Драматизм бытия или Обретение смысла. Философско-педагогические очерки-1

духа. И ограниченность нашего "научного мировоззрения" именно в том, что мифы, легенды, равно как и утопии, сразу же зачисляются по разряду "пред-

науки" (мягко говоря, не цитируя примитивные нападки на любую попытку постижения сложности человеческого духа, характерные для истекших десятилетий нашего ортодоксального, всеведущего и бескомпромиссного разви-

тия).

Но как вся структура индивидуального сознания, так и структура само-

сознания, выражающего нашу причастность к людям, нашу соборность, нашу неразрывность с социумом, изучена в XX веке настолько глубоко и многопланово, что все представления о человеческом духе XIX века, еще не-

давно воспринимавшиеся как научные истины и штудировавшиеся миллионами людей, да что там штудировавшиеся - ориентировавшие их деятель-

ность во имя призрачного будущего, стали поэтическим преданием. Короче, старыми мифами, легендами, утопиями. Их не следует отбрасывать по крайней мере - по двум причинам. Преисполненные "научного самомнения"

иуверовав, что только нам открылся Дух человеческий со всеми его естественнонаучными и социально-экономическими истоками, мы упускаем из ви-

ду, что предкам нашим в равной мере с нами была свойственна созидатель-

ная, продуктивная сила сознания и самосознания. Изящно это подметил Тейяр де Шарден: "Мы можем ошибиться, интерпретируя на современный лад отпечатки рук, ритуальные изображения заколдованных бизонов, эмб-

лемы плодовитости, в которых выражены занятия и религия ориньякца или

младенца. Но мы не можем ошибиться, когда и в совершенстве передачи движения и силуэтов и в неожиданной игре орнаментальной чеканки обнаруживаем у художников этого отдаленного периода наблюдательность, воображение, радость созидания - эти цветы сознания, способного не только

размышлять, но и прекрасно размышлять о себе самом".

Так вот, размышляя о себе самом, человек сразу же оказывается перед трагической дилеммой бытия: как отличиться от других, как стать единственным, неповторимым, особым и вместе с тем сохранить свою принадлежность к этим другим, без которой его жизнь - пустой звук, праздное мечтание,

прекраснодушная фантазия двенадцатого часа ночи. Он хочет быть абсо-

лютно свободен и наслаждаться всеми благами этой свободы. Но поскольку в равной мере этого хочет любой другой, то его свобода - вечный ужас перед завтра, перед непредсказуемым переплетением миллионов стремлений

ижеланий, в том числе - тех, которые впитаны нами веками, живут в нас как

мифы, легенды, утопии. Живут, как бы ни подвергали их остракизму ученые,

претендующие на естественнонаучную достоверность своих доктрин, "пере-

растание их из утопии в науку". И слабость, а точнее, драматичное заблуждение марксизма в том, что, глубоко, фундаментально, основательно иссле-

довав законы движения экономических структур (что, кстати говоря, воспринимали и современные экономисты, заложившие фундамент постиндустриального общества), он оставил в стороне реальное общение индивида и об-

щества, ограничив свои выводы банальностями о выгоде для индивида того, что выгодно социуму.

Марксизм не мог (в силу своей материалистической интерпретации че-

ловеческих отношений, оставляющий за бортом исследования безграничность сознания и самосознания) предугадать один из драматичнейших па-

31

радоксов человеческого духа, угрожающе дающего знать о себе ныне, в условиях предельного материального могущества, в том числе, и в воздейст-

вии на изнывающую в предсмертной тоске природу. И тем более он не мог даже помыслить, что драматизм бытия человека - в неизбежности его исчезновения как вида лишь с одним неизвестным - сроком этого исчезновения.

