Драматизм бытия или Обретение смысла. Философско-педагогические очерки

Посвящается этот труд памяти моего отца, одного из основоположников советского

кинематографа, Александра Разумного

МИР ЧЕЛОВЕКА: МИФЫ, ЛЕГЕНДЫ, УТОПИИ

Словно волны по безграничному океану проносятся по нашей удивительной планете Земля поколения за поколениями рода людского. Где его истоки - мы достоверно не знаем, да и навряд ли когда-либо узнаем, вопреки появ-

лению все новых гипотез (от космической до социогенетической), вопреки все большему числу впечатляющих открытий о нашем реальном прошлом,

точнее - о его следах в этой человеческой вселенной1. Где финиш этого безумного, преисполненного драматизма потока, захватывающего в свою круговерть все новые и новые миллиарды индивидульных судеб, социальных

общностей и неповторимых культур, ведомо нам еще менее. Бессильные предвидеть даже самые ближайшие перспективы бытия, мы медленно, но неуклонно отказываемся от теоретической амбициозности футурологическо-

го мышления. Осознав, что ему не по зубам "научное" историческое прогно-

зирование, мы шарахаемся из крайности веры в мистическое призвание человека в крайность мистики естестественнонаучных предсказаний о возможности нашего вторичного бытия в ином, лучшем мире.

Единственное, что мы можем констатировать как сиюминутную реаль-

ность, сразу же протекающую сквозь сито нашего повседневного опыта в не-

бытие, так это наше сознание и самосознание. Здесь мы прямые и запрограмированные едва ли не на генетическом уровне наследники биения в мучительных судорогах сознающего мир человеческого духа, того самого, логические формы которого выявили

Аристотель, Гегель и их многообразные современные последователи

интерпретаторы. Того самого, вещественные формы которого находит для своей "волны" каждое новое поколение. В этом же аспекте подхода к человеческой истории как к непрерывному процессу движения от бытия в небытие мы наследуем чудесный и мучительный дар, который не может отнять у

нас "ленивый разум", останавливающийся перед бесплодным и бесперспек-

тивным действием, - наше самосознание. Оно, как и сознание, пульсирует в бесчисленных индивидуальных проявлениях - между иллюзорной свободой мыслящего о себе Я и трагической необходимостью (предопределенной и прошлым, и настоящим) корректировки его направленности и структуры. Очень тонко эту диалектику нашего самосознания подметил Р.Бернс в своей

книге "Развитие Я - концепции и воспитание": "...Человек, будучи существом социальным, просто не может избежать принятия многих социальных и куль-

турных ролей, стандартов и оценок, определяемых самими условиями его

1 А следы уводят нас все дальше и дальше, в неведомое, в тьму тысячелетий. Если еще недавно ученые поражали наше воображение временной дистанцией в миллион лет, отделяющей нас от загадочных пращуров, то теперь этот возраст (после находок в среднем течении реки Аваш в Эфиопии) безоговорочно перенесен на 4 миллиона лет. Именно тогда бродил в этих местах наш прямоходящий предок.

11

жизни в обществе... Он становится объектом не толко собственных оценок и суждений, но так же оценок и суждений других людей, с которыми он сталки-

вается в ходе социальных взаимодействий. Если он стремится получить одобрение окружающих, он должен соответствовать общепринятым стандартам".

Стремление приоткрыть завесу времени - едва ли не примечательнейшее свойство человеческой природы. Оно выражается и в примитивнейшем

индивидуальном акте предугадывания последствий любых действий, и в сложнейших умственных построениях о тенденциях развития общества, его "законах", которые провозглашаются научными, истинными, незыблемыми

уже не одним поколением пророков и прорицателей. Но каждому из нас, кем бы мы ни были, какие бы "социальные роли" ни выполняли, в какую бы эпоху

ни жили, не дано чудесного дара предвидения всех последствий своих действий. Не ведел Великий инка, приветствовавший бледнолицых гостей как божественных пришельцев, что именно он обрек свой народ на уничтоже-

ние.Не думал и не гадал первооткрыватель структуры атома, что именно под его пером рождается формула атомного Апокалипсиса. .

