18. Повесть Толстого "Смерть Ивана Ильича" - проблематика, особенности типа героя и конфликта

Смерть – величайшая тайны бытия, сравнимая с тайной рождения. Повесть «Смерть Ивана Ильича», краткое содержание которой рассказывает биографию обычного российского чиновника конца XIX века, пытается воспроизвести процесс ухода из жизни одного человека.

Автор желает найти разгадку великой тайны. Однако вопрос так и остаётся без ответа. Представители различных философских течений видят смерть по-разному. Атеисты утверждают, что смерть – это абсолютный итог человеческой жизни. Всё имеет начало и конец. Верующие видят смерть лишь этапом в развитии вечной человеческой души. Это переход в иную реальность: для представителей одних религиозных течений – навсегда, для адептов других верований – с возможным возвращением на землю.

Мотив "как всегда" и "как у всех" проходит через всю повесть - вплоть до духовного кризиса, когда Иван Ильич вынужден был индивидуально решать свою проблему. Мотив этот достигает своей кульминации тогда, когда Иван Ильич получает новое назначение, переезжает из провинции в столицу, устраивается на новой квартире. Ему кажется, что вот тут-то он и выделился по-настоящему. "В сущности же, было то самое, что бывает у всех не совсем богатых людей, но таких, которые хотят быть похожими на богатых и потому только похожи друг на друга: штофы, черное дерево, цветы, ковры и бронза, темное и блестящее — все то, что все известного рода люди делают, чтобы быть похожими на всех людей известного рода. И у него было так похоже, что нельзя было даже обратить внимание; но ему это казалось чем-то особенным". Стремление быть "как все", быть похожим "на всех" ("на всех людей известного рода", т. е. на более богатых и вышестоящих) — вот главный принцип обусловленности поведения Ивана Ильича.

Итак, точка опоры найдена. В чем заключается особый интерес того, что совершалось "как всегда", будет видно позднее, а сейчас отметим еще одну стилевую особенность, чрезвычайно усиливающую, сознательно концентрирующую типичность происходящего: поэтику имен повести.

Прежде всего отметим, что либо имя, либо отчество, либо фамилия Ивана Ильича Головина так или иначе связаны с именами всех действующих лиц повести. "Сотоварищи" Ивана Ильича: Иван Егорович Шебек, Петр Иванович, Федор Васильевич. Последний, казалось бы, не имеет "ничего общего" с именем главного героя. Однако Толстой выявляет скрытую связь "сотоварищей": дело в том, что жену Ивана Ильича зовут Прасковья Федоровна (в девичестве Михель). Поэтому Федор Васильевич отнюдь не выпадает из тесного круга живущих "как все". В начале повести мелькают - однажды - фамилии господ, претендующих на места, освободившиеся вследствие перемещений, вызванных смертью Ивана Ильича Головина: Винников, Штабель. Фамилия первого содержит часть фамилии Головина (Винников), фамилия второго напоминает девичью фамилию жены Головина.

Во время самого сильного служебного кризиса решающее влияние на карьеру Ивана Ильича оказали друзья и покровители. "Взлет" Ивана Ильича чрезвычайно напоминает карьеру Винникова или Штабеля.

Можно было бы перебрать действительно всех персонажей повести и обнаружить неслучайность их имен. Но и сказанного вполне достаточно, чтобы резюмировать: сходство, совпадение, внутренняя рифмовка имен подчеркивают сходство Ивана Ильича со всеми остальными. Все остальные — те же иваны ильичи, и достаточно понять одного Ивана Ильича, чтобы понять всех. Не случайно имя Иван является почти нарицательным по отношению к русским.

Кроме "объединительного" кода в поэтике имен просматривается и социальный код: уже название произведения "Смерть Ивана Ильича" оппозиционно таким возможным вариантам названия, как "Смерть чиновника" или "Смерть Головина". Подобное обращение — Иван Ильич — узаконено среди людей, ездящих в первом классе, влияющих на судьбы России. Перед нами история жизни и смерти чиновника, становящегося человеком, но несущего на себе родимые пятна своей среды, своего круга. Перед нами история человека лучшего, высшего, избранного общества. (Кстати, прототипом героя повести послужил Иван Ильич Мечников, прокурор Тульского окружного суда, скончавшийся от тяжелого заболевания.)

