Russkie_etnokulturnaya_identichnost

И.С. Слепцова

сапоги [=валенки] подшивал муж-то. И вот эти голенища-то взял себе подшил, не все [ей] положил. Вот она [=подруга] говорит: “Айда у окошка кричать: Отдай мои голенища! Жулики! Отдай мои голенища!” Ну, ума-то ну нисколько, что, дети. Подошли, постучали в окошко: “Отдай мои голенища!” – в два голоса. “Отдай мои голенища!” Она кралась, кралась эта бабушка, хотела хворостиной. “Отдай мои голенища! Видим, шлык надеваешь!” И горохом опять посыпали! Бегали, бегали, потом сам встал этот, мужик. “Тут я, – говорит, – сяду караулить, как подойдут, а ты там на улице будешь”. Спрятались. Мы доходим только, а у него голос-то грубый: “Идут”. Я говорю: “Полный назад!” Они выглядывают, а мы не подошли еще: тры-ты-ты-ты! [=убежали]. Нам смешно» [с. Утесовка Сур.].

Дразнениевконтекстегрупповойидентичности.Роль драз-

нения при формировании групповой идентичности особенно ярко проявляется в использовании этого механизма при взаимодействии разных половозрастных групп. Дело в том, что дразнение, как правило, направлено на тех, кто идентифицируется как более слабый и уязвимыйсоперник.Однако,например,прииндивидуальномобщении детейили подростков свзрослымиилипри противостояниииндивида

сгруппой использование инструмента дразнения может быть небезопасным. В то же время очень распространены случаи, когда дети или подростки в составе группы могут дразнить и задирать старшего и заведомо более сильного человека, что отражает стремление подростковкнезависимости.Поэтомунередкотакогородаакциисвязаны

снамеренным нарушением запретов. «Тут вот одна старуха такая серьезная, не велела мимо их двора [ходить], чтобы песни пели. “Мальчишек, ребятишек моих разбудите, у нас шесть человек. Ребят моих разбудите!” А они, ребята-то, подростки: по четыре, по шесть лет. А мы, значит: “Айдате!” Я сговорю всех: “Айдате песни петь”. Как только доходим, запоем, песню запеваем. Какую же мы? “Ой, цветет калина”. Громко, все хором: “Ой, цветет!” Она с хворостиной за нами! Бабушка выбежит в шлыке, юбка дуется! “Ах, вы сукнищи! Всех ребят на дыбы подняли!” – “Ну а что мы? Чай, не у вас в избе поем, идем по улице поем”. Бежим, бежим все в проулок туда. Там завод вот был раньше у нас, сломали, там конюшни. Она бежит как быстро с хворостиной.Мы– ну ума нисколь еще не было– в конюшню заперлись да приперлись вот так вот. Не подумали, что она нас на цепь наложит и будем всю ночь. Она хлыстнула по двери и убежала. Ушла. Нас опять смех берет. Ну что? Опять...» [с. Утесовка Сур.].

Во время танцев в клубе младшим обычно не разрешалось

110

Дразнение

принимать в них участие, так как они еще были плохими танцорами. Но иногда им все же удавалось потоптаться в центре круга, который образовывала взрослая молодежь. При этом младшие, естественно, мешали: толкали танцующих, наступали на ноги, за что их выгоняли из клуба совсем. В отместку они устраивали разные мелкие пакости, пели дразнилки, сбивали ритм танца. «Я рано, с пятого класса танцевать-то стала, нас девки выталкивают, танцевать не давали. Ну, что это? Мы танцуем, не мешаем, мы в кругу будем. Танцуем, значит, где отлетим на них, они ругаются, старые уже, пожилые [=взрослые]. Они нас выталкивают: “Идитека, то встали на ногу нам, то сшибаете. Идите-ка вон, вон у двора идите”. А мы, значит, это:

Мои глазки, как салазки, Только не катаются, Стары девки, как собаки, Только не кусаются.