Не могут, естественно, предвидеть и лихие доценты от политики, кру-

шащие ныне все и вся, в угаре иллюзорной политической свободы, погрязшие в дискуссиях и забывшие о благе народа в угоду своим амбициям. Куда там - они даже не прислушиваются к зловещему молчанию великой России,

молчанию, перед которым трепетали всегда сильные мира сего.С непред-

сказуемостью индивидуального действия, и прежде всего, его последствий, соглашаются все авторы социальных доктрин. Но скажите любому из них, что все последствия их умозаключений об идеальном обществе, желаемой и неизбежной его метаморфозе столь же проблематичны, он воспримет вас

как отступника от истины в лучшем случае, а традиционно - как врага света и

ангела тьмы. Но история не дает нам ни одного случая научного предвидения реального прогресса на уровне социума. Но, очевидно, именно на такое предвидение претендовал Платон, создавая свой знаменитый труд о государстве. Оно же, вероятно, побуждало и Аристотеля в "Афинской политии"

говорить не только о современном общественном устройстве с современни-

ками, но и обращаться к новым поколениям демократического полиса с предсказаниями о целесообразном гражданском действии и необходимых формах его свободного проявления.

Любопытно, что именно с той поры, когда они размышляли о рацио-

нальном социуме, соответствующем природе человека, в теории стали рас-

сматриваться как амбивалентные понятия "аристократическое" государство

и "демократическое" государство. По сути дела все дальнейшие теории общественного устройства (при всей дробности и несхожести выдвигаемых ги-

потез) не смогли преодолеть эту амбивалентность. Да и по сей день она присутствует в острейших дебатах о будущих путях совершенствования нашего общества, нашей России - в первую очередь. Одни вполне традицион-

но пугают народ жупелом тирании, другие - столь же традиционно взывают к осмотрительности перед тягостными последствиями любой охлократии.

Не менее любопытно и то, что крушение пророчеств об идеальной че-

ловеческой организации, неизбежно следующее за первоначальной эйфорией, рассматривается не как результат принципиальной непредсказуемости

12

последствий социальных действий, но как следствие недостаточной "научности" гипотезы. И тогда на создателей таких гипотез обрушивается шквал

упреков, порою перерастающих в шторм негодования от несбывшихся и таких радужных изначально надежд. Подобная эйфория характерна и для журналистского негодования, вызывающегося тем, что коммунизм предстает

как несбывшаяся мечта. Между тем настала пора рассмотреть и марксистскую доктрину не с позиций узкого рационализма, но гораздо масштабнее - с

позиций диалектики человечского сознания и самопознания, с позиций сознающего мир человеческого духа. Его направленность и структура всегда (как в прошлом, так и в будущем) будут превращать в иллюзию свободное

выражение мыслящего о себе Я.

Понять иллюзорность сознающего мир человеческого духа1 не так-то

просто, как это может показаться с первого взгляда. Слишком велик заслон на пути такого понимания, слишком прочны баррикады прошлого опыта и несбывшихся надежд на "человечское" будущее. Продираться сквозь них,

терзая себя до исступления, до крови, преодолевая и удобные социальные стереотипы и обиходные идеологические представления, устойчивые эмо-

циональные реакции и отработанные всем воспитанием мотивации, прихо-

дится отнюдь не по свободному выбору не знающего сомнений, ошибок, разочарований незрелого ума и не по игривому побуждению страстей.Здесь действует сила более глубокая - выход коллективной памяти, которую мы

все наследуем от прошлого, к болезненнейшей проблеме реальных пер-

спектив человеской истории.

