само по себе не предотвращает тираническую необузданность, ни зашита телохранителей недостаточна для охраны правителя, если вдобавок не будет приобретено расположение подданных. (5) Больше всего продлили без опасности свою власть все те, кто вселил в души управляемых не страх перед их жестокостью, а любовь к их порядочности. Ведь не те, кто испытывает рабство по принуждению, а те, кто подчиняется в силу убеждения, постоянно действуют и терпят, не вызывая подозрений; будучи свободными от притворной лести, они никогда не выйдут из повиновения, если только не будут принуждены к этому насилием или наглостью.

(6) Трудно соблюсти умеренность и положить предел страстям, когда им служат неограниченные возможности. Давая ему такие советы и напоминая ему о том, что он, присутствуя здесь, слышит, вы сделаете из него наилучшего государя для вас и для всех, а также воздадите величайшую дань памяти обо мне и только таким образом сможете сделать ее вечной». (7) После этих слов наступило обморочное состояние, лишившее Марка возможности говорить; от слабости и терзаний духа он опять упал навзничь.

Глава 5. Ранняя Римская империя (I-III вв.)

Всех присутствовавших охватила жалость, так что некоторые из них не сдержались и испустили громкий вопль. Прожив еще одну ночь и один день, он почил, оставив скорбь своим современникам и вечную память о своей добродетели на будущие века. (8) После кончины Марка, когда молва о ней распространилась, все бывшее там войско, а равно и масса простого народа были охвачены скорбью, и не было никого из подвластных Риму людей, кто бы без слез услышал такую весть; все как бы в один голос громко называли его: одни – превосходным отцом, другие – добрым государем, третьи – замечательным полководцем, иные – воздержанным и скромным властителем, и никто не ошибался <…>

БЫТ И НРАВЫ

Петроний Арбитр. Пир Тримальхиона

Петроний (ум. ок. 65 г. н. э.) жил во времена императора Нерона (54–68), был проконсулом в малоазийской провинции Вифиния, славился особой роскошью жизни, был близок двору императора, при котором выполнял роль ценителя (арбитра) утонченных наслаждений. Был, как и Сенека (о нем см. выше), обвинен в участии в заговоре Пизона против императора (65) и покончил жизнь самоубийством. Описание пира Тримальхиона – фрагмент из произведения Петрония «Сатирикон», в котором описаны похождения трех во- ров-проходимцев, случайно оказавшихся на пиру у богача-вольноот- пущенника Тримальхиона. Повествование ведется от лица одного из трех товарищей. Петроний ярко рисует картину римских нравов раннеимператорской эпохи. Печатается по изд.: Петроний Арбитр. Сатирикон. – Репр.: М., 1924. – М., 1990. С. 78–84, 87–91, 98–101 113–114, 119–120, 122, 124–125, 133–134. Перев. с лат. под ред. Б.И. Ярхо.

(31) Когда, наконец, мы возлегли, александрийские мальчики110 облили нам руки ледяной водой111; за ними последовали другие, омывшие наши ноги и старательно остригшие ногти. При чем каждый занимался своим делом не молча, но распевая громкие песни. Я пожелал испробовать, вся ли челядь состоит из поющих? Попросил пить: услужливый мальчик исполнил мою

110Дети-рабы.

111Снежная вода (прокипяченный снег, затем снова опущенный в снег), скорее всего, была введена в обращение Нероном. Использовать снежную воду считалось необузданной роскошью.