Не буду повторять банальности, хорошо известные любому студиозусу философского факультета (загадочного, с моей точки зрения "образования",

готвящего ни более, ни менее как ... мыслителей!). В частности, еще и еще раз схематически излагать две противоборствующие философские тенденции в подходе к человеческой общности: одну, идущую от Аристотеля и

Платона, рассматривавших государство как исходное начало, от которого зависит индивид, и другую, символизируемую именами Демокрита и Эпику-

ра, полагавших, что начало начал - в человеке, и приводящую к афористическому выводу о человеке как о мере всех вещей. Современная философия, уловив и развив эти тенденции по всем направлениям изучения чело-

века и человеческой общности, подошла к нему не только с тем логическим скальпелем, который характерен для претендующей на науку социологии, но

вполне поэтически. Не надо бояться этого понятия, ибо, с моей точки зре-

ния, философия никогда не была и не будет наукой в буквальном смысле слова, но лишь искусством постижения тайн бытия, тайн развития сознания и самопознания. Ведь не случайно, например, А. Моруа, желая высказать

высшую похвалу Бальзаку. подчеркивал, что тот выражает свою философию

в мифах!

Избрав поэтическую установку анализа сознающего мир духа, мы сразу не только понимаем его основной парадокс, осознаем значение для его разрешения мифов, легенд и утопий, окутывающих наше сознание и ориенти-

рующих действие, но и понимаем, что именно на этом магистральном, пара-

доксальном для философии пути мы сможем задуматься о реальности и о ее принципиальной безысходности. Иными словами, преодолевая эсхатологические традиции, подойти к философии мементоморизма.

Бен Мисюкович в оригинальной работе "Одиночество: междисципли-

нарный подход" так весьма корректно и, на мой взгляд, перспективно сфор-

мулировал ведущую проблему нашего мятущегося духа: ''... Парадокс заключается и в том, что мы стремимся быть самими собой, боремся за уникальную целостность сознания, против случайности преходящего, изменчивого бытия, против всеобщего небытия разрозненного сознания; и если нам

это в какой-то степени удается, тогда нас ужасает абсолютное одиночество

нашей позиции. И тогда нас опять тянет назад, в толпу, к друзьям, к полити-

ческим, социальным, моральным поступкам, к написанию книг, к погоне за славой - все эти занятия и каждое из них в отдельности представляют собой

попытку заручиться признанием других в том, что мы существуем отдельно - но не в одиночку''.

Отдельно, но не в одиночку! Вот, пожалуй, апофегма, с позиций кото-

рой мне и хотелось бы показать, что драматизм бытия - это в действительности трагедия сознания и самосознания духа, при всех вариантах записных

оптимистов принципиально безысходная. На ней-то и споткнулся марксизм,

не сумевший дать конструктивного ответа на радикальнейшие проблемы бытия человека на рубеже тысячелетий, на непредсказуемые никакими "со-

32

циальными" законами драматические ситуации, что и предопределило утрату им операционного значения в ситуации, отличной от первой половины XX

века. Раздумья, которыми я постараюсь поделиться с читателем, не являются плодом смелой и "потусторонней" критики, звучащей уже многие десятилетия, равно как не порождены колебаниями исторической ситуации, паде-

нием влияния коммунистических партий во всем мире. Они, эти сомнения, рождались у меня как марксиста в ходе поразительных встреч с уникальны-

ми людьми земли русской - на лекциях, на сотнях семинаров, которые я вел почти шестьдесят лет во множестве городов и сел страны. Наверное, каждому ученому, лектору, педагогу прекрасно известно то любопытное состоя-

ние, в котором он оказывается в том случае, когда вопрос, обращенный к нему, опирается на факт либо на серьезное и самостоятельное размышле-

ние. Здесь самое лучшее - признаться в своем неведении и думать, думать, думать, подвергая критическому анализу самые удобные догмы. Живя такой внутренней духовной жизнью, сомневаясь во всем, ты в итоге не оказыва-

ешься, как рыба на песке, что и случилось со значительным отрядом наших обществоведов. Кстати, и тех, кто хотел "подновить" марксизм изнутри, дать

ему иную, как говорят теперь, более гуманную трактовку. Не надо в этом

случае клясть марксизм (ведь, в конце концов, любая теория имеет временные и пространственнее границы своего эффективного применения), и тем более не следует из Савла мгновенно превращаться в Павла. Голос ищуще-

го духа уже прозвучал, но достойным ответом ему может быть лишь челове-

ческое поведение, то, которое мы унаследовали от прошлого, приобретаем ныне и планируем использовать в связи с утопической идеей целеполагания.