Куда спокойнее трактовать историю как набор свершившихся фактов либо как нанизывание на логическую цепь взаимосвязанных материальных доказательств, которые обладают неоспоримостью достоверности. Но это

не живая история человечества, а, скорее, удачливое коллекционирование

сбрасываемых им с себя на пути в непредсказуемое затвердевших и ни о

1 В ходе дальнейшего изложения понятием "сознающий мир человеческий дух" я обобщенно буду выражать противоречивое единство самосознания и сознания, не затрагивая сакраментального вопроса о соотношении "материи" и "сознания". Сакраментального, ибо как никто до сих пор не дал сколь -либо корректного определения материи, так нет и столь же общепринятого определения сознания. Именно поэтому мне невольно придется полемизировать со многими бесспорными авторитетами в науке, находившихся веками под влиянием чар этой антитезы. И они, эти уникальные мыслители, сравнивая материю и сознание, соотносили атрибуты этой антитезы, не задумываясь , имеет ли она вообще реальный смысл. Так, А. Бинэ в работе "Душа и тело" писал: "Чтобы определить, например, дух и отграничить его от всего того, что познаваемо, как материальное, рассуждают обыкновенно следующим образом: "Все познаваемое, что поддается нашим чувствам, превращается, главным образом, в движение; дух есть нечто способное существовать, видеть, чувствовать, судить, превращаться в мысль; чтобы понять различие между духом и материей, необходимо спросить себя: существует ли какое-либо естественное сходство между движением и мыслью. Но этого сходства нет, и то, что мы схватываем, наоборот, есть полная ему противоположность. Мысль не есть движение и не имеет ничего общего с ним". Движение никогда не может быть, чем-либо иным, как лишь перемешением, переменой места, которой подвергается частица материи". (Бинэ А. Душа и тело. - М., 1910, с.8). Но кто и где доказал, что движение - это только "перемена места"? Как можно отрицать движение сознания: мыслей, чувств, волевых устремлений, всей сложнейшей структуры переживаний, о которой у меня впереди пойдет особый и несколько неожиданный разговор?

13

чем не говорящих панцирей. Но измените установку, постарайтесь понять историю как движение сознающего мир человеческого духа, и вы сразу же

окажетесь перед ящиком Пандоры. Открывать ли его?

История потому и история, что мы все и всегда открываем его, оказываясь перед бездной. Без этого мы были бы не людьми, но животными, лишь

животными - так будет вернее. Путь к этой бездне - цепь иллюзий, именуемых "историческим процессом", иллюзий, драматически преодолеваемых, но

ведущих в ничто. Движение к этому "ничто", от иллюзии к иллюзии, характеризующееся, отнюдь не направленностью от прошлого в будущее, есть подобная направленность как качество космической эволюции. Его направлен-

ность иная тогда, когда мы обращаемся к человеческой эволюции: от реальности прошлого через целеполагание (действие во имя достижения цели) к

иллюзорности будущего.

Крайне существенно не упустить то, что порою игнорируется (даже под флагом борьбы за историческую культуру каждого и всех) , а именно, реаль-

ность в движении сознающего мир духа всего, что было им достигнуто ранее. Эту реальность можно идентифицировать с культурой, образованием,

традициями, обычаями, навыками поведения, унаследованными нами от

прошлого, но при этом могут исчезнуть из поля зрения более глубокие пласты сознающего мир человеческого духа, в том числе такие, которые освоены и усвоены нами от животного мира. Палеонтология духа показывает, что

у нас больше животного в поведении, чем мы сами представляем и чем нам

бы во имя эстетической иллюзии хотелось. Поэтому тщетно от поколения к поколению взывают к "добропорядочности нравов" пуристы от морали - мы продолжаем размножаться вполне животным образом, сохраняя всегда и чисто животное любопытство к этому процессу. И римские сатурналии, и

праздничные оргии на островах Самоа и индустрия секса в пуританских

странах современной Европы - лишь крайняя амплитуда подобного неукротимого, как движение маятника, любопытства.

Сегодня, благодаря всесильному телевидению, мы все имеем возможность наглядно воспринимать попытки контактного общения человека с са-

мыми "дикими" животными - касаткой и белым медведем, коброй и львом.

Но вот что прелюбопытно в каждой такой экстремальной ситуации - человек выявляет скрытые в нем самом способы животного общения. И это не просто мимезис, подражание, но нечто большее и порою - плохо осознаваемое каждым из нас, но всегда - пребывающее в сознающем мир человеческом

духе.