550

551

	ХРЕСТОМАТИЯ. ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА			Глава 5. Ранняя Римская империя (I-III вв.)
	просьбу с тем же завыванием, и так – все, что бы у кого ни по-			Следовавший за ним мальчик принес столик терпентиново-
	просили.			го дерева и хрустальные кости; я заметил нечто весьма [изящное
	Пантомима с хорами какая-то, а не триклиний112 почтен-			и] утонченное: вместо белых и черных камешков здесь были золо-
	ного дома!			тые и серебряные денарии. Пока он за игрой исчерпал все рыноч-
	Между тем подали совсем невредную закуску: все возлегли			ные прибаутки, нам, еще во время закуски, подали первое блюдо
	на ложа, исключая только самого Тримальхиона, которому, по			с корзиной, в которой, расставив крылья, как наседка на яйцах,
	новой моде, оставили высшее место за столом. Посередине заку-			сидела деревянная курица. Сейчас же подбежали два раба и под
	сочного стола находился ослик коринфской бронзы с тюками на			звуки неизменной музыки принялись шарить в соломе; –выта-
	спине, в которых лежали с одной стороны черные, с другой – бе-			щив оттуда павлиньи яйца, они роздали их пирующим. Тут Три-
	лые оливки. Над ослом возвышались два серебряных блюда, по			мальхион обратил внимание на это зрелище и сказал:
	краям которых были выгравированы имя Тримальхиона и вес се-			– Друзья, я велел подложить под курицу павлиньи яйца …
	ребра, а на припаянных к ним перекладинах лежали [жареные]			боюсь, что в них уже цыплята вывелись. Попробуемте-ка, съедоб-
	сони113, обрызганные маком и медом. Были тут также и кипящие			ны ли они.
	колбаски на серебряной жаровне, а под сковородкой – сирий-			Мы взяли по ложке, весившей не менее селибра115 каждая, и
	ские сливы и гранатовые зерна.			вытащили яйца, сработанные из крутого теста. Я едва не бросил
	(32) Мы наслаждались этими прелестями, когда появление			своего яйца, заметив в нем нечто вроде цыпленка. Но затем я ус-
	Тримальхиона, которого внесли на малюсеньких подушечках,			лыхал, как какой-то старый сотрапезник крикнул:
	под звуки музыки, вызвало с нашей стороны несколько неосто-			– Э, да тут что-то вкусное!
	рожный смех. Его скобленая голова высовывалась из ярко-крас-			И я вытащил из скорлупы жирного винноягодника, пригото-
	ного плаща, а шею он обмотал шарфом с пурпуровой оторочкой			вленного под соусом из перца и яичного желтка.
	и свисающей там и сям бахромой. На мизинце левой руки красо-			(34) Тримальхион, кончив игру, потребовал себе всего, что
	валось огромное позолоченное кольцо; на последнем же суставе			перед тем ели мы, и громким голосом дал разрешение всем, кто
	безымянного, как мне показалось, настоящее золотое с припаян-			хочет, требовать еще медового вина. В это время, по данному зна-
	ными к нему железными звездочками114. Но чтобы выставить			ку, грянула музыка, и поющий хор убрал подносы с закусками. В
	напоказ и другие драгоценности, он обнажил до самого плеча			суматохе [со стола] упало большое [серебряное] блюдо; один из
	правую руку, украшенную золотым запястьем, прикрепленным			отроков его поднял, но заметивший это Тримальхион велел нада-
	сверкающей бляхой к браслету из слоновой кости.			вать рабу затрещин, а блюдо бросить обратно на пол. Явившийся
	(33) – Друзья, – сказал он, – ковыряя в зубах серебряной зу-			раб стал выметать серебро вместе с прочим сором за дверь. Затем
	бочисткой, – не было еще моего желания выходить в триклиний,			пришли два молодых эфиопа, оба с маленькими бурдюками, вро-
	но, чтобы не задерживать вас дольше, я пренебрег всеми удоволь-			де тех, из которых рассыпают песок в амфитеатрах, и омыли нам
	ствиями. Но позвольте мне окончить игру.			руки вином. Воды никому не подали. Восхваляемый за такую
				утонченность, хозяин сказал:
	112 Столовая называлась так по названию большого стола
				– Марс любит равенство116. Потому я велел поставить каждо-
	(triclinium), за которым гости возлежали на ложах, расставленных с трех			му особый столик.
	сторон. Гости всходили на ложе с задней стороны и ложились лицом к
				– Таким образом, нам не будет так жарко от множества во-
	столу, опираясь на один локоть. Открытая сторона триклиния давала
				нючих рабов.
	слугам доступ к столу. Кроме большого стола, перед каждым стоял ма-
	ленький столик. На ложах существовали места для хозяина, почетных			В это время принесли старательно засмоленные стеклянные
	гостей и высших должностных лиц.			амфоры, на горлышках коих имелись ярлыки с надписью:
	113 Соня – маленький зверек из породы грызунов.
	114 Тримальхион был вольноотпущенником, поэтому мог носить			115 1 селибр = ок. 164 г. Речь идет о маленьких ложечках для яиц,
	кольцо из чистого золота только при исполнении должностных обязан-			хотя обычно за столом ели руками.
	ностей, как всадник или патриций.			116 То есть «все равны перед богом».

552

553

ХРЕСТОМАТИЯ. ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА

Опимианский Фалерн. Столетний117 Когда надпись была прочтена, Тримальхион всплеснул рука-

ми и воскликнул:

– Увы! Увы, нам! Так, значит, вино живет дольше, чем людишки. Посему давайте пить, ибо в вине жизнь. Я вас угощаю настоящим Опимианским; вчера я не такое хорошее выставил, а обедали люди много почище.

Мы пили и удивлялись столь изысканной роскоши. В это время раб притащил серебряный скелет, так устроенный, что его сгибы и позвонки свободно двигались во все стороны. Когда его несколько раз бросили на стол и он, благодаря подвижному сцеплению, принимал разнообразные позы, Тримальхион воскликнул:

Горе нам беднякам! О, сколь человечишко жалок! Станем мы все таковы, едва только Орк вас похитит, Будем же жить хорошо, други, покуда живем.

