Пространство и Абсолют: компаративный аспект одной древнеиндийской «философемы»

Павлюц К.Н.

Постижение трансцендентного, абсолютного основания бытия составляло серьезную проблему в различных интеллектуальных традициях мировой мысли. В зависимости от социокультурной и исторической детерминации, поиск абсолютных основ сущего мог быть выражен в форме религиозно-философского («гностического») познания, или логико-метафизического дискурса.¹³⁷В ряде учений Индии и Дальнего Востока изначальная «мистическая» религиозно-философская направленность явилась основой дальнейшей концептуализации и создания категориального языка, что отразилось, в частности, в разработке такого всеобщего понятия как «пространство».

Именно через постижение безграничности и вездесущести пространства (акаша) в ходе йогических упражнений, если учитывать эзотерический характер текстов упанишад, приобретается опыт освоения бесконечности, столь важный для реализации Абсолюта.¹³⁸Ощущение бесконечности пространства есть, по упанишадам, выраженная сущность блаженства (ananda), возникающего в экстатических состояниях (Тайттирия Упанишада II.7.1.).¹³⁹Таким образом, данное понятие пространства в древнеиндийской мысли оказывается тесно связанным с поисками некой бескачественной, чистой субстанциальной опоры и отсюда с йогической психотехникой и образами бесконечности, возникающими в преддверии «высших прозрений» абсолютной сущности (Брахмана). Данное положение подтверждает не только традиция брахманистских упанишад, но и ее антагонист в лице буддизма. «…Монах [достигает] преодоления всех материальных представлений, «захода» сознания «сопротивления» и, не допуская мысли о множественности [объектов, с мыслью: «Все - ] бесконечное пространство» обретает ступень бесконечности пространства и устанавливается в ней. И прежние его материальные представления исчезают, порождается же в тот момент состояние счастья, опирающееся на пространство, и он наделяется тонко реальным [состоянием сознания], опирающимся на пространство. Так благодаря тренингу некоторые состояния сознания появляются, а другие исчезают…»(Поттхапада – сутта. 14).¹⁴⁰Отметим один интересный аспект, еще ожидающий своего исследователя, - это переход к медитативным практикам с целью постижения индивидуальной сущности (Атмана), при котором медитация на пустое(развернутое) пространство является ступенью к(или взаимосвязана с) условно конкретному, локализованному пространству Атмана в теле человека (Брихадараньяка – уп. IV.4.22).¹⁴¹В конечном счете такое «бескачественное» (nirguna) пространство служит переходной ступенькой к непосредственному созерцанию Брахмана. Очевидно, что подобный образ пространства-акаши строится по аналогии с образом чистой субстанции, в роли которого выступает Абсолют(единство Атмана и Брахмана).

Таким образом, древнеиндийская религиозно-философская традиция демонстрирует нам чрезвычайно интересный феномен, аналоги которого можно, до некоторых пределов, наблюдать и в иных исторических формах философии.¹⁴²Опираясь на йогическую(«мистическую») практику постижения всеобщности, мыслители концептуализировали результаты своего опыта в выведении категории пространства, которое являлось ступенью к постижению чистой, бескачественной субстанции-в-себе, основания мироздания, что свидетельствует о сложном характере связей различных форм познания бытия в пределах подобных традиций.

Проект «общечеловеческие ценности» и новая волна этноцентризма.

Леонтьева Е.И. Санкт-Петербург

Проблема поиска общечеловеческих, универсальных ценностей имеет, как известно, давнюю историю. На протяжении двадцатого столетия идеологема «общечеловеческие ценности» являлась одним из наиболее спорных объектов культурфилософской рефлексии. Общечеловеческие, универсальные ценности рассматривались как желанный и необходимый, объективно существующий, и как иллюзорный, утопичный, несбыточный проект. В «ситуации постмодерна» второй половины двадцатого века любые универсальные проекты маркировались как негативные, отрицательным образом влияющие на локальный план бытия, рассматривались в качестве нивелирующего фактора, нарушающего принцип многообразия и угрожающего существованию полицентричной, гетерогенной картины мира. Приоритетными считались единичные культурные проекты, самодостаточные и равноценные, не замкнутые на себя, открытые вовне, образующие особое неструктурированное ацентричное, многоплановое пространство-ризому. В этом контексте формирование общих установок, общечеловеческих ценностей, которые могли бы быть безоговорочно, а главное добровольно приняты всеми, представлялось скорее невозможным.