Вслед да хором! И пойдем. А там и парни-то с ними взрослые, заржут. Мы еще что-нибудь про них споем» [с. Утесовка Сур.].

Девочки, которых старшие не пускали танцевать, нарочно сбивали их с ритма, отбивая ногой такт другого танца. Например, во время вальса – польку. «Они танцуют, а мы “польку-бабочку” будем, ногой-то: тры-ты-ты, тры-ты-ты! [=топает]. Они возьмут да толкнут нас. Нас за девок не считали, мы еще что?» [с. Утесовка Сур.].

Провокация и желание испытать свои силы в противостоянии с взрослым присутствуют во многих действиях, предпринимаемых с целью дразнения. Например, одним из распространенных способов было изготовление «стукалки». Это укрепленный на оконной раме при помощи гвоздика маленький предмет (камушек, картофелина или гайка), к которому привязывали длинную нитку. Отойдя на некоторое расстояние, начинали подергивать за нитку, чем вызывали легкое постукивание в окно, заставляя хозяев выходить во двор. «Ходили в окошко все стучали. Вот нитку привяжешь вот с гаечкой. А сам в кустах сидишь. Ну, он выбежит или с запиркой [=палкой] или с чем – бегает ищет. Он выбежит, да кричит там: “Ох, я вас найду, я вас убью!” А это было интересно. Ну, не то, что это для зла делали. Который выйдет, нитку оторвет и все, и не бегает, не кричит ничего. А этот, который не догадается оторвать нитку, они постукиваютвсе,постукивают,аондумает,тогогляди,окошкоразобьется. Но не разобьется окошко. А он ищет, хочет найти кого-то и

111

И.С. Слепцова

поймать. Ну, молодежь ведь старику не поддастся, все уж убежит» [с. Алейкино Сур.].

Если адресат акции поддавался на провокацию и реагировал ожидаемым образом (ругался, раздражался, бросался в погоню), то это приводило только к изобретению новых способов дразнения. «Ну, баловники были! Меня отец-то ругал, ну я... Детство, непоседы были. Вот все, так любила я баловаться. Говорю, бабушка за нами с хворостиной бегала. “Давайте [ей] копешку с дровами свалим!”

–“Раз, два, – я командую, – три! Взяли! Ух!” Она: ты-ры-ры-ры-ры

–рассыпалась. И опять [мы] как горох посыпались, посыпались. А ей Костя Муллов – там у нее это муж-то был – он говорит: “А они тебя будут теперь дразнить. Раз ты за ними бегаешь с хворостиной, им смех. Они как горох, ты догонишь что ли их?” – “Убью догоню, убью!” – ругает бежит. А мы какие еще? – дети. Опять убежали» [с. Утесовка Сур.].

Управление поведением другого человека, особенно старшего, позволяло подростку почувствовать себя более взрослым. Именно это обстоятельство делало дразнение столь притягательным для детей. Поэтому дразнили преимущественно тех, «который шутки не принимает. Ну, вроде [позлить], да. Который засмеется и все, и нет ничто. А который психанет, над ним сильнее» [с. Алейкино Сур.]. Инициатор акции получал при этом явное моральное преимущество, демонстрируя беспомощность соперника, его неумение дать достойный ответ. Поэтому в данных случаях дразнение можно рассматривать и как средство самоутверждения.

Возрастная специфика подростковых и молодежных форм дразнения. Если у детей и подростков дразнение практико-

валось, прежде всего, с целью порицания и наказания за проступки, а также для самоутверждения, то у молодежи спектр функций этих действий значительно расширялся. В отличие от детских форм дразнения, которые в основном сосредоточены на определении внутригрупповыхстатусови свободномсоревнованиивокругних,что определяет семантику взаимодействий такого рода, подростковые и юношеские формы дразнения в большей степени сосредоточены на групповых и территориальных различиях, а также уделяют гораздо больше внимания сексуально-эротической сфере в контексте состязания гендерных групп и любовного заигрывания.