(35) Возгласы одобрения были прерваны появлением блюда, по величине не совсем оправдавшего наши ожидания. Однако его необычность обратила к нему взоры всех. На круглом блюде были изображены кольцом двенадцать знаков Зодиака, при чем на каждом кухонный архитектор разместил соответствующие яства. Над Овном – овечий горох, над Тельцом – говядину кусочками, над Близнецами – почки и тестикулы118, над Раком – венок, над Львом – африканские фиги, над Девой – матку неопоросившейся свиньи, над Весами – настоящие весы с горячей лепешкой, на одной чаше и пирогом на другой, над Скорпионом – морскую рыбку, над Стрельцом – лупоглаза119, над Козерогом – морского рака, над Водолеем – гуся, над Рыбами – двух краснобородок. Посередке, на дернине с подстриженной травой, возвышался медовый сот. Египетский мальчик обнес нас хлебом на серебряном противне, при чем паскуднейшим голосом выл что-то из мима Ласерпиция120.

117То есть закупоренное при консуле Опимии (121 г. до Р. X.); этому вину было, значит, гораздо больше ста лет (около 175, если действие происходит при Нероне). Однако во времена Опимия еще не отмечали на ярлыках родины вина. Фалерн впервые упоминается у Катулла (сер. I в. до Р. Х.).

118Здесь тестикулы – железы.

119Неизвестное морское животное, ракообразное или рыба (?), с выпученными глазами, – соответствует целящемуся стрельцу.

120Мимами назывались комические пьесы, большей частью носившие буффонадный характер и изображавшие в смехотворном виде лица разных сословий и национальностей.

Глава 5. Ранняя Римская империя (I-III вв.)

[Видя], что мы довольно кисло приняли эти убогие кушанья, Тримальхион сказал: «Прошу приступить к обеду. [Это – начало].

(36)При этих словах четыре раба, приплясывая под музыку, подбежали и сняли с блюда его крышку. И мы увидели другой прибор, и на нем птиц и свиное вымя, а посредине зайца, всего

вперьях, как бы в виде Пегаса. На четырех углах блюда мы заметили четырех Марсиев121, из мехов которых вытекала обильно поперченная подливка прямо на рыб, плававших точно в канале. Мы разразились рукоплесканиями, начало коим положила фамилия, и весело принялись за изысканные кушанья.

– Режь! (Carpe!) – воскликнул Тримальхион, не менее всех восхищенный удачной штукой.

Сейчас же выступил вперед резник и принялся в такт музыке резать кушанье с таким грозным видом, что казалось, будто эсселарий122 сражается под звуки оргáна123. Между тем Тримальхион все время разнеженным голосом повторял:

– Режь! Режь! (Carpe! Carpe!).

Заподозрив, что в этом бесконечном повторении заключается какая-нибудь острота, я не постеснялся спросить о том соседа, возлежавшего выше меня.

Тот, часто видавший подобные шутки, ответил:

– Видишь раба, который режет кушанье? Его зовут Режь (Carpus). Итак, восклицая: «Режь!» (Сагре!), [Тримальхион] одновременно и зовет, и приказывает <…>

(39)… Когда была убрана вторая перемена н повеселевшие гости принялись за вино, а разговор стал общим, Тримальхион, облокотившись на локоть, сказал:

– Это вино вы должны скрасить [вашим приятным обществом]. Рыба посуху не ходит. Спрашиваю вас, как вы думаете, доволен ли я тем кушанием, что вы видите на крышке блюда? «Таким ли вы знали Улисса»124? Что же это значит? А вот что! И за едой надо быть любомудром. Да почиет в мире прах моего патрона! Это он захотел сделать меня человеком среди людей. Для меня нет ничего неизвестного, как показывает это блюдо. Небо, в котором обитают двенадцать богов, попеременно принимает две-

121То есть четыре изображения сатира Марсия, побежденного Аполлоном в игре на флейте (откуда «меха»).

122Эсседарий – британский боец, сражавшийся на колеснице.

123Гидравлические оргáны во времена Нерона, скорее всего, были новинкой.

124Из речи Лаокоона, см. Вергилий. Энеида. II. 43.

554

555

ХРЕСТОМАТИЯ. ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА

надцать видов и прежде всего становится Овном. Кто под этим знаком родится, у тех будет много скота, много шерсти. Голова у них крепчайшая, лоб бесстыдный, рога острые. Под этим знаком родится много схоластов и барашков.