Необходимо отметить, что такой подход к проблеме на теоретическом уровне (проблема осуществления постмодернистских идей на практике - тема отдельного рассмотрения) стал возможным только в результате радикальной трансформации именно западноевропейского культурного сознания. Эта трансформация выразилась в разрушении одной из самых грандиозных «метнарраций» - «метанаррации» европоцентризма и выработки европейской культурой качественно новых принципов самопозиционирования. (Заметим, что эта трансформация происходила фактически параллельно с самим процессом формированием европоцентризма, то есть наблюдалось его «внутреннее саморазрушение» того типа, о котором в известной работе говорили Адорно и Хоркхаймер). Европейская культура отказалась от свойственной ей позиции центра и заняла равнозначное остальным культурным системам место в деиерархизированном культурном пространстве, уравняв тем самым свои и инокультурные области значений. Плюрализация, умножение значений, утверждение многосторонности, всеохватности культуры и сочетания разнородного – такими особенностями были oхарактеризованы современный европейской культурный проект и общемировой культурный контекст.

Однако «ситуация постмодерна» длится уже более полувека и, как представляется, переживает серьезный кризис. Это выражается даже не в том, что теоретические представления сторонников плюрализма и релятивизма противоречат происходящим на практике процессам экономической и культурной глобализации. Дело в том, что на наших глазах происходит возвращение апологетов «реакционных» взглядов на саму проблему существования любых общечеловеческих проектов, и осуществляется очередная трансформация американо-европейского сознания. А именно - постмодернистская концепция релятивизма и плюрализма вытесняется концепцией монизма и универсализма на уровне теоретической рефлексии. Особое место в этом процессе принадлежит некогда дискредитированным концептам «прогресс» и «общечеловеческие ценности».

Напомним, что в середине XX столетия антрополог К.Клакхон отметил приоритетность «антропологического взгляда» на отдельные культуры.¹⁴³Сущность его сводилась к рассмотрению любых культурных стратегий как равноправных и уникальных, которые не могут подвергаться оценке и трактоваться как более или менее совершенные, прогрессивные. «Антропологический взгляд» был «в моде» достаточно долго, в какой-то мере повлияв на возникновение постмодернистской теории и философии культуры. Поэтому особенно интересен и показателен тот факт, что «реакционные» взгляды этноцентристского характера возрождаются именно в среде антропологов.

Так, профессор антропологии Университета Калифорнии Р.Эджертон выступает с резкой критикой распространенной среди антропологов теории «культурного адаптивизма», согласно которой любой социальный институт или культурное явление обязательно должны играть позитивную роль в жизни того или иного сообщества. Предполагается, что абсолютно все традиционные верования и практики, даже такие, как нанесение телесных увечий, кровная месть, охота на ведьм, всегда выполняют некую адаптивную функцию и имеют положительное социальное значение. Такой подход, согласно Эджертону, основан на отсутствии корректного анализа традиционных практик и институтов и лишает нас возможности объективно оценивать эффективность и рациональность функционирования культур. Эджертон полагает, что адаптивные механизмы, избранные отдельными культурами, далеко не всегда совершенны, часто неэффективны, а порою смертельно опасны, а потому нередко превращаются в препятствие на пути социального прогресса. Конечно, в духе Августина продолжает свою мысль Эджертон, «на Земле не существует совершенного общества и идеальной адаптации – есть лишь различные степени несовершенства».¹⁴⁴ .И хотя Эджертон не проговаривает этого, не вызывает никаких сомнений его убежденность в том, что наименьшей степенью несовершенства обладают адаптивные механизмы американской и западноевропейской культур, а их ценностные установки не «препятствуют социальному прогрессу».