"Информация, - констатировал П.Кууси, - наследственная, а также по-

лученная в результате жизненного опыта, определяет все возможные фор-

мы поведения".

Анализ этих-то форм в аспекте сознающею мир духа открывает возможность исследования мира человека с учетом непреодолимого и природного для него бытия "отдельно, но не в одиночку". Сложилась довольно

удобная антитеза объяснения мира человека (индивида, но не личности, ибо

термин "личность", явившийся результатом усложненного перевода с немецкого языка на русский, и притом - в условиях многозначности понимания нами "личности"). Ее суть в принципе довольно проста, хотя горы философских фолиантов затемнили эту простоту в такой степени, что продраться сквозь

них до элементарной истины - дело почти безнадежное! С одной стороны,

весьма гуманная и привлекательная идея совершенствования мира - через

самосовершенствование человека. Не буду утомлять читателя грудой библиографических ссылок. Укажу лишь на мудрое высказывание Л.Н. Толстого

в этой связи: "Устройство внешних форм жизни без внутреннего совершенствования - это все равно, что перекладывать без известки, но на новый манер развалившееся здание из неотесанных камней. Как ни клади, все не бу-

дет защищено от непогоды и будет разваливаться". По сути дела, все мифы, легенды и утопии в той или иной мере склонны канонизировать такое вполне

привлекательное положение, само по себе не вызывающее возражения.

Но сколько здесь возникает "попутных" вопросов, которые в действительности переносят нас от индивида в социум и обратно, сколько загадок

33

таит в себе каждое Я, каждая человеческая особь, каждый индивидуальный человеческий мир. Ведь его "совершенствование" не может не начинаться с

некоторых фундаментальных признаков, в итоге ставящих под сомнение не только этот благородный процесс, но и столь широко распространенную ныне идею индивидуализма вообще.

Казалось, что может быть самоочевиднее идеи (которую, кстати, я активно поддерживал и развивал в своих предыдущих работах) изначального

равенства людей на уровне способностей.

Но увы, это лишь проекция мифов, легенд и утопий в нашем сознании. В нем. словно демоны, борются две грани - представление о своей исключи-

тельности и ощущение неуверенности в себе, своих душевных силах. "Качества, которые мы приписываем собственной личности, далеко не всегда яв-

ляются объективными, и, вероятно, с ними не всегда готовы согласиться другие люди. Быть может, лишь возраст, пол, рост, профессия и некоторые другие данные, обладающие достаточной неоспоримостью, не вызовут раз-

ногласий. В основном же в попытках себя охарактеризовать, как правило, присутствует сильный личностный, оценочный момент".

Но ведь индивидуальные качества - гораздо масштабнее и многопла-

новее. Конечно, легче признать у другого способности "экстрасенса" , чем осознать свою неполноценность в эмоциональном отношении. Легче утешить себя как скромного, маленького и честного человека в свирепом мире

силы и беззакония, а тем самым в чем-то сравняться с другими людьми. Не

в этом ли феномен "маленького человека" в русской литературе, который всегда вызывает противоречивое ощущение - и критического отношения к задавившему его обществу, и стыдливой жалости. Вспомним, как писал Н.А.Добролюбов; ''... Человек высоко честный и нравственный в своей жизни

вполне достоин уважения общества именно за свою честность и нравствен-

ность. Пусть его жизнь не озарилась блеском какого-нибудь необыкновенного деяния на пользу общую, - все-таки его нравственное значение не потеряно. Даже натура чисто-созерцательная, не проявившаяся в энергической деятельности общественной, но нашедшая в себе столько сил, чтобы выра-

ботать убеждения для собственной жизни и жить не в разладе с этими убеж-

дениями, - даже такая натура не остается без благотворного влияния на общество именно своей личностью".