Мы вправе тешить себя иллюзией "цивилизованности", отождествляя

ее с тем внешним миром, который стал нашей средой, нашей второй реальностью. Но копнем чуть чуть глубже - и в сферу реального поведения чело-

века с компьютером вдруг врываются инстинкты первобытного человека. Они не хуже и не лучше приобретенных в современной системе образования навыков. Они - реальность, которую мы все призваны учитывать в стремле-

нии к свободному совершенствованию и самосовершенствованию.

Довлеет над нами и завет "ближайших" предков, то, что мы теперь

склонны называть национальной традицией. Уверен, мы вскоре станем сви-

детелями трагических событий, связанных с тем, что многие нормы поведения, общения, контактов, выработанные за двести лет свободными предпри-

14

нимателями и лихими ковбоями в прериях, политики пытаются привить декретированием "сверху", без учета общинной психологии, складывающейся

не веками - тысячелетиями в России. А разве не отринули многие народы то, что является для нашей России образцом достигнутой цивилизованности - так сказать, "слева" и "справа", в Венгрии и Монголии? Да что там Венгрия и

Монголия - и в жизни многих народов, живших с нами бок о бок многие десятилетия, вдруг вспыхнули такие азиатские страсти, что остается только в не-

доумении разводить руками и заклинать: "не может быть, потому что этого быть не может". Ан нет - есть, живет, действует подспудно, вопреки всем тонким оболочкам "цивилизованности".

Итак, прошлое есть наша реальность; безграничность прошлого по масштабам и вариантам исключает какое-либо "предвидение" будущего раз-

вития, ибо оно властно и неумолимо, оставаясь непознаваемым и не учитываемым в чисто логических "социальных конструкциях", гипотезах и претендующих на значение истины социальных теориях, воздействует на нас сего-

дня, сейчас.

Но быть может, спасение "строгой теории" развития человека и челове-

чества в ином его признаке, а именно - в целеполагании? На поверку, и дан-

ное предположение "объективной социологии" не выдерживает критики. Конечно, человек есть существо действующее, а человечество - такое сообщество, которое ставит и решает в этом действии вполне определенные цели.

Их можно описать, систематизироватъ, перевести в стройную схему логиче-

ского изложения. Наверное, такое занятие не лишено смысла как и всякое коллекционирование. Но - не более того...

Свободный и в этом смысле - творческий человек действительно вырабатывает вполне конкретный образ действий (замысел, прообраз будущего

предмета, логику поведения в предполагаемой ситуации). Но в процессе

действия есть и своя, неподвластная ни воображению, ни сознанию логика: и скорректированный ею вымысел воплощается в нечто отличное от его первоначального зерна, предмет оказывается отнюдь не тем, каким был задуман, а поведение - порою в корне отличным от выработанных в процессе

дрессировки культурой и образованием норм.

Непредсказуемость логики действия обычно описывается в науке не в традиционно-бытовых афоризмах (типа "человек предполагает, а Бог располагает"), а в более привлекательных своей глубокомысленностью рассуждениях о "природе творчества". Каждый из нас, размышляя о конкретных типах

человеческого действия - производстве, науке, искусстве, в той или иной

мере отдал дань этому увлечению. И каждый ощущал, что термином "твор-

чество", словно фиговым листком, прикрывается целомудренное неведение об итоге действия, о несовпадении этого итога - с замыслом. И как ни один

резчик не получил в результате усилий ту модель, которая мучала как замысел его воображение, так ни одно человеческое объединение (любого уровня - от микроколлектива до государственной общности) в коллективном дей-

ствии не осуществило первоначально определенной цели. "Историческое творчество", о котором так любят рассуждать социологи разных направле-

ний (от персоналистических, предполагающих смысл этого творчества в

энергии выдающейся, избранной судьбой "личности", до коллективистских, с жаром рассуждаюших о "воле народа", об "энергии масс", "надиндивидуаль-

15

ном духе" и т.п.), с пугающей монотонностью дает результат, разительно отличающийся от "замысла". Здесь не надо увлекаться историческими экскур-

сами (хотя именно история своей алогичностью каждого витка человечества - в иное состояное дает нам не просто бесчисленные примеры непредсказуемой логики, но и сама, наверное, есть эта логика. человеческого духа в

действии). Реалии нашего времени свидетельствуют о всеобщем значении творческих мук рвущегося к свободе сознающего мир человеческого духа.