Мы рассыпались в похвалах остроумию [новоявленного] астронома. Он продолжал:

– Затем все небо вступает под знак Тельца. Тогда рождаются такие, что лягнуть могут, и волопасы, и те, что сами себя пасут. Под Близнецами рождаются парные кони, быки и тестикулы125,

ите, что две стены сразу мажут126. Под Раком родился я: поэтому на многих ногах стою, и на суше и на море многим владею. Ибо рак и тут, и там уместен; поэтому я давно уже ничего на него не кладу, дабы не отягощать своей судьбы127. Подо Львом рождаются обжоры и властолюбцы. Под Девой – женщины, беглые рабы

иколодники. Под Весами – мясники, парфюмеры и те, кто чтонибудь отвешивает. Под Скорпионом – отравители и убийцы. Под Стрельцом – косоглазые, что на овощи зарятся, а сало хватают128. Под Козерогом – те, у которых от многих бед рога вырастают. Под Водолеем – трактирщики и тыквенные головы. Под Рыбами – повара и риторы. Так и вертится круг, подобно жернову,

икаждый миг приносит какую-нибудь пакость, ибо каждый миг кто-нибудь или рождается, или помирает. А то, что посредине вы видите дернину и на ней медовый сот – так и это не без причины сделано. Мать земля посредине кругла, как яйцо, и заключает в себе всяческое благо, так же как и сот.

(40)– «Премудрость!»129 – воскликнули мы все в один голос и, воздев руки к потолку, поклялись, что ни Гиппарх, ни Арат не могли бы равняться с ним; но тут появились рабы, которые постлали перед ложами ковры. На них со всеми подробностями была изображена охота: были тут и охотники с рогатинами, и сети. Мы просто не знали, что и подумать, как вдруг вне триклиния раздался невероятный шум, и вот – лаконские собаки забегали вокруг стола. Вслед затем было внесено огромное блюдо, на котором лежал изрядной величины вепрь, с шапкой на голове, державший в зубах две корзиночки из пальмовых веток: одну с сирийскими, другую с фиванскими финиками. Вокруг вепря ле-

125Тестикулы – в данном случае, скорее всего, дураки.

126То есть «служат двум господам».

127На раке (см. выше) лежал только венок.

128То есть «метят в ворону, а попадают в корову».

129В данном случае: «браво!»

Глава 5. Ранняя Римская империя (I-III вв.)

жали поросята из пирожного теста, будто присосавшись к вымени, что должно было изображать супорось; поросята предназначались в подарок нам130. Рассечь вепря взялся не Карп, резавший ранее птицу, а огромный бородач в тиковом охотничьем плаще, с повязками на ногах. Вытащив охотничий нож, он с силой ударил вепря в бок, и из разреза вылетела стая дроздов. Птицеловы, стоявшие наготове с сетями, скоро переловили разлетевшихся по триклинию птиц. Тогда Тримальхион приказал дать каждому гостю по дрозду и сказал:

–Видите, какие отличные желуди сожрала эта дикая свинья? Между тем, рабы взяли из зубов зверя корзиночки и разделили финики поровну между пирующими.

(41) Между тем я, лежа на покойном месте, долго ломал голову, стараясь понять, зачем кабана подали в колпаке? Исчерпав все догадки, я обратился к моему прежнему собеседнику за разъяснением мучившего меня вопроса.

–Твой покорный слуга легко объяснит тебе, – ответил он, – никакой загадки тут нет; дело ясное. Вчера этого кабана подали на последнее блюдо, и пирующие его отпустили на волю: итак, сегодня он вернулся на стол уже вольноотпущенником131.

Я проклял свою глупость и решил больше его не расспрашивать, дабы не казалось, что я никогда с порядочными людьми не обедал. Пока мы так разговаривали, прекрасный юноша, увенчанный виноградными лозами, обносил нас корзинкой с виноградом и, именуя себя то Бромием, то Лиэем, то Эвием132, тонким, пронзительным голосом пел стихи своего хозяина. При этих звуках Тримальхион обернулся к нему:

–Дионис, – вскричал он, – будь свободным!133 Юноша стащил с кабаньей головы колпак и надел его

–Теперь вы не станете отрицать, – сказал Тримальхион, – что в доме у меня живет Вакх-Отец134.

130Подарки гостям – обычное явление на больших пирах.

131Когда раб получал свободу, он надевал шляпу, знак свободы.

132Различные имена Диониса (см. орфические гимны): Вакх – «шумный»; Бромий – или «от грома происходящий» (Зевс явился матери Вакха, Семеле, в виде грома), или «воспитанник нимфы Бромы»; Лиэй – «освобождающий (от забот)»; то же значение, скорее всего, имеет латинское слово Либер; Эвий – тот, кому кричат: «эвоэ!»

133Игра слов: Liber – Вакх и liber – свободный.

134Каламбур: Me habere Liberum–Patrem («что я имею [у себя в доме] Отца–Вакха») и Me habere liberum patrem («что я имею [рожден от] свободного отца»).