В молодежном коллективе дразнение также оставалось инструментом социального давления и управления поведением. Однако в отличие от детей и подростков, у которых основным способом

112

Дразнение

дразнения было все же использование готовых фольклорных форм, у молодежи оно чаще носило характер импровизации. Широко было распространено складывание по конкретному поводу корильных (на- смешливо-осуждающих)частушек.Например,драчливогопарня,из-за выходоккоторогочасторасстраивались гулянья,укоряли отсутствием хорошей одежды, что снижало престиж молодого человека. «Леня Щелочков у нас был предводителем вот этих драк. Ну и на него тоже обижались: “Ну, ты что не даешь погулять!” Вот обязательно драка. И сочинили вроде обидчивую частушку. “Как у Лени Щелочкова пиджачка нет никакого”. А он злится. Ну, тогда ведь что? Фуфайки, телогрейки. Старую телогрейку какую-нибудь...» [пос. Сурское Сур.].

Дразнение в молодежных компаниях нередко практиковалось с целью утверждения превосходства над другими группами и демонстрации групповой солидарности. Это происходило, как правило, во время контактов между различными сообществами на праздничных гуляньях,охватывающихнесколькосел,передначаломкулачныхбоев

идрак, на посиделках и т.д. При этом формы дразнения могли быть как импровизированными, возникавшими спонтанно, так и ритуализованными, в которых использовались готовые фольклорные тексты. Прежде всего, это относится к исполнению корильных частушек, частушек-супостаток и т.п. (Слепцова 2012а, б). Участие в групповых акциях позволяло индивиду идентифицироваться с ее лидером

иблагодаря этому осваивать нормы и ценности данного коллектива.

Всмешанной компании, включавшей в себя парней и девушек, дразнение часто было способом привлечь к себе внимание, заигрыванием, выражением симпатии. Конфликтные типы коммуникации были таковыми только внешне, на самом деле являясь особой формой ухаживания. «Мы, например, вот идем, мы девчонками были, здесь [в с. Утесовка] парней у нас мало, и клуб закрытый. “Айдате в лебедевский клуб!” Там открытый, а у нас заваленный [зерном]. А эти, наши-то, сердятся. “А, вы туда!” Я, чай, век не забуду. Мы помоложе были, а две девчонки постарше, и вот у ней там кавалер в Лебедевке был. “Айдате в лебедевский клуб на танцы!” Мы танцевать все любили. Пошли с ней. У нее там кавалер, [пошел] ее провожать. Мы идем и поем:

ВУтесовке бугры-кочки, Здесь девчонки, как цветочки,

ВЛебедевке бугры-ямы,

Там девчонки обезьяны.

113

И.С. Слепцова

Идем поем. Потом:

Как утесовски ребята Из себя культуру гнут, Из бадьи воды напьются, Будто пьяные идут.

Как утесовски ребята Надели калоши, Мимо девок ходят боком, Думают, хороши.

Аони злятся. А потом:

Яутесовску дорожку Порошком запорошу, Лебедевских любить буду, Утесовским досажу.

Они бить нас. “А, вы в Лебедевку! Сволочи!” А потом:

Как утесовски ребята Надели подштанники, Мимо девок ходят боком, Думают, начальники.

Все какие-то на смех над ними» [с. Утесовка Сур.].

Дразнениекакинструментподдержанияэтнокультурной идентичности. Этнокультурную идентичность можно рассматривать как разновидность групповой. Однако она имеет свою специфику и формы проявления в различных этнокультурных ареалах. Внутри гомогенных этнокультурных зон, как указывал еще Д.К. Зеленин (Зеленин 1994а, б), особое значение приобретают различные языковые, диалектные, профессиональные различия между представителями одного и того же этноса, проживающими на данной территории. В регионе позднего русского заселения, к которому относится и Ульяновское Присурье, сталкивались различные локальные группы русских, обладающие специфическими культурными комплексами (Слепцова 2012г). Смешение культур приводило к подчеркиванию различий, к противопоставлению своей группы чужой, что активизировало их самоопределение. Таким образом, обособление и идентификация являлись двумя сторонами единого процесса, в результате которого складывались отдельные территориальные сообщества, имеющие свои названия. Специфическая черта подобных наименований – эмоционально-оценочная

114

Дразнение

характеристика их носителей, выражающаяся в присвоении им групповых прозвищ, как правило, насмешливых и корильных2. Локально-групповые прозвища представляют собой выделяемый самими носителями традиции комплекс признаков, которые являются основанием для членения этнокультурного пространства и на которых базируется локальная самоидентификация.