Так, мое поколение испытало неизбежный синдром поражения победителей. Во всяком случае, завершая мучительнейшую и победоносную войну в 1945 году, все мы, ее непосредственные участники либо счастливые свидетели,

отчетливо представляли провидимые результаты победы для величия родной страны. А на поверку - сотрясаемая экономическими неурядицами Рос-

сия, уподобившаяся нищему на большой дороге, тщетно протягивающему руку в надежде на подаяние. Впрочем, и нынешние баловни судьбы, восставшие из пепла военных потрясений, не менее наивны в своих призрачных

надеждах на вечность достигнутого успеха, чем мы в середине сороковых годов. Прелюбопытно, что значительная часть населения таких стран при

социологических опросах демонстрирует странное нежелание думать о бу-

дущем. И это не только рефлекс успеха, но и предощущение на интуитивном уровне бессмысленности всяческого целеполагання.

Конечно, человек по своей природе немыслим без этого целеполаган-

ня; именно поэтому в его эволюцию наряду с прошлым опытом и современ-

ным разочарованием органически вписывается иллюзорное будущее; в ней тени предков причудливо уживаются с фантомами воображения.

Без этого воображения, вполне иллюзорного, нет нашей, человеческой реальности. В этом плане индивид и социум также тождественны. Мне все-

гда доставляет неизъяснимое наслаждение вглядываться в глаза очередно-

го любимца судьбы, вознесенного на вершины благополучия и славы. Видимо, почти шестидесятилетний опыт сознательного межиндивидуального общения, анологичность ситуаций позволяет различить в блеске счастливых глаз страх перед неведомым, тщательно скрываемый под личиной самоуве-

ренности и напускного фанфаронства. И это неведомое - тягостная реаль-

ность жизни счастливца. И вот встречая такого фанфарона после резкого поворота фортуны, видишь уже иные глаза, простые, человеческие, примирившиеся с наступившей неизбежностью.Так вот ее предощущение - такая же реальность нашего сознания, как и все протекшее в человеческом роде

до нас.

Не случайно, наверное, одна из самых иллюзорных забот человека -

его стремление вырастить и обеспечить свои чада, оградить их от бед и ошибок отцов и дедов, дать им "счастливую жизнь". Конечно, это опять таки

иллюзия нашего сознания, ибо новая духовная реальность, в которую попадают наши потомки, предопределяется не нами. Кто вытянет счастливый билет в игре жизни - дело абсолютно неведомое, столь неопределенное, как

и критерий этой "счастливости". Ведь нередко зе нею - следует Голгофа, побиение камнями, зависть и ненависть "соратников". Социальное планирова-

ние (которое стало как-то респектабельнее называть "прогнозированием" и

которым ныне занимаются не только академически настроенные умы - экономисты, политологи, социологи, но и астрологи в той же самой мере, как и

16

на уровне индивидуального бытия) дает иллюзорную будущность. И хотя человечеству неизвестен ни один сбывшийся "прогноз" его развития, оно

просто не мыслит свое существование без этого "забегания вперед". Здесь не имеет значения идеологический флёр, который прикрывает это забегание - будь то "тысячелетний райх" или очередной пятилетний, "научно обосно-

ванный" социальный план. Важно лишь, что социум пребывает в такой же иллюзии, как и индивид, рисуя радужные или трагические картины своего

ближайшего или отдаленного будушего. И эти картины - закономерность человеческой эволюции как развития сознающего мир человеческого духа. Они - вне нравственных оценок. Они такая же реальность духа, как живое

прошлое и неодолимое современное действие. И они - внешнее выявление нашего движения в ничто, а не от прошлого в будушее.