556

557

ХРЕСТОМАТИЯ. ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА

Мы похвалили удачное словцо Тримальхиона ...

После этого блюда Тримальхион удалился … Мы же, освобожденные от присутствия тирана, стали вызывать сотрапезников на разговор <…>

(47)В таком роде шла болтовня, пока не вернулся Тримальхион <…>

Мы благодарили его за снисходительность и любезность и усиленной выпивкой старались скрыть [душивший нас] смех. Но мы не подозревали, что еще не прошли, как говорится, и полпути до вершины всех здешних роскошеств. Когда со стола, под звук музыки, убрали посуду, в триклиний привели трех белых свиней, в намордниках и с колокольчиками на шее. Номенклатор135 объявил, что это–двухлетка, трехлетка и шестилетка.

Я вообразил, что пришли фокусники, и свиньи, как это бывает в цирках136, станут выделывать какие-нибудь штуки. Но Тримальхион рассеял недоумение:

– Которую из них вы хотите сейчас увидеть на столе? – спросил он, – потому что петухов, пентеево рагу137 и прочую дребедень и мужики изготовят; мои же повара привыкли целого быка зараз на вертеле жарить.

Далее он велел позвать повара и, не ожидая нашего выбора, приказал заколоть самую старшую.

– Ты из которой декурии?138 –повысив голос, спросил он.

– Из сороковой, – отвечал повар.

– Тебя купили или же ты родился в доме?

– Ни то, ни другое, – отвечал повар, – я достался тебе по завещанию Пансы.

– Смотри же, хорошо приготовь ее. А не то я тебя в декурию вестовых разжалую.

Повар, познавший таким образом могущество своего господина, повел [свою] жертву на кухню.

(48)Тримальхион же, любезно обратившись к нам, сказал:

135Раб-глашатай.

136Вероятно, здесь имеются в виду не цирки, а уличное представление для собравшихся в кружок (circulus) прохожих.

137Мифологический персонаж Пентей был растерзан спутницами Диониса менадами на мелкие куски, отчего рагу и стало называться «пентеевым блюдом».

138Тримальхион хочет показать, какая масса у него рабов: они делятся на подразделения.

Глава 5. Ранняя Римская империя (I-III вв.)

–Если вино вам не нравится, я скажу, чтобы переменили; прошу вас, сделайте ему честь. По милости богов, я ничего не покупаю, а все, от чего слюнки текут, произрастает в одном моем пригородном поместье, которого я даже еще и не видел. Говорят, оно граничит с Террациной и Тарентом. Теперь я хочу соединить свою землицу с Сицилией, чтобы, если мне вздумается в Африку проехаться, все время по своим водам плавать. Но расскажи нам, Агамемнон139, какую такую речь ты сегодня произнес? Я хотя лично дел и не веду, тем не менее для домашнего употребления красноречию все же обучался: не думай, пожалуйста, что я пренебрегаю учением. Теперь у меня две библиотеки: одна греческая, другая латинская. Скажи поэтому, если любишь меня, сущность твоей речи.

–Богатый и бедняк были врагами, – начал Агамемнон.

–Бедняк? Что это такое? – [перебил его Тримальхион].

–Остроумно, – похвалил его Агамемнон и изложил затем содержание не помню какой контроверсии.

–Если это уже случилось, – тотчас же заметил Тримальхион, – то об этом нечего и спорить. Если же этого не было – тогда

иподавно.

Это и многое другое было встречено всеобщим одобрени-

ем.

–Дражайший Агамемнон, – продолжал между тем Тримальхион, – прошу тебя, расскажи нам лучше о странствованиях Улисса … или о двенадцати подвигах Геркулеса. Я еще в детстве об этом читал у Гомера. А то еще видал я Кумскую Сивиллу в бутылке. Дети ее спрашивали: «Сивилла, чего ты хочешь?», а она в ответ: «Хочу умереть»140.

(49) Тримальхион все еще разглагольствовал, когда подали блюдо с огромной свиньей, занявшее весь стол. Мы были поражены быстротой и поклялись, что даже куренка в такой небольшой промежуток вряд ли приготовить можно, тем более, что эта свинья нам показалась по величине превосходившей даже съеденного незадолго перед тем вепря. Но Тримальхион со все возраставшим вниманием присматривался к ней:

–Как? как? – вскричал он, – свинья не выпотрошена? Честное слово, не выпотрошена! Позвать, позвать сюда повара!

139Один из гостей.

140Есть предположение, что это ссохшаяся от старости мумия Сивиллы, каковые часто показывались в древности. Из текста следует, что эти фигурки выдавали не за мумии, а за живых Сивилл.

558

559

ХРЕСТОМАТИЯ. ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА

К столу подошел опечаленный повар и заявил, что он забыл выпотрошить свинью.