Говорить сколь-либо серьезно о равенстве теперь можно лишь на уровне достижений мирового разума во всей совокупности его постижений

человеком. Можно ли, например, говорить о нашем равенстве, не учитывая

того, что пропагандист идей Шри Ауробиндо Сатпрем назвал ментальным

сознанием и которое сугубо индивидуально, хотя и развиваемо, упражняемо (а это уже иной, педагогический аспект, который тоже должен стал предме-

том критического рассмотрения с позиций философии мементоморизма). А как быть с теми же выделенными Шри Ауробиндо планами, которые выше или ниже индивидуального, ментального сознания?1 Ведь к их осознанию

1 Сатпрем приводит следующие воистину пророческие слова Шри Ауробиндо: "Ментальное сознание - это диапазон чисто человеческий, он отнюдь не охватывает всех возможных диапазонов сознания точно так же, как человеческое зрение не может охватить все цветовые оттенки, а человеческий слух - все уровни звука - ибо есть множество звуков и

34

пришли не только индийские мудрецы, но и якутские знахари, не только пифийская жрица, но и юродивые на папертях, творившие порою действитель-

ные чудеса воздействия на психику человека. Сводить самое знание только к системе функционирующих в нашем мышлении и отработанных конкретной цивилизацией рациональных схем (при всем их бесспорном значении для

общечеловеческого прогресса) - это значит заведомо обрекать себя на иллюзию равных возможностей у разных людей.

Большинство - категория весьма зловещая, если не сказать больше, в той сфере, которую мы называем сферой сознающего мир духа. Конечно, любое общество (и тоталитарное, и свободное) не может не учитывать соз-

нания этого большинства, его мнения, настроения, суждения. Ведь недаром с такой опаской политики разных стран и социальных систем прислушивают-

ся (словно средневековые сеньоры к прорицаниям вещих мудрецов) к результатам "исследований" расплодившихся подобно поганкам бесчисленных социологических институтов, ассоциаций, служб. И хотя их предсказания, по

моим наблюдениям, не выходят за пределы мифов, легенд и утопий (иными словами, нормального и многопланового чаловеческого сознания во всех его

проявлениях, сознательных и подсознательных реакциях, хитроумности, на-

строений, временных эмоциональных порывов и постоянной нравственной депрессии), индивидуальное самосознание не совпадает с такого рода "большинством". Точно подметил Г.Селье: "Если общество ориентируется

на мнение большинства, то настоящие ученые составляют ничтожное мень-

шинство. Люди не созданы равными друг другу и не должны пытаться походить друг на друга".

Нет, мы не придем, не можем прийти в иное, "высшее" (хотя никто не знает, что следует разуметь под этим привлекательным понятием, идущим

опять-таки в наше время из тьмы веков) состояние, совершенствуя самосоз-

нание, добиваясь "всеобщего равенства". Это - иная схема мира человека со столь же солидной философской традицией - слепая вера в возможность его совершенствования до уровня всеобщего "равенства" путем изменения социальных условий. Измените мир - и вы измените человека, ибо он - носи-

тель этого мира, всей системы сложившихся в нем отношений. Равенство не

через индивидуализм, но через коллективизм, привлекательное для обездоленных, пауперов, нищих, голодных и страждущих, маячило и перед обитателями кумранских пещер, и перед фанатиками нашей революции. Но и те, и

цветов, которые находятся выше или ниже доступного человеку диапазона, которые человек не может видеть и слышать. Точно так же есть планы сознания выше и ниже человеческого плана: обыкновенный человек не имеет с ними контакта, и они кажутся ему лишенными сознания - супраментальный или глобально -ментальный и субментальный планы... То, что мы называем несознанием, - это просто иное сознание". (Сатпрем. Шри Аурабиндо, или Путешествие сознания. ЛГУ. 1989, с. 60-61 .) Так можно ли говорить о равенстве самосознания у самых разных людей, не учитывая все без исключения его планы, "его сознание"! Можно лишь при одном условии - демагогическом желании видеть всех людей оболваненными, подстриженными под одну гребенку, в тысячу глоток ревущих единое "Хайль" и даже ночью в постели с женой думающих о божественном предназначении всевидящего и всезнающего фюрера! Впрочем, здесь "фюрер" легко может быть заменен автократом любого плана, допускающим равенство... но в определенных, доступных его убогому рассудку пределах!