Структура нашего духа, которую мы привыкли традиционно подразделять на интеллект, эмоции, волю (ибо из этой триады пока не удалось скольлибо убедительно вырваться самым серьезным школам психологии), со-

вершенно иная, что важно подчеркнуть в связи с анализом направленности этого духа как реальной истории. Её не уловил ни рационализм, ни эмоти-

визм. И тем более бессильными оказались все адепты "волевых решений".

История смела их вместе с "вечными замыслами", словно океанская волна прибрежный песок.

Я не скажу в этой связи что-нибудь принципиально новое, ибо то, что

рассматривается мною как структура сознающего мир духа, действительно

фундаментально и всесторонне изучено антропологами, историками, этнографами. фольклористами и многочисленными представителями самых серьезных наук о прошлом человечества. Ведь именно они в самых разных странах и на разной фактологической основе показали значение мифов, ле-

генд и утопий в жизни человека.

Но вот что примечательно - триаду эту они рассматривают в генетическом плане, как этапы развития человеческого самосознания в связи с обьективным историческим процессом, а точнее как ступени на пути к истинному знанию. К ренессансу научной мысли, свободной от иллюзий, искусст-

венных построений, ошибочных представлений о причинноследственных

связях в действиях освобождающегося человека. Здесь-то, на мой взгляд, истоки существеннейшей ошибки, выражающейся в игнорировании реальной структуры сознающего мир человеческого духа.

Конечно, ошибка эта ощущается многими учеными, которые так или

иначе прикасаются к загадке сознания. Фрейд и его последователи, вскрыв-

шие тайну подсознания, его истоки усматривают в филогенезе. Маргарет

Мид, озадаченная устойчивостью духовных образований в культуре "нецивилизованных" народов, в равной мере склонялась к выводу о некоторых

неизменных идеальных образованиях, не подвластных прямому воздействию условий жизни, их изменениям.

Отдавая дань ученым этого плана, существенно обогативших научную

мысль нашего времени, все преодолевших в косном истолковании "социального существа", каковым предстает человек в подавляющем числе полито-

логических доктрин, все же отмечу парадоксальное обстоятельство - они не-

вольно способствуют укоренению превратных представлений о судьбах человеческой цивилизации. Ведь их выводы дают основание утверждать мо-

17

бильность самосовешенствующегося и совершенствующегося человеческого духа. Так или иначе освобождающегося от наследия прошлой истории.

В итоге складывается утешительная картина: в движении сознающего себя человеческого духа мы шли от мифов к легендам, а от последних - к утопиям. И вот, наконец, мы подошли к периоду научного осознания мира

человека, а стало быть - и к возможности его контролирования, регулирования, совершенствования. Не имеет значения, кто и как отстаивает эту мысль

в примитивности нашего духа - марксисты или представители социальной инженерии, доморощенные диктаторы-реформаторы разного толка или фу- турологи-гадалки. Важно иное - никому из них, решительно никому не уда-

лось добиться соответствия социального замысла - исторической реальности, модели человека, отработанной в реторте воображения, действитель-

ному индивиду со всеми его противоречиями, всем неизбежным сочетанием благости и мерзости духовной.

Не удалось, ибо путь от мифов, легенд и утопий к "прозрачному" ра-

циональному сознанию не более как утешительная сказочка, отнюдь не безвредная, ибо она лежит в конечном счете в основе всех и всяческих форм

манипулирования свободным человеком, а стало быть служит несвободе.

Нет, в познающем сегодня мир человеческом сознании аккумулирован не только новый опыт (а перед ним нельзя не склоняться в восторге, даже учитывая, что лишь тончайший слой человечества вобрал его в себя!) , но и

живет мир мифов, легенд и утопий. А всеобщий интерес к ним, возникший

подобно шквалу повсеместно не дань увлечению, но естественное стремление добраться до своих корней, чтобы заглянуть в неведомое, надвигающееся... Три тысячи лет тому назад древние иранские племена свои мифологические представления о мире и человеке в нем, нормах человеческого

общения выразили в гимнах-яштах, обращенных к всесильных божествам, и

прежде всего провозглашенным пророком Заратустрой верховному божеству Ахура-мазду. Утрачена навсегда изустно передававшаяся "Авеста", кроме нескольких ее книг, в которых Ф.Ницше справедливо разгадал первоначальнейший моральный кодекс человека. Вытеснила древнюю мифологию му-