На этом фоне особняком стоит имя одного персонажа - молодого буфетного мужика Герасима. (Имя Петра-лакея, тоже употребляемое без отчества, во-первых, не уникально, а во-вторых, легко трансформируется в отчества и фамилии благородных господ (например, в фамилию жениха Елизаветы Ивановны). Имя Герасима попросту невозможно представить в среде Ивановичей и Ильичей.)

Как же изображает Толстой "обыкновенную" и в то же время "ужасную" жизнь личности?

Для того, чтобы изобразить заурядную, рутинную, ничем особо не примечательную жизнь, Толстой избирает чрезвычайно оригинальный, емкий, соответствующий сразу всем художественным задачам стилевой прием: писатель сосредотачивается не на отдельных сценах семейной, служебной и прочей жизни, а на ключевых нравственнопсихологических механизмах, определяющих закономерности соответствующей стороны жизни. Механизм поведения как таковой интересует повествователя. Несколько звеньев механизмов - вот и все, что считает важным и нужным сообщить повествователь о всей жизни своего героя - до того момента, пока сам смысл и способ такой жизни не довели героя до гибели.

Но затем при помощи этих же механизмов Толстой показывает процесс умирания — и одновременно превращение этого процесса в процесс нравственного оживания. В конечном итоге, смерть Ивана Ильича оборачивается торжеством жизни над смертью, духовного над телесным. Обратим внимание: одни и те же психологические механизмы реализуют разные духовные задачи. Смысл приема еще и в том, чтобы подчеркнуть противоречивое единство человека, показать: в нем есть все, чтобы быть кем угодно. И то, кем человек становится, зависит от многих причин, но прежде всего - от него самого. Толстой, дав человеку все, возлагает на него ответственность за то, кем тот решается быть.

Вот почему в первой главе лицо покойного Ивана Ильича "было красивее, главное — значительнее, чем оно было у живого". В лице отражен результат происшедшей напряженнейшей внутренней борьбы. "На лице было выражение того, что то, что нужно было сделать, сделано, и сделано правильно. Кроме того, в этом выражении был еще упрек или напоминание живым". Однако Петр Иванович не захотел вдуматься в смысл упрека или напоминания. Круг замкнулся.

Именно для того, чтобы реализовать такую мировоззренческую программу персонажа и одновременно оценить ее как сатирическую, и понадобились Толстому "механизмы" (так перебрасывается мостик к стилю). Повествователь сухо, "протокольно" излагает канву жизни Ивана Ильича начиная с учебы в Правоведении. Сама манера изложения как бы намекает на то, что мы имеем дело если не с подсудимым, то по крайней мере с человеком, совершившим тяжкие проступки. По иронии судьбы ( а от ее авторитарного возмездия герою, как известно, не уйти), подсудимый Иван Ильич сам оказывается рьяным слугой закона - судьей. (Вспомним: не судите, да не судимы будете.)

Однако содержание повести гораздо глубже, философичнее. Оно не ограничивается критическим отрицанием элементарной программы человеческого существования, но показывает духовный переворот, ведущий к нравственному прозрению, к Истине. И тут избранный Толстым метод обнаруживает фантастические художественные возможности. Толстой не только не отказывается от избранного метода, но, напротив, еще более сосредотачивается на механизмах — но каких!: механизмах начала нравственнопсихологического кризиса, его развития, кульминации и, наконец, разрешения.

Толстому это необходимо еще и вот по какой причине: избранная стилевая доминанта позволяет видеть за жизнью, подобной смерти, и смертью, возвращающей к жизни, не только смерть и жизнь конкретного Ивана Ильича, и не только жизнь и смерть Ивановичей и Ильичей, но человека вообще, человека как такового. Все индивидуальные национальные, социальные, психологические признаки личности и характера Ивана Ильича работают на выявление общечеловеческой сути, на выявление логики жизни и смерти человека.

