6. К биполярному, монополярному или многополярному миру?

Рассмотрим альтернативные сценарии взаимодействия цивилизаций Востока и Запада в геополитическом пространстве в первой половине XXI века. Близки к реальному возможному течению событий три таких сценария: утверждение монополюсного мира при открытой гегемонии западной цивилизации, возглавляемой одной сверхдержавой – США; становление многополюсного мира с несколькими центрами политической, военной, экономической силы как на Западе, так и на Востоке, и постепенное формирование нового мирового порядка, базирующегося на сотрудничестве, а в перспективе и партнерстве цивилизаций в решении назревших глобальных проблем; возврат к биполярному миру с двумя сверхдержавами, соперничающими за влияние на иные, более слабые цивилизации.

Эти сценарии рассмотрел О.А. Арин, который отдает предпочтение перспективе восстановления биполярности. Он исходит из реальности, что «в нынешнем мире есть одна сверхдержава – США, и этот статус они сохранят до середины будущего века» (33. С. 86). По мнению О.А. Арина, в пользу этого сценария работает и теория длинных циклов, разработанная Дж. Модельски и У. Томпсоном и исходящая из «периодичной смены исторического глобального процесса каждые 500 лет, в рамках которого столь же периодично меняются фазы политических циклов каждые 120 лет. Некоторые теоретики добавляют к этим фазам еще волны Кондратьева (это 60-летние экономические циклы). На основе всех этих фаз и циклов определяются и прогнозируются страны – гегемоны на тот или иной период» (Там же. С. 86-87). США имеют все основания для принятия на себя роли страны – гегемона на первую половину XXI века.

Однако в перспективе XXI века вырисовывается перспектива появления еще одной сверхдержавы – Китая. В подтверждение этого тезиса О.А. Арин приводит следующие аргументы. ВВП КНР с 1978 г., когда начались реформы, до 1997 г. вырос в 5 раз; темпы прироста ВВП составили 9,8% - на 6,5% выше среднемировых темпов роста. Объем внешней торговли за этот период вырос с 20,5 до 325,1 млрд. долл. – в 15,8 раза (в текущих ценах). Сумма привлеченного иностранного капитала достигла в 1997 г. 348,4 млрд. долл., в том числе прямых инвестиций 220 млрд., уровень потребления китайцев за 20 лет растет на 7,3% ежегодно. По прогнозам, даже при снижении среднегодовых темпов прироста до 5,5% Китай в 2015 г. по объему ВВП сравняется с США и достигнет 17% мирового ВВП, а с учетом Гонконга и Тайваня – 22-25% (Там же. С. 88-91). Военный потенциал КНР к середине XXI века может оказаться сопоставимым с американским. В любом случае КНР превращается в полноправного участника глобальной игры в XXI веке по масштабам, адекватным значимости США (Там же. С. 92). В итоге Китай имеет шанс стать лидером антиамериканского блока: «Этот антиамериканский блок, который, скорее всего, начнет формироваться во второй четверти следующего века, превзойдет по совокупному экономическому потенциалу западный блок, возглавляемый США. В военном же отношении он достигнет стратегического паритета. В результате к середине XXI века восстановится системная биполярность» - после кратковременной многополярности (Там же. С. 106). Что касается монополярной системы, то она не может быть устойчивой и долговременной из-за закона неравномерного развития государств: как только государство достигает уровня экономической мощи и военного потенциала, адекватного мощи и потенциалу ведущих государств мира, оно требует для себя нового статуса, соответствующего доле мирового влияния (Там же. С. 105).

Следовательно, согласно предвидению О.А. Арина, к середине XXI века дихотомия Восток-Запад приобретет характер противостояния двух блоков, возглавляемых США и Китаем. Это усилит опасность столкновения цивилизаций в борьбе за передел сфер влияния.

Прогноз биполярности в том виде, в каком ее представляет О.А. Арин (а ни одна иная страна, включая Россию или Индию, не может противостоять США и возглавляемой ею евроамериканской цивилизации), можно рассматривать как один из возможных геополитических сценариев на XXI век. Однако реализация этого сценария требует ряда трудно осуществимых предпосылок и факторов: продолжения высоких темпов экономического роста и внешнеэкономической экспансии Китая еще на несколько десятилетий, что рано или поздно натолкнется на тенденции цикличной динамики, периодических экономических кризисов, растущей конкуренции на всемирном рынке; сохранения высоких темпов роста уровня и качества жизни превышающего миллиард с четвертью и постоянно увеличивающегося населения страны; решения проблем занятости, чрезмерного разрыва между богатыми и бедными слоями населения и регионами страны; сохранения внутренней социально–политической устойчивости в условиях растущего давления стихийных рыночных сил и пока еще слабых демократических движений. Наконец (и это самое важное и мало реальное), необходимо, чтобы лидерство Китая как новой сверхдержавы признали другие цивилизации – российская, индийская, мусульманская, африканская, – на что шансов немного.