Идентификационное обозначение чужой группы опирается на целый ряд существующих культурно-бытовых различий с соседями. Назовем наиболее важные из них. Одним из значимых признаков мог служить род занятий. Так, жителей с. Проломиха называли «тряпияжниками» (они собирали тряпье – утильсырье) или «тюлюлюшниками» – по возгласу, которым они привлекали к себе внимание. «“Тряпияжники”, тряпье собирали они – это проломихинские. <...> “Тюлюлюшники”, да, проломихинские. Они продавали вот это все, махры вот продавали, вот эти вот тряпье, старье. Там на какие-нибудь вот приколочки, на сережки, на кольца меняли тряпье» [с. Новосурск Инз.]. По роду занятий получили прозвище также и жители сел Утесовка и Лебедевка. «Вот, например, нас [=с. Утесовка] “кочни, кочни” – нас зовут, много капусты мы сажаем вроде. “Вон кочни пришли!” – в другое-то село. А они [=с. Лебедевка] “огурцы”. Больно продавали все время, лебедевские, да. А мы их: “Огуречки! Тухлятина, тухлятина! Тухлые огурцы ваши!” Они: “Вон кочень идет! Утесовские кочни!” Да, а они “огурцы”, с огурцами возились» [с. Утесовка Сур.]. Жители с. Коноплянка имеют прозвище «кузовятники». «А коноплянские – “кузовятники”. Ну, с кузовьями там ходили, по-видимому, там по ягоды, куда ли. Или кузовья шили. “Кузовятниками” и прозвали» [с. Чамзинка Инз.].

Отмечалась и осмеивалась приверженность к определенным блюдам. В с. Вальдиватское дразнили соседей из с. Кандарать «лапшеедами», намекая на их пристрастие к лапше, причем считали, что ее готовили такой длины, что на ней «жеребец удавился». «В Кандарати – кричали вот “лапшееды”. И “жеребец на лапше удавился”. Там, говорят, лапшу они любили. Нарежут ее длинную вот так. “Кандаратски лапшееды, у вас жеребец удавился на лапше!” Теперь вот ширак-рырак [=доширак], а тогда вот эдакую» [с. Вальдиватское Карс.; ЛА МИА]. Жителям с. Комаровка приписывали любовь к киселю, который они якобы варили на праздник в таком количестве, что приходилось его разливать по токам, на которых молотили зерно. «Комаровка как-то вот, это вот старухи, бабушки, говорили. Зимний Микола у них престол, и вот, бывало, там уж,

115

И.С. Слепцова

может смеялись или что ли: “Комаровские, – говорят, – чай, тока чистят, кисель будут разливать, варить”...» [с. Вальдиватское Карс.; ЛА МИА]. Пищевые пристрастия стали основанием и для высмеивания жителей с. Усть-Урень. «А эта уренские, эта “кашка с горошком”. Они любят там кашу с горохом. Вот сварят кашу. Почва-та песчаная, сажали они только горох да просо» [с. Вальдиватское Карс.; ЛА МИА]. Жители с. Потьма слыли среди окрестного населения как любители рыбы, которые даже ловили решетом мальков – «гольцов». «В Потьме “гольцы”. “О-о! Потьминские гольцы! Решетом гольцов ловили!” Речка там текла вот, а вот решетом-то этих вот, эдаких-то вот гольцов ловили. Мальки они “гольцами”. Вот теперь “гольцы” они стали» [с. Вальдиватское Карс.; ЛА МИА].