Именно поэтому перед нами механизмы функционирования чиновника, семьянина, механизмы семейных конфликтов, механизм болезни (причем, на различных ее стадиях: начальной, в развитии и конечной); механизм умирания, нравственного прозрения, лечения, отношения окружающих к смертельно больному и т. д. Перед нами — архетипы всех перечисленных ситуаций и архетипы поведения в них человека, живущего "по лжи".

очный психологический анализ всякий раз позволяет вскрыть ложь поведения людей, несовпадение их мыслей и действий, мыслей и желаний. В этом — цель и смысл психологизма Толстого. Иван Ильич лжет, обвиняя во всех своих бедах Прасковью Федоровну. Прасковья Федоровна еще более лжет ( в т. ч. и перед собой), не понимая, да и не желая понимать истинных мотивов своего и мужа состояния. Лжет доктор — себе и другим, не желая вникать в обременительные проблемы умирающего, обходя вопрос о жизни и смерти Ивана Ильича и заменяя его вопросом технологии болезни. Причем (ирония судьбы!), такую же лукавую подмену совершал и Иван Ильич в бытность свою судьей. Продолжу цитирование второго отрывка: "И спор этот на глазах Ивана Ильича доктор блестящим образом разрешил в пользу слепой кишки, сделав оговорку о том, что исследование мочи может дать новые улики и что тогда дело будет пересмотрено. Все это было точь-в-точь то же, что делал тысячу раз Иван Ильич над подсудимыми таким блестящим манером. Так же блестяще сделал свое резюме доктор и торжествующе, весело даже, взглянув сверху очков на подсудимого. Из резюме доктора Иван Ильич вывел то заключение, что плохо, а что ему, доктору, да, пожалуй, и всем все равно, а ему плохо. И это заключение болезненно поразило Ивана Ильича, вызвав в нем чувство большой жалости к себе и большой злобы на этого равнодушного к такому важному вопросу доктора". Механизм общения с подсудимыми (больными) вскрывает ложь поведения судей (докторов). А лгут они с одной целью: чтобы жить "легко, приятно и прилично", обходя вопросы, которые сразу же могут нарушить легкость и приятность бытия. До предела обнажен принцип психологического анализа: несовпадение мотивов с мотивировками, причин - с предлогами, поводами.

И путь Ивана Ильича — постепенное осознание окружающей его тотальной лжи и понимание того, что он жил как все - лгал как все. Превратившись из судьи в подсудимого, Иван Ильич не мог не признать ложь, так необходимую судьям, лучшим людям, для их душевного комфорта.

Таким образом, замена косвенной речи на монолог, монолога — на диалог представляет собой не формальные изыски и приемы, а глубоко мотивированную динамику стиля, отражающую смену принципов обусловленности поведения персонажа и, конечно, динамику пафоса. Иначе говоря, эволюция личности влечет за собой эволюцию метода, а он в свою очередь — стиля.

Вполне естественно, главным источником мучения Ивана Ильича стало то, чему он с таким усердием и успехом поклонялся всю жизнь: "Главное мучение Ивана Ильича была ложь, — та, всеми почему-то признанная ложь, что он только болен, а не умирает, и что ему надо только быть спокойным и лечиться, и тогда что-то выйдет очень

хорошее. Он же знал, что, что бы ни делали, ничего не выйдет, кроме еще более мучительных страданий и смерти. И его мучила эта ложь, мучило то, что не хотели признаться в том, что все знали и он знал, а хотели лгать над ним по случаю ужасного его положения и хотели и заставляли его самого принимать участие в этой лжи. Ложь, ложь эта, совершаемая над ним накануне его смерти, ложь, долженствующая низвести этот страшный торжественный акт его смерти до уровня всех их визитов, гардин, осетрины к обеду... была ужасно мучительна для Ивана Ильича".

