Моральная мотивация, свобода и ответственность

Внешние (природные, социальные и т.п.) и внутренние (психичес­кие) условия совершения поступка мало или вовсе не зависят от со­знательной воли действующего субъекта. Результаты поступка, осо­бенно отдаленные, став, так сказать, фактами объективной действи­тельности, тоже не находятся более во власти человека (вспомним крылатое изречение Гегеля о камне, выпущенном из руки). То един­ственное в поступке, что находится в его сознательной воле, — это субъективные мотивы. Поэтому при моральной оценке поступка или поведения главное значение имеют мотивы, их моральное качество, хотя эти мотивы и могут сочетаться с результатами и условиями де­ятельности. Человек ограничен в предвидении следствий и в выборе обстоятельств. Но он свободен в мотивации своих поступков, в вы­боре мотивов с учетом объективной необходимости. За эти послед­ние он несет полную ответственность. В этом пункте, конечно, вер­нее позиция И. Канта, чем последовательных консеквенциалистов, игнорирующих так называемый субъективный фактор.

При оценке поступка, так сказать, «со стороны», нас прежде все­го интересуют его положительные или отрицательные последствия, а затем и в связи с этим — личность, совершившая поступок. Оцен­ка поступка не самоцель, а лишь средство, путь к оценке личности и тех ее характеристик, которые явились прямыми или косвенны­ми причинами совершения поступка, т.е. субъективной мотивации. А с точки зрения самого поступившего, оценке подлежат только его субъективные побуждения, поскольку за внешние условия и послед­ствия он не несет ответственности: они не в его власти, Гегель был прав, когда писал, что субъективно человек признает своим только то в своем поведении, «только то наличное бытие в действии, ко­торое заключалось в его знании и воле, только то, что было его импульсом, было ему принадлежащим»¹ (¹ Гегель Г.В.Ф. Соч. М, 1966. Т. III. С. 302).

Все сказанное о первенствующем значении качества субъектив­ной мотивации поступков особенно важно помнить при выяснении моральной ценности поступка и его мотивов. Поэтому полезно ос­тановиться несколько подробнее на внутренней структуре мотива­ции, на тех элементах сознания, которые преимущественно высту­пают моральными мотивами поступков и поведения.

В повседневной своей жизнедеятельности люди побуждаются к действиям элементами сознания, которые сами по себе не относятся к среде морального сознания. Это прежде всего потребности и ин­тересы.

Различают потребности, во-первых, прирожденные физические, естественные, или «витальные», без удовлетворения которых невоз­можна нормальная жизнедеятельность человеческого организма в окружающей среде: в пище, одежде, жилище-убежище, в движении, труде, получении необходимой информации из окружающей среды, в общении, в сексе и т.п. Эти потребности немногочисленны. Затем, во-вторых, формирующиеся в ходе жизни бесчисленные духовные потребности, свойственные людям: познавательные, художествен­но-эстетические, моральные, религиозные со всевозможными от­тенками. Продолжительная во времени, устойчивая концентрация сознания на какой-либо потребности есть интерес. На почве доми­нирующих интересов формируется весь мир представлений, цен­ностных ориентации личности, доминирующие мотивы поведения. По-видимому, прав американский аксиолог Р.Б. Перри, который считает именно интересы первоценностью всех человеческих цен­ностей и ценностных ориентации² (² Реrrу R.B. Realms of Value. A Critique of Human Civilization. Harward Univ. Press, 1954. P. 1-14). Но потребности, не выступаю­щие мотивами конкретных поступков, приобретают моральное ка­чество, как только они подвергаются оценке под углом зрения различения доброго и злого, должного и недолжного. Всякое «нейтраль­ное» само по себе побуждение может стать нравственным или без­нравственным в зависимости не только от качества результата и ус­ловий поступка, как об этом уже говорилось выше, но от некоторых его собственных характеристик. Потребность в пище — не добро и не зло, а естественная необходимость. Но она приобретает отрица­тельное моральное содержание, если превращается в жадное чре­воугодие, в «грех». Нормальный секс превращается в порок, в рас­путство, когда он становится чрезмерной страстью. Еще Аристотель подметил, что во всяком своем качестве человек добродетелен, если соблюдает разумную меру. Порок — это недостаток или чрезмер­ность в проявлении душевного качества. Мужество — добро, тру­сость — зло, как и безумная, безрассудная отвага. Таким образом, любой мотив может предстать и в его моральной ценности или анти­ценности, если его сопоставить с некой моральной нормой. Но норма — это достояние морального сознания. Побуждения к поступ­кам, какими бы они ни были, получают моральную квалификацию путем их сопоставления с некоторыми другими элементами мораль­ного сознания. В некоторых случаях эти элементы сами выступа­ют в качестве прямых доминирующих мотивов непосредственно: «меня мой долг принуждает действовать так, а не иначе»; «мне со­весть не позволяет делать это». Здесь мы имеем дело уже с «чистой» (по Канту) моральной мотивацией.