сульманская легенда, ставшая религией со своим пророком, своими святы-

нями. Но вчитайтесь в "Коран", и в его сурах вы, словно палеонтолог, найдете те же мифы Авесты. И так со всеми без исключения мифами, которые живут ныне не только в религиозных верованиях, более того, отнюдь не в религиозных верованиях, но в нашем обыденном сознании. Ибо в мифе есть не-

что, делающее его вечной формой самопознания и сознания. Меняется

лишь стиль, но не сущность сознающего мир человеческого духа, ибо она -

неизменна и в силу этой неизменности предопределяет нашу, человеческую судьбу.

О смене стилей первым, пожалуй, высказался О.Шпенглер в "Закате Европы". Он, предощущая этот неизбежный закон (который, на мой взгяд, ни на йоту не ототдвинули успехи современной европейской цивилизации), по-

пытался в стиле найти нечто устойчивое, те "волны" истории, которые все же оставляют надежду на будущее. Он писал (имея ввиду, конечно, не толь-

ко искусство) : "Стили не следуют друг за другом подобно волнам или бие-

нию пульса. Они не имеют никакого отношения к личности отдельных художников, к их воле или сознанию. Наоборот, стиль в качестве посредст-

18

вующей стихии априорно лежит в основе художественной индивидуальности. Стиль, как и культура, есть пра-феномен в строгом гетевском смысле,

будь то стиль искусства, государственных образований, мыслей, чувствований, форм выражения религиозного сознания или иной группы явлений действительности. Так же, как и "природа", стиль есть постоянно новое пережи-

вание человека, полное выражение мгновенных свойств его становления, его "а1tег еgо" и отражение в зеркале". Поэтому в общей исторической кар-

тине культуры может существовать только один стиль, а именно стиль этой культуры.

Но - конкретная культура по неизбежности исчезнет в небытии, а ее

мифологическая основа остается в нас, остается неведомой, не подвластной самому пристальному историко-логическому анализу. (Кстати, в этой

связи отмечу, что в прошлом меня интересует не то содержание, которое ему приписывают весьма основательные историки-интерпретаторы, а его душа, живая и незыблемая поныне).

Две фундаментальные базы вечно живого мифа - вера в нашу сопричастность природе (та самая, которую ныне тщетно пытаются восстановить

доморощенные астрологи, историческая непрерывность мысли которых бы-

ла волею судеб беспощадно разорвана, а доморощенное ее латание ни к чему целесообразному не приводит. В течении ряда лет я читал "астрологические предсказания" наших дилетантов. И что же - попадание практически

равно нулю!) и логика магического мышления. И сойти с этого фундамента

наше, "просвещенное" познание фактически не может, да и не сможет никогда. На нем его фактическая (а не внешне-событийная) история человека базируется всегда и повсеместно.

Напомню, что миф возникает первоначально как верование в духов-

ность всего сущего, окружавшего человека. "Первая и главная причина пре-

врашения фактов ежедневного опыта в миф есть верование в в одушевление всей природы, - верование, которое достигает высшей своей точки в олицетворении ее" - отмечал авторитетнейший и поныне теоретик мифологического мышления Э.Тэйлор.

Как наивно - скажет современный "мыслящий человек". Именно так и

думал я, поднимаясь на относительно небольшую горку - Олимп. Но ведь и вседержитель - Зевс, и премудрая Афина, и владыка морских пучин Посейдон живут до сих пор на нашем душевном Олимпе. И не только в художественных реминисценциях без конца и края, но и в наших страхах перед гро-

зой в пуще леса, затянувшемся морском заплыве... Да и страх, неожиданно

возникший среди камней, это не только страх перед непредвиденным напа-

дением, но и нечто большее, загадочное, даже мистическое, идущее от ацтеков и древних полинезийцев. Наследуя остатки их "материальной" культу-

ры, бережно складируя их в музеях, мы вместе с тем - живые наследники всего живого сознающего духа прошлых веков, куда уходят не "чистые" линии логики, но смутный переплет протоптанных миллиардами людей троп.