Нередко в качестве отличительного признака выступают некоторые черты характера. Жителей с. Коржевка с пренебрежением называли «гривенниками» за жадность. «А Коржевка – эта “гривенники”. Базар у них, они уж за гривенник там что ты! Удавятся! Все время считают гривенники. Уж будет целый день стоять» [с. Новосурск Инз.]. Жителей д. Ростислаевка, которые в прошлом были «барскими»,т.е.помещичьими,завспыльчивостьдосихпордразнят «барскими собаками». «Тут нас все называют “барские собаки”! Горячие больно уж мы, много ругаемся. “Барские собаки!” Вот» [д. Ростислаевка Карс.]. Жителей с. Чамзинка прозвали «гуранами» за драчливость. «“Чамзинские гураны”. А что значит? Они больно дрались. У них драка была больнее, как [=чем] наши ребята. Вот за это и звали эдак – “гураны”» [с. Проломиха Инз.].

Местонахождение населенных пунктов также могло послужить основой для прозвищ и дразнилок. Так, жителей с. Новосурск называли «чакушки-лягушки», потому что их село находится у реки. «Мы вот новосурских зовем “чакушки-лягушки”. Там было Кунеево село, его переименовали, стало Новосурск. <...> Это мы их ругаем: “Лягушки, чакушки-лягушки”. Раз они плавают как в воде вроде» [с. Новосурск Инз.]. В селах Чамзинка и Коноплянка, расположенных на противоположных берегах речки, существовала дразнилка, которую могли адресовать друг другу:

Заречныи черти, Привязали к жерди, Нет ни кисти, ни грудей, Полон подол шелудей [с. Чамзинка Инз.].

116

Дразнение

У детей с. Большая Кандарать, расположенном на высоком берегу реки в противоположность с. Стрелецкое (Выселки), которое находится на низком берегу – «в яме», бытовала следующая дразнилка. «На речку-то [ходили] купаться. Вот, чай, как мой Андрюшка, вон ему седьмой год. Мы купаемся и выселские-то [=из Выселок] идут тоже купаться. Слушают, что мы галдим, и они сюда подходят. Ну, купаемся, купаемся, поврозь купаемся, да, и вот выселские что-то на нас – ну, может, мы маленькие, может, мы одни девочки, а там с мальчиками – и они нас начинают уж обижать. Мы цоп рубашку, тут [=на заду] ничего нет, рубашку или может одно платьишко, да, и побежим! Оглянемся и кричим:

Кандарать-то на бугре, Выселки-то в яме, В Кандарати все хороши, Выселски цыганы.

Эта уж мы их дразним. Вот так вот» [с. Большая Кандарать Карс.]. Иногда можно встретить коллективные прозвища, которые связаны с историей села. В с. Новосурск до сих пор хорошо сохранились воспоминания, что ранее это село разделялось на два: Бахметьевку, которая была выселена из Сосновки Карсунского р-на и Кунеево, переименованное позже в с. Новосурск. Жителей Бахметьевки называют «талагаями», прозвищем, которое они носили еще до переселения. «“Талагаи” – сосновские вот у нас. За лесом тут Сосновка, да. Вот эта наша Бахметьевка – Сосновка, два [названия] ей: Бахметьевка и Сосновка. Потому что она была

из Сосновки выселена.

Сосновские талагаи Всю одежу промотали Много денег накопили, Барабан себе купили. Барабан дает тревогу, Вся Сосновка на дороге» [с. Новосурск Инз.].

То же самое можно сказать и о жителях с. Чумакино, которых дразнят: «“Чумакинские ягуны продавали чугуны!”» [с. Новосурск Инз.]. Это наименование отсылает нас к однодворческой группе «ягунов», которые проживали в западной части Нижнедевицкого у. Воронежской губ. (в Ясеневской волости). Прозвище связано, по

117

И.С. Слепцова

всей видимости, с особенностями их говора – произношение каго,

яго (Чижикова 1988: 37; Винников и др. 2004: 89-90).