Какие же элементы морального сознания преимущественно вы­ступают прямыми или косвенными мотивами поступков?

В повседневном поведении и сознании людей, в их мотива­ции велика роль положительных и отрицательных нравственных чувств. Прирожденные чувства стыда, совести, сострадания, любви и т.п. являются прямыми побудителями добрых поступков, часто вопреки другим, внеморальным соображениям целесообразности, выгоды, пользы и пр. Искренняя гуманистическая, филантропичес­кая деятельность может побуждаться такими чисто моральными мо­тивами. С другой стороны, зловредные поступки могут побуждать­ся чувствами ненависти, злобы, зависти и ревности, чрезмерного себялюбия, тщеславия, вопреки доводам рассудка и целесообраз­ности.

Другую группу специфических моральных мотивов составляют морально-ценностные представления, установки и убеждения. Если кто-то считает, что благожелательность, честность, правдивость, справедливость, честь и достоинство и т.п. — истинные ценности его бытия и что следование им даже выгоднее, в конечном счете, для лучшего устройства жизни, то такие высокие убеждения удержат его от дурных поступков и побудят к поведению положительному, даже героическому, поведению, исходящему только из моральных соображений.

Человек, который в реальной жизни сознательно и добровольно руководствовался бы такими высокими моральными принципами, заслуженно пользовался бы репутацией человека с безукоризненной идеальной моралью. Но в реальной жизни таких людей не бывает. Высшие моральные ценности чаще всего выступают перед людьми не в виде по их собственной воле принимаемых мотивов повседнев­ных поступков, а в виде основанных на этих представлениях внеш­них требований к качеству поведения, предъявляемых к нему со сто­роны внешнего социального окружения, не в ходе рефлексии раз­личения абстрактного добра и зла, а в виде различения должного И недолжного, которое в коллективном общественном сознании по­лучает мыслительное и словесное оформление в виде специфичес­ких, моральных требований, предписаний, повелений, разрешений и запретов — норм.

Исторически нормы (моральные, правовые и т.п.) — достаточно позднее образование. Генетически (по происхождению) им предше­ствовали ценностные представления о значении разных предметов, явлений для людей: опасных, полезных или вредных, приятных или неприятных. Ценностные представления возникали и закреплялись в сознании в повседневном опыте, очевидно, первоначально в виде проб и ошибок. Шло накопление ценностного опыта, и его резуль­таты передавались новым поколениям. Установление значения (по­ложительного или отрицательного) фиксировалось в сознании в виде простых суждений и предложений, в которых оцениваемое яв­ление подводилось (или не подводилось, исключалось) под общее ценностное понятие, включалось в класс определенных явлений с положительным или отрицательным значением, ценностей или антиценностей: мир — благо, добро, война — зло; лев красив, кроко­дил безобразен; сытость приятна, голод отвратителен и т.п. Во всех подобных предложениях-оценках предикатами выступают опреде­ленные общие, родовые представления, понятия о ценном и анти­ценном, положительном или отрицательном значении.

В ходе естественно-исторического процесса некоторые представ­ления о значениях, подтверждаясь каждодневно в общественном опыте, становились непререкаемым достоянием общественного со­знания, а суждения, их выражающие, приобретали характер аксиом. Жизнь, здоровье, любовь, супружество, семья, труд, знание — вели­кие ценности. А смерть, болезни, вражда, измена, лень, невежест­во — напротив, антиценности, кто в этом сомневается?