–Как это так забыл? – заорал Тримальхион. – Подумаешь, что он забыл подсыпать перцу или тмину! Раздевайся.

Без промедления повара раздели, и он с печальным видом стал между двух истязателей. Все стали просить за него, говоря:

–Это бывает. Пожалуйста, прости его; если он еще раз сделает, никто из нас не станет за него просить.

Один я только поддался порыву неумолимой жестокости и шепнул на ухо Агамемнону:

–Этот раб, вероятно, большой негодяй! Как это забыть выпотрошить свинью? Я бы не простил, если бы он даже с рыбой что-нибудь подобное сделал.

Но Тримальхион рассмеялся и сказал:

–Ну, если ты такой беспамятный, вычисти-ка эту свинью сейчас, на наших глазах.

Повар снова надел тунику и, вооружившись ножом, дрожащей рукой полоснул свинью по брюху крест накрест. И сейчас же из прореза, поддаваясь своей тяжести, градом посыпались кровяные и жареные колбасы.

(50) Вся челядь громкими рукоплесканиями приветствовала эту штуку и единогласно возопила: – На здоровье Гайю!141 – повара же почтили стаканчиком вина, а также поднесли ему серебряный венок и кубок на блюде коринфской бронзы. [Заметив], что Агамемнон внимательно рассматривает это блюдо, Тримальхион сказал:

–Только у меня одного и есть настоящая коринфская бронза. Я ожидал, что он, по своему обыкновению, из хвастовства скажет, что ему привозят сосуды прямо из Коринфа. Но вышло еще лучше.

–Вы, возможно, спросите, как это так я один владею коринфской бронзой, – сказал он. – Очень просто: медника, у которого я покупаю, зовут Коринфом142, что же еще может быть более коринфского, чем то, что делает Коринф? <…>

(49) … Тримальхион кончил, а гомеристы143 вдруг завопили во все горло, и тотчас же на серебряном блюде, весом в 200 фун-

141Рабы почтительно называли господина по предымени, которое полагалось иметь только свободным людям.

142Традиционное для античных рабов (и вольноотпущенников) имя-этникон по месту их происхождения.

143Актеры, читавшие греческие стихи.

Глава 5. Ранняя Римская империя (I-III вв.)

тов, был внесен вареный теленок со шлемом на голове. За ним следовал Аякс144, жонглируя обнаженным мечом, и, изображая сумасшедшего, под музыку разрубил на части теленка и разнес куски изумленным гостям.

(40)Мы не успели налюбоваться на эту изящную затею, как вдруг потолок затрещал с таким грохотом, что затряслись стены триклиния. Я вскочил, испугавшись, что вот-вот с потолка свалится какой-нибудь фокусник; остальные гости, не менее удивленные, подняли головы, ожидая, что нового возвестят нам небеса. Потолок разверзся, и огромный обруч, должно быть содранный

сбольшой бочки, по кругу которого висели золотые венки и баночки с мастями, начал медленно опускаться из отверстия. После того как нас просили принять это в дар, мы взглянули на стол.

Там уже очутилось блюдо с пирожным; посреди его находился Приап из теста, держащий, по обычаю, корзину с яблоками, виноградом и другими плодами. Жадно накинулись мы на плоды, но уже новая забава усилила веселье. Ибо из всех плодов, из всех пирожных при малейшем нажиме забили фонтаны шафрана, противные струи которого попадали нам прямо в рот. Полагая, что блюдо, окропленное соком этого употребляющегося лишь при религиозных церемониях растения, должно быть священным, мы встали и громко воскликнули:

– Да здравствует божественный Август, отец отечества! Когда же и после этой здравицы многие стали хватать пло-

ды, то и мы набрали их полные салфетки ...

В это время вошли три мальчика в белых подпоясанных туниках; двое поставили на стол Ларов145 с шариками на шее; третий же с кубком вина обошел весь стол, восклицая:

– Да будет над вами милость богов!

[Тримальхион] сказал, что их зовут Добычником, Счастливчиком и Наживщиком. В это же время из рук в руки передавали портрет Тримальхиона, очень похожий; все его целовали, и мы не посмели отказаться <…>

(64)… Тримальхион … потом приказал налить вина в большую чашу и дать выпить сидевшим в ногах рабам, прибавив при этом:

– Ежели кто пить не станет, вылей ему на голову. Делу время, но и потехе час.

144Актер-гомерист.

145Обычно в доме хранились две статуэтки ларов. Здесь третья фигура, вероятно, изображала гения Тримальхиона.

560

561

ХРЕСТОМАТИЯ. ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА

(65)За этим проявлением человеколюбия последовали такие лакомства, что – верьте, не верьте – мне и теперь, при воспоминании, дурно делается. Ибо вместо дроздов нас обносили жирной пулярдой и гусиными яйцами в гарнире, при чем Тримальхион важным тоном просил нас есть, говоря, что из кур вынуты все кости.