Вполиэтнической среде Ульяновского Присурья, где совместно

срусскими издавна проживали также и представители других народов, прежде всего мордва и татары, сформировались условия для актуализации этнической идентичности (Лебедева 1999; Солдатова 1996; Хотинец 1996). Постоянные бытовые контакты позволяли осознать своеобразие своей культуры и ее отличие от соседей. Больше всего дразнилок адресовано татарам, так как именно с ними существовали наиболее значительные культурные различия. «Как же, все время дразнили. Они [=татары] нас “донгыз, донгыз” – свиньи, а мы их – “псы, псами, псами”. Дрались, тут ведь вот овраг, мост, они на том берегу, а мы на этом берегу. И кидались камнями друг другу. “Татарские морды”, – кричим. А они нас “донгыз”» [с. Русские Горенки Карс.].

Вселах, где русские соседствовали с татарами (например, они совместно проживали в с. Горенки, составляя два конца – русский и татарский), бытовали насмешки над женским костюмом, который у татар в противоположность русским обязательно включал штаны. Для татарских детей это служило поводом поддразнить русских женщин. Завидев их, они кричали: «Русские идут, штанов нет, штанов нет!» «Татары, они нас дразнили. Они в штанах длинных, у них как кальсоны были штаны-то, а у нас штанов-то не было. Они вот нас ругали: “Парка юк, парка юк, парка юк”, – кричат. “Урас, парка юк, парка юк!”» [с. Русские Горенки Карс.].

Русские дети повторяли ту же дразнилку, адресуясь к татарским женщинам. «Это мы да, дразнили. Идет татарка если, в широком платье, мы ее: “Эй, у татарки нет парка! У татарки нет парка!” Вон она раз – подол заворотит и покажет, что она в порках» [с. Сухой Карсун Карс.]. «Татар как дразнили. Маленькие мы были. Татары, они ведь раньше, бывало, идут в красных штанах. Ну вот. И вот бежим за ними: “Парка юк, парка юк!” Ну, одолеем их. Они: “Бар, бар, бар, бар!” [Поднимают подол] Показывают, что штаны. Мы говорим: “Парка юк”, – нету, а они: “Бар, бар, бар!”» [с. Котяково Карс.].

Очень широко была распространена дразнилка, в которой осмеивался обычай мужчин татар брить голову. «И девчонки, и ребятишки кричали. А они [=татары] идут и идут, они не оборачиваются, они не знали по-русски которые.

Ты, татарин гололобый, Не ходи нашей дорогой,

118

Дразнение

Ходи тропочкой, Тряси жопочкой»

[с. Русские Горенки Карс.].

Нередко дразнилки высмеивали особенности в сексуальной сфере: «У татарки стан худой, / Она выгнулась дугой». Ее смысл объяснить не захотели, ссылаясь на непристойность («в рамки уж не лезет», «это матерщина») [с. Сухой Карсун Карс.].

Довольно часто встречались дразнилки с зачином «Татарин татарку посадил на палку».

Татарин татарку Посадил на палку, Палка гнется, Татарин смеется [с. Беловодье Карс.].

Татарин татарку Посадил на палку, По базару носит, Три копейки просит, Три копейки просит, Никто не выносит

[с. Сухой Карсун Карс.].

Татарин татарку Посадил на палку, По базару ходит, Деньги просит.

Один Ванька-дурачок Взял да вынес пятачок. [с. Котяково Карс.].

Очень часто для поддразнивания татар, которое иногда принимало довольно грубые формы, использовали различные изображения крестов. «В школе мы учились, ну, вот, школьники, вот пятый, шестой класс вот учились. Ну, я этого, конечно, не делал, как другие, кто отъявленный. У нас один больно уж отъявленный был. Он уж обязательно к татарке подбежит, она идет, а он бежит и эти кресты ставит. Он ее крестит. Ну, зачем ты делаешь?» [с. Сухой Карсун Карс.]. «Вот эти кресты вот в родники-то бросали. Ну, бросали нарочно, как в насмешку что ли. Просто из дерева

119