Концепцию возрождения биполярности отстаивает и А.С. Панарин. Он полагает, что «грядущая Россия еще раз станет антизападной и, весьма вероятно, займет роль лидера мировой антизападной коалиции… Вероятно, речь пойдет о новой биполярности: Запад во главе с США на одной стороне, Россия в союзе с Индией, арабским Востоком и, возможно, Китаем, на другой» (34. С. 68, 69). Если в отношении одного полюса (Запад во главе с США) особых сомнений нет, то на противоположном полюсе признаков цивилизационного единства пока не наблюдается. Более того, именно здесь расположены очаги острых межцивилизационных конфликтов – на полуострове Индостан, в Центральной Азии, на Северном Кавказе и в Закавказье, на Ближнем Востоке. У России и Запада общие интересы в борьбе с исламским фундаментализмом и международным терроризмом. Поэтому сценарий новой биполярности, предложенный А.С. Панариным, вряд ли имеет шансы на осуществление, по крайней мере, в ближайшие четверть века.

Несколько больше шансов на успех имеет сценарий возрождения биполярности в форме противостояния западному блоку восточного блока на основе стратегического партнерства Китая, Индии и России. Сейчас в этих странах проживает около 40% населения мира, но производится менее 20% мирового ВВП, доля в мировой внешней торговле около 10%. Однако к концу первой четверти XXI века доля восточного треугольника в населении мира, мировом ВВП и внешней торговле значительно возрастет. Но мало вероятно перерастание стратегического партнерства в экономический и тем более военно-политический блок, противостоящий Западу.

Еще менее реален сценарий монополярного мира, хотя в начале XXI века аргументы его адептов кажутся убедительными. Питирим Сорокин, Арнольд Тойнби и даже Сэмуэль Хантингтон признают, что Запад постепенно теряет монополизирующую силу и творческое лидерство. События 90-х годов, казалось бы, благоприятствуют этому сценарию, придают новое вдохновение сторонникам Pax Americana. Но торжество это временное, поскольку в XXI веке политическое, экономическое и военное лидерство Запада постепенно будет размываться, ослабевать, тогда как самостоятельность и сила восточных цивилизаций будут усиливаться. Настаивая на своем лидерстве и навязывая свою волю, США усиливают сопротивление иных цивилизаций. Путь к всемирной империи заказан, и попытки утвердиться в роли ее создателя и ядра - от Александра Македонского, Римской империи, китайских императоров, Чингиз-хана до Наполеона и Гитлера – заканчивались крахом. Тем более нет шансов утвердиться в роли мирового гегемона в XXI веке, в условиях ренессанса локальных цивилизаций четвертого поколения и невозможности применять для покорения и устрашения оружие массового уничтожения без угрозы собственной гибели.

Представляется, что наибольшие шансы на реализацию в XXI веке имеет геополитический сценарий многополярного мира. Это можно подтвердить несколькими аргументами. Во-первых, методом исключения, поскольку сценарии монополярного и биполярного мира, как было показано выше, мало реальны, имеют множество сильных противодействующих факторов. Во-вторых, начинающийся глобальный переход к гуманистическому постиндустриальному обществу и интегральному социокультурному строю меняет систему ценностей, вытесняет культ войны культурой мира, сотрудничества и партнерства в решении узловых глобальных проблем. В-третьих, достигнутый уровень развития военной техники, средств массовой информации делает все менее возможными крупномасштабные межгосударственные и межцивилизационные войны, применение силы для подчинения более слабых стран и цивилизаций, включения их в свою орбиту. В-четвертых, конец XX – начало XXI веков характеризуется тенденциями ренессанса цивилизаций, формирования четвертого их поколения, распада многоцивилизационных государств (СССР, Югославии), ростом национального и цивилизационного самосознания. Эта тенденция отчетливо выражается даже в, казалось бы, монолитной западной цивилизации: постепенно латиноамериканская и западноевропейская цивилизации осознают отличие своих стратегических интересов от навязываемых североамериканской цивилизацией (и, прежде всего США) новых стандартов и правил геополитической игры. Тем более мусульманская, индийская или российская цивилизация не примут роли пристяжных к колеснице монополярного или биполярного мира. Поэтому, несмотря на очевидное неравенство сил, экономического и военного могущества и политического влияния разных цивилизаций, наиболее реальным на XXI век представляется сценарий многополярного мира, - хотя, конечно, он характеризуется большей неустойчивостью по сравнению с двумя другими сценариями. Но такова логика истории, - она никому не дает бессрочной лицензии на военное лидерство и периодически меняет картину мира. И это хорошо, поскольку пробуждает дух творчества и соперничества, без которого человечество угасло бы в унылом однообразии при загнивающем монопольном геополитическом лидерстве.