Итак, принцип культурного релятивизма, предполагающий оценку культуры на основе ее собственных представлений о себе, отвергается Эджертоном как несостоятельный. Сопоставление культур, таким образом, может и должно осуществляться с использованием определенного инструментария для замеров степени эффективности, рациональности, то есть прогрессивности культуры. Идеологемы «прогресс», «единственно возможная модель прогрессивного развития», носившие этноцентристский, (то есть откровенно европоцентристский характер), в течение последних десятилетий использовались с осторожностью как несовместимые с принципом плюрализма и толерантности. Однако в настоящее время они вновь получили широкое распространение, что в свою очередь способствует выстраиванию новой иерархии совершенства.

Сегодня термин «прогресс» порою успешно заменяется более «мягким» понятием «процветание» (prosperity), которое одновременно является маркером, позволяющим определить саму степень прогрессивности той или иной культуры. Совершенна та культура, которая процветает. «Процветание – это способность индивидуума, группы или нации создавать жилища, продукты питания и другие материальные блага, позволяющие людям, согласно их собственным представлениям, вести обеспеченную жизнь» - такое определение предлагает использовать М. Фейрбенкс.¹⁴⁵Казалось бы, данное определение акцентирует наше внимание на словах «собственные представления» однако, как признает Фейрнбенкс, собственные представления о том, что такое процветание, значительным образом различаются и зависят от интеллектуальных установок людей, называемых им и его сторонниками «индивидуальными ментальными моделями».¹⁴⁶Ментальная модель определяется как совокупность убеждений, целей, ценностей, то есть «умственная карта», показывающая как устроен мир. Ментальную модель можно «определить и протестировать», а также подвергнуть существенному изменению. Изменения эти необходимо произвести там, где подобные интеллектуальные установки препятствуют процветанию, а значит и прогрессу. М. Фейрбенкс и С.Линдсей разрабатывают и предлагают использовать специальную программу, нацеленную на изменение ценностных установок на процветание, присущих ментальным моделям конкретных людей, а именно политических и бизнес-лидеров «отстающих стран».¹⁴⁷

Как видим, эта программа предполагает целенаправленное изменение не только поверхностных уровней массовой культуры, но глубинное проникновение в культуру на уровне сознания индивида, она нацелена на создание рассеянных нестабильных узлов в единой культурной сетке значений и смыслов. При этом авторы программы вскользь замечают, что ментальные модели представляют собой переменную микроуровня, а культура вбирает в себя весь комплекс, совокупность индивидуальных ментальных моделей. То есть такая корректировка ментальных моделей может привести к существенной трансформации культуры нации и региона. Преобразование интеллектуальных установок, таким образом, чревато гомогенизацией культурных стратегий по принципу европеизации или американизации, что отнюдь не представляется авторам программы нежелательным последствием. Так, Л.Харрисон приходит к выводу о том, что «приоритетным фактором является все же стремление к развитию, а не сохранение культурных традиций как таковых», и выделяет основные характеристики прогрессивной ментальной модели, способствующей процветанию. В ее основе лежит четко определенный набор ценностей, которые должны быть постепенно внедрены в сознание отдельных бизнес и политических лидеров.¹⁴⁸

Итак, американо-европейская культура по прежнему стремится повсеместно распространить собственный «вариант» универсальных, общечеловеческих ценностей, совершенно не пытаясь при этом сохранить культурное многообразие. Проект «процветание», пропагандируемый ею сегодня, ничем не отличается просвещенческого проекта «всеобщего прогресса» ни по своим концептуальным характеристикам, ни по средствам воплощения в реальность. История повторяется, и кажется, что полувековое пребывание культуры в состоянии постмодерна с его направленностью на «ацентризм, полицентризм и гетерогенность» и критикой этноцентризма было просто иллюзией, подобием несуществующей реальности.