35

другие, вопреки благороднейшим замыслам наивного самосознания, породили не равенство, но вопиющее беззаконие, отчуждение людей друг от дру-

га, от которого сейчас уже не спасут ни благостные призывы новых духовных пастырей, ни заклинания деятелей идеологии, показавшей чудовищную гримасу "коллективизма" как тоталитаризма, коррупции, презрения к свободе

конкретного, любого человека. Совершенствование сознания как коллективного феномена бытия (воспринимаемое нами как "рациональное" изменение

общественных отношений во имя изменения индивида) не приводит, как бы того хотелось создателям "коллективистских" доктрин, ни к равенству индивидуальностей, ни к структуре социума, гарантирующей такое равенство.

Мифы, легенды и утопии настолько сильны как факторы регулирования нашего бытия, что с другой периодичностью изменения социума неизбежно

воспроизводят все то, что сотнями тысяч лет переживало человечество. В этой связи хочу обратить внимание на одно пророчество великого нашего мыслителя Н. Лескова, который весьма долго был не в чести из-за остроум-

ной критики идеи "нового человека". Он с изрядной долей ехидства показал

вромане "Некуда", что "общественный сепаратизм", поначалу вызывающий

всеобщий восторг, рождает все то же, что было и будет. Давайте вчитаемся

вего строки, так не любимые сторонниками "революционной демократии": "Кто жил в уездных городах в последнее время, в послеякушкинскую эпоху, когда разнеслись слухи о благодетельной гласности, о новосильцевском

общественном пароходстве и победах Гарибальди в Италии, тот не станет

отвергать, что около этого знаменательного времени и в уездных городах, особенно в великороссийских уездных городах, имеющих не менее одного острога и пяти церквей, произошел весьма замечательный и притом совершенно новый общественный сепаратизм. Общество распадалось не только

прежним делением на аристократию капитала и плебейство, но из него про-

изошло еще небывалое дотоле выделение так называемых в то время новых людей. Выделение этого ассортимента почти одновременно происходило из весьма различных слоев провинциального общества. Сюда попадали некоторые молодые дворяне, семинаристы, учителя домашние, чиновники

самых различных ведомств и даже духовенство. Справедливость заставляет

сказать, что едва ли не ранее прочих и не сильнее прочих в это новое выделение вошли молодые учителя, уездные и домашние; за ними несколько позже и несколько слабее - чиновники, затем, еще моментом позже, зато с неудержимым стремлением сюда ринулись семинаристы. Молодое дворян-

ство шло еще позже и нерешительнее; духовенство сепарировалось только

вочень небольшом числе своих представителей.

Все это не были рыцари без пятна и упрека. Прошлое их большей частию отвечало стремлением среды, от которой они отделялись. Молодые чи-

новники уже имели руки, запачканные взятками, учителя клянчили за места и некоторые писали оды мерзавнейшим из мерзавнейших личностей; молодое дворянство влекло людей и проматывало потовые гроши народа; ос-

тальные вели себя не лучше".

Таковы были плоды робкого внедрения "коллективизма" в самоосозна-

ние. Но поставим вопрос: что дал этот коллективизм, последовательно с

фанатическим упорством и бескомпромиссностью проведенный в жизнь нами, большевиками, и конечно же, нашими отцами, фанатиками идеи всеоб-

36

щего равенства на основе "научного преобразования общества"? Вот он, первый наш вопрос к самим себе, требующий прямого, честного и скорейше-

го ответа без журналистского юродства и дешевого ренегатства крысоподобных существ, меняющих убеждения легче, чем норы. Поставим его несколько шире: соответствует ли природе человека такая удобная антитеза

индивидуализма и коллективизма и смог ли ее решить марксизм? Если смог, то мы имеем дело с действительно научным обществоведением. Если же

нет, марксизм не вышел (как и все мировые пророческие поиски) за рамки мифов, легенд и утопий. А тогда, перед нами уже брезжит рассвет поиска иных истин, решений, пробивающийся сквозь тусклое марево "незыблемых

истин на все времена".

Второй "попутный вопрос", имеющий для марксизма ныне такое же ро-

ковое значение, как и вопрос о равенстве (в пределах антитезы "индивидуализм" - "коллективизм"), о потребности. Идея движущей силы, заключенной в потребности, стара как мир и никак не может быть отнесена к "открытиям"

марксизма. Мобильность потребности, ее духовный и материальный аспекты, ее ненасытность, возможность ее "регулирования", мотивационное зна-

чение потребности, соотношение "биологической" и "человеческой" потреб-

ностей, потребность как идеальное полагание предмета производства - все это аксиоматические трюизмы, известные и мифам, и легендам, и утопиям. Кстати, именно утописты разных эпох делали акцент на потребности, в

удовлетворении которой видели способ привлечениа новых адептов своего

вероучения. Надо признаться, что зашоренность нашего мышления, которую мы будем преодолевать десятилетиями не митинговых истерик, но спокойной, академической научной работы, приводила к тому, что все мы считали (кстати, вполне искренне и отнюдь не в таком духе конъюнктурщины, кото-

рой принято теперь "наклеивать как несмываемый ярлык" на все поколения

русских обществоведов послевоенной поры) самые элементарные истины откровениями марксизма и старались так или иначе их интерпретировать. Вполне в духе отработанной схоластикой методики.

А ведь эта вторая проблема мира человека - одна из самых увлека-

тельных и интереснейших. Наше самосознание возникает и развивается как

ориентир на какую-нибудь из безграничного океана человеческих потребностей, устремлений - преобладающую страсть обладания или удовлетворения. От разгула этих страстей до общественного табу - такова противоречивая связь индивидуального самопознания и коллективного сознания.

И вот что весьма любопытно: в мире человека, его сознающем мир ду-

хе словно обрушиваются навстречу друг другу два стремительных, неукро-

тимых потока - индивидуальных и социально-предопределенных потребностей. И разобраться в возникающем водовороте - дело не такое простое, как

может показатъся на первый взгляд. Во всяком случае, утопическое обещание создать общество, где девизом будет "от каждого по способностям, и каждому - по потребностям", как бы оно ни звучало современно, уходит кор-

нями опять-таки в мифы, легенды и утопии.

Индивидуальные потребности во всех их проявлениях можно было бы

назвать стремлением к достижению полного личного успеха. Но вот что сра-

зу же настораживает: исследователи корректно показали, что этот успех сразу же оборачивается трагическим разочарованием. Председатель бель-

37

гийской добровольной организации "SOS - Одиночество" К. Мартенс утверждает: причина роста людей, страдающих от одиночества, "заключается в

том, что стремительно меняется шкала социальных ценностей. Погоня за личным успехом в ущерб общественному согласию оборачивается, естественно, успехом для одних и горьким разочарованием для других".

Может быть, это положение относится к какой-либо конкретной структуре и не имеет всеобщего значения, скажем, для идеального "коммунистиче-

ского" общества? Не будем спешить с ответом, хотя на уровне публицистики он как будто уже прояснился.

Самосознание индивида, в душе которого при всем благополучии, изо-

билии материальных благ, разрешающих удовлетворение практически всех потребностей, живет демон ужаса перед неведомым будущим, корректиру-

ется потоком сознания, общественных установлений, призванных дать человеку, или группе, или этносу относительную устойчивость и уверенность в стабильности удовлетворения потребностей. Так возникает, например, тра-

диционное воспитание, призванное ввести потребности в какие-то (каждый раз - конкретные, временем определяемые) рамки. Мысль эта вполне ба-

нальна и не нуждается в каком-либо обосновании. Разве что дальше нам

следует критически рассмотреть ту систему образования, которую мы, марксисты, почитали единственно научной и способной ограничить жизнь человека "разумными потребностями".

Пожалуй, удачное обобщение перехода от самосознания к сознанию во

имя социализации потребностей сделал И.И.Мечников. Он писал в этой связи: "Проходя науку жизни с самого рождения, сначала совместно со своими покровителями, а затем с лицом другого пола, человек этим самым приобретает уже некоторые элементы, необходимые для общественной жизни. Убе-

ждение в неизбежности помощи себе подобных для достижения целей лич-

ной жизни заставляет его сначала ввиду собственного интереса сдерживать свои противообщественные инстинкты".

Наряду с воспитанием (на всех возрастных уровнях) сознание коллектива как верховного арбитра всех индивидуальных потребностей присуще

почти всем этапам развития социума. Быть может, в одни эпохи эта диктату-

ра коллектива более очевидна, в другие - завуалирована или прикрашена "свободой выбора".

Очевидно, что внешняя, дисциплинированная сдержанность потребностей во всесильном Риме была предопределена тем, что его граждане не

мыслили себя вне римской общности, не отделяли себя от нее. Куда как

свободнее современный шведский юноша, предопределяющий сферу своих

интересов. Но вдумайтесь поглубже, проанализируйте стереотипы нынешнего семейного воспитания в Швеции (где ребенка предпочитают пускать в са-

мостоятельную бурную жизнь в 16-18 лет), влияние на это воспитание и школы, и массовых средств воздействия, и необычайно расширившихся межличностных коммуникаций - и вы сразу же поймете, что меняется не со-

отношение индивидуальных и коллективных потребностей, а сам их характер, направленность, предмет и формы реализации. Но человек, как это ни

печально, остается константен. Дал ли марксизм возможность преодолеть

эту константность природы человека - вот второй вопрос, который закономерно встает перед всеми нами.

38

Если исходить из того, что мир человека, всецело окутанный покровом мифов, легенд, утопий, константен, что обещанное его "всестороннее разви-

тие" - лишь разновидность тех же беспочвенных иллюзий, то для преодоления эсхатологических представлений остается третий фундаментальный вопрос - возможно ли человеку когда-ли6о в провидимом будущем от неизбеж-

ных взаимоотношений перейти к духовному общению, от Я - к Мы. И здесь мы сразу же получим однозначный ответ на все загадки нашего будущего,

точнее, на то, есть ли оно у нас. Читатель, наверное, обратил внимание, что мною для подтверждения раздумий о драме человеческого бытия используются самые разные философские доктрины, психологические концепции,

социологические построения. Это далеко не всеядность, но плод убеждения: самосознание и сознание человека, его познающий мир дух наиболее полно

выражается в деятельности тех немногих счасливцев, которым удается приподнять занавес над неведомым планетным спектаклем. Я глубоко ценю труды историков, тщательнейшим образом исследующих реальный смысл

их деятельности в контексте истории, хотя сама история представляется мне совершенно непознаваемым потоком сознания, который можно интер-

претировать любым образом. Во всяком случае, порою стоит взять себе в

союзники мудрость мыслителей прошлого, совокупными усилиями которых и происходит движение сознающего мир духа. Именно они (наряду с извечным сказанием о равенстве и прекраснодушной мечтой о жизни при удовлетво-

ренных потребностях) выдвинули третье основополагание, третий глобаль-

ный для нашего будущего вопрос - социальное ли существо человек, произошла ли в его жизни та "чрезвычайная прибавка", которая дает основание надеяться на человеческую солидарность не просто как ролевую ситуацию, а как самое сущность его бытия.

У.Садлер, основатель экзистенциальной феноменологии. справедливо

учел четыре взаимосвязанных возможности, на которые ориентирован мир человека:

1.Уникальность судьбы индивида, актуализации врожденного "Я" и его предельной многозначности:

2.Традиция и культура личности, которые дают ей многие ценности и

идеи, которые она использует для интерпретации своих переживаний и определения своего существования;

3.Социальное окружение индивида, формирующее поле организационных отношений с другими людьми и те сферы, где возникает понятие уча-

стия в группе и ролевой функции личности;

4.Восприятие других людей, с которыми человек может устанавливать

отношения "Я - Ты", отношения, которые могут развернуться в двойную реальность человеческого "Мы".

Обратите внимание - реализация индивида как неповторимого Я ученым связывается последующими жесткими звеньями одной цепи - социализации. Но, к сожалению, это лишь констатация жизненных ситуаций,

но не раскрытие природы человека, и главное, сущности борьбы индивидуализма и коллективизма для этой природы.

Казалось бы, любая революция, совершаемая во имя общего блага,

должна искренне исповедовать коллективизм. Но парадокс как раз в том и заключается (как это гениально подметил Вл. Соловьев в уникальной работе

39

"Росия и вселенская церковь"), что революционный коллективизм рождает самый изощренный и родственный тоталитаризму индивидуализм. Он под-

черкивал, признавая закономерность революций: "Хотя революционное движение разрушило многое, что следовало разрушить; хотя оно унесло навсегда много беззакония, - оно потерпело плачевную неудачу, пытаясь соз-

дать социальный порядок, основанный на справедливости. Справедливость есть лишь практическое применение истины; а самая точка отправления ре-

волюционного движения была ложь. Утверждение прав человека, чтобы сделаться положительным началом социального строения, требовало прежде всего истинного понятия о человеке. Понятие же о нем революционеров

известно: они не видели и не понимали в человеке ничего, кроме чистой индивидуальности, кроме отвлеченности, лишенной всякого положительного

содержания".

То, что человек есть система отношений, изменение которых так или иначе меняет и каждую человеческую особь,- теоретическое положение

марксизма, выработанное на основе всей предшествующей социологической мысли. Но можно ли (как все мы это и делали до последней поры) эту

аксиому экстраполировать на систему человеческого общения, на все раз-

новидности такого общения, а самое главное, полагать, что более "прогрессивные'' отношения приведут и к более человеческому общению, что в итоге есть надежда на то, что восторжествует духовное примирение человека с

самим собой не на небесах, не в ином обличье (если вы сторонник мета-

морфоз), не в сопричастности космическому целому, а здесь, сейчас, в нашем грешном и прекрасном мире людей. Если такая возможность сохраняется и где-то подтверждена живым опытом, у нас, человеческого племени, есть еще надежда. Даже в том случае, когда марксистское представление о

гармония индивида и коллектива ушло в сферу преданий: ведь мысль чело-

века ищет и будет продолжать искать иной, обнадеживающий выход. Поэтому, поставив перед марксизмом три фундаментальных вопроса -

о возможности равенства людей, реальности мира рациональных потребностей, перспективе добра и духовности всего человеческого общежития, мы

не только вопрошаем уже созданную концепцию человечества и общества, к

развитию которой приложили немало и своих, порою конъюнктурных соображений, но и подходим к задаче отработки начал новой философии, способной открыть нам истину о будущем, каковым бы оно ни было, как бы она ни противоречила нашей тяге к жизни и к бессмертию (хотя бы на уровне

рода), где бы бытие неизбежно переходило в небытие, дух - в изначальную,

а пока лишь раскручивающуюся с чудовищной инерционной силой в частных

проявлениях всеобщую бездуховность.

Полагаю, что корректность вопроса к философии. получившей мировое

признание и уже ставшей этапом всеобщей истории культуры, проявится лишьтогда. когда задающий этот вопрос (или, как в нашем случае - вопросы) осознает уникальность интеллекта мыслителей, ее создавших. И было бы

вопиющей хлестаковщиной попытаться пройти тот же путь логического анализа, оперирования логическим скальпелем мысли выдающихся ученых

применительно к иной, радикально изменившейся исторической ситуации.

Конечно, легко сказать, подобно одному взлетевшему на политическом небосклоне мужественному политику, что Энгельс -лишь посредственный не-

40