Делает бессмертным в нашем сознающем мир духе миф как его структурный компонент то, как складывается это "одушевление всей природы", те

принципы нашего взаимоотношения с природой, которые присущи отнюдь не

только нашему отдаленному предку у стадного костра или в общей пещере. А складывается оно на жесткой, логически незыблемой базе, на принципах,

19

которые впервые выявил крупнейший этнограф современности - Джеймс Фрезер, труд которого - "Золотая ветвь" широко используется "магами" на-

ших дней и... замалчивается ими. "Первый из них гласит, - пишет Дж.Фрезер, - подобное производит подобное или следствие похоже на свою причину. Согласно второму принципу, вещи, которые раз пришли в соприкосновение

друг с другом, продолжают взаимодействовать на расстоянии после прекращения прямого контакта. Первый принцип может быть назван законом

подобия, а второй - законом соприкосновения или заражения". Из первого принципа, а именно из закона подобия, маг делает вывод, что он может произвести любое желаемое действие путем простого подражания ему. На ос-

новании второго принципа он делает вывод, что все то, что он проделывает с предметом, окажет воздействие и на личность, которая однажды была с

этим предметом в соприкосновении (как часть его тела или иначе). Гомеопатической, или имитативной, магией можно назвать колдовские приемы, основанные на законе подобия. Контагиозной магией могут быть названы кол-

довские приемы, основанные на законе соприкосновения или заражения". Закон подобия - хотим мы этого или не хотим в меру теоретической ам-

бициозности, пронизывает все наше действующее сознание. Уверовав, что

причины нам ясны (а это - логическая аберрация как на индивидуальном, так и на социальном уровне, ибо никому и никогда не удавалось да и не удастся обобщенно, рационально понять всю цепь причин), мы склонны с древней-

ших времен предсказывать следствия. Здесь не имеет значения характер

этих предсказаний. Маг, колдун, шаман (назовите, как вам покажется целесообразнее применительно к конкретной историко-этнографической ситуации) убеждает нас своим пафосом, своим подлинно актерским и заразительным вдохновением, что поплывшая по реке палочка унесет наши несчастья,

что выпущенная из петуха кровь возродит наши силы, что тряпочки на дере-

ве в пустыне оградят нас от влияния злых духов, их чар. Действует ли поныне в сфере нашего сознания закон подобия, мифологизируя его? Не торопитесь с отрицательным ответом, ибо неизбывная вера в него сопутствует нам как на индивидуальном срезе бытия, так и в попытках "регулировать" движе-

ние социума. Японский клерк, убежденный в том, что его преуспеяние зави-

сит в конечном счете от его чистоты ( это стало не только модой, но и нормой человеческого общежития в этой динамичной стране), не более далек от воздействия закона подобия, чеи его предок, избегавший выходить в поход при неблагоприятном полете птиц1. Вновь избранный демократ-депутат

1 Впрочем, сознание предков живо у всех без исключения народов, даже у тех, которые кичатся своей цивилизованностью или приобщаются к ней в общениии. Так, по рассказу специального корреспондента "Комсомольской правды" в Бангкоке А.Ромашко, в последнее время сотни строителей - тайских мужчин, молодых и здоровых и отправившихся на заработки в Сингапур, погибли ночью от удушья. ... Сельские старейшины собрались на совет, подумали и решили, что во всем виновата "ночная вдова" - один из зловеших персонажей местной мифологии. Оказывается, она, оставшись без мужа, посещает по ночам молодых, здоровых мужчин и уводит их с собой в загробное царство... Поскольку с духами в открытую бороться невозможно, то мудрейшие решили пойти на хитрость. И рассуждали при этом примерно так. В принципе любвеобильной ведьме нужен не мужчина как таковой, а лишь определенная часть его тела. Но по опыту они знали, что вряд ли найдется желающий, который, даже ради спасения своей жизни, согласится пожертвовать тем, чем наградил его создатель. Тогда, как любят выражаться наши парламентарии, был найден компромиссный

20