3. Комедия н. Гоголя «Ревизор»: «миражная интрига» и ее идейный смысл. Особенности «ситуации ревизора». Смысл заглавия, эпиграфа и «немой сцены».

Основа "Ревизора" Гоголя - это не любовная интрига, не стремление достать выгодное место, чин; драматургическую ситуацию произведения формирует "самый ужас, страх ожидания, гроза идущего впереди закона", овладевающий чиновниками. Завязка пьесы состоит в первой же фразе Городничего ("Я пригласил вас, господа... "), и с этого момента страх начинает сковывать героев и нарастает от действия к действию. Из-за этого возникает множество комических ситуаций, мы видим, какие нравы царят в городе, какие чиновники козлы и так далее. При этом в комедии нет героя-идеолога, типа Чацкого, нет и героя, сознательно водящего всех за нос. Чиновники, обуреваемей страхом, затмевающим разум, навязывают Хлестакову роль значительного лица, принимают "сосульку", "тряпку" за ревизора. Герои устремляются вникуда, за пустотой, за миражом. Именно поэтому Юрий Манн назвал интригу в "Ревизоре" "миражной интригой". Она начинается с рассказа Бобчинского и Добчинского о том, как Хлестаков заглядывал им в такрелки и что он-то и есть ревизор. Мираж материализуется с появлением Хлестакова. Без этого героя не было бы и "миражной интриги". Она ведь заключается в превращении его в государственногго человека - то есть наполнении полной пустоты вы-мышленным содержанием. За всем действием, всей интригой ощущается этот большой ноль, поставленный в при-вычную для героев и зрителей позицию единицы. Гоголь специально ставит в центр пьесы героя, не догадывающегося о положении, в которое он попал, и не пытающегося извлечь из этого положения выгоду. Не герой ведет действие, а действие ведет героя – так весьма условно, но емко можно обозначить главную особенность построения комедии. В этом состоит и своеобразие разработки Гоголем ходячего сюжета о мнимом ревизоре и суть понятия «миражная интрига».

Гоголь не раз предупреждал, что X - самый трудный образ в пьесе, потому что, сделавшись виновником всеобщего обмана, X никого не обманывал. Герой с успехом сыграл роль ревизора, не только не намереваясь её играть, но даже не поняв, что он её играет. Лишь к середине четвёртого действия в голове Х-ва начинают брезжить смутные догадки, что его принимают за «гос. чел-ка». Образ Хлестакова - один из самых ярких типов, созданных Г. Хар-р героя совершенно новаторский в русской и мировой драматургии. И до Г. в комедиях высмеивались обманщики и плуты, лгуны и хвастуны, моты и волокиты. При этом характеристика типов обычно исчерпывалась лишь одной какой-либо чертой. Характер Хлестакова же более сложен: ему не чужда ни одна из перечисленных черт, но все они обобщены в более сложном общ-ном явлении, получившем название хлестаковщины.

X - наивный баловень, пустейший дворянчик, прожигающий средства своего отца-помещика. Он самый обыкновенный человек и, «как говорится, без царя в голове», однако вместе с тем воплощение нахальства. У героя «лёгкость необыкновенная в мыслях». «Он просто глуп, - писал Г., - болтает потому только, что видит, что его расположены слушать; врёт, потому что плотно позавтракал и выпил порядочно вина. Вертляв он тогда только, когда подъезжает к дамам». Всеми поступками героя руководит мелкое тщеславие, желание пустить пыль в глаза и сыграть роль «чином выше своего собственного». Он, по характеристике автора, «и лгунишка, и подляшка, и трусишка, и щелкопёр во всех отношениях». X может совершить любую подлость просто потому, что он лишён каких-либо представлений о добре и зле. X лжёт без видимых причин, просто из пустого тщеславия, чтобы похвастаться воображаемым положением в высшем обществе. Герой и игрок, и пошлый волокита (ухаживает как за дочкой, так и за её маменькой одновременно), и взяточник, и трус, к тому же крайне недалёкий человек. Однако в обращении с крепостными слугами герой крайне груб и проявляет «недюжинную смелость». По отношению к Осипу герой не находит других слов, как «дурак», «скотина», «грубое животное»; трактирного слугу же герой называет «скверным поросёнком». В.отм., что хлестаковщина - явление типичное, а образ Х. носит обобщающий характер: черты хлестаковщины повторялись в тысячах людей и во множестве происшествий; многие из черт героя, по словам Г., «разбросаны в разных русских характерах... и ловкий гвардейский офицер окажется иногда Хлестаковым, и государственный муж окажется иногда Хлестаковым, и наш брат, грешный литератор, окажется подчас Хлестаковым».