Уже в первобытном обществе многие распространенные пред­ставления о ценном (приятном, полезном и т.п.) и неценном, тем более антиценном (отвратительном, вредном и т.п.) значении пре­вращались в соответствующие требования к поведению в виде пред­писаний, повелений и запретов, недолжных поступков, например табу, т.е. в виде определенных правил поведения, норм. В языке они фиксировались в виде повелительных предложений. Жизнь — ценность, отсюда норма: не убивай. Семья, супружеская верность, целомудрие — ценность, отсюда нормы: не прелюбодействуй, чти ро­дителей. Правда-истина — ценность, и потому норма: не лги, не лже­свидетельствуй. Трудись, не ленись, учись, не завидуй, не злобствуй, потому что усердный труд, знания, доброжелательность, любовь — ценности жизни, абсолютно необходимые условия существования всякого коллективного человеческого общежития. Со временем по­добные общие ценностные представления и соответствующие им моральные и другие нормы получали более обобщенное и абстракт­ное выражение в разных формулах так называемого золотого пра­вила нравственности: не делай другим то, что ты не хотел бы, чтобы это делали тебе; не пожелай другому того, чего не желаешь себе; возлюби ближнего, как самого себя, и возлюблен будешь и т.п. Мно­гие из моральных норм вошли в моральные кодексы священных пи­саний, например, в число заповедей Моисеева Десятисловия, Христовых Заповедей блаженства. Абстрактное (формальное) обоб­щение бесчисленные формулы «золотого правила» получили в оп­ределении категорического императива И. Канта: поступай так, чтобы способ твоего поведения мог стать всеобщим законом для всех; поступай так, чтобы человек как в лице другого, так и в твоем лице выступал только как цель и никогда как средство¹ (¹ Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1965. Т. 4. Ч. 1. С. 260, 270). Последняя максима выражает сущность гуманизма, ибо последовательный гу­манизм есть, действительно, мировоззрение и соответствующее ему поведение, которые полагают человека и его благо высшей ценнос­тью известного нам бытия.

Возникающие в повседневности эмоции и чувства, в том числе и нравственные, слишком относительны, т.е. многообразны, про­тиворечивы и эгоистичны, чтобы они могли составить основу ра­зумной моральной мотивации, быть доминирующими мотивами вы­сокоценных поступков. То же самое можно сказать, хотя и в мень­шей мере, о массе индивидуальных ценностных представлений, где еще преобладает субъективное суждение. Лишь небольшая группа распространенных, общепринятых ценностей и соответствующих им моральных норм может быть положена в основание разумного, т.е. продуманно-убежденного «нормального поведения». Одной из главных целей нравственного просвещения населения, духовного совершенствования личностей как раз должно быть формирование устойчивой способности к моральной рефлексии, свободному и со­знательному выбору поступков и их мотивов, соответствующих об­щепринятым моральным требованиям к поведению, понятиям доброго и злого, должного и недолжного. Конечно, для этого че­ловеку необходимо моральные нормы, по меньшей мере, знать. Нравственная вменяемость, т.е. знание и усвоение моральных цен­ностей и норм, является одним из условий свободной и сознатель­ной мотивации поступков. В конечном счете, мотивация поведения нормами морали представляется оптимальной как с точки зрения интересов общества, так и, в конечном счете, интересов личности.