Вдруг в двери триклиния постучал ликтор, и вошел в белой одежде, в сопровождении большой свиты, новый сотрапезник. Пораженный его величием, я вообразил, что пришел претор, и потому хотел было вскочить с ложа и спустить на землю босые ноги. Но Агамемнон посмеялся над моей почтительностью и сказал:.

– Сиди, глупый ты человек. Это Габинна, севир146 и в то же время каменщик. Говорят, превосходно делает надгробные памятники.

Успокоенный этим объяснением, я снова возлег и с большим интересом стал рассматривать вошедшего Габинну. Он же, изрядно выпивший, опирался на плечи своей жены: на голове его красовалось несколько венков; духи с них потоками струились по лбу и попадали ему в глаза; он разлегся на преторском месте и немедленно потребовал себе вина и теплой воды. Заразившись его веселым настроением, Тримальхион спросил и себе кубок побольше и осведомился, как принимали Габинну [в доме, откуда он только явился.

– Все у нас было, кроме тебя, – отвечал тот. – Душа моя была с вами]; а в общем было прекрасно. Сцисса правила девятидневную тризну по бедном своем рабе, которого она при смерти на волю отпустила147; думаю, что у Сциссы будет большая возня с собирателями двадесятины148. Потому что покойника оценивали

в50.000. – Все, однако, было очень мило, хотя и пришлось половину вина вылить на его останки149.

(66)И что же подавали? – спросил Тримальхион.

– Скажу все, что смогу, – ответил Габинна, – память у ме-

146Здесь: вольноотпущенник.

147Делалось это в утешение, чтобы раб умер свободным.

148Собирание пятипроцентного сбора с цены отпущенного на волю раба сдавалось на откуп.

149Речь идет о тризне, справлявшейся по окончании девятидневного траура. Тогда же приносилась «девятидневная жертва», когда вино лилось на могилу. Отсюда следует, что раб был погребен, а не сожжен, согласно римскому погребальному ритуалу.

Глава 5. Ранняя Римская империя (I-III вв.)

ня такая хорошая, что я собственное имя частенько забываю. На первое была свинья, увенчанная колбасами, а кругом чудесно изготовленные потроха и сладкое пюре150 и, разумеется, домашний хлеб-самопек, который я предпочитаю белому … Затем подавали холодный пирог и превосходное испанское вино, смешанное с горячим медом. Поэтому я и пирога съел немалую толику, и меда до жадной души выпил. Приправой ей служили: горох, волчьи бобы, орехов, сколько угодно, и по одному яблоку на гостя; мне, однако, удалось стащить парочку – вот они в салфетке … Ах, да, госпожа моя151 мне напоминает [что я еще кое-что позабыл]. Под конец подали медвежатину, которой Сцинтилла152 неосторожно попробовала и чуть не изрыгнула всех своих внутренностей. Я же, напротив, целый фунт съел, потому что на кабана очень похоже.

Ведь, говорю я, медведь пожирает людишек; тем паче следует людишкам пожирать медведя. Затем были еще: мягкий сыр, морс, по улитке на брата и печенка в терринках, и яйца в гарнире, и рубленые кишки, и репа, и горчица, и винегрет. Ах, да! Потом еще обносили тмином в лохани; некоторые бесстыдно взяли по три пригоршни <…>

(68)Когда спокойствие восстановилось, Тримальхион приказал вторично накрыть на стол. Мгновенно рабы сняли все столы и принесли новые, а пол посыпали окрашенными шафраном

икиноварью, опилками и – чего я раньше нигде не видывал – толченой слюдой.

– Ну, – сказал Тримальхион, – думаю, что теперь угожу вам угощением, потому что вторую трапезу для вас подают. Итак, если есть там что хорошенькое, – тащи сюда.

Между тем, александрийский мальчик, заведывающий горячей водой, защелкал, подражая соловью...

– Переменить! – закричал Тримальхион <…>

(69)… Никогда бы, кажется, не кончилось это мучение, если бы не подали новой еды – дроздов-пшеничников, начиненных орехами и изюмом. За ними последовали сидонские яблоки, утыканные иглами, наподобие ежей. Все это было еще переносимо. Но вот притащили блюдо столь чудовищное, что, казалось, лучше с голоду помереть, [чем к нему прикоснуться]. По виду это был жирный гусь, окруженный всевозможной рыбой и птицей.

150Из сыра, муки, яиц и меда.

151Обычное обращение к жене – госпожа (domina).

152Жена Габинны.

562

563

ХРЕСТОМАТИЯ. ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА

–Все, что вы здесь видите, – сказал Тримальхион, – из одного теста сделано.

Я, догадливейший из людей, сразу сообразил, в чем дело:

–Буду очень удивлен, – сказал я, наклонившись к Агамемнону, – если все это не сработано из навоза или глины. В Риме, на сатурналиях, мне случалось видеть такие подобия кушаний.

(70) Не успел я вымолвить этих слов, как Тримальхион ска-

зал:

–Пусть я разбухну, а не разбогатею, если мой повар не сделал всего этого из свинины. Дорогого стоит этот человек. Захоти только, и он тебе из свиной матки смастерит рыбу, из сала – голубя, из окорока – горленку, из бедер – цыпленка; и к тому же, по моему измышлению, имя ему наречено превосходное; он зовется Дедалом. Чтобы вознаградить его за хорошее поведение, я ему выписал из Рима подарок – ножи из норийского153 железа.

Сейчас же он велел принести эти ножи и долго ими любовался; потом и нам позволил испробовать их остроту, прикладывая лезвие к щекам.

Вдруг вбежали два раба, имевшие такой вид, точно они поссорились у водоема; по крайней мере, оба несли на плечах амфоры. Тщетно пытался Тримальхион рассудить их, они продолжали ссориться и совсем не желали подчиниться его решению; наконец, они одновременно друг другу разбили палкой амфоры. Пораженные невежеством этих пьяниц, мы внимательно следили за дракой и увидали, что из осколков амфор вывалились устрицы и ракушки, которые один из рабов подобрал, разложил на блюде и стал обносить всех. Искусный повар еще увеличил это великолепие: он принес на серебряной сковородке жареных улиток, напевая при этом дребезжащим и весьма отвратительным голосом.

Затем началось такое, что просто стыдно рассказывать: по какому-то неслыханному обычаю, кудрявые мальчики принесли духи в серебряных флаконах и натерли ими ноги возлежащих, предварительно опутав голени, от колена до самой пятки, цветочными гирляндами. Остатки же этих духов были вылиты в сосуды

свином и в светильники …

Чего еще больше? Челядь переполнила триклиний, так что нас едва не сбросили с ложа. Я узнал повара, который из свиньи умел делать гуся. Он возлег выше меня, и от него несло подливкой и приправами. Не довольствуясь тем, что его за стол посади-

153 Норик – страна, римская провинция, расположенная между Дунаем и Альпами (совр. Австрия), известная своими рудниками.

Глава 5. Ранняя Римская империя (I-III вв.)

ли, он принялся передразнивать трагика Эфеса и все время подзадоривал своего господина биться об заклад, что зеленые154 на ближайших играх удержат за собой пальму первенства <…>

(78) … Дело дошло до полной тошнотворности, когда Тримальхион, омерзительно пьяный, выдумал новое развлечение, приказав ввести в триклиний трубачей155; навалив на ложе целую груду подушек, он разлегся на них, высоко подперев ими голову.

– Представьте себе, что я умер, – заявил он. – Скажите по сему случаю что-нибудь хорошее.

Трубачи затрубили похоронную песню. Особенно старался раб того распорядителя похорон, который был здесь почтеннее всех. Он затрубил так громко, что перебудил всех соседей. Стражники, сторожившие этот околоток, вообразив, что дом Тримальхиона горит, внезапно разбили двери и принялись орудовать топорами, как полагается. Мы, воспользовавшись случаем, бросили Агамемнона и пустились бежать, словно от настоящего пожара <…>

Античные анекдоты

Книга «Филогелос» (букв.: «Любитель смешного») была составлена на исходе античности и представляет собой сборник коротких веселых историй, дающих представление о народном юморе в раннеимператорский период. Традиция приписывает авторство анекдотов, скомпилированных неизвестным автором, грамматикам Гиероклу и Филагрию. О первом неизвестно ничего, а о втором – только то, что он жил во II в. н. э. и был родом из Киликии (Малая Азия). Печатается по изд.: Федр. Бабрий. Басни. М., 1962 (сер. «Литературные памятники»). С. 186–192. Перев. с лат. М.Л. Гаспарова.

3. К педанту-врачу156 пришел человек и сказал: «Господин врач, всякое утро, как я проснусь, у меня еще полчаса бывает темно в глазах: как бы от этого избавиться?» Врач ответил: «Просыпайтесь на полчаса позже».

154То есть принадлежащий к партии «зеленых» в цирке. Сам Тримальхион, стало быть, стоял за «синих». Нерон был «зеленым». «Зеленые» и «синие» – делающие ставки на колесницы, которыми правят возницы, одетые в одежды соответствующих цветов.

155Трубачи – необходимая принадлежность погребальной процессии. Законы XII таблиц ограничивали их число десятью.

156Педант – «школяр», «кабинетный ученый», «книжник», главный герой анекдотов.

564

565