Иван Ильич умирает с радостью, отрицающей ужас смерти. Радость - от воспринятой "откуда-то" истины. А истина состоит в том, что Иван Ильич, наконец, отвергает бездуховную ориентацию (жить легко, приятно и прилично) и познает такую жизнь (пусть на мгновение), после которой и умирать не страшно. "Он втянул в себя воздух, остановился на половине вздоха, потянулся и умер".

Он умер на половине вздоха, задышав полной грудью. Но если один Иван Ильич смог победить смерть (точнее: нашел рецепт победы), то все остальные наверняка смогут рано или поздно нравственно ее преодолеть. Иван Ильич умирает как герой, утверждая АИ, а вместе с ними ту инстанцию, которая ему их подарила. "Жалко их (людей, "всех" — А. А.), надо сделать так, чтобы им не больно было". Трагизм разрешается в героику — вот откуда такой "светлый" финал. Это, конечно, героика религиозного, жертвенного, сострадательного типа.

Но художественная логика произведения - не линейная, одномерная логика. Последняя точка может и не совпадать с истинным финалом. Архитектоника повести во многом заставляет подкорректировать финал. Первая глава повести, по существу, есть и последняя глава, т. е. тринадцатая. По крайней мере, хронологически; а хронологический принцип сюжетосложения в этой повести совпадает с концентрическим. Толстой и формально, и по существу замыкает круг повести: композиционный и смысловой.

Думаю, теперь ясно, почему это повесть, а не рассказ. Перед нами в деталях, по фазам прослежен процесс созревания, развития и разрешения противоречия, тогда как рассказу важна демонстрация противоречия.

Гроб с телом героя, у которого на лице лежит последняя печать торжества над смертью, окружают сатирические персонажи. Нравственный опыт героя не востребован ими, не нужен им. Вещи по-прежнему показывают свою цепкую власть над хозяйствами; и повествователь по-прежнему смеется горьким сатирическим смехом (настолько горьким, что почти не смешно) над близкими и сотоварищами достойно усопшего.

Он будет назван еще тридцать три раза, но только при помощи, главным образом, личных местоимений (преимущественно третьего лица) в разных падежах. Он стал просто человеком, всече- ловеком, умершим за всех остальных людей. Параллель с Иисусом Христом здесь очевидна.

Однако смысл финала (и всей повести) шире однозначных истолкований. Неправомерно толковать реалистическую повесть Толстого только в религиозном плане (личная религиозность автора не может выступать здесь как решающий аргумент), или только в социологическом, или каком-либо ином "отдельно взятом" плане. Принципиальная поливариантность трактовок — непременное условие истинно художественного произведения, в этом нет ничего удивительного. Конечно, мы выбираем какую-то одну систему отсчета, в которой разные планы увязаны друг с другом, иерархически организованы, в которой более " важные" планы поглощают планы второстепенные. И в этом смысле наша трактовка является монотрактовкой.

Однако сама проблема выбора трактовки (посредством целостного анализа!) возникает только потому, что писатель сумел показать объективную сложность личности, понятую и отраженную реалистически. Причем, объективная сложность личности может быть отражена более глубоко, чем это субъективно представлялось автору. Нас ведь интересует объективная художественная ценность произведения, а не субъективная авторская интерпретация его. Главное заключается в том, что залогом высочайшего художественного уровня повести стала смелая и честная попытка Толстого разрешить кардинальные "экзистенциальные дихотомии" человека. Толстой именно переживает мысли, а не смутно живописует словом. И концепция его оборачивается оригинальным вариантом реалистического стиля.

В принципе, в первой же главе Лев Николаевич выдаёт читателю почти все проблемы общества, которыми оно болело в те времена, болеет сейчас, и не будем лукавить – будет дальше болеть.

Безразличие – первая людская проблема, от которой нет, и никогда не будет панацеи, оговорена с первых же строк повести. Его герои узнают о смерти своего товарища, не лично, не от друзей, а из утренней газеты. К примеру, Петр Иванович был, можно сказать, другом детства и после был товарищем по училищу, а всё также узнал о смерти близкого человека из газеты. Безразличие – это ли не лучший показатель людской сущности?

