30. История звательной формы.

В древнерусском языке была особая звательная форма, отличавшаяся от других падежных форм. Звательные формы отмечаются в памятниках письменности: например, в „Слове о полку Игореве": братие и дружино! Донецъ рече: княже Игорю! а ты боуи Рюриче и Давиде! О Днепре Сло- воутицю! О вЬтре, вЬтрило! Правда, такие особые звательные формы выступали лишь в единственном числе и только в сло­вах мужского рода с древними основами на д, й, i и в словах женского рода на d н г’, тогда как все остальные существитель­ные имели звательную форму, равную именительному падежу. На протяжении истории русского языка, приблизительно в XIV— XV вв., звательная форма была утрачена, и следов ее в русском языке не сохранилось. В качестве звательной формы, нлн об­ращения, теперь употребляется форма именительного падежа. В литературном языке XIX в. звательные формы выступали в качестве средства стилизации. Ср.: Чего тебе надобно, с т а р­ч е (Пушкин).

Однако русский язык развил своеобразную новую зватель­ную форму, представляющую собой нечто вроде усеченного именительного падежа. Речь идет о таких формах, как мам!, Кол'!, пап!, Ван’! н т. д., т. е. о формах слов с окончанием [а] в нмен. пад. ед. ч. Воэннкновенне этнх форм, как видно, саяза- но с сильной редукцией безударного конечного гласного, прнвед- шей к полной его утрате. Подобные факты никак не связаны в своем происхождении с древнерусской звательной формой и яв­ляются новообразованиями, аозннкшнмн в живой русской речи относительно позднего исторического времени.

31.Развитие категории одушевлённости у имён сущ. В дря.

В древнерусском языке в единственном числе формы нмен. пад. (падежа субъекта) и внн. пад. (падежа объекта) исконно не различались в словах муж. р. с основой на д (ср. имен. пад. — столъ, конь н внн. пад. — вижоу столъ, конь), с основой на й (ср. нмен. пад. — сынъ и внн. пад. — имамь сынъ), а также с основой на I (ср. нмен. пад.— гость н внн. пад.— встретили гость). В то же время в словах жен. р. с основой на а такого совпадения форм не было (ср. нмен. пад. — жена, сестра н внн. пад. — женоу, сестроу). В силу этого для женского рода не существовало трудностей в разграничении субъекта и объекта действия, тогда как для слов мужского рола этн труд­ности существовали в силу совпадения падежа субъекте с па­дежом объекта. Подобные трудности могли бы быть более или менее легко разрешимыми, если бы в русском языке был твер­дый порядок слов, при котором, напрнмер, существительное, стоящее на первом месте, всегда бы выражало субъект дей­ствия, а стоящее на втором месте — объект действия, или на­оборот. Однако в действительности этого нет, и поэтому, напри-, мер, в древнерусском предложении отьць любить сынъ нельзя точно установить, где субъект н где объект действия (ср. то же самое в современном мать любит дочь). Именно поэтому с развитием языка, с развитием дифференциации в выражении субъектно-объектных отношений вставала необходимость найти средства разграничения действующего субъекта с объектом, кото­рый подвергается действию,— и вставала эта необходимость как раз для одушевленных существительных, которые прежде всего н могли обозначать действующий субъект.

Вследствие того что при помощи порядка слов русский язык не мог разграничить субъект и объект действия, разрешение данной задачи должно было быть связано с выражением необ­ходимых отношений в падежных формах. Оно и было найдено путем использования формы родительного падежа в значении винительного прн обозначении одушевленного объекта. Начало этого процесса, как видно, относится еще к праславянской эпо­хе. Уже в тот период в определенных случаях установились новые грамматические категории: категория слов мужского ро­да, обозначающих одушевленные предметы, у которых форма родительного падежа была использована для обозначения вини­тельного, и категория слов мужского рода, обозначающих неоду­шевленные предметы, у которых винительный падеж по-прежнему остался равен по форме именительному падежу. Первоначально форма род.-внн. пад. установилась лишь для собственных нмен — названий лиц; так, например, в Остромировом евангелии встре­чается оузьр-к Иисуса, где Иисуса выступает в форме вин. пад., равной форме род. пад. Или примеры с именами собственными и нарицательными: а сынъ посади НовегородЬ Всеволода; и посла къ нимъ сынъ свои С в мт ос л'а в а; приславъ своакъ свои изъ Новгорода Прослава ндр.

Прежде всего важно понять, почему именно родитель­ный падеж, а не кахой-то иной был использован в значении винительного для выражения категории одушевленности. Это объ­ясняется, как видно, близостью синтаксических связей указанных падежей. Известно, что в некоторых конструкциях родительный и винительный падежи употребляются параллельно, создавая определенные отлнчня этнх конструкций, тесно связанных в то же время между собой. Подоб­ная близость синтаксических связей, по-вкдкмому, и определи­ла тот факт, что именно форма родительного падежа была использована для обозначения винительного падежа одушев­ленных существительных.

Если начало развития категории одушевленности отно­сится, как уже говорилось, к праславянской эпохе, то основ­ные процессы в ее становлении — уже к эпохе существования древнерусского языка, причем окончательное ук­репление данной категории произошло в поздний исторический период.

Относительно причин медленности протекания процесса ста­новления категории одушевленности высказывалось предположе­ние, что форму родительного-винительного падежа раньше всего получили слова мужского рода, обозначающие лиц в единствен­ном числе, причем это былн лишь те слова, которые обозна­чали социально полноправных людей (тнпа князь, господин и т. п.).

Однако теперь эта точка зрения не принимается, и ныне по­степенность установления категории одушевленности объясняется не социальными, а языковыми, грамматическими причинами. Впрочем, уже А. А. Шахматов называл среди факторов, способствовавших сохранению старой формы вини­тельного падежа от одушевленных существительных, например, такие, как соединение с местоимением свой — это было указанием на то, что в данном случае не может идти речи об именитель­ном падеже, например: посла отрокъ свои, по­сади по с ад н и къ свои. Подобную же роль мог сыграть и факт употребления существительного в ви­нительном падеже с предлогом, когда наличие предлога само указывало на то, что здесь ие может ндтн речи об именитель­ном падеже.

В XIV в. категория одушевленности проникает во множе­ственное число, где приблизительно к XI11 в. в словах мужского рода уже стираются различия между именительным н ви­нительным падежами, исконно различавшимися. Од­нако и во множественном числе процесс охватил первоначально лишь слова мужского рода, обозначавшие лиц, например: пожаловалъ есмъ соколниковъ, по- бедшиа деревллнъ. Несколько позже (приблизительно в XVI в.) категория одушевленности укрепилась во множественном числе и для слов женского рода, обозначаю­щих лиц, у которых исконно во множественном числе формы именительного и винительного падежей не различались, напри­мер: и рабынь наоучити, ж о н о к ъ и д \ в а к ъ ноказуетъ. Наконец, только в XVII в., да и то еще не окончательно, ка­тегория одушевленности охватила слова, обозначавшие н другие живые существа, н тем самым полностью укрепилась в русском языке, например: пт и цъ прикормитъ.