Безусловно, X - гениальное открытие Гоголя. В заострённой форме раскрыты неумеренные и необоснованные претензии, способность блистать при полнейшей умственной и душевной пустоте и легкомыслии; «микроскопическая мелкость и гигантская пошлость» (Бел-ский) - черты, столь свойственные дворянской и бюрократической Р. В головокружительном превращении ничтожества в значительную «персону» сказалась бессмыслица общественных порядков, культ «чина». Хар-р существующих отношений в соединении со страхом, кот-ый испытывают чиновники, заставляет всех поверить нелепой логике Д и Б: «Помилуйте, как не он! И денег не платит, и не едет - кому же быть, как не ему?.. Ей-богу он...Такой наблюдательный: всё обсмотрел...и даже заглянул в тарелки наши полюбопытствовать, что едим?» Поэтому так глубок комизм сцены в гостинице, когда Городничий уверяется, что приезжий чиновник - «тонкая штучка». Но всё дело в том, что именно здесь X простодушно высказывает о себе всю правду. В дальнейшем Хлестаков никогда сознательно и специально не разыгрывает из себя ревизора – все делают за него, даже центральную сцену вранья ведет совсем не он, как может показаться вначале. В сцене вранья мираж вырастаетдо невероятных размеров. Его преувеличения, кстати, характеризуют скудость натуры: они носят чисто количественный характер. Собственно, и враньем все произносимое Хлестаковым как-то не очень хочется называть, поскольку за враньем всегда ощущается присутствие некоей цели, которой очень хочется достигнуть. Этой цели как раз нет у Хлестакова. Нельзя также в полном смысле называть подношения денежные и натуральные, которые берет Хлестаков в 4 действии, взятками. Хлестаков просто не понимает, что это взятки, поскольку уж он-то точно знает свое положение и не может даже представить, что все вручаемое ему дается с определенной целью. Происходящее воспринимается им как очередное проявление милых нравов этого чудесного города, населенного чрезвычайно приятными и учтивыми людьми. Характерно, что и сам Гоголь настойчиво подчеркивал, что не следует воспринимать Хлестакова как традиционного комедийного плута, пройдоху, поскольку в его поведении нет заведомого умысла; неслучайно он также сравнивал Хлестакова со щепкой, попавшей в водоворот.

Комедия Николая Васильевича Гоголя “Ревизор” – нова­торское произведение. Она отличается оригинальностью кон­фликта, носящего социально-философский характер; много­образием персонажей, каждый из которых резко индивидуали­зирован и в то же время типичен; комизмом, основанным не на избитых водевильных ситуациях, а на характерах и поступках героев. Наконец, композиция комедии также является художе­ственным открытием драматурга.

В композиции и выявлении идейного смысла произведе­ния важнейшую роль выполняет заключительная немая сцена.

На ее особое значение указывал сам автор в “Замечаниях для господ актеров”: “Господа актеры особенно должны обратить внимание на последнюю сцену. Последнее произнесенное сло­во должно произвесть электрическое потрясение на всех разом, вдруг. Вся группа должна переменить положение в один миг ока. Звук изумления должен вырваться у всех женщин разом, как будто из одной груди. От несоблюдения сих замечаний может исчезнуть весь эффект”.

Какую же композиционную функцию выполняет немая сцена? Она замыкает действие в кольцо: сообщение, сделан­ное в первой реплике городничего: “…к нам едет ревизор” – только сейчас получает истинное подтверждение: всё преды­дущее действие было связано с ревизором мнимым. Тем са­мым не только для героев комедии, но и для зрителей произ­ведение обретает трагический пафос: комедия превращается в трагедию. И дело не только в том, что теперь-то настоящий ревизор наведет порядок и восстановит справедливость. Об этом можно только догадываться. Не исключено, что он ока­жется немногим лучше Хлестакова. Именно такую трактовку дал кинорежиссер Леонид Гайдай в экранизации “Ревизора”, получившей название “Инкогнито из Петербурга”. Там при известии о настоящем ревизоре чиновники переглядываются между собой и роются в бумажниках в поисках новых купюр для взяток.

Истинный трагизм немой сцены, распространяемый на общую идею произведения, раскрывается в пояснениях авто­ра, сделанных им в драматическом этюде “Развязка “Ревизора”: “Что ни говори, но страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба. Будто не знаете, кто этот ревизор? Что прикиды­ваться? Ревизор этот – наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и...

разом взглянуть во все глаза на самих себя. Перед этим ревизором ничто не укроется, потому что по именному высшему повеленью он послан и возвестится о нем тогда, когда уже и шагу нельзя будет сделать назад. Вдруг от­кроется перед тобою, в тебе же, такое страшилище, что от ужаса подымется волос. Лучше ж сделать ревизовку всему, что ни есть в нас, в начале жизни, а не в конце ее. На место пустых разглагольствований о себе и похвальбы собой, да побывать теперь же в безобразном душевном нашем городе, который в несколько раз хуже всякого другого города, в котором бесчин­ствуют наши страсти, как безобразные чиновники, воруя каз­ну собственной души нашей! В начале жизни взять ревизора и с ним об руку переглядеть всё, что ни есть в нас, настоящего ре­визора, не подложного!”

Таким образом, немая сцена возводится писателем в про­образ Страшного Суда, ожидающего каждого человека в конце его жизни – суда строгого и неподкупного. Одним из любимых живописных полотен Гоголя была картина Карла Брюллова “Последний день Помпеи”. На ней изображены искаженные предсмертным страданием лица гибнущих людей. И хотя жи­вопись искусство молчаливое – зритель как будто слышит их вопль ужаса. Таким же немым криком можно считать и фи­нальную сцену “Ревизора”.

Николай Васильевич Гоголь был не только выдающимся сатириком, но и христианским моралистом. В финальной не­мой сцене заключительное обобщение писатель выводит за рамки изображенных им событий и делает символом неизбеж­ной расплаты за земные грехи перед тем, кто будет судить все наши поступки по окончании нашего земного пути. Призыв к раскаянию и улучшению нравов – вот нравственный пафос комедии, который придает гениальному произведению Гоголя вневременной и отнюдь не комедийный смысл.