Лицемерие – наглое, отвратительное лицемерие.

Толстой предпочёл заявить о людском лицемерии, ничего не скрывая, а прямо без лишней скромности и вуали: «”Каково, умер; а я вот нет”, — подумал или почувствовал каждый. Близкие же знакомые, так называемые друзья Ивана Ильича, при этом подумали невольно и о том, что теперь им надобно исполнить очень скучные обязанности приличия и поехать на панихиду и к вдове с визитом соболезнования.».

Так, его герои, радуются, что страшной смертью умер их товарищ, а они остались живы – и вроде бы, где здесь лицемерие? Правильно, это хоть до отвращения циничная, но открытая, невероятно правдивая радость. Но вот то, что героям не хочется ехать и проводить время на панихиде, а им «надобно исполнить очень скучные обязанности приличия и поехать на панихиду и к вдове с визитом соболезнования» – вот это настоящее скотское людское лицемерие. Не хочешь переться и торчать на панихиде? – Ну так не надо! Сиди дома, никому твоё присутствие там тоже не сдалось. Нет, ведь «надо поехать», ну как же, правила приличия требуют… Да, какого простите, приличия? Кому его выказывать? Покойнику? На кой ляд оно ему сдалось?

Самообман – стал третьей проблемой, которую Лев Николаевич предпочёл высказать в первой же главе. Так Петр Иванович после рассказа вдовы, подумал: «“Трое суток ужасных страданий и смерть. Ведь это сейчас, всякую минуту может наступить и для меня”, — и ему стало на мгновение страшно. Но тотчас же, он сам не знал как, ему на помощь пришла обычная мысль, что это случилось с Иваном Ильичом, а не с ним и что с ним этого случиться не должно и не может; что, думая так, он поддается мрачному настроению, чего не следует делать, как это, очевидно было по лицу Шварца.». Совершенно очевидно, что откровенный, наглый самообман испытывают все присутствующие на панихиде, вроде бы как с ними такого и не случится.

Эгоизм – простой эгоизм, о котором мы узнаём из слов автора: «После разных разговоров о подробностях действительно, ужасных физических страданий, перенесенных Иваном Ильичам (подробности эти узнавал Петр Иванович только по тому, как мучения Ивана Ильича действовали на нервы Прасковьи Федоровны), вдова, очевидно, нашла нужным перейти к делу.». Только эгоизм, как плохо было несчастной вдове, когда в невероятной агонии бился Иван Ильич, только ей было плохо, и ни капельки сострадания, ни радости за покойного, что он наконец отмучался.

Жадность – непередаваемая, ужасающая людская жадность стала пятой и завершающей проблемой, показанной читателю. Так, этот самый людской порок показан нам через вдову: «она разговорилась и высказала то, что было, очевидно, ее главным делом к нему; дело это состояло в вопросах о том, как бы по случаю смерти мужа достать денег от казны. Она сделала вид, что спрашивает у Петра Ивановича совета о пенсионе: но он видел, что она уже знает до мельчайших подробностей и то, чего он не знал: все то, что можно вытянуть от казны по случаю этой смерти; но что ей хотелось узнать, нельзя ли как-нибудь вытянуть еще побольше денег.». Вот ведь её беспокоит не усопший, не ребёнок, который, после лицезрения невероятной агонии отца, может испытывать сильнейший шок, ничего её не заботит, кроме как можно хорошенько нажиться на смерти мужа.

19. Проблематика и жанровое своеобразие прозы Лескова. Место писателя в литературном движении конца 19 века

Поэтика прозы Лескова.

Герои повестей – люди примечательные, яркие, колоритные характеры. Акцент не на переживаниях, а на событиях, поступках, действиях.

2 тенденции:

акцент на идейном содержании; резкое противопоставление демократической литературе.

акцент на жанровом своеобразии; особенности сказовой манеры.

Живописатель уездной России – предтеча Чехова.

Главное достижение – изображение народной среды.

Лихачёв: «Лесков – конечно, писатель первого класса, но не классик, а экспериментатор».

Жанровое многообразие: повести, романы, очерки (цикл «Мелочи архиерейской жизни»), исторические хроники («Захудалый род»), стилизация сказок («Маланья – голова баранья»), обработки легенд.

Проблема нашего национального характера стала одной из главных для литературы 60-80-х годов, тесно связанной с деятельностью разночинных революционеров, а позднее народников. Едва ли не главным в творчестве Н. С. Лескова было создание им ярких национальных характеров, замечательных своей нравственной чистотой и всечеловеческим обаянием. Писатель умел находить яркие русские характеры, притаившиеся в разных уголках родной страны, людей с обостренным чувством чести, сознанием своего долга, непримиримых к несправедливости и одухотворенных человеколюбием. Он рисовал тех, кто упорно, самоотверженно несет “бремя жизни”, всегда стремится помочь людям и готов постоять за правду-истину. Его герои находятся далеко от бурных столкновений века. Они живут и действуют в родной глухомани, в русской провинции, чаще всего на периферии общественной жизни. Но это вовсе не означало, что Лесков уходил от современности. Как остро переживал писатель насущные нравственные проблемы! И вместе с тем он был убежден, что человек, который умеет смотреть вперед без боязни и не таять в негодованиях ни на прошлое, ни на настоящее, достоин называться творцом жизни. “Эти люди, — писал он, — стоя в стороне от главного исторического движения ... сильнее других делают историю”.

Раскрытие сущности характера русского человека находим во многих его произведениях: в повести "Очарованный странник", в романе "Соборяне", в рассказах "Левша", "Железная воля", "Запечатленный ангел", "Грабеж", "Воительница" и других.

Повесть Лескова “Очарованный странник” (например)

В центре этого произведения — жизнь обычного русского мужика Ивана Северьяновича Флягина. Этот образ вобрал в себя все черты народного характера русского человека. Лесков отмечает внешнее сходство Ивана Северьяновича с легендарным героем былин Ильей Муромцем. На примере “очарованного богатыря” Ивана Флягина Лесков открывает читателю черты русского национального характера. Этот герой далеко не идеальный. Он противоречив: и добр, и жесток; и прост, и хитер; глубок и легкомыслен; поэтичен и груб. Он совершает безрассудные поступки, но и приносит людям добро.

Иван Северьянович- натура незаурядная, страстная. Его поступки сродни человеку экспансивному, несмотря на мужицкое обличье и простонародное одеяние. Еще в юности он спасает княжескую чету, остановив шестерку взбесившихся коней на краю пропасти, но в благодарность получает жестокую порку, “обидев” любимую барышней кошку. И так будет складываться вся его дальнейшая жизнь. Потерпев незаслуженную обиду, он бежит на юг страны, куда уходили многие крепостные; затем проходит через новые испытания, пробуя себя в самых разных “профессиях”: он на своем месте в любом положении- может быть и нянькой при больном ребенке, и опытным ремонтером по лошадиной части, и лекарем. Лесков нисколько не идеализирует своего героя. Сам Флягин не выше сознанием тех обычаев, среди которых живет, не понимает смысла некоторых своих поступков, но всегда выбирает трудную дорогу и остается неизменным в своей цели- быть в полном согласии с совестью и долгом.

Праведник Лескова рассказывает о себе, ничего не скрывая ,- “развязку” с цыганкой Грушей, и трактирные похождения, и тягостную жизнь в десятилетнем плену у татар. Но с ходом повествования все мелкое и бытовое в герое отходит на задний план. Действительно, мы видим сколько страданий перенес Иван, он рассказывает о своих негативных поступках, но впечатление о нем складывается положительное. В конце повести образ русского странника вырастает в монументальную фигуру. Лескову дорого в ней как раз героическое начало, оно обещало какие-то неизведанные горизонты в самой судьбе народа. Создавая свои произведения “о праведниках”, относящиеся к недавнему прошлому, Лесков использует приемы документальной прозы. Как правило, герои его- реальные люди, жившие в то время, которое очень интересовало писателя. Но он не следовал формулярному списку, когда рассказывал об их жизни, его интересовали типические черты эпохи, характерные события и явления, дающие красочное представление о ней.

Лесков великолепно раскрывает особенности русского национального характера. Перечитывая страницы многих его произведений, невольно задумываешься о богатстве, незаурядности и своеобразии загадочной русской души. Особенно примечательно, что русский характер раскрывается в самых сложных условиях. Противоречие между внутренними стремлениями человека и вынужденными его действиями часто толкает героев на преступления. Например, главная героиня очерка “Леди Макбет Мценского уезда” — купеческая жена Катерина Львовна, безусловно, является в высшей степени сложной и загадочной натурой.

Молодая, сильная, страстная женщина вынуждена влачить жалкое существование в богатом купеческом доме. В русском национальном характере склонность к риску и изобретательность часто идут рука об руку как со злодейством, так и с благородством. Судьба купеческой жены Катерины Львовны свидетельствует о том, как легко отдать все богатства своей души ради злого дела.

Среди героев Лескова и знаменитый Левша— воплощение природной русской талантливости, трудолюбия, терпения и веселого добродушия. Отличительные свойства прозы Н.С. Лескова – сказочные мотивы, сплетение комического и трагического, неоднозначность авторских оценок персонажей – в полной мере появились в одном из самых известных произведений писатель “Левше”. Лесков не дает имени своему герою, подчеркивая тем самым собирательный смысл и значение его характера (”Там, где стоит “Левша”, надо читать русский народ”, – говорил Лесков).

Образ Левши стоит в ряду других образов праведников, созданных Лесковым. Он пожертвовать собой ради Отечества, во имя Дела. Он едет в Англию без документов, голодный (ему в дороге “на каждой станции пояса на один значок еще перетягивали, чтобы кишки с легкими не перепутались”), чтобы показать иностранцам русскую смекалку и умение, и вызывает уважение англичан своим нежеланием остаться в их стране. Левша обладает целым рядом качеств, присущих галерее праведников Лескова: он истинный патриот, патриот в душе, одарен от рождения, ему присуща высокая нравственность и религиозность. Он прошел через множество испытаний, но даже в смертный час он помнит о том, что должен сообщить военный секрет англичан, незнание которого отрицательно отражается на боеспособности русской армии.

В невнимании власти к судьбе национальных талантов, в дремучести и необразованности самого русского народа составляют, по Лескову, причину отсталости России.

При анализе поэтики Лескова ставится вопрос об особой новеллистической атмосфере созданного им художественного мира, в котором на равных правах царят сказка и анекдот.

Идейная позиция Лескова отличалась независимостью, трезвостью оценки социально-экономического положения в стране, несмотря на присущие ему в это время просветительские иллюзии, н отчетливым видением уязвимых сторон крайних политических теорий. Выступая за сближение с Западом, он в то же время предостерегал от некритического заимствования тех институтов европейской цивилизации, которые противоречат национальным основам русской жизни. Соглашаясь в этом вопросе со славянофилами, он, однако, предостерегал против отождествления своей позиции со славянофильской и полемизировал с аксаковским «Днем» не менее горячо, чем с «Современником».

Многолетняя работа над «Соборянами» (1866—1872) составила важный этап в творческой эволюции Лескова. «Соборяне» не только аккумулировали накопленный писателем в 60-е годы идейно-художественный опыт, по открывали новые подходы к пзображепшо действительности. Так, в «Соборянах» впервые прозвучал, мотив «жизнь — сказка»,' который пройдет через все последующее творчество Лескова. Обращение к прошлому, противопоставление его настоящему, поиски п нем сильных духом людей, способных противостоять разлагающему действию среды, также связано с «Соборянами» и двумя другими хрониками. Наряду с новизной материала и проблематики особое место «Соборян» в творчестве Лескова и в русской литературе второй половины XIX в. определяется оригинальностью жанра, не имеющего аналогий в творческой практике не только других писателей, но и самого Лескова.

В 70-е годы в творчестве Лескова возникают новые тенденции. Теперь он более критически относится к современной ему русской действительности («Смех и горе», 1887), к церкви («Мелочи архиерейской жизни», 1878). В то же время писатель стремится найти положительные идеалы в русской жизни. В новых произведениях он создает целую галерею ярких человеческих характеров, порою странных, даже смешных, но всегда наделенных чертами «праведничества». Нравственный идеал автора выражался в типе «чудака» с его бескорыстной любовью к людям и служением ближнему.

Лесковские герои, страстные борцы за справедливость и истину, обладают острым и сознательным чувством родины, судьба которой их постоянно волнует. В многочисленных испытаниях, которые выпадают на их долю, они обнаруживают удивительную выдержку и чувство собственного достоинства. Таков, например, протопоп Савелий Туберозов («Соборяне», 1872), напоминающий непокорного и мятежного протопопа Аввакума, таков и Иван Флягин («Очарованный странник, 1873), в котором при всей его необузданной натуре и озорстве, роднящем его с Василием Буслаевым, ощущается живое чувство красоты, чуткость и благородство.

К «Очарованному страннику» близок «Сказ о тульском косом Левше и стальной блохе» (1888), где также идет речь о талантливости русского человека, о его творческих возможностях и горькой судьбе. Замечательное мастерство Левши, сумевшего подковать стальную блоху, было для Лескова символом природной русской смекалки. Однако смысл «Сказа…» не ограничивался просто прославлением ловкости народного умельца. Ощущается здесь и трагический контекст: он выражен и в гибели Левши, и в том, что блоха, подкованная тульским мастеровым, уже не может двигаться… О трагической судьбе крепостного артиста рассказывается в «Тупейном художнике» (1883). Утверждение героического начала связывается у Лескова с сатирическим отрицанием русской действительности, сковывающей и искажающей духовные и творческие силы народа.

Если в 60-е годы Лесков противопоставлял национальную проблематику социальной, то к концу жизни социальный аспект восприятия и изображения жизни значительно усиливается. В творческом наследии позднего Лескова значительное место занимает сатира — «Загон» (893), «Зимний день» (894) и в особенности «Заячий ремиз (Наблюдения, опыты и приключения Оноприя Перегуда из Перегудов)» (1894). Творчество Лескова отличается широтой охвата разнообразных явлений русской действительности, в нем представлено множество колоритных и оригинальных характеров. Преимущественное внимание писатель уделял изображению необычных исключительных событий, ярких, цельных личностей. С этим связаны поиски новых средств художественной выразительности. Для литературы 60—70-х годов характерными были новые жанровые формы, нарушение привычных жанровых образований. Процесс этот коснулся и Лескова. Принцип обзорности становится для него ведущим: многие произведения состоят из эпизодов, имеющих самостоятельное значение. Отсюда возникают новы жанры: «невероятное событие», «картинка с натуры», «рапсодия» «пейзаж и жанр» и т. д., обогатившие современную ему русскую литературу и подготовившие развитие более свободных жанровых форм в литературе XX в.

Видную роль сыграл Лесков и в истории русско-украинских литературных связей. С помощью его произведений русские читатели лучше узнавали жизнь украинского народа, а в русскую культуру входили идейно-художественные традиции украинского народно-поэтического творчества, просветительские идеи украинской демократической литературы.

Украинские темы и мотивы отразились в ряде художественных произведений Лескова: «Детские годы», «Печерские антики», «Фигура», «Некрещенный поп», «Заячий ремиз». Он хорошо знал украинский язык, украинский фольклор, которые нередко использовал в своих произведениях для создания соответствующего колорита. Первые переводы Лескова на украинский язык появились в 80-е годы прошлого века. Его переводили М. Павлик, М. Загирня, М. Гринченко, а в советское время — С. Васильченко, Н. Зеров, А. Кундзич и др. Среди русских писателей, внесших наибольший вклад в развитие и укрепление русско-украинских литературных связей, имя Лескова стоит в одном ряду с Гоголем и Короленко.