Свободная сознательная моральная мотивация поступков пред­полагает комплекс необходимых и достаточных условий для ее ре­ального осуществления. Субъективно человек несет ответствен­ность прежде всего за моральное качество мотивов своих поступков. Мера ответственности находится в прямой зависимости от степени свободы выбора формы поведения и его мотивов. В плане этики свобода состоит в максимально возможной независимости человека от гнетущих сил, во власти, господстве его над этими силами- внеш­ними — природными, социальными и внутренними — над собствен­ными страстями и инстинктами. Для моральной свободы всего важ­нее господство разума над страстями, как это доказывали еще древ­ние философы-стоики, а также Спиноза и другие философы Нового времени. Это — не свобода от внешних и внутренних условий выбо­ра, а именно — свобода выбора в системе наличных данных условий. Для отдельного субъекта деятельности свобода такого выбора зави­сит от ряда обстоятельств. Во-первых, наличие объективной физи­ческой возможности выбора поступка и его мотива, т.е. наличие альтернативных вариантов для выбора и, следовательно, мотива­ции. Если инструкция «сверху», приказ начальника однозначно де­терминирует последующее действие исполнителя, то о какой сво­боде мотивации может идти речь? О каком выборе мотивов может идти речь относительно человека, выпавшего из самолета без пара­шюта? Итак, во-первых, внешняя физическая возможность выбора— необходимое условие моральной мотивации.

Во-вторых, субъективная, психическая способность человека к сознательному выбору. Младенцы, слабоумные, душевнобольные не признаются морально (и юридически) ответственными за свои поступки, потому что они неспособны мотивировать свое пове­дение.

В-третьих, важным условием моральной вменяемости личности является знание принятых в обществе моральных требований.

Наконец, в-четвертых, при наличии перечисленных условий сво­бодной моральной мотивации возникает чувство удовлетворения от правильного поведения, вполне оправданного, по мнению деятеля, высокими мотивами. Конечно, поступок может оказаться правиль­ным и морально ценным и в том случае, если он был совершен по однозначному приказанию начальника, т.е. отсутствовала борьба мо­тивов, не было альтернативного выбора, т.е. не было первого усло­вия для свободной мотивации. Но исполнитель приказания не по­лучит того чувства удовлетворения, которое возникает при действии по собственному решению. Дисциплина — тоже полезный стимул, но действие по внешнему принуждению, без собственной свободной мотивации, не может принести удовлетворения, тем более если по­ступок, его результат вызывает внутреннее неприятие. Понятно, что в таком случае исполнитель не может и не желает нести личную моральную ответственность за поступок.

Итак, свобода моральной мотивации состоит в объективной воз­можности выбора мотивов, субъективной способности сделать та­кой выбор, знании альтернатив, в частности соответствующих дан­ному поступку моральных норм, и вытекающим из всего этого чув­стве морального удовлетворения и готовности нести моральную и иную ответственность за содеянное.

Мера ответственности прямо пропорциональна степени свобо­ды. Обе вместе зависят от того, кто является субъектом действия и кто или что — его объектом, как уже об этом говорилось выше в связи с моральной оценкой поступка в зависимости от условий его совершения. Ясно, например, что в качестве частного лица человек несет ответственность за все свои действия, а как лицо должностное он отвечает лишь за поступки, связанные с его профессиональной деятельностью. Понятно, круг таких поступков уже, но мера ответ­ственности за них несравненно выше. Должностное лицо обязано знать моральные и юридические нормы, которые и должны высту­пать доминирующими мотивами его служебной деятельности. Иначе возникнет несоответствие с его социальной ролью руководителя, чиновника, юриста, учителя, врача и т.п. — основание для снятия с должности. С другой стороны, мера ответственности за моральный выбор меняется в зависимости от объекта действия. Скажем, одно дело — убийство противника на войне или дуэли. Другое дело — убий­ство или даже просто жестокое обращение с беспомощным ребен­ком, стариком. Моральная ответственность во втором случае несрав­ненно возрастает, в частности и от того, что несравненно шире выбор мотивов, свобода мотивации. В бою или на дуэли — минималь­ный выбор «или-или». Тем более что на войне выбор вообще невоз­можен: действия солдата однозначно предопределены уставом и приказом. В случае со стариком, ребенком на передний план вы­двигается субъективная личная мотивация, которая всей своей тя­жестью увеличивает неизмеримо груз моральной, и именно мораль­ной, ответственности, которая не может быть переложена на кого-то другого.

Таким образом, моральная свобода, свобода выбора мотивов и поступков — это не свобода от ответственности. Это свобода при максимальном осознании ответственности за выполнение общепри­нятых моральных требований, моральных норм поведения и